С Новым годом и Рождеством Христовым!

новые зарубежные исследования

Норман ДЭВИС

ЭЛЛАДА

Публикуемый ниже материал — глава из книги английского историка Нормана Дэвиса «Европа» (Davies N. Europe. London, 1996—1997). Книга написана в жанре, в последние десятилетия получившем распространение на Западе, но не слишком популярном в нашей стране. Н.Дэвис создал научно-популярную работу, призванную дать целостное представление об истории Европейского субконтинента. Это не исследование в строгом смысле слова; оригинальность труда заключается в подборе материала, в его расположении и в способе подачи. Интересно, что автор сознательно отказался от европоцентризма и от абсолютизации ценностей западной цивилизации. Автор не стремится к систематическому, основательному и последовательному изложению событий, но пытается кратко и увлекательно рассказать об основных вехах и наиболее ярких эпизодах европейской истории — на протяжении нескольких тысяч лет. Это рассказ о прошлом всей Европы, а не отдельных европейских государств и народов.
В книге содержится, однако, и весьма обширный страноведческий материал — отобранный в соответствии с задачей труда и включенный в целостную ткань повествования. Читатель получает представление о наиболее значимых событиях, происходивших в Европе с древнейших времен до 1991 г. (то есть до распада СССР и краха социалистической системы).
Работа Дэвиса — одновременно и своеобразный исследовательский труд, и эссе. Книга сразу же стала бестселлером. Многие из пятидесяти появившихся после выхода издания рецензий были весьма доброжелательными (европейские ученые, как правило, отзывались о труде положительно, американские историки проявили бульшую сдержанность в оценках).
Вскоре после первого издания в Великобритании и США появились переиздания; тиражи этой весьма объемной книги (113 печатных листов) впечатляют: 50 тысяч экземпляров.
Автор пишет обо всех географических зонах и регионах Европы от Атлантики до Урала, обо всех имеющих принципиальное значение политических и религиозных расколах, о культурных движениях, о социоэкономических тенденциях. Каждый раздел книги завершается обобщением ситуации на субконтиненте в целом. Кроме того, по словам автора, «не забыты еретики, сумасшедшие, евреи, цыгане и мусульмане».
Особое внимание уделено странам Восточной Европы, славянству; прослежено влияние важнейших событий истории Западной Европы на эти регионы. Много места занимает описание России и Польши (последняя, заметим, автору особенно симпатична). Сам Дэвис — историк и эрудит, обладающий большими знаниями и способностью масштабного видения, знаток искусства (музыки и живописи), переводчик поэзии и спортивный болельщик. Всё это нашло свое отражение в стиле (употребление разговорных оборотов), в замечаниях, в образах и портретах, воссоздающих атмосферу минувших времен. Органической частью книги стали вставки-дополнения (их в книге 301) — красочные рассказы, посвященные самым различным сюжетам. Мы можем прочитать о публичных домах в римской Помпее, о первой попытке искусственно создать гения (начало XVI в.), о масонах, о Потемкине и «потемкинских деревнях», о рождении балета и т.д.

Т.Б.Менская

Содержание книги Н.Дэвиса «Европа»

Приложение содержит, к примеру, даты создания университетов (с 1088 по 1912 г.), сведения о территориальных изменениях, о потерях в мировых войнах, о составе дивизий СС, о хронологии войн и возникновения военных диктатур и т.п.

Перевод Т.Б.Менской. Текст печатается в газетном варианте.

С Древней Грецией связаны многие наши представления о совершенстве. Эллада научила художников с исключительной точностью и напряжением воспринимать форму и цвет; сами условия жизни в Греции, сама среда обитания, кажется, особенно благоприятствовали человеку и способствовали расцвету его внутренней жизни. Яркий солнечный свет, возможно, был при этом одним из важнейших факторов. Если это верно, то творения Гомера, Платона и Архимеда обязаны своим возникновением не только природному гению создателей, но и некоторым простейшим химическим реакциям.
Конечно, в попытке прояснить феномен Греции придется оценить очень необычную комбинацию факторов. Один фактор заключался в том, что солнечный, хотя и подверженный сезонным колебаниям климат способствовал жизни на открытом воздухе. Второй фактор — Эгейское море, острова и проливы которого были идеальной средой для становления мореплавателей, торговцев и колонистов. Третьим фактором была близость более древних, устоявшихся цивилизаций, достижения которых будто только ждали, пока их перенесут на новую почву и разовьют.
Однако в мире есть и другие места со столь же благоприятным климатом — современная Калифорния или Южная Австралия, например. В мире есть другие внутренние моря — Балтика или Великие озера Северной Америки, столь же удобные для простой навигации. Множество регионов вблизи от великих цивилизаций Речных Долин были вполне обитаемы. Но нигде — за исключением, может быть, Японского моря — не совпадали все три фактора, как это случилось в Средиземноморье.
Возникновение цивилизации Древней Греции часто представляется чудом; но это не простая случайность.
Без сомнения, стоит внести и некоторые коррективы в распространенное мнение об античности как о «самом поразительном периоде человеческой истории». Современные представления о Греции настолько впитали суждения и предубеждения идеологов Просвещения и романтизма, что часто бывает трудно разглядеть Древнюю Элладу как она есть (или была).
Эстетическую схему, которая сильно повлияла на отношение европейцев к Греции, придумал Иоганн Иоахим Винкельман (1717—1768), прозванный Открывателем и бывший префектом древностей в Риме.
В своих «Мыслях по поводу подражания греческим произведениям в живописи и скульптуре» (1755) и в «Истории искусства древности» (1764) он писал о «благородной простоте и спокойном величии» и о «совершенном законе искусства», который пронизывал всё греческое — под девизами «Ничего чрезмерного» и «Умеренность во всем»¹.
Многие ученые, изучавшие классический мир, подпали под влияние таких интерпретаций, которые были им навязаны рационализмом и ограниченностью эры Винкельмана. Тогда не стремились проникнуть ни в иррациональную сферу греческой жизни, ни в простые радости древних.
Эллинофильский романтизм XIX в. выдвинул свои предпочтения. Сначала был Джон Китс с его «Одой к греческой урне»²:

Затем — Шелли, восторгавшийся в «Эллинах»³:

И, наконец, молодой лорд Байрон, мечтавший об «Островах Греции»...

Экология в Древней Греции и в последующие века европейской истории

Романтики писали о Греции хотя и гениально, но в обольщении; не удивительно, что они смогли, «дразня, лишить нас ума». Даже выдающиеся умы лишались способности к критике. Один из них, например, высказывался о греческой литературе в том смысле, что «она достигла высочайших результатов в форме и была абсолютно неотразима по существу, так что произведения греков следует считать совершенством». Другой распространялся о радостях раскапывать любое классическое или полуклассическое место в греческом мире, «где практически всякий найденный вами объект будет прекрасен». Еще один заявлял, что «дух античной Греции ... настолько одушевляет здесь и самую природу, что даже скалы и леса, самые потоки и чащи взрываются этим духом».
Вполне возможно, что современные люди одержимы ностальгией по тому времени, когда мир был молод, или же они движимы неуместным желанием доказать уникальность Древней Греции. Или же, восхищаясь уцелевшими шедеврами, они забывают обо всем том мусоре, который не уцелел. «Только пройтись по улицам этого удивительного города, — писал популярный историк Афин, — помолиться в его святилищах, проплыть по Средиземноморью на его замечательных кораблях — значило получить гуманитарное образование»⁴.
Но те, кто ищет, без сомнения, обнаружат и негативные черты эллинской цивилизации. Ведь благородные греки, которыми так принято восхищаться, были, тем не менее, окружены «унизительными предрассудками, исключительными пороками, занимались человеческими жертвоприношениями и культивировали рабство»⁵.
Многие ученые противопоставляют благородную мощь раннего периода древнегреческой истории насилию и упадку позднейших столетий. Но важно подчеркнуть тот непреложный факт, что, когда цивилизация Древней Греции впервые явилась на свет, ее связь со старыми цивилизациями Египта и Месопотамии была слабой.
И всё же за какие-нибудь три-четыре века Эллада достигла захватывающих дух высот почти во всех областях человеческой деятельности. Европейская история не знает другого такого проявления жизненной силы вплоть до эпохи Ренессанса. Причем развитие античной Греции не было медленным и постепенным — Греция буквально вспыхнула.

Политическая история Греции насчитывает более тысячи лет; отчетливо различимы несколько ее этапов.
Первоначальная, доисторическая эпоха с ее двойным центром — минойской и критской цивилизациями — закончилась в конце XII в. до н.э. На своих позднейших стадиях эта эпоха в значительной степени совпадала с так называемым героическим веком, который достиг кульминации в Троянских войнах и который позднее греческая литература заселила легендарными героями, такими, как Геркулес, Аякс, Ахилл и Агамемнон.
Троя стояла на азиатской части побережья Эгейского моря, где (особенно в Ионии) на протяжении веков сохранялись главные центры греческих поселений. Традиционно годом падения Трои считают 1184 г. до н.э.; раскопки показали, что в легендах было больше исторических оснований, чем некогда полагали.
Затем последовал продолжительный темный век, от которого остались скудные исторические и археологические свидетельства.
Золотой век греческих городов-государств (полисов) приходится на VIII—IV столетия, причем внутри него также можно выделить несколько отчетливых периодов. В архаический период появляются исторические свидетельства, а традиционная дата первой Олимпиады (776 г. до н.э.) становится произвольно принятой точкой отсчета в греческой хронологии.
Период величайшей славы Греции начинается в V в. и заканчивается в 338 г. до н.э., когда греки вынуждены были покориться македонцам. С того времени греческие города находились под чужеземным правлением — сначала под македонским, а затем — под римским.
Главными конфликтами золотого века были войны с Персидской империей, которая при Кире Великом (558—529) поглотила восточную часть греческого мира, а затем Пелопоннесские войны (431—404), когда греческие города вступили в братоубийственную борьбу.
Битвы, во время которых вторгшиеся персы были остановлены и отброшены назад — в долине Марафона (490 г. до н.э.), при Фермопилах и заливе Саламин (480 г. до н.э.) — вдохновили поэтов на создание бесчисленных од и панегириков. Напротив, бесславная победа Спарты над Афинами в 404 г. до н.э., одержанная с помощью персов, или безжалостный разгром Спарты Фивами не получили такого отражения в литературе.
Персидские войны сформировали в греках, избежавших иноземного гнета, ощущение национальной идентичности и своеобразный внеполисный патриотизм. Свободная Эллада представлялась теперь «Славным Западом», «Страной свободы», «Родиной Красоты и Мудрости». Восток же воспринимался как область рабства, жестокости, невежества.
Такие выводы Эсхил вложил в уста персидской царицы. Действие происходит в царском дворце в Сузах, после получения известий о поражении персов при Саламине⁶:
Атосса. Друзья, где находятся Афины, далеко ли этот край?
Хор. Далеко в стране заката, там, где меркнет Солнца бог.
Атосса. Почему же сын мой жаждет этот город захватить?
Хор. Потому что вся Эллада подчинилась бы царю.
Атосса. Неужели так огромно войско города Афин?
Хор. Это войско войску мидян причинило много бед. <...>
Атосса. Кто же вождь у них и пастырь, кто над войском господин?
Хор. Никому они не служат, не подвластны никому.

И, хотя представление, будто в Греции царила только свобода, а в Персии — только тирания, было весьма субъективным, оно положило основание традиции, связывающей с тех пор «цивилизацию» с Европой, с Западом.

