Анфас и профиль

Сергей КОЗЛОВ

 

Страсть пьянства

Материал рекомендуется для подготовки урока по теме «Аграрная модернизация в России XIX — начала ХХ вв.». 8, 9,11 классы

Материал рекомендуется для подготовки урока по теме «Аграрная модернизация в России XIX — начала ХХ вв.». 8, 9,11 классы

Предыдущие публикации:
Проснувшаяся деревня (№ 11—12/2007 г.),
Прорыв в «цитадели крепостничества» (№ 23/2007 г.),
Не только Обломовы (№ 11/2008 г.),
Хозяин прежде всего (№ 3/2009 г.)
Рабочие руки из Германии (№ 9/2009 г.)

 

Алкоголизм в хозяйственной и социальной жизни деревенской России

Cтатья 6-я

В декабре 2006 г. многих потрясла трагическая гибель семьи тверского священника Андрея Николаева, упорно боровшегося с пьянством своих односельчан. Этот случай привлёк внимание к проблеме алкоголизма в сельской России, понять истоки и сущность которой невозможно без обращения к опыту прошлого. Рассмотрим её применительно к Центральному Нечерноземью.

Источники свидетельствуют, что уже в дореформенную эпоху пьянство охватило широкие слои деревенского населения Центрального Нечерноземья. Периодическое прекращение хозяйственных работ, обычно сопровождаемое массовой «гульбою» и сознательным отходом от строгих канонов православной морали, нередко приводило и крестьян, и их владельцев к значительным убыткам. «В нынешнем году, — отмечал в 1858 г. известный тверской специалист-аграрник В.А.Преображенский, — крестьяне должны убить в праздности или даже в попойке девять лучших рабочих дней горячей полевой работы». По его подсчётам, убытки каждого крестьянского хозяйства в результате этих «суеверных праздников» составляли по меньшей мере 9 р. 45 коп. серебром. При совпадении же отдельных праздничных дней нередко пропускалось «самое лучшее время для полевых работ, особенно для уборки трав», что приводило к порче подкошенной травы, а отсюда — и к повальным болезням крестьянского скота.

Именно многочисленные празднества совпадали с резким увеличением количества пожаров (особенно в апреле и мае), возникавших в результате беспечного обращения с огнём во время массовой «разгульной гульбы», а также драками, убийствами и многочисленными случаями воровства. Пожары, наносившие огромный хозяйственный ущерб дореформенной деревне Центрального Нечерноземья, зачастую являлись следствием как пьянства, так и связанной с ним крестьянской привычки во всем полагаться на «авось». «Ни в одной стране мира нет столько пожаров, как в России, — отмечал выдающийся просветитель дореформенной эпохи князь В.Ф.Одоевский. — ...Скажут: оттого, что мы топим восемь месяцев. Но в других странах, например в Северной Пруссии, топят не меньше нашего. ...Вина пожаров — просто в нашем авось, ...кое-как и как-нибудь. Посмотрите на крестьянина, идущего с лучиной: обгоревшие части падают на деревянный пол... Он прилепливает свечку к образу и уходит в уверенности, что икона не даст свече отвалиться. Сколько пожаров от малолетних детей, оставленных в избе! Вот где причина зла, и этому злу патриархальностью не поможешь. Залить огонь: да где ж это видано? Что мы, немцы что ли, в самом деле! На всё — Божия власть; не сгореть — так не сгореть, а сгореть — так никакой водой не зальёшь».

Подобный «православный фатализм», нередко граничивший с элементарной безответственностью, дорого обходился сельскому хозяйству.

Помещик-рационализатор Христофор Козлов отмечал: «...надобно сознаться, что русские крестьяне, по своей беспечности и разгульности, не умеют с пользою употреблять свободного зимнего времени: они не предприимчивы, нисколько не помышляют о будущем, а живут настоящим; лишь бы было им что съесть, а больше ни о чём нет у них забот. Они тогда только начинают беспокоиться, когда недостаток в хлебе сделается для них ощутительным... Свадьбы, крестины, приходские праздники их разоряют вконец: в эту разгульную пору им всё нипочем; последняя копейка становится ребром».

«Русский народ трудолюбив и молодец, — писал другой рационализатор, А.Тейльс, — но едва одолеет его лень, бедность, он бросается в пьянство, и тогда тяжело, даже редко возможно такого поставить на первую ногу».