В каждом учебнике говорится, что Персидские войны способствовали объединению людей «Свободной Эллады» и закреплению в их сознании чувства своей греческой идентичности. Менее очевиден факт, что те же самые войны инициировали процесс определения греками внешнего к ним мира как варварского. И, тем не менее, «создание эллинства» шло рука об руку с «созданием варварства», а афинская драма V в. была средством достижения данного результата (см.: Hall E. Inventing the Barbarian: Greek Self-definition through Tragedy. Oxford, 1989).
До Марафона и Саламина греки, кажется, не выказывали особенно враждебных чувств к своим соседям. Архаическая поэзия часто делала героями чужаков сверхъестественной силы, таких, как титаны или амазонки. Гомер считал греков и троянцев равными. Греческие колонии на побережье Черного моря существовали за счет плодотворного сотрудничества со степными скифами.
В V в., однако, греки становятся гораздо более самовлюбленными ксенофобами. Этнический фактор можно заметить у Геродота (родился в 484 г.), который хотя и высоко ценит более древние цивилизации, в особенности Египет, но придает исключительное значение «кровному родству» и общему языку эллинов.
Заметно ускорили перемены в этническом самосознании трагики, в том числе Эсхил (родился в 525 г.), сам сражавшийся при Марафоне. В «Персах» Эсхил создал устойчивый стереотип — представление о цивилизованных персах как о раболепствующих, хвастливых, высокомерных, жестоких, женоподобных чужаках.
С тех пор все посторонние третируются как варвары. Никто не может сравниться с мудрыми, храбрыми, рассудительными и свободолюбивыми греками. Фракийцы мужиковаты и лживы. Македонцы — не настоящие эллины.
Ко времени Платона между греками и иноземцами уже был воздвигнут прочный барьер. Утвердилось мнение, что только греки имеют право и естественное предрасположение править. В Афинах просто не было принято сравнивать поведение чужеземных тиранов с тем, как правили своим городом греческие властители.
В связи с этим комплексом превосходства, возникшим в сознании древних греков, возникает вопрос о схожих этноцентричных и ксенофобских идеях, появившихся позднее в Европе. Эти идеи были восприняты римлянами, а затем и другими апологетами западной цивилизации, которые, подобно римлянам, чувствовали свое близкое родство с древней Грецией. Сходные представления прослеживаются также у тех недовольных, кто нападки на западную цивилизацию соединяет с особым видом классического ревизионизма.
Некоторые комментаторы считают, что выводы, которые сделали греки, столкнувшись с инакостью соседних народов, вошли в самую плоть европейской традиции: «Именно в этом столкновении родилась идея Европы — с ее высокомерием, чувством превосходства, с заложенной в ней представлениях о приоритете и древности,
с претензиями на естественное право господствовать» (см.: Ascherson N. Black Sea. London; New York, 1995).
Возвышение Македонии, эллинизованной страны, северной соседки Греции, достигло своего пика в правление Филиппа Македонского (ок. 359—336 гг. до н.э.) и сына Филиппа Александра Великого (336—323 гг. до н.э.). За несколько кампаний, проведенных с беспримерным блеском (и окончившихся только со смертью Александра в Вавилоне от лихорадки), были завоеваны громадные владения персов, и греческий мир простерся до берегов Инда. По выражению одного восторженного поклонника, Александр был первым, кто весь известный мир (ойкумену) рассматривал как одну страну.
Но старый английский исследователь истории Греции в конце 96-й главы двенадцатого тома пишет, что следует больше сожалеть о закате «Свободной Эллады», чем восхищаться Александром. «Историк чувствует, что из предмета ушла жизнь, — писал он, — и с печалью и унижением заканчивает свое повествование»⁷. В политическом смысле эпоха эллинизма, начатая победами Александра, продлилась до тех пор, как все наследники Александра были удалены с исторической сцены растущей силой Рима.

Впечатляют масштабы экспансии Греции. Миниатюрные островные государства и города-государства, которые расположились на каменистом побережье Эгеи, часто не имели достаточных ресурсов для поддержания растущего населения. Орошаемые земли пользовались большим спросом. Росли рынки сбыта, хотя предпринимательство в современном смысле отсутствовало. Для успешных торговых контактов с континентальной частью страны нужны были опорные пункты.
По всем этим причинам колонизация выглядела очень привлекательной, и начиная с VIII в. несколько древнейших городов греческого материка и Малой Азии — Халкида, Эретрия, Коринф, Мегары, Фокея, Милет — начинают активную экспансию. Чаще всего подходящие для поселений места находились в Сицилии и в Южной Италии, во Фракии и на побережье Евксина (Гостеприимного моря, которое, как и Тихий океан, было названо в надежде, что оно оправдает свое имя).
Со временем, когда ранние колонии стали источником дальнейшей колонизации, появились цепочки, или семьи, городов, каждый из которых хранил верность своей метрополии. Милет породил самую большую из подобных семей, в которой насчитывалось до восьмидесяти членов, принадлежащих к разным поколениям.
На западе, на Сицилии, первые Халкидийские колонии Наксос и Мессана (Мессина) были основаны в 735 г. до н.э. Столь же древними были Эмпорий (Ампурия) в Иберии, Массалия (Марсель), Неаполь, Сиракузы, Византий на Босфоре, Кирена в Северной Африке и Синоп на южном берегу Евксина. Позднее, вследствие завоеваний Александра Великого, появились греческие колонии в глубине Азии. Имя македонского завоевателя было увековечено в таких топонимах, как Александрия на краю мира (Ходжент в Туркестане), Александрия в Арейе (Герат), Александрия в Аракосии (Кандагар), Александрия в Сирии. Наиболее известна Александрия в Египте (332 г. до н.э.).
От Сагунта (Сагунто около Валенсии) на крайнем западе до города в Пенджабе, названного в честь верного боевого коня Александра Буцефала (Джалалапур), непрерывная цепь греческих городов протянулась на 4500 миль, то есть на расстояние, вдвое больше ширины Северной Америки.
Сицилия и Южная Италия (известные позднее как Magna Graecia — Великая Греция) сыграли особую роль в становлении средиземноморской эллинской цивилизации. У них с метрополией сложились примерно такие же отношения, какие позднее связывали обе Америки с Европой.
До персидского завоевания Малой Азии в VI в. центром греческого мира оставались Эгейские острова, а Милет был даже больше и богаче Афин. Но как только Элладе стали угрожать внешние враги (сначала персы, а потом Македония и Рим), города Великой Греции приобрели новое значение. Сицилия, полная роскоши, процветала под правлением тиранов благодаря сложившемуся здесь особому симбиозу с окружающим финикийским миром. Сиракузы были для Афин тем же, чем Нью-Йорк был для Лондона.
О греческой Сицилии и ее междоусобных войнах весьма красноречиво писал Мишле: «Она [Сицилия] росла в гигантских пропорциях. Ее вулкан Этна заставлял устыдиться Везувий ... а окружающие Этну города были достойны величия вулкана. Исполинская рука дорийцев видна и в развалинах Акрагаса (Агригента), и в колоннах Посейдония (Пест), и в белом призраке Селинунте...
И всё же ни колоссальная мощь этих городов, ни их немыслимое богатство, ни их великолепный флот ... не смогли уберечь их от разрушения. В истории Великой Греции на смену поражению приходила катастрофа. Так исчезли Сибарис и Агригент — эти Тир и Вавилон Запада»⁸.
Великая Греция контролировала очень важный в стратегическом отношении регион, где греческий мир вступал в непосредственный контакт со своими соперниками: сначала с финикийцами, а потом с Римом.

Херсонес, Массалия

Финикия, эта прародина Европы, расцвела параллельно Греции и развивалась сходно. Правда, финикийские города-государства были значительно старше своих греческих собратьев — как и финикийские колонии. Сидон и Тир возвысились в то время, когда Крит окончательно пришел в упадок.
Карфаген (Kart-hadshat — Новый город, Картигон, Картаго, Картаг) был основан в Северной Африке в 810 г. до н.э. — видимо, финикийскими колонистами под водительством Пигмалиона и его сестры Дидоны. Лежавший же по соседству Atiq (Утика) был еще старше. Когда древняя Финикия, как и Малая Азия, была опустошена персами, Карфаген и Утика сохранились, подобно городам континентальной Греции, и продолжали процветать.
Благодаря своей власти на море и обширной торговле Карфаген создал громадную империю. Колонии Карфагена простирались за Геркулесовы столбы; поселения протянулись цепочкой от Гадеса (Кадис) и Тингиса (Танжер) до Панорма (Палермо) на Сицилии.
В период своего расцвета это был, наверное, самый процветающий из городов-государств, господствовавший над всеми островами и берегами Западного Средиземноморья. Начиная с V в. Карфаген вступил в борьбу со многими греческими городами на Сицилии и разрушил их; притязания потомков финикийцев на Сицилии были остановлены только силой Рима.
Финикийцы и карфагеняне, подобно евреям и арабам, были семитами. И, как главные проигравшие в борьбе за господство в Средиземноморье, они не пользовались симпатией ни греков, ни римлян. Поклонники Ваала — главного идола, они всегда подвергались насмешкам приверженцев иудео-христианской традиции, которую со временем воспринял греко-римский мир. Хотя европейские родственники финикийцев господствовали в обширном регионе более тысячи лет, их цивилизация плохо известна и мало изучена. Можно сказать, что они — тоже жертвы антисемитизма.

Монеты

Греческая религия развивалась от раннего анимизма и фетишизма до воззрения на мир как на «один большой Город богов и людей».
Олимпийский пантеон сложился уже к концу доисторической эпохи. Зевс, отец богов, и Гера, его супруга, главенствовали в семье своевольных олимпийцев, которую составили Аполлон, Артемида, Афина Паллада, Арес, Посейдон, Гермес, Дионис, Деметра, Плутон, Персефона и другие. Считалось, что их дом расположен на вершине горы Олимп, на северной границе греческой земли.
Семью олимпийцев дополняли местные божества, сатиры, духи, нимфы, фурии, сивиллы и музы — греки совершали жертвоприношения им всем. Нормальной практикой было принесение в жертву животных. И хотя боги сохраняли за собой право на каприз, а некоторые из них (Арес — бог войны — или Посейдон — бог моря) могли быть мстительными, но не было представлений о дьяволах, о силах тьмы и греха — представлений, которые питаются глубинными страхами людей. Главным недостатком человека считалась самодовольная гордость, которая обычно наказывалась гневом богов.
В Греции существовали тысячи мифов, процветали множество культов и оракулов. Эллинская религия воспитывала такой взгляд на вещи, когда мужество и предприимчивость в сочетании с уважительностью вознаграждались здоровьем и богатством.
Повсеместно был распространен культ Зевса (с центром в Олимпии, где проходили Олимпийские игры). Повсюду культивировалось благочестие — в сочетании с состязательностью и усердием.
Широко распространенный культ Аполлона, бога света, имел своими центрами остров Делос (место рождения бога) и Дельфы. Мистерии Деметры, богини земли, в Элевсине и еще более экстатические мистерии Диониса, бога вина, восходят к древним обрядам плодородия.
Из культа певца Орфея, последовавшего за своей умершей возлюбленной Эвридикой в загробный мир, развилась вера в бытование (и в очищение) душ. Орфизм, просуществовавший с VII в. до последних римских времен, вдохновил бесчисленные поэтические произведения — от Платона и Вергилия до нашего времени. Вспомним хотя бы «Сонеты к Орфею» Рильке:

Все эти культы, а также эллинистический культ Митры и Изиды⁹, были еще живыми культами, когда после 200-й олимпиады в Элладу пришло христианство.

Музыка

Электрон

Греческая философия (любомудрие) выросла в оппозиции к традиционным религиозным воззрениям.
Сократ (469—399 гг. до н.э.), сын каменщика, должен был по приговору в Афинах выпить чашу ядовитого зелья из болиголова за то, что он «ввел чужих богов» и «развращал молодежь». Но метод Сократа — ставить глубокие вопросы с тем, чтобы проверить утверждения, лежащие в основе нашего знания, — стал в последующем основой всей рациональной мысли. Сократ прибег к этому методу с целью проверить благообразные аргументы софистов (мудрецов). Его девизом были слова «Жизнь, не подвергнутая проверке, не стоит того, чтобы жить». Как утверждает ученик Сократа, Платон, мыслитель говорил: «Я знаю только то, что я ничего не знаю». Это было неплохое основание для эпистемологии (гносеологии).
Платон (ок. 429—347 гг. до н.э.) и его ученик Аристотель (384—322 гг. до н.э.) заложили основы большинства отраслей спекулятивной и естественной философии.
Платоновская Академия и аристотелевский Лицей (известный также как Школа перипатетиков) были Оксфордом и Кембриджем (или Гарвардом и Йелом) античного мира. Именно о них было сказано: «Греки в наследство западной философии оставили западную философию»¹⁰.
Платон был идеалистом, создателем первых утопий, фундаментальных теорий форм и бессмертия, космогонии, критики знания и анализа любви. В интеллектуальной истории нет более сильного образа, чем платоновская метафора пещеры, которая предполагает, что мы в состоянии воспринимать мир только опосредованно, что мы видим реальность, как пляшущие на стенах тени от огня. Аристотель же, напротив, был «практик вдохновенного здравого смысла», систематизатор. Его энциклопедические труды охватывают области от метафизики и этики до политики, литературной критики, логики, физики, биологии и астрономии.
Греческая литература, первоначально имевшая форму эпоса, была тем чудом, которое, кажется, явилось на свет уже зрелым.
Гомер, который жил и творил, по-видимому, в середине VIII в. до н.э., был связан с гораздо более древней устной традицией. Он мог быть или не быть единственным автором тех трудов, которые приписывают ему, но его принято считать первым поэтом Европы. Мало что сравнится с «Илиадой» и «Одиссеей». Язык Гомера, который ученые-классики называют «величественным», оказался также бесконечно податливым и выразительным.
Поэмы легендарного автора интересно сравнить с весьма известным произведением, созданным в рамках неевропейской традиции.

Атлеты

«Илиада» и «Одиссея» Гомера традиционно считались в Европе не только самыми древними произведениями европейской литературы, но и самыми древними текстами высокой литературы вообще. Однако в 1872 г., после обнаружения при раскопках глиняных табличек из царской библиотеки Ашшурбанипала в Ниневии, столице древней Ассирии, миру предстал эпос о Гильгамеше.
«Гильгамеш» был уже прославлен к тому времени, когда были сложены поэмы Гомера. И в самом деле, этот эпос по литературной традиции Месопотамии прослеживается с III тысячелетия до н.э. Oн начинается так¹¹:

Первоначально интерес к вавилонскому эпосу ограничивался обнаружением его связей с Библией, в особенности с библейским повествованием о потопе и Ковчеге и с историей творения. Но вскоре ученые заметили в «Гильгамеше» и гомеровские темы. В конце концов, хронологически эти эпосы довольно близки. Ашшурбанипал строил свою библиотеку в Ниневии в последней четверти VII в. до н.э.; Ниневия была разрушена в 612 г., то есть почти в то же время, когда окончательно сложились гомеровские поэмы.
Многие текстуальные совпадения объясняются условностями практики устного творчества эпических поэтов долитературной эпохи. Но кое-что нельзя объяснить с такой легкостью. Начальные строки «Гильгамеша» очень напоминают зачин «Одиссеи» и по тону, и по чувству:

Еще больше оснований видеть влияние «Гильгамеша» в «Илиаде». Обе поэмы строятся на драматическом повороте сюжета, связанном со смертью одного из двух неразлучных друзей. Гильгамеш оплакивает Энкиду, как Ахилл оплакивает Патрокла. И другие эпизоды — такие, как вытягивание богами жребия о разделе земли, моря и неба — весьма схожи. Если раньше лишь предполагали, что, «возможно, греки в долгу перед Ассирией», то теперь эта гипотеза представляется очень вероятной. Если она верна, то гомеровские поэмы являются не только связующим звеном между классической литературой и бесчисленными аэдами — неграмотными бардами бесконечно древней традиции.
Эти поэмы заполняют также пробел между условным литературным каноном Запада и гораздо более древними творениями неевропейской литературы.

Папирус

Пифагор

Письменная литература основывается на грамотности, истоки которой в Элладе восходят к VIII в., когда был усвоен и переработан финикийский алфавит. Искусству письма весьма способствовал сам городской характер греческой жизни, однако, насколько это искусство проникало в различные слои общества, — дискуссионный вопрос.
Последователи Гомера — это и авторы других эпических произведений: от Гесиода (ок. 700 г. до н.э.) до неизвестного автора (авторов?) так называемых гомеровских гимнов; и элегисты — от Калина из Эфеса (р. ок. 690 г. до н.э.) до Ксенофана из Колофона (ок. 570 — 480 гг. до н.э.); и лирики — от Сапфо (род. в 612 г. до н.э.) до Пиндара (518—438), от Анакреона (расцвет творчества — ок. 530 г. до н.э.) до Симонида из Кеоса (556—468 гг. до н.э.). Все они порождали многочисленных подражателей и переводчиков.
Феокрит Сиракузский (ок. 300—260 гг. до н.э.) писал идиллии о нимфах и козопасах, которые стали образцом для всех пасторальных произведений — от эклог Вергилия до «Как вам это понравится». Но никто не превзошел сладкоголосием «десятую музу» с Лесбоса¹²:

Чтение стихов было тесно связано с музыкой. Мелодии семиструнной лиры обычно сопровождали декламацию гекзаметров. Греческое слово musike означало всякие мелодические звуки: слова или ноты. Поэзия должна была обнаружиться в простейших надписях, в широко распространенном искусстве составления эпиграмм и эпитафий. Приведем примеры¹³:

Пифагор, пряности и быки

Греческая драма выросла из ритуальных действий во время религиозных празднеств. Понятие tragoedia (буквально козлиная песня) было первоначально связано с ритуальным жертвоприношением.
Первые афинские драмы исполнялись на празднике Диониса. Подобно Играм, они предполагали дух состязательности. Стилизованный диалог актеров с хором был тем средством, которое позволяло разрабатывать психологические и духовные конфликты.
Триада трагиков: Эсхилл (525—456), Софокл (ок. 496 —406) и Еврипид (ок. 480 — 406) — превратили племенной миф и легенду в краеугольные камни мировой литературы.
«Семеро против Фив», «Орестея», «Прометей прикованный»; «Царь Эдип», «Электра», Антигона»; «Ифигения в Авлиде», «Медея», «Ипполит» — это только немногое из громадного репертуара того времени.
До нас дошло только тридцать две трагедии; но их по-прежнему ставят во всем мире. Особую потребность ощущает в них пораженный страхом XX век: «Трагедия позволяет нам пережить невыносимое».
«Величайшие греческие трагедии постоянно учат нас возможности кошмара ... тому, что все мы кончим тьмой, отчаянием и самоубийством». «Храбро заглянувши в ужасную разрушительность так называемой мировой истории, а также в жестокость природы, грек успокаивается... Искусство спасает его»¹⁴.
Комедиографы под водительством Аристофана (ок. 450 — 385) чувствовали себя вправе высмеивать всех: от философов до политиков. «Всадники», «Птицы», «Облака», «Осы», «Лягушки» — фантастические или аллегорические сюжеты этих комедий полны грубого и скабрезного юмора. Они до сих пор способны вызывать неудержимый смех публики повсюду в мире.
Не будет преувеличением сказать, что греческая литература стала стартовой площадкой гуманистической традиции. «Много есть чудес, — писал Софокл, — но нет ничего более удивительного, чем человек»¹⁵:

Ораторское искусство развивалось в Греции и под влиянием театра, и благодаря традиции судопроизводства и политических собраний под открытым небом.
Риторика, впервые подробно изложенная в «Искусстве слова» Корака Сиракузского (ок. 465 г. до н.э.), затем изучалась как искусство формы.
Из Десяти ораторов Аттики (от Антифонта до Динарха из Коринфа) ни один не мог сравниться в искусстве с Демосфеном (384—322). Сирота, в молодости заикавшийся, он смог преодолеть все трудности и, отправив своего главного соперника Эсхина (389—314) в ссылку, стал признанным мастером и публичных выступлений, и прозы. В своих «Филиппиках» он страстно призывал сопротивляться Филиппу Македонскому. Речь Демосфена «О венке», произнесенную в его собственную защиту на процессе в 330 г. до н.э., Маколей скромно назвал «верхом совершенства в человеческих искусствах».

"Любовь к смеху"

Греческое искусство также пережило великое пробуждение — то, что один выдающийся ученый решился назвать «величайшей и самой удивительной революцией за всю историю искусства»¹⁶.
Наша нынешняя оценка, без сомнения, сформировалась на основе тех произведений, которые уцелели, — в основном скульптуры, архитектуры и живописи на керамических вазах. Многое не дошло до нас, но и сохранившегося достаточно, чтобы удивляться неожиданному скачку от застывших и унылых форм древнейшего периода к бурному расцвету VI и V столетий.
Вдохновляясь мифологическими и религиозными мотивами, греческие художники уделяли особое внимание человеческому телу, пытаясь, как призывал Сократ, «представить деятельность души» через то воздействие, которое внутренние чувства оказывают на тело в движении.
Две самые прославленные статуи Фидия (ок. 490—415) известны нам только по их позднейшим копиям; но фризы Парфенона говорят сами за себя (даже после сомнительного их спасения лордом Элгином).
Жившему столетием позже Праксителю (ок. 350 г. до н.э.) повезло не больше, чем Фидию; теперь только Гермес Олимпийский и Афродита Арльская свидетельствуют о размерах его таланта. Эти скульптуры, да еще бронзовый Аполлон Бельведерский или Афродита Милосская (больше известная как Венера Милосская), многими почитаются как совершенные образцы мужской и женской красоты.
Ко времени Александра Великого у греков уже сложился «изобразительный язык полумира»¹⁷.
Греческая архитектура сумела подчинить высокое техническое мастерство изысканности чувств.
Искусство строительства зданий, которое в Месопотамии и Египте поражало в основном колоссальными размерами, теперь больше стремилось выразить духовные ценности. Замечательно гармоничные пропорции дорических храмов с их изящными коническими колоннами, со скульптурными цоколями и фронтонами равно передают и внушительную мускульную силу (как храм Посейдона в Посейдонии), и элегантность, легкость (как белый мрамор Парфенона в Афинах).
Стиль и настроение храма соответствовали особенностям характера того божества, которое обитало в закрытой целле (во внутреннем помещении) или в святилище за стройными колоннами.
Из семи чудес света, которые указал во II в. до н.э. Антипатр Сидонский первому поколению туристов классического мира, пять были шедеврами греческой архитектуры и скульптуры. После пирамид Египта и Висячих садов Семирамиды в Вавилоне он называет статую Зевса в Олимпе, храм Артемиды в Эфесе, Галикарнасский мавзолей, Колосса Родосского и Фарос (Александрийский маяк).