Пьянство в среде русского крестьянства, превратившееся к концу дореформенной эпохи в острейшую хозяйственную, социальную и нравственную проблему, в условиях бедности деревенской жизни и бесправия крепостных, а также массовой неграмотности становится болезненной привычкой сельского труженика. Характерно, что большинство рационализаторов обращало главное внимание не на социально-экономические, а на «нравственно-образовательные» корни указанной проблемы. «Какая сила, кроме высокой нравственности, может удержать человека от соблазна повеселиться, напиться и одуреть? — писал секретарь Московского общества сельского хозяйства С.А.Маслов. — ...Умножение мест соблазна к пьянству вредно для хозяйства и гибельно для нравственности народной». Высоко оценивая поучительный опыт специальных обществ трезвости в Германии и Англии, он с горечью отмечал: «Там понимают трудность удержаться от соблазна, а у нас в недавнее время вся трезвая литература ожесточенно спорила о пользе умножения мест вольной продажи хлебного вина. Позаботимся, прежде всего, об образовании народа, о возвышении его нравственного чувства, до того, чтоб он стыдился показаться пьяным или идти в кабак...». «Лучшее средство к ослаблению в простом народе дурных наклонностей и пороков, в том числе пьянства, было бы повсеместное распространение в массе народа просвещения, за коим неминуемо последовало бы и улучшение материального быта», — писал другой рационализатор. Таким образом, коренное изменение социально-экономических условий крестьянской жизни, и, прежде всего, уничтожение крепостничества и предоставление свободы хозяйственной деятельности, отступало в предложениях реформаторов на задний план.

Вместе с тем, рационализаторы верно определили тесную связь повсеместного крестьянского пьянства и прочно укоренившейся деревенской традиции неоправданных праздников и выходных: «Сочтите только, сколько в году дней для гульбы: масленица и часть Великого поста, Святки от 24 декабря по 7 и даже 10 января, светлая Фомина неделя без разделения; неделя после Духова дня, заговенье, разговенье, все субботы, и прибавьте к этому ещё другие праздники, которые крестьяне исправляют у себя или у соседей, например: свадебные, крестинные и пр., то, без преувеличения, наберется ²/₃ в году, — отмечал неизвестный помещик-рационализатор в 1843 г. — Прогулявшему таким образом две части года, разумеется, скучно, лень работать; куда же идти? Что делать? — Оно бы надобно было идти в церковь, да далеко; разумеется, всего лучше опохмелиться. — Чего же смотрит ваш староста? — Он-то нам и сподручник; поднесёшь — и кути хоть целую неделю».

В массовом бытовом пьянстве русских крестьян нашел отражение и стереотип поведения рядового сельского жителя дореформенной эпохи, в котором оформилась его хроническая неудовлетворенность как материальным положением, так и (в меньшей мере) социальным статусом, а также «жажда праздника» — нередко единственного доступного средства вырваться из унылой и удручающей крепостнической действительности. В этих условиях пьянство неизбежно превращалось в традиционный ритуал, выполняя не только роль обряда, но и функции своеобразного наркотика, позволявшего хотя бы на время уходить от тягот и забот сурового крестьянского быта.

Именно бытовое пьянство, превратившееся во многих селениях Центрально-Нечернозёмной полосы в пагубную, болезненную традицию (в форме народного обычая), являлось одной из главных причин крестьянской бедности, нищеты и многочисленных болезней. Сопровождавшая многочисленные праздники периодическая «гульба» нарушала трудовой ритм крестьянской жизни, пронизывавший сельскохозяйственные работы.