Греческая наука была просто отраслью общей философии. Большинство философов занимались и естественными, и абстрактными науками.
Фалес из Милета (ок. 636 — 546), считавший, что всё произошло из воды, и умер вполне в духе своего учения: упал в колодец. Он измерял уровни разлива Нила, расстояния между кораблями и высоту гор; говорят, что он также предсказывал солнечные затмения.
Гераклит Эфесский (ок. 500 г. до н.э.), напротив, всё возводил к огню, считая его первичной формой материи, которая постоянно изменяется. Анаксагор из Клазомены (ок. 500 — 428), учитель Перикла, постулировал наличие высшего Разума, одушевляющего всё живое, который, наделяя силой бесконечное множество делимых семян, позволяет им соединяться для образования всех форм материи. Он считал, что планеты — это камни, оторвавшиеся от земли, а солнце раскалилось докрасна из-за того, что находится в движении.
Эмпедокл из Агригента (ок. 493 — 433) полагал, что земля состоит из четырех элементов: огня, земли, воздуха и воды, причем эти элементы постоянно соединяются или распадаются под действием любви или ненависти. Говорят, что он спускался в кратер Этны для проверки возможности реинкарнации, но вулкан вернул лишь одну сандалию...
Демокрит Абдерский (ок. 460 — 361) развил атомную теорию Левкиппа, полагая, что всякая физическая материя может быть представлена как случайное столкновение крошечных частиц, которые он назвал атомами (неделимыми). Он был широко известен как смеющийся ученый, поскольку без устали потешался над человеческой глупостью.
Гиппократ из Коса (ок. 460 — 357) изъял медицину из ведения религии и магии. Ему приписывают многочисленные труды по общественному здравоохранению, гигиене, уходу за больными и хирургии. Клятва Гиппократа, произнося которую врачи посвящают свою жизнь благу пациентов, до сих пор в ходу.
Гиппократ в своих трудах по медицине пишет, что истерия — в основном женская болезнь и связана с маточными нарушениями. Hystera значит по-гречески матка; характерное состояние нервного возбуждения, по мнению греческого медика, провоцировалось невозможностью избавиться от менструальной крови: «Всякий раз, когда встречаются препятствия для менструации, возникает болезнь. Это случается, когда закрыта шейка матки или выпадает какая-нибудь часть вагины… Всякий раз, когда двухмесячная менструация аккумулируется в матке, она переходит в легкие, откуда уже не может выйти».
Религиозные табу запрещали вскрытие тела, так что работа внутренних органов женщин (как и мужчин) оставалась непонятой. Но, по мнению одного психоаналитика, сложившееся в античности отношение к женщине остается без изменений даже теперь, когда анатомические воззрения древних опровергнуты. «До сих пор существует мнение, что на состояние ума женщины можно воздействовать через ее репродуктивные (половые) органы».

Евдокс Книдский (пр. ок. 350) изучил движение планет вокруг солнца и изобрел солнечные часы.
Аристотель оставил после себя систематические труды по физике и биологии. Его классификация видов животных стала затем основой всей зоологии. Его «Политика» начинается следующим замечанием: «Человек — прежде всего животное политическое». Ученик Аристотеля Феофраст Лесбосский (ок. 370 — 288) применил тот же метод классификации к растительному миру. Его труд «О характерах» можно считать основополагающим в аналитической психологии.
Но, с точки зрения историка, самыми важными были, наверное, труды Гераклита. Гераклит заявил, что всё в мире подвержено непрерывной перемене и угасанию. Перемены вызываются неизбежным столкновением противоположностей. «Нельзя войти в одну реку дважды», — было его излюбленным изречением.
Греческая математика развивалась под воздействием и спекулятивного мышления, и религиозного мистицизма. Полагают, что Фалес обучился основам математики и геометрии в Египте. Но только Пифагор Самосский (ок. 572 — 497), обобщив результаты, полученные предшественниками, сделал целый ряд важных открытий.
Он обосновал теорию чисел, сформулировал теорему о гипотенузе прямоугольного треугольника, и разработал математические основания музыкальной гармонии. Возможно, именно он был автором прекрасной (хотя и неверной) теории «музыки сфер».
Евдокс открыл теорию пропорций и метод разрежения при измерении криволинейных поверхностей. Его ученик Менайхмес изучал конические сечения.
Все эти исследования проложили путь Евклиду Александрийскому (ок. 300 г. до н.э.), о труде которого «Элементы» говорят, что он оставался непревзойденным дольше, чем какая-нибудь другая книга — за исключением Библии.
Евклид был великим систематизатором в математике, он предложил самые надежные доказательства всех положительных знаний. Когда правитель Египта спросил ученого, нельзя ли сделать геометрию проще, тот ответил, что в науке нет «царского пути».
В следующем поколении царили Архимед и Эратосфен Киренский (276—196), который в своем вычислении диаметра земли (252 000 стадий, или 7850 миль) ошибся всего на 1 %.
Архимед из Сиракуз был математиком из математиков. Само по себе решение некоторой проблемы вызывало у него детский восторг, хотя он и не чуждался практических вопросов.
После обучения в Александрии он вернулся на Сицилию в качестве советника царя Гиерона II. Здесь он изобрел ворот для подъема воды; построил планетарий, позднее перенесенный в Рим; сконструировал катапульты и кошки, которые позднее помогли оборонять город (когда Сиракузы были осаждены римлянами). Архимед по праву слывет основателем гидростатики.
Может быть, более всего ученый известен тем, что выбежал голым на улицу с криком «Эврика, эврика!» («Я нашел, нашел!») — после того, как открыл, сидя в ванне, принцип Архимеда. Согласно этому принципу объем тела, погруженного в воду, равен объему вытесненной им воды.
Архимеду, изучавшему механику, в том числе особенности использования рычагов, приписывают и афоризм: «Дайте мне точку опоры — и я сдвину Землю».
Однако самый большой энтузиазм пробуждали в ученом чисто умозрительные проблемы. Например, Архимед поставил перед собой задачу вычислить, сколько песчинок понадобится, чтобы заполнить Вселенную, и попытался произвести необходимые подсчеты.
Архимед установил отношение длины окружности к диаметру, двигаясь от высшего предела периметра 96-стороннего многоугольника к низшему.
Наконец, был еще Аполлоний из Перги (ок. 220 г. до н.э.), который написал громадный восьмитомный труд о коническом сечении и установил значение числа пи точнее Архимеда.

Греческая философия нравственности, разделившаяся позднее на несколько соперничавших школ, очень отличалась от учений традиционной религии.
Скептики, школе которых положил основание Пиррон из Элиды (даты его жизни неизвестны), утверждали, что невозможно достоверно что-нибудь знать и потому единственной целью человека должна быть добродетель. Пиррон был мыслителем, не любившим умозаключений. Он оказал большое влияние на афинскую Академию после смерти Платона.
Циники, школу которых основал Диоген из Синопа (ок. 412 — 323), верили в плодотворность освобождения от желаний. Диоген, если верить легенде, жил в бочке — в знак отказа от комфорта — и ходил по улицам Афин днем с фонарем — в поисках порядочного человека. Говорят, что, повстречавшись в Коринфе с Александром Великим, мыслитель, которому монарх предложил исполнить любое его желание, попросил царя не заслонять солнце.
Эпикурейцы, получившие такое наименование в честь Эпикура Самосского (342—270), считали, что люди должны искать счастья, не страшась ни смерти, ни богов (мысль, проникшая, кстати, в Конституцию США). Эпикурейцам напрасно приписывают стремление к наслаждениям; на самом деле они считали, что дорога к счастью проходит через самоконтроль, спокойствие и самоотвержение.
Стоики, школа которых была основана Зеноном Кипрским (335 — 263), назывались так по имени места, где они впервые собрались (Stoa poikile — Раскрашенное крыльцо). Они придерживались убеждения, что человеческие страсти следует подчинять рассудку и, подобно скептикам, считали что превыше всего следует стремиться к добродетели. Представления о братстве всех людей, понятия долга и дисциплинированность помогали стоикам противостоять боли и страданию. Эта философская теория оказалась особенно привлекательной для римлян.
Исследование чувственности греков — тема весьма непростая. Что для ученых старой школы было «противоестественным пороком», теперь получило статус личной «ориентации» или «предпочтения»; теперь признают, что гомосексуальность занимала центральное положение в античном кодексе сексуального поведения. Для мужчины искать расположения мальчиков было не более предосудительно, чем ухаживать за девушками.
Молодые греки, подобно ученикам закрытых английских школ, по-видимому, легко обращались к содомии, и родителям приходилось беречь мальчиков так же, как они берегли девочек. Существовала, по-видимому, и женская гомосексуальность. Само явление не связывалось в древности с островом Лесбос, где обитала поэтесса Сапфо.
Проблемой был также инцест. Трагическая судьба легендарного Эдипа, который убил отца и по ошибке женился на матери, свидетельствовала о том, что боги гневались на него. Короче говоря, греки, кажется, не были ни распущенными, ни пуритански строгими, но практичными и непредубежденными. В их мире было много эротики, и они этим нисколько не смущались¹⁸.
Не следует, впрочем, воображать, что представления греков о чувственности были похожи на те, которые царят сейчас, например, в Калифорнии. В рабовладельческом обществе полагали, что тела рабов доступны для их использования (и злоупотребления) свободными, так что сексуальная активность становилась функцией от социального статуса. В такого рода отношениях вовсе не принималась в расчет взаимность, не требовалось наличие чувства у обоих партнеров.
Несмотря на правовые запреты, мужчины более высокого положения часто считали для себя возможным по собственной прихоти пользоваться телом тех, кто стоял ниже. К этим последним относились женщины, мальчики, слуги и иностранцы. При таком допущении оказывается бессмысленным распространять современное противопоставление гомо- и гетеросексуальности на жизнь древних греков. Активность или пассивность в гомосексуальных связях определялась не столько личными наклонностями, сколько возрастом — активность здесь предполагала известную степень социального самоутверждения¹⁹.
В классическом тексте, по которому изучают эти проблемы, — в «Пире» Платона — упоминаются определенные типы сексуального поведения, которые, кажется, предвосхищают известные современные категории. Однако, присмотревшись, мы поймем, что у греков была совершенно иная система ценностей, чуждая нашей.
Согласно воспроизведенному в «Пире» мифу Аристофана, человеческие существа имели сначала восемь конечностей, два лица и двойные гениталии, спереди и сзади. Таковые существа были трех типов: мужского рода, женского и андрогины. Зевс затем разрезал их пополам и для разлученных половин придумал половые сношения. Люди наделены различными сексуальными предпочтениями в зависимости от типа их предка.
Поэтому бинарная оппозиция мужского и женского начал в греческой культуре отсутствовала; и плюралистическая сексуальность (аналог бисексуальности), присутствующая до некоторой степени в каждом, может считаться основным состоянием человека²⁰.

Оmphalos. или Пуп земли

Не просты были и общественные структуры греков. Общество города-государства решительно отличалось от общества какого-нибудь отдаленного горного района, например Аркадии на Пелопоннесе, где даже до римских времен уцелели пастушеские (догреческие) племена.
Общей, всегреческой чертой было рабство, хотя оно и не являлось основой всех социальных и экономических институтов, во что хотели бы верить некоторые историки. (Марксизм-ленинизм, который придерживается «пятичленной схемы», считает рабовладение необходимой исходной точкой всей социальной истории.)
В Афинах население состояло из рабов, метеков (проживавших в городе иностранцев, т.е резидентов) и граждан. С рабами, которых называли andrapoda (человеческие ноги), обращались как с имуществом, и их можно было безнаказанно убивать. Рабам не позволялось служить в армии.
Освобожденные рабы автоматически получали статус метеков, с них брали налоги и призывали на военную службу. Граждане (единственные, кто мог называться афинянами) имели право на землевладение и обязаны были служить в армии. Граждане делились на десять фил (родов), которые состояли из меньших групп, называвшихся trittyes и demes. Каждое такое подразделение имело собственную корпоративную жизнь и играло определенную роль в гражданской и военной организации общества.
Политическая организация греков отличалась не только разнообразием, но и новаторством. Поскольку каждый полис (или город-государство) имел — по крайней мере, теоретически — самоуправление, то складывались самые разнообразные политические традиции, каждая со своими вариантами, заимствованиями или подражаниями.
Были монархии — как, например, на Самосе, где правил царь-пират Поликрат. Были деспотии, в особенности в Малой Азии, где было сильно влияние Персии. Были разного типа олигархии, как Коринф, Спарта или Массалия. Были демократии, как Афины в их лучшую пору. Но из-за бесконечных войн, складывавшихся союзов и конфедераций все эти образования постоянно взаимодействовали; так что каждое подвергалось решительным преобразованиям.
Сама афинская система много раз изменялась, начиная с первых известных ее проявлений в VII в. при Драконе, авторе первого свода законов, реформ VI в. Солона и умеренного деспотизма Писистрата.
Два столетия спустя после Дракона поражение Афин в Пелопоннесской войне породило время Тридцати тиранов и правление радикального Клеона, главного критика Перикла.
Впрочем, современные ученые не имеют единого мнения о степени участия граждан в управлении полисом даже в период расцвета афинской демократии в середине V в. Существуют самые разные суждения о доле рабов в населении города, о влиянии на политику городской толпы, о размерах землевладения граждан, о социальной роли гражданина-крестьянина и, главное, о деятельности различных городских собраний.
Оказывается, что demos, или народ (который, как считают, состоял из 50 000 свободных мужчин) определить не легче, чем демократию. Не легче примириться и с фактом, что Перикл или Демосфен, эти великие демократы Афин, были одновременно (как Вашингтон и Джефферсон) рабовладельцами. Или с тем, что демократические Афины осуществляли тираническое правление в зависимых от города субъектах.

Кадм и алфавит

Некоторые считают, что начало долгой традиции демократии и самовластия положил в 507 г. до н.э. Клисфен из рода Алкмеонидов. В 1993 г. н.э. было решено отпраздновать «2500 лет демократии». В лондонской ратуше по этому случаю был дан помпезный банкет, а к гостям обратился председатель Общества любителей классической культуры. Однако зёрна афинской демократии были посеяны несколько ранее Клисфена. Еще Солон положил начало народному собранию, созывавшемуся в специальном месте (Пникс около Акрополя). Впрочем, представителям аристократических родов без труда удавалось манипулировать действиями собрания. В собственных целях легко использовали собрание в течение 50 лет своего тиранического правления (560—510 гг. до н.э.) Писистрат с сыновьями.
Клисфен принадлежал к богатому роду, члены которого пытались разделить власть с Писистратом; позднее он предпочел изгнание. Вполне возможно, что именно по его инициативе был изменен внешний вид святыни Зевса в Дельфах, которую украсили мрамором. Клисфен, видимо, хотел тем самым разрядить атмосферу после бойни, устроенной его родственниками.
Он возглавил неудачный поход на Аттику (513 г. до н.э.) и, по всей вероятности, обратился за помощью к Персии. Но последних Писистратидов прогнали только три года спустя спартанцы, а не Клисфен.
Считается, что Клисфен прибег к идее народовластия затем, чтобы ослабить традиционную родовую организацию, на которую опирались его предшественники. Выдвигая предложение, чтобы суверенная власть перешла в руки собрания, он приобрел авторитет, который позволил ему начать широкие реформы.
Вместо старых четырех фил он ввел десять новых, каждая из которых имела собственный храм и почитала собственного героя. Клисфен серьезно укрепил позицию дем (округов), на которые делились филы, и распространил гражданские права на всех свободных жителей территории Афин. И что самое главное, он основал Буле — что-то вроде комитета по определению регламента собрания. Был он и инициатором идеи остракизма. Его называли «творцом искусства управлять общественным мнением».
Афинская демократия, которая просуществовала 185 лет, была далеко не совершенной. Народное самоуправление было ограничено махинациями членов Буле, самоволием демивсё еще сохранявшимся влиянием богатых патронов и демагогов. Чтобы обеспечить на собраниях кворум в 6000 человек, граждан нередко хватали на улицах и волокли на выкрашенных красной краской веревках в амфитеатр.
Система гражданского представительства — как в центральных, так и в местных органах — всё еще остается предметом серьезных споров историков. Однако граждане действительно участвовали в управлении. Они были равны перед законом. Они избирали высших чиновников, в том числе и стратега — высшего военачальника. Они по жребию занимали административные должности. Бесчестных или неспособных администраторов лишали должности и даже наказывали.
Не все были в восторге от такой системы. Платон считал, что демократия есть власть некомпетентных людей. Аристофан высмеивал «злобного, обидчивого, строптивого старца по имени Демос с Пникса».
Современная демократия очень мало похожа на демократию древних Афин. Демократия не удержалась в стране, которая была ее колыбелью. Римские философы не испытывали по отношению к ней чрезмерного восторга, и свыше тысячи лет почти никто о ней не помнил. Современная европейская демократия в такой же степени восходит к общим собраниям викингов, советам и парламентам, которые созывались феодальными монархами, и к средневековым республикам-городам.
Афинская концепция самоуправляемого собрания, состоящего из всех полноправных граждан, получила отражение в средневековом Новгороде, в Венгрии и Польше — в политических системах, которые не сохранились до наших дней.
Теоретики эпохи Просвещения соединяли знания о древности с интересом к конституционной реформе; романтически окрашенный образ древних Афин также сыграл свою роль в формировании взглядов либералов, которые воспитывались на классике. Но и либералы бывали критичными.
Токвиль проклинал «тиранию большинства», Эдмунд Берк назвал французскую модель демократии «самой постыдной вещью в мире». Демократия редко бывала нормой.
Сегодня нет единства мнений о том, каковы основные черты демократии. Теоретически демократия содействует процветанию всех добродетелей: от свободы, справедливости и равенства до правопорядка, уважения прав человека, принципа политического плюрализма и гражданского общества. На практике власть народа невозможна.
Так, действующая в континентальной Европе модель самовластия народа решительно отличается от британского варианта парламентаризма — при том что ни один из вариантов не лишен недостатков. Уинстон Черчилль сказал как-то, что «демократия является самым плохим политическим строем, если не считать всех остальных».
В демократии, несомненно, всегда присутствует всеобщее отвращение к тирании. Вот почему все вновь освободившиеся народы устремляются к демократии — без учета исторических реалий. «Вся наша история склоняет нас на сторону великих демократий», — заявил в 1918 г. президент только что образованной Чехословакии. В 1989—1991 гг. такие же чувства демонстрировали новые руководители всех стран бывшей социалистической системы.
Но демократии, как и любому другому движению, требуется миф — миф происхождения, достаточно древний и со своими героями. А кто же может выполнить эту роль лучше, чем Клисфен из рода Алкмеонидов?

Не удивительно, что сложная государственная и общественная жизнь греков стала благодатной почвой для развития теории политики. Два различных подходак политике обозначились в «Государстве» Платона, где автор предусматривает правление Стражей и тоталитарных царей-философов, и в «Политике Аристотеля», где категорически утверждается, что человек — это животное общественное. Сама политическая терминология современного мира есть в значительной мере изобретение греков.
Греческая историография, подобно греческому театру, произвела триаду гигантов. Геродот из Галикарнасса (484—420 гг. до н.э.) повсеместно известен как «Отец истории», но за живой интерес к другим странам земляки-шовинисты наградили его менее приятным прозвищем — Отец лжи.
Геродот писал на основе сообщений очевидцев и собственных наблюдений, вынесенных им из дальних странствий. Прошлое он рассматривал в категориях титанического противоборства Европы и Азии, а кульминационным пунктом девяти написанных им томов стало повествование о греко-персидских войнах.
Афинянин Фукидид (455 — ок. 401 г. до н.э.) был, по мнению Томаса Гоббса (и многих других), «самым политизированным историком из тех, кто когда-нибудь брал в руки перо». Он ввел в историю принцип систематического анализа причин и последствий, обширно цитировал договоры и другие документы, а отступления (в виде речей своих главных героев) прекрасно использовал для оживления объективных рассказов личными суждениями.
В восьми книгах о Пелопоннесской войне Фукидид не старался «угодить вкусу современных ему читателей», но создал «вечно живой» труд.
Другой гражданин Афин, Ксенофонт (ок. 428 — 354 г. до н.э.) был автором «Греческой истории» и «Анабасиса». Первая из книг продолжает труд Фукидида (с 411 г. до н.э.) — так же, как история Фукидида в известной степени является продолжением труда Геродота.
«Анабасис» описывает длительный поход десятитысячной армии греческих наемников на службе персидского узурпатора (среди воинов был и сам Ксенофонт) в Месопотамию и назад. Возглас «Море! Море!», которым после долгого похода спутники Ксенофонта приветствовали вид морского побережья, открывшегося за холмами Трапезунда, принадлежит к наиболее эмоциональным реакциям, когда-либо отмеченным в военных хрониках.