Обратимся к написанному помещиком-просветителем князем А.А.Ширинским-Шихматовым для «увольняемых» им и его братьями крестьян Можайского уезда Московской губернии «Завещанию, или Краткому наставлению», опубликованному в 1838 г. «во всеобщее сведение». Этот замечательный памятник дореформенной эпохи обращает на себя внимание своей духовно-нравственной, православно-воспитательной направленностью. Большое внимание в «Завещании» отводилось борьбе с пьянством. «Бегайте товариществ, основанных на винопитии, да не заразитесь страстию пьянства, сей нередко смертельной, по душе и по телу болезнию, — предостерегал помещик. — Блюдитесь тем паче сего порока, что он в крестьянстве вовсе не почитается пороком, и есть зло так обыкновенное, что тот только не причастен ему, кто вовсе не берёт в рот вина, каковых весьма немного...». Особенно отмечались разрушительные последствия пьянства для крестьянского хозяйства: «А гляньте-ка на дом кабачного посетителя — всё ветхо, всё валится! Лошадёнки — чуть ноги таскают. …Домашние лишены самонужнейших вещей. Сам он, если ещё не страждет какой неизлечимой болезнью, то предрасположен к ней, и скоро впадёт в неё. В податях всегдашняя недоимка. Оброка — и не спрашивай. ...Честные же люди общения с ним гнушаются».

Пагубность пьянства для хозяйства, а также телесного и нравственного здоровья хорошо осознавалась и многими крестьянами. Некоторые из них напрямую связывали этот порок с традиционным деревенским укладом. Государственный крестьянин Весьегонского уезда Тверской губернии Я.Волков — один из немногих «простолюдинов», опубликовавших свои заметки на страницах русской дореформенной печати, — отмечал две главные причины существования пьянства в крестьянской среде: 1) воспитание: «родители наши, быв увлечены старинными обычаями, вовсе не обращают внимания на нравственное воспитание своих детей»; 2) невозможность для крестьян расстаться с «дурным» обычаем — варить к каждому празднику пиво, что не только плохо влияло на нравственность, но и наносило «вред в экономическом отношении». Вместе с тем уже в 1840-х гг.. наблюдались редкие случаи добровольного отказа крестьян от употребления алкоголя. Об одном из них сообщает управляющий имением князей Волконских Мологского уезда Ярославской губернии: крестьяне сами отказались от употребления вина «под действием чтения» известного издания князя В.Ф.Одоевского «Сельское чтение».

Однако лишь в конце 1850-х гг. во многих губерниях России возникает и быстро распространяется широкое массовое движение воздержания (или зарока) от употребления хлебного вина (т.е. водки). В губерниях нечернозёмной полосы это движение приняло открытый характер демонстрации против традиционного засилья винных откупщиков (в итоге вынудившей власти отменить винные откупа), а также против чрезмерно дорогих и произвольных цен на вино. Вместе с тем ни правительство, ни землевладельцы, ни сельское духовенство это народное движение так и не поддержали. Правительство было связано необходимостью покровительства винным откупщикам с целью сохранения и увеличения государственных доходов; духовенство же не решилось открыто противодействовать фискальным мероприятиям государства. При этом в правящих кругах существовало мнение, согласно которому народному «трезвенному движению» не следует оказывать поддержку, поскольку «чрез это крестьяне приучатся к единодушию и согласию, которые, обратясь в привычку, могут быть направлены ими и на другие предметы, как, например, на стачки в отказе работ помещикам...». В результате правительство ограничилось декларативными заявлениями о том, что принятые крестьянами на особых мирских сходках решения «не пить вина» являются лучшим средством к сохранению здоровья и «добрых нравов в народе» и заслуживают «полного поощрения».

Пьянство отнюдь не являлось отличительной чертой русского крестьянина: это явление отмечалось и в других европейских странах. Однако россиян больше всего поражала и даже возмущала огромная пропасть между зажиточными и беднейшими слоями населения Западной Европы.

В.Г.Белинский, поехавший в 1847 г. в Европу на лечение и считавший себя убеждённым западником, писал: «Что за нищета в Германии... Только здесь я понял ужасное значение слов пауперизм и пролетариат. В России эти слова не имеют смысла. Там есть плантаторы-помещики, третирующие своих крестьян, как негров, там есть воры и грабители-чиновники, но нет бедности, хотя нет и богатства. Леность и пьянство производят там грязь и лохмотья, но это всё ещё не бедность. Бедность есть безвыходность из вечного страха голодной смерти. У человека здоровые руки, он трудолюбив и честен, готов работать — и для него нет работы: вот бедность...».

В пореформенный период бытовое пьянство по-прежнему наносило огромный ущерб крестьянскому хозяйству, а также здоровью сельского населения региона. Значительный интерес представляют материалы, собранные Сельскохозяйственной комиссией П.А.Валуева, созданной в мае 1872 г. На переднем плане здесь были проблемы трудовой дисциплины, тесно связанные с отношением общинников к рабочему времени, к выходным и праздничным дням: именно от них во многом зависела производительность труда в хозяйствах региона.