Македония

Расцветом греческой цивилизации принято считать время правления Перикла в Афинах. Промежуток между избавлением города от персов в 480 г. до н.э. и началом разрушительной войны со Спартой в 431 г. до н.э. был, пожалуй, периодом наиболее полной реализации политического, интеллектуального и культурного потенциала Афин.
Перикл (ок. 495 — 429 гг. до н.э.), военачальник и государственный деятель, был вождем умеренного крыла сторонников демократии. По его инициативе началась реконструкция разрушенного захватчиками Акрополя; он был другом художников и философов. Его речь в честь павших воинов, в которой он почтил погибших в первый год Пелопоннесской войны, дышит гордостью за свободу и культуру родного города:
«Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительства и предаемся наукам не в ущерб силе духа. Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы... Одни и те же люди у нас одновременно бывают заняты делами и частными, и общественными... Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем...
В отличие от других, мы, обладая отвагой, предпочитаем вместе с тем сначала основательно обдумывать наши планы, а потом уже рисковать, тогда как у других невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет — нерешительность. Истинно доблестными с полным правом следует признать лишь тех, кто имеет полное представление как о горестном, так и о радостном и именно в силу этого-то и не избегает опасностей»²¹.
Афиняне времен Перикла действительно давали своему правителю много поводов для гордости. По одним улицам с Периклом ходили Анаксагор и Сократ, Еврипид и Эсхил, Пиндар и Фидий, Антифон и Аристофан, Демокрит и Гиппократ, Геродот и Фукидид — и все они были очевидцами того, как строится Парфенон, чтобы открыться в 438 г. до н.э. В Афинах, которые «слыли зеницей Греции, родиной искусства и ораторства», исполнилось пророчество оракула: «Ты станешь навечно орлом, парящим в небесах». Лучше всего об этом говорит Пиндар:

Спарта, называемая также Лакедемоном, была соперницей Афин и одновременно оттеняла их блеск. На вкус наших современников, Спарта покажется столь же уродливой, сколь прекрасны Афины. В отличие от иных городов Спарта лежала в глубине материка, на равнине Лаконики, в самом центре Пелопоннеса. У нее не было флота.
Спартанцы были настолько одержимы идеями милитаризма, что смогли выстоять против всех ближайших соседей: жителей Мессины, Аргоса и Аркадии. Система правления в Спарте, установленная в незапамятные времена Ликургом, иногда описывается как деспотическая форма олигархии, а иногда как олигархическая форма деспотии.
Совет высших служащих — эфоров — осуществлял деспотичное правление. Эфоры повелевали двумя наследственными царями Спарты, которые исполняли функции высших жрецов и военачальников.
У Спарты было немного колоний, и проблема перенаселения разрешалась выбраковкой новорожденных мужского пола. Слабых и больных новорожденных (при соблюдении определенного ритуала) оставляли умирать. Те мальчики, которым удалось избежать смерти, с семи лет переходили под опеку государства. Они получали затем исключительную физическую подготовку и обучались военному искусству.
В 20 лет они поступали на четырехлетнюю службу как граждане-воины. Они не имели права заниматься ни торговлей, ни ремеслом, а средства на жизнь им доставляли тяжким трудом илоты. В результате сложилась культура, где мало тратили времени на искусства и добродетель и не придавали большого значения единению с остальной Элладой. По Аристотелю, в этом обществе драматически сокращалась мужская часть населения, а большая часть земли оказалась в руках женщин.
«Быть лаконичным» означало презрительно отказываться от красивых слов. Когда Филипп Македонский отправил в Спарту послание, в котором грозил, что «если вступит в Лакедемон, то сравняет его с землей», то совет судей ответил ему одним словом: «Если».

Эрой эллинизма обычно называют время, когда в результате завоеваний Александра и его преемников мир греческих городов-государств был поглощен превосходящим его неэллинским миром — но предложил последнему ряд культурных доминант.
Эпоху эллинизма часто обвиняют в декадансе. Конечно, междоусобная борьба династий в распавшейся империи Александра не свидетельствует о политической стабильности. Но греческая культура, обладавшая великой жизненной силой, на протяжении столетий оказывала громадное положительное влияние на множество разнообразных территорий.
Греческие правители в долине Инда, где культурный слой эллинизма был наименьшим, продержались до середины I века н.э. В Македонии династия Антигонидов, основателем которой был одноглазый полководец Александра Антигон (382—301), правила вплоть до 168 г., когда она была сметена римлянами.
В Сирии, а некоторое время в Персии и в Малой Азии династия Селевкидов, основанная Селевком I Никатором (правил в 280—261 гг.) контролировала громадные (хотя и постоянно сокращавшиеся) территории. Некоторые Селевкиды были «деятельными эллинизаторами», они сознательно претворяли в жизнь план Александра создать сеть новых греческих колоний в Азии. Сирия подчинилась Риму в 69 г. Восточная часть империи Селевкидов была захвачена в 250 г. до н.э. Арсаком, парфянином (умер в 248 г.)
из династии Арсакидов, правившей в Персии почти 500 лет — вплоть до возрождения собственно Персидской империи в 226 г. н.э.В Египте до 31 г. н.э. правила династия Птолемеев, основателем которой был сводный брат Александра Птолемей Сотер (Хранитель; умер в 285 г.). Птолемеи известны своим покровительством искусствам и наукам, хотя некоторые, например Птолемей VII Фискон (Брюхо), более прославились пороками. Вследствие череды матримониальных афер Фискон сумел жениться на своей сестре, которая была также и вдовой его брата (так что она стала одновременно его сестрой, женой и невесткой); затем он разводится и женится на ее дочери от первого брака (которая была, таким образом, его второй женой, племянницей и приемной дочерью); затем убивает ее сына (который был ему и племянником). Инцест ради сохранения чистоты царственной крови был, правда, в обычае у фараонов, но в других традициях считался невозможным.
Термы (Фессалоника), Антиохия, Пергам, Пальмира и Александрия Египетская стали в эпоху эллинизма крупнейшими центрами культуры, экономической и политической жизни. В результате соединения греческого влияния с восточным родилась та неповторимая эллинистическая культура, которая впоследствии покорила римлян. В конце концов, византийские ромеи, сохранявшие Римскую империю еще 1000 лет после падения города Рима, были потомками эллинистических греков и в самом прямом смысле преемниками Александра. По словам Горация, «Graecia capta ferum victorem cepit» («Покоренная Греция покорила своего жестокого победителя»).
Таким образом, база эллинистической культуры оказалась значительно больше основы ее эллинского прототипа. Как говорил Исократ (436—338), последний из ораторов Аттики, «благодаря Афинам Греция теперь означает не народность, но образованность».
В то время значительно выросло число греческих писателей. Появилась целая плеяда географов — от Страбона (ок. 63 г. до н.э. — 21 г. н.э.) до Павсания (ок. 150 г. н.э.). Писали поэты: Аполлоний, Арат, Бион (автор «Сетований Адониса»), Гермесианакт, Мосх, Мелеагр, Муссато, Аппиан, Тимон, Феокрит.
Работали историки: Манефон Египетский, создатель хронологии царств и династий фараонов, Берос (Бер-Осеа) Вавилонский, Полибий из Мегаполиса (204—122 гг. до н.э.), греческий апологет Рима, автор «Иудейской войны» Иосиф Флавий (родился в 36 г. н.э.), Аппиан, Арриан, Геродиан, Евсевий.
Гален (129—99) написал множество учебников по медицине, Гермоген (ок. 170 г. н.э.) создал трактат по риторике. Среди философов выделялись неостоики, например Эпиктет из Иераполиса (55—135). Они соперничали с неоплатониками: с Плотином (205—270), Порфирием (232—305), Проклом (412—488). «Энхиридион» («Руководство») стоиков, написанное Эпиктетом, называют этическим кодексом поздней античности.
Плутарх (ок. 46 — 126), биограф и эссеист, Лукиан из Самосаты (ок. 120 — 80), сатирик и романист Лонг (в конце II в.) и Гелиодор (III в.) — все они по-разному продолжали традиции греческой прозы при римском правлении.
Для многих писателей эллинистического периода греческий был вторым родным языком. По-гречески писали Иосиф, Лукиан и Марк Аврелий, а также Иоанн и апостол Павел.

В эллинистическом мире Александрия Египетская скоро заняла такое же положение, какое Афины занимали в Древней Греции. В правление Птолемеев это был самый крупный город Востока, культурный центр, который богатством и роскошью уступал только Риму. Многонациональное и многоязыкое население составляли македонцы (греки), евреи и египтяне.
На знаменитом Розетском камне (теперь находится в Британском музее) был записан текст на трех языках, что позволило Шампольону расшифровать иероглифы. Легендарный александрийский Museum (Школа муз) с библиотекой в 700 000 томов собирал, хранил и изучал произведения культуры Древней Греции. Этот маяк учености так же освещал интеллектуальную жизнь поздней античности, как великий Фаросский маяк (одно из шести чудес света) освещал входы в александрийскую гавань.
Аристофану Византийскому (ок. 257 — 180 гг. до н.э.), одному из первых известных нам руководителей библиотеки Александрии, принадлежат такие труды, как первые снабженные комментарием издания произведений греческой литературы и первое систематическое описание греческой грамматики и орфографии.
Аристарх Самофракийский (ок. 150 г. до н.э.) изучал текст «Илиады» и «Одиссеи». Филон Иудейский (30 г. до н.э. — 45 г. н.э.), глава процветавшей общины евреев в Александрии, пытался соединить греческую философию и традиционное иудейское богословие.
Герон, инженер из Александрии (время жизни его не известно), как говорят, изобрел среди прочего паровой двигатель, сифон и автомат, работавший при опускании в него драхмы.
В истории культуры особое значение имел «Corpus Hermeticus». Авторство традиционно приписывают Гермесу Трисмегисту (Трижды Величайшему Гермесу). Это было громадное собрание греческих текстов из Александрии, которые стали энциклопедией Древнего Египта. Сорок две сакральные книги, в которых были собраны законы фараонов, описания их деяний, а также ритуалов, верований, космографии, астрологии, медицины.
Другие книги, относящиеся к III в., представляют собой странную смесь трудов неоплатоников и каббалистических текстов, направленных, очевидно, против христианства.

Не удивительно, что с течением времени греческая береговая цивилизация оказалась слабее соседних материковых государств с их громадными армиями.
Аристотель сравнивает человечество с «муравьями, которые копошатся на берегу», подчеркивая, таким образом, стратегические проблемы концентрации греческих армий и ресурсов. Слабые и протяженные линии коммуникаций были хороши для экономики и культурной экспансии, но они оказывались очень уязвимыми в военных условиях.
В V в. натиск Персии удалось отразить с большим трудом. В IV в. Македония в течение всего тридцати лет завоевала не только Грецию, но и Персию. В III столетии начинается неудержимое шествие римских легионов на восток. Греция никогда не могла выставить более 50 000 гоплитов; а Римская республика, способная мобилизовать жителей густонаселенного Апеннинского полуострова, имела в своем распоряжении более полумиллиона солдат.
Военное противостояние с Римом с самого начала не оставляло Греции никаких шансов. Рим покорил большую часть Великой Греции к концу Пирровых войн, в 266 г. до н.э. Сицилия была аннексирована после защиты Сиракуз в 212 г. (подробнее см. ниже).
В 168 г. Македония потерпела поражение в битве при Пидне. Материковая Греция, восстановившая свою независимость от Македонии в составе Ахейского союза, была покорена консулом Луцием Муммием в 146  г. и превратилась в римскую провинцию Ахейю. Затем Рим покорил и все другие греческие государства, наследовавшие Македонской империи.
Расскажем об одном эпизоде заката эллинской цивилизации.

Итак, Сиракузы, первый год 141-й Олимпиады. На шестом году Второй Пунической войны исход борьбы города Рима и города Карфагена был далеко не ясен.
Карфагенский полководец Ганнибал, уничтожив несколько римских армий, посланных, чтобы остановить его, прошел насквозь всю Италию и вел активные военные действия на юге полуострова. Он только что захватил порт и крепость Тарент. Римляне, не в силах его удержать, пытались разбить его союзников — кельтов Северной Италии, Филиппа V Македонского, вторгшегося в Иллирию, и греческий город Сиракузы. Им особенно хотелось захватить Сиракузы, поскольку этот город играл большую роль в поставках Ганнибалу из Африки.
Сиракузы выдерживали уже второй сезон решительной осады его римлянами, которыми руководил Марк Клавдий Марцелл.
Сиракузы были самым большим и богатым городом Великой Греции. Процветающий и независимый уже в эллинскую эпоху, этот город избежал губительного внимания Александра Македонского. Сиракузы пережили некогда соперничавший с ними город Акрагант, разрушенный до основания карфагенянами и так никогда и не восстановленный.
В III в. до н.э. Сиракузы пользовались преимуществами своего положения в стороне от частично перекрывавших друг друга сфер влияния Рима и Карфагена. Это был последний оплот непокоренной греческой цивилизации.
Расположенные на восточном побережье Сицилии, на полпути от заснеженных склонов Этны к самой южной точкой острова — мысу Пахин, Сиракузы господствовали над удивительно красивой, безопасной и удобной местностью. Самой природой эта область, казалось, была предназначена для торгового транзита между восточными и западными частями Средиземноморья; это был также удобный перевалочный пункт в путешествиях между Италией и Африкой.
Первоначально заложенный на скалистом островке Ортигии у побережья Сицилии, город затем разросся, поглотив соседнее приморское плато, защищенное почти непрерывной цепью скал и утесов. Большая гавань, изгибом шедшая на юг почти на 5 миль, была окружена высокими горами. С другой стороны Ортигии находилась меньшая гавань, которая, впрочем, также могла укрыть самый большой флот кораблей.
Остров Ортигия, служивший городу акрополем, еще в VI в. был соединен с Сицилией укрепленной дамбой. Воду Сиракузам давал источник в Аретузе, над которым стоял громадный храм Аполлона. С другой стороны гавани на мысе располагался храм Зевса. В V в. всё плато окружили мощной каменной стеной, протянувшейся на 15 миль. Внутри стен жили полмиллиона граждан — в пяти пригородах.
В Ахрадине, или Верхнем городе, у которого были собственные внутренние стены, находилась агора. Далее тянулись жилые кварталы Тихэ и Эпипола, а над ними всеми — величественные постройки Неаполя — Нового города, где располагались театр, комплекс храмов и святой округ Гиерона — самый большой жертвенник античного мира. У этого великолепного места был только один изъян: болотистая местность возле реки Анапус, впадавшей в Большую гавань, летом была источником болезней.
Как говорил Цицерон, которому позднее довелсь править в этом городе, не бывало и дня, когда бы в Сиракузах не светило солнце. А возвышенное плато было открыто любому легкому ветерку, пролетавшему над темными волнами моря.
К приходу сюда римской армии Сиракузы могли похвалиться уже более чем пятисотлетней историей. Город был основан колонистами из Коринфа, будучи моложе Рима всего на 20 лет, и сумел далеко распространить свое влияние через сеть дочерних колоний. В 474 г., всего лишь через 6 лет после битвы у Саламина, Сиракузы разгромили флот этрусков, таким образом уничтожив одно из препятствий на пути Рима к успехам.
Подобно другим городам-государствам Сиракузы прошли стадии олигархического, демократического и монархического правления. Особые испытания выпали на долю этого города во время осады 415—413  гг., когда на город напали афиняне, и осады 405—404  гг. — тогда пришлось противостоять карфагенянам.
Политическую историю античной Сицилии следует писать как последовательное правление сиракузских тиранов, преодолевших череду кровавых восстаний и мятежей²².
О Дионисии Старшем (правил в 405—367 гг.) Аристотель говорит, что он был тираном, «который правит посредством демагогических обращений к беднейшим классам». Его родственник Дион (правил в 357—354 гг.), воспитанный как царь-философ самим Платоном и Академией, захватил власть над Сиракузами, приплыв из Греции. Тимолеонт (правил в 344—336 гг.), «сын свободы» из Коринфа, одержал победу с помощью наемников; но он, кажется, ввел демократические конституции во многих городах, а также сумел установить границу между греческой и карфагенской зонами влияния по реке Галикус.
Жестокий Агафокл (правил в 317—289 гг.) был плебеем-горшечником, который возвысился, женившись на богатой вдове. В 310 г. он освободил Сиракузы от карфагенской осады, перенеся войну в Африку. Говорят, что этот самозваный «царь Сицилии» был парализован отравленной зубочисткой и живым возложен на погребальный костер.
В следующем поколении Сиракузы были спасены от распространявшейся римской власти Пирром, царем-искателем приключений из Эпира, который расчистил поле для продолжительного правления в Сиракузах своего сторонника, царя Гиерона II (правил в 269—215 гг.). Гиерон II, покровитель Архимеда, сохранял мир, заключив соглашение с Римом; при нем Сиракузы наслаждались независимостью и богатством.
Смерть Гиерона в самый критический момент Пунических войн вызвала борьбу между проримской и прокарфагенской партиями. Его внук и преемник, Иероним, разорвал соглашение с Римом и был свергнут народным восстанием, которое расправилось сначала с царской семьей, а потом с римской партией.
В 215 г. два карфагенянина были избраны правящими магистратами, что чрезвычайно взволновало Рим. Вскоре четыре римских легиона были перевезены на Сицилию, а casus belli был найден в мелкой пограничной стычке.
В конце 214 г. или, может быть, в начале 213 г. Марцелл осадил Сиракузы с моря и с суши. Соперничество Рима с Карфагеном был главной политической чертой того времени, и оно было естественным продолжением более ранних завоеваний Рима в Южной Италии. Карфаген представлял собой устоявшуюся власть, которой Рим бросал вызов.
Первая Пуническая война была спровоцирована римским вмешательством в местные распри Гиерона Сиракузского с городом Мессана; она закончилась тем, что Рим аннексировал все владения Карфагена на Сицилии. Карфаген возместил эту потерю захватом новой колонии в Восточной Иберии, где и была основана в 227 г. Картаганова (Картагена).
Рим наблюдал за этим с подозрением; Вторая Пуническая война была спровоцирована интервенцией Рима в Сагунт в Иберии. Эту агрессию Рим совершил, невзирая на соглашение о признании власти Карфагена вплоть до реки Эбро. Тогда Ганнибал перенес войну к воротам Рима. Разгорелся пожар войны, ставкой в которой был стратегический контроль над Центральным Средиземноморьем. Сиракузы оказались на оси конфликта.
Марк Клавдий Марцелл (умер в 208 г.), пять раз избиравшийся консулом, был благочестивым воином старой римской школы. В первое свое консульство, в 222 г., он убил царя инсубрийских галлов в поединке на равнине около Милана и пожертвовал все свои добытые у галлов трофеи храму Юпитера Феретрия. Позднее Марцелл погиб в бою, попав в устроенную Ганнибалом засаду. Своей жизнью он заслужил жизнеописание Плутарха.
По свидетельствам Ливия, Полибия и Плутарха, осаду Сиракуз римляне предприняли в надежде на скорый успех. Однако Марцелл встретил непреодолимые стены и их решительных защитников. Кроме трех легионов (возможно, 25 000 воинов) у римского полководца были 100 военных кораблей, громадный обоз осадных орудий — и сведения о том, что в руководстве Сиракуз нет согласия. Марцелл принял в расчет всё — кроме одного человека.
Этим человеком был Архимед, «непревзойденный наблюдатель неба и звезд и еще более замечательный изобретатель и строитель артиллерии и военных орудий»²³. В течение всего времени правления Гиерона II Архимед строил хитрые противоосадные машины разных размеров, конструкций и калибров.
Очень выразительно у Ливия то место, где описывается, как римские войска подошли к стенам со стороны моря: «Стену Ахрадины, которую ... омывает море, Марцелл осаждал с шестьюдесятью квинкверемами. Лучники, пращники и копейщики ... с остальных кораблей ранили без промаха стоящих на стене... Прочие квинкверемы ставили по две вплотную, борт к борту (весла с этой стороны убирали), и они шли как один корабль, на веслах, оставленных с другого борта; на этом двойном корабле ставили башни в несколько этажей и стенобитные машины.
Чтобы бороться с такими кораблями, Архимед разместил по стенам машины, которые метали в суда, стоящие поодаль, камни огромной тяжести; стоящие поближе он осыпал дождем более мелких; чтобы поражать врага, не подвергая себя опасности, он пробил всю стену сверху донизу множеством отверстий шириною в локоть; через эти отверстия сиракузяне, оставаясь невидимыми неприятелю, стреляли из луков и небольших скорпионов»²⁴.
Полибий рассказывает, что плавающие осадные башни назывались sambucae, поскольку напоминали формой музыкальные инструменты, самбуки.
Но особое замешательство римлян вызвали устройства Архимеда, призванные поднимать атакующие корабли из воды: «На вражеские суда вдруг стали опускаться укрепленные на стенах брусья и либо топили их силою толчка, либо, схватив железными руками или клювами вроде журавлиных, вытаскивали носом вверх из воды, а потом, кормою вперед, пускали ко дну, либо, наконец, приведенные в круговое движение скрытыми внутри оттяжными канатами, увлекали за собою корабль и, раскрутив его, швыряли на скалы и утесы у подножия стены, а моряки погибали мучительной смертью.
Нередко взору открывалось ужасное зрелище: поднятый высоко над морем корабль раскачивался в разные стороны до тех пор, пока все до последнего человека не оказывались сброшенными за борт или разнесенными в клочья, а опустевшее судно разбивалось о стену или снова падало на воду, когда железные челюсти разжимались»²⁵.
Марцелл понял, что встретился с сильнейшим противником. «Не довольно ли нам воевать с этим Бриареем от геометрии, — воскликнул он, — который вычерпывает из моря наши суда, а потом с позором швыряет их прочь».
Плутарх замечает: «Казалось, римляне боролись с богами».
Когда натиск был остановлен, осада превратилась в блокаду, продлившуюся два года. Защитники Сиракуз сохраняли бодрость духа многие месяцы. Вспомогательные силы карфагенян стали лагерем в долине Анапоса, вынуждая Марцелла перевести туда четвертый легион из Панорма. Морские силы смогли покинуть гавань и вернулись с подкреплением.
В глубине же острова устроенная римлянами резня жителей Хенны (города, посвященного Прозерпине) настроила сицилийцев против северных завоевателей.
Весной 212 г. Марцелл предпринял ночной рейд на башню Галеагра во время празднеств в честь Артемиды и через ворота Гексапилы вошел в пригород Эпипол. Но главные крепости оставались неприступными.
Летом карфагенский адмирал Бомилькар собрал громадный флот из 700 транспортных судов под охраной 130 военных кораблей. Обладая несомненным превосходством в силах, он расположился у мыса Пахин в ожидании римских кораблей. Но в последний момент по неизвестным причинам карфагенянин не принял вызова к бою Марцелла, вышел в море и поплыл дальше, в Тарент.
В конце концов исход продолжительной осады был определен вспыхнувшей чумой и предательством. Карфагеняне, которых за двести лет до того поразила чума во время их атаки на Сиракузы, теперь стали жертвой той же напасти, защищая Сиракузы. Тогда (при начавшихся уже переговорах) иберийский капитан по имени Мерик, один из трех префектов Ахрадины, решил спасти свою жизнь, впустив римлян недалеко от источника Аретузы. По условному знаку во время отвлекающей атаки он открыл ворота. Вошедший в город Марцелл поставил стражу у домов проримски настроенных граждан и отдал остальной город на разграбление.
Считают, что Архимед стал при этом одной из жертв римлян. Согласно позднейшей традиции, он был убит римлянином, когда решал какую-то математическую задачу, чертя на песке. Плутарх приводит несколько бытовавших тогда версий:
«В тот час Архимед внимательно разглядывал какой-то чертеж и, душою и взором погруженный в созерцание, не заметил ни вторжения римлян, ни захвата города; когда вдруг перед ним вырос какой-то воин и объявил ему, что его зовет Марцелл, Архимед отказался следовать за ним до тех пор, пока не доведет до конца задачу... Воин рассердился и, выхватив меч, убил его.
Другие рассказывают, что на него сразу бросился римлянин с мечом, Архимед же, видя, что тот хочет лишить его жизни, молил немного подождать, чтобы не пришлось бросить поставленный вопрос неразрешенным и неисследованным; но римлянин убил его, не обратив ни малейшего внимания на эти просьбы.
Есть еще третий рассказ о смерти Архимеда: будто он нес к Марцеллу свои математические приборы — солнечные часы, шары, угольники, с помощью которых измерял величину солнца, а встретившиеся ему солдаты решили, что в ларце у него золото, и умертвили его.
Как бы это ни произошло на самом деле, все согласны в том, что Марцелл был очень опечален, от убийцы с омерзением отвернулся как от преступника, а родственников Архимеда разыскал и окружил почетом»²⁶.