«Число прогульных дней вследствие усиления пьянства постоянно увеличивается…», — отвечали на запрос комиссии землевладельцы Смоленщины. В то же время многое зависело от личных качеств каждого работника, а также «от свойств устроенного над рабочими надзора». Землевладельцы Костромской губернии отмечали: «Общий итог рабочего труда уменьшается вследствие большого числа праздников. Кроме общих праздников, каждый посёлок имеет несколько местных праздников, установленных издавна, вследствие пожаров, градобития, падежей скота и других местных причин. Таких праздников в летнее время в особенности много. До освобождения крестьян… помещики не допускали крестьян праздновать такие праздники более одного дня. В настоящее же время, при увеличении вообще пьянства между крестьянами, эти праздники служат им предлогом, чтобы бросить работу и предаться пьянству и веселью, в продолжение нескольких дней». Всё это наносило хозяйству заметный ущерб.

«Водки выпивается много, но потребление её неправильно», — отвечал комиссии землевладелец Смоленской губернии: крестьяне «уж если пьют, то большею частью напиваются». В результате темпы внедрения аграрных новаций существенно замедляются. «В первое время по освобождении крестьяне стали проявлять наклонность к домовитости, к улучшению своего домашнего быта…; стали… снимать более лугов для увеличения скотоводства, — писал председатель Смоленской губернской земской управы. — Но в последние 2—3 года возвратилась прежняя беспечность, равнодушие к удобствам жизни…, происходящее от обеднения, вследствие пьянства и сопровождающей его лени».

Попытки борьбы с пьянством при помощи принудительных работ на общественных запашках в волостях не приносили заметных результатов.

Материалы Сельскохозяйственной комиссии П.А.Валуева убедительно показывают, что в большинстве уездов Центрального Нечерноземья дисциплина труда местного крестьянского населения находилась в пореформенный период на крайне низком уровне, что во многом обуславливалось патриархальными традициями общины и широким распространением бытового пьянства. В этих условиях осуществить переход к рациональному хозяйству было невозможно.

По мнению специалистов-аграрников конца XIX в., женский труд в сельском хозяйстве был гораздо выгоднее не только по своей «дешевизне» (почти наполовину по сравнению с мужским), но и потому, что «женщина — нравственнее мужчины и потому добросовестнее его в исполнении принятых на себя обязанностей»: она гораздо меньше подвержена пьянству, воровству; религиознее и трудолюбивее работника-мужчины. Не случайно в Московской, Владимирской и Смоленской губерниях крестьянки нередко и пахали, и бороновали, и молотили хлеб, а также исполняли другие земледельческие работы.

Отсутствие средств, а, следовательно, и реальных возможностей улучшения хозяйства, приводили не только к экономическому застою, но и к ослаблению духа частной инициативы в крестьянской среде, к глубокому унынию и бытовому пьянству. «Народ пал духом, — это несомненно, — писала известный специалист Е.Берс в конце XIX в., — но не от дурного с ним обращения, а от невозможных экономических условий. Лишняя проданная весною корова или лошадь… подняли бы его благосостояние, и он бы мог купить и любить ту землю, которую теперь безжалостно истощает».

Именно пьянство являлось одной из главных причин глубокой стагнации сельского хозяйства Центрально-Нечернозёмной России. Вместе с тем сами крестьяне, как правило, считали пьянство «пагубой», стыдились его, пытались с ним бороться. Иногда победа оставалась за ними, но такие случаи были крайне редки. Так, в одном из имений Нижегородской губернии местные крестьяне четыре года вели «упорную тяжбу» с «одним непрошеным гостем», который завёл кабак в деревне, и лишь с огромным трудом им удалось его выгнать. В конце 1860-х гг. ряд крестьянских «обществ» Владимирской губернии, «поняв вред, причиняемый им размножением питейных домов», составляют приговоры о том, чтобы не открывать с 1870 г. в своих селениях этих заведений, обязуясь при этом местным землевладельцам «исполнять разные в пользу их натуральные повинности, с тем, чтоб они на своих землях не открывали питейных домов».

В начале ХХ в. пьянство продолжало оказывать негативное воздействие на развитие аграрной модернизации в регионе. С осуждением его не раз выступали и представители Русской Православной церкви. Как отмечал в 1913 г. известный церковный историк Е.Е.Голубинский, «пьянство не только не убывает, но ещё прибывает», что особенно тяжело сказывалось на крестьянстве. При этом наивысший процент начинающих употреблять алкоголь относился к возрасту от 15 до 24 лет. Современный историк Б.Н.Миронов не только выделил ряд ключевых тенденций социального и духовного развития крестьянства конца XIX — начала ХХ вв., имевших важное значение при анализе алкогольной проблемы (ослабление традиционного коллективизма и развитие индивидуализма, конфликт поколений, и др.), но и отметил ценную социальную функцию алкоголя в крестьянской среде в этот период — укрепление солидарности, снятие либо ослабление межличностных противоречий, — функцию, во многом определившую, по его мнению, массовые масштабы употребления спиртных напитков среди взрослых крестьян-мужчин.

В этот период пьянство было зачастую обусловлено, как и в XIX в., самим характером крестьянского труда в регионе, требовавшим «сверхотдыха» в форме разнообразных физиопсихологических разрядок после интенсивной работы, включая и печально известную «гульбу». Сыграло свою роль и стремление крестьян к обогащению, заметно усилившееся в начале ХХ в. в условиях капиталистического рынка. Источники так описывают труд крестьян: «Косят короткое время, уходя в пожни часов в 12, в час ночи. Невольно приходится поддерживать энергию водкой. Ненормальность подобного рода… сознаётся и самим крестьянством, но оно не может устоять от соблазна сбыть по высокой цене… все летние запасы кормов».

По оценкам специалистов, главная опасность русского пьянства начала ХХ в. заключалась в его «неравномерности, порывистости потребления», что обуславливалось тревожной и гнетущей общественной атмосферой, хроническим недоеданием крестьянства, произволом властей и неуверенностью обывателей в завтрашнем дне. Характерно, что в период некоторого улучшения экономического положения в 1906—1907 гг. в регионе наблюдался рост потребления алкоголя. Являясь важнейшей доходной статьёй в бюджете России начала ХХ столетия, алкоголь приносил огромный вред сельскому хозяйству: «гибла масса производительного труда и энергии»; именно алкоголь стал главной причиной смертности (в т. ч. путём самоубийств) и преступности.

Постепенно крестьяне всё большего числа селений региона, понимая «пагубность» пьянства для крестьянского хозяйства и основ традиционного патриархального семейного уклада, начинают отказываться от употребления крепких алкогольных напитков. Приведём лишь один из множества подобных примеров. С 1907 г. все домохозяева деревни Григорово Пошехонского уезда. Ярославской губернии «единогласно постановили не пить водки, от которой было немало бед… и деревню кругом иначе, как пьяной, не называли». Отказ от потребления водки сыграл решающую роль в хозяйственном и культурном возрождении деревни.

К 1909 г. в хозяйстве «среднего для местности крестьянина» имелись: 1 лошадь, 3 коровы, 2 тёлки и 11 десятин земли, на которой использовался четырёхпольный севооборот. Местные крестьяне по праздникам стали собираться вместе, читали газеты и сельскохозяйственные книги. Как отмечалось в печати, «они наиболее передовые и развитые на волостных сходах, к их голосу прислушиваются». Вместе с тем годовой денежный дефицит среднего крестьянского хозяйства составлял здесь 110 руб. 82 коп.; ежегодно накапливались огромные «недоимки», которые возмещались лишь заработками «на стороне». Таким образом, даже добровольный отказ от потребления алкоголя не мог спасти крестьянство от хозяйственных невзгод.

Большой интерес вызывают работы современного ярославского историка Г.В.Карандашева, в которых рассматриваются и вопросы практической реализации казённой винной монополии в регионе в 1901—1914 гг. Автор отметил в целом положительную реакцию опрошенного в конце XIX в. населения на введение казённой продажи вина с 1 июля 1901 г. Большое место уделено рассмотрению деятельности в регионе попечительств о народной трезвости; справедливо подчёркивается их роль в развитии местного просвещения и организации «культурного досуга». Основное внимание исследователь обращает на негативные моменты, сопровождавшие процесс введения монополии в регионе, прежде всего, на развитие уличного