Эдип

Падение Сиракуз вызвало немедленные последствия.
Римляне испытывали интерес ко всему греческому; было захвачено столько художественных ценностей, как если бы разграбили сам Карфаген, писал Ливий. В Вечном Городе возникла мода на греческие предметы искусства, а эллинские представления о прекрасном стали с тех пор нормой для всех образованных римлян. Возможно, это был самый сильный импульс к синтезу греко-римской культуры.
В стратегическом же отношении взятием Сиракуз завершилось покорение римлянами Сицилии. Карфаген оказался отрезанным от главного источника товаров и продовольствия, и Ганнибал лишился своей основной поддержки с тыла. До событий в Сиракузах Рим был всего лишь одним из трех равноправных участников борьбы за власть (греки, Карфаген, Рим). После Сиракуз Рим захватил инициативу.
В дальней перспективе успех римлян в Сиракузах вдохновил их и на вмешательство в греческие дела. Во время осады Сиракуз Рим вступил в союз с Этолийской лигой Центральной Греции, чтобы выйти в тыл другому союзнику Карфагена — Македонии. С тех пор Рим постоянно имел дело с греческими клиентами, удовлетворяя и защищая их интересы.
Три Македонские войны (215—205, 200—197, 171—168) и борьба с главным союзником Македонии — Антиохом III Сирийским — очень сильно втянули римлян в Грецию. Наконец, как и в Сицилии, Рим решил покончить со всеми этими сложностями, превратив Македонию и Пелопоннес в римские провинции.
Современники, даже сами сиракузцы, должно быть, быстро забыли о падении города. Они избежали судьбы жителей других покоренных городов, всё население которых обычно продавалось в рабство. В конце концов, это было всего лишь одно событие в длинной цепи кампаний и сражений, сопровождавших возвышение Рима и падение Греции.
Историки, изучающие триумфальную экспансию Рима, находятся в плену собственных знаний о последующих событиях. Они вполне сознают, что сложившаяся греко-римская культура затем стала господствующей во всем античном мире, а затем — одним из оснований западной цивилизации. Эти историки гораздо менее восприимчивы к другим формировавшимся тогда направлениям и перспективам.
Никто не может отрицать, что слияние греческого и римского миров (для которого падение Сиракуз было ключевым моментом) стало важнейшим процессом в развитии Европы. Стоит, однако, рассмотреть и иные возможные варианты этого развития.
Не сохранилось никаких воспоминаний от времени осады Сиракуз. Между тем мы знаем, что многие жители торгового города совершали дальние путешествия. Они жили на острове, за который долго боролись греки и карфагеняне и который только недавно увидел римлян. Без сомнения, прожив уже сто лет в том мире, где Александр способствовал встрече греков с Персией и Индией, обитатели Сиракуз должны были чувствовать себя принадлежащими к греко-восточному миру, а не к греко-римскому, которому еще только предстояло сформироваться. Для них, конечно, центром мира был не Рим и не Карфаген, а Александрия.
Глядя на Сиракузы из современного мира, часто считают его греческим городом — и потому европейским, для которого новые связи с Римом были естественны, если не неизбежны. Часто инстинктивно избегают мысли, что в этом союзе греки были скорее азиатами, чем европейцами, что они могли и дальше поддерживать свои связи с Востоком. Редко, воздавая должное Архимеду, вспоминают, что великий гений математики отдал свою жизнь в борьбе против Рима.
Спустя четыре года после битвы при Каннах положение Рима было всё еще ненадежным. Так что у нас есть все основания полагать, что прокарфагенская партия считала силы Марцелла недостаточными для взятия Сиракуз; что поражение Рима воодушевило бы других союзников Карфагена; что утверждение Карфагена на Сицилии доставило бы надежное тыловое обеспечение Ганнибалу; что при такой поддержке Ганнибал сдвинулся бы с мертвой точки в Италии; другими словами — Рим вполне мог потерпеть поражение.

Черная Афина

Знания сиракузцев о мире, наверное, в основном ограничивались Великим морем и странами Востока. География в классической Греции шагнула далеко вперед, но границы мира, непосредственно известного древним, мало изменились.
Современник Архимеда Эратосфен Киренейский (276—196), руководитель библиотеки в Александрии, пришел к выводу, что мир представляет собой сферу. Его работы были известны Птолемею и Страбону. Но за исключением того, что финикийцы дошли до Оловянных островов, никаких иных географических открытий не произошло. Ничего не известно о каких бы то ни было контактах с Западной Африкой, Америками или отдаленной Северной Европой. По-прежнему сохранялось строгое деление на «цивилизованный» мир побережья Средиземноморья и «варварскую» пустыню, простиравшуюся дальше.
В конце III в. цивилизация Средиземноморья была представлена тремя главными сферами: карфагенской на западе, римо-итальянской в центре и греко-эллинской на востоке. Благодаря завоеваниям Александра регион был теперь теснее, чем раньше, связан с восточными империями — от Египта до Индии.
По ненадежным путям в Центральной Азии осуществлялись редкие контакты с Китайской империей, где именно в это время началось строительство Великой стены для защиты от вторжения кочевников.
В предыдущие столетия варвары Северной и Центральной Европы начали медленно переходить от бронзового века к железному. Это время отмечено преобладающим влиянием кельтов, культура которых утвердилась во множестве районов — от средней Вислы до Иберии, Галлии и Британии. В 387 г. кельты напали на Рим и потоком хлынули в северную Италию. Кельтские укрепления образовали сеть городских поселений.
В конце III в. часть кельтов — галаты, жившие во Фракии (на территории современной Болгарии), столкнувшись с восстанием своих подданных — более давних обитателей страны, подготовили поход на соседнюю Малую Азию, где, в конце концов, и остались — до времен средневековья. Временное пребывание галатов во Фракии подтверждается недавно открытыми надписями в Сеутполисе и Мессембрии (Незебар).
Однако, присматриваясь к образу европейского полуострова в III веке до н.э., многие историки, вероятно, посчитали бы, что он отстоит еще лет на 1000 от того, что можно бы было назвать европейской цивилизацией. Справедливо подвергается сомнению принадлежность к Европе Древней Греции, если ее рассматривать не как отвлеченное построение позднейших европейцев.
Но уже тогда два процесса — формирование греко-римской цивилизации в Средиземноморье и утверждение кельтов на большей части субконтинента — во многом определили будущее развитие.
Хотя греки, римляне и кельты были индоевропейцами, у них не было ни общей культуры, ни общей идеологии. Как не было и намека на понимание своей общности вообще. Тем не менее, следует помнить, что традиции именно этих народов оказались ядром позднейшей истории Европы.
Одно дело — вносить поправки в европоцентрическую интерпретацию античного мира, которая так долго была господствующей. И совсем другое дело — бросаться в другую крайность и считать, что древние греки и римляне не сыграли существенной роли в позднейшей истории Европы.

Драматический финал был разыгран в 30 г. до н.э., когда Клеопатра, дочь Птолемея XII Авлета и последняя царица Египта, покончила с собой и с политической традицией, «прижав змею к своей белоснежной груди». Будучи любовницей и Цезаря, и Антония, она приложила все силы, чтобы остановить безудержное продвижение римлян. Но меткое замечание Паскаля, что «лицо земли было бы иным, будь нос Клеопатры чуть-чуть покороче», в общем, неверно. Политическая и военная сила Греции и эллинистических государств истощилась; абсолютное превосходство Рима было уже непреложным фактом.
Поскольку затем произошло слияние эллинистического и римского миров и возникла смешанная греко-римская цивилизация, невозможно установить точную дату гибели античной Греции. Впрочем, эллинская и эллинистическая традиции продолжали существовать гораздо дольше, чем обычно полагают.
По-прежнему действовал Дельфийский оракул — пока в 267 г. н.э. его не разрушили мародеры-варвары. По-прежнему проводились каждые четыре года Олимпийские игры — вплоть до 292-й Олимпиады в 392 г. н.э. В Афинской академии по-прежнему училось молодое поколение, и только в 529 г. она была закрыта христианским императором Юстинианом.
Александрийская библиотека, хотя и сильно пострадала при пожаре во время осады города Цезарем, была закрыта только в 641 г. н.э. — с установлением мусульманского Халифата. (К тому времени прошло уже 20 веков со времени, когда погибла критская цивилизация и родилась микенская.)
Многое в греческой цивилизации было навсегда утрачено. Многое переняли римляне, а затем — христианская и византийская традиции. Многое оставалось в тени, пока не было открыто вновь в эпоху Ренессанса и позднее. Но, так или иначе, уцелело достаточно, чтобы называть Элладу «матерью Европы», «духовным источником Запада».

¹ Винкельман И.И. Избранные произведения и письма. М.; Л., 1935. С. 107.
² Китс Д. Стихотворения. Л., 1986. С.106—107.
³ Шелли П.Б. Избранное. М., 1962.
⁴ Bowra M. Ancient Greek Literature. Oxford, 1933; Stobart C. The Glory That Was Greece: A Survey of Hellenic Culture and Civilization London, 1933.
⁵ Murray G. The Legacy of Greece. Oxford, 1922.
⁶ Эсхил. Персы // Трагедии. М., 1971. С. 92.
⁷ Grote G. History of Greece. London, 1907.
⁸ Michelet J. Histoire Romaine. S.l, 1834.
⁹ Рильке Э.М. Сонеты к Орфею. IX. (пер. Г.Ритгауз).
¹⁰ Williams B. Greek Fire / Quoted by O.Taplin. — London, 1989.
¹¹ Гильгамеш / Пер. Н.Гумилева. СПб., 1919.
¹² Sappho. 141.
¹³ Glycon / Transl. Peter Jay // The Greek Anthology: A Selection in Translation. London, 1990; Simonides. On the Spartans at Thermopylae // Earl of Cromer. Paraphrases and Translations from the Greek. London, 1903.
¹⁴ Steiner G., Nietzsche F. The Birth of Tragoedy // Taplin O. Outstaring the Gorgon.
¹⁵ Sophocles. Antigone // The Theban Plays / Transl. by Watling E.F. London, 1947.
¹⁶ Gombrich E. The Story of Art. Oxford, 1952.
¹⁷ Ibid.
¹⁸ См.: Dover K.J. Greek Homosexuality. London, 1978.
¹⁹ См.: Halperin D.M. Sex Before Sexuality: Pederasty, Politics, and Power in Classical Athens // Duberman M.B. and al. (eds.). Hidden from History: Reclaiming the Gay and Lesbian Past. New York, 1989; London, 1991.
²⁰ См.: Boswell J. Revolutions, Universals, and Sexual Categories // Ibid.
²¹ Цит. по: Фукидид. История. Л., 1981.
²² См.: Finley M. Five Tyrants // Ancient Sicily: To the Arab Conquest. Vol. I. London, 1986.
²³ Тит Ливий. История Рима от основания города. Т. 2. Гл. 34.
²⁴ Там же.
²⁵ Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Марцелл. Т. 1. М., 1961. С. 392.
²⁶ Там же. С. 395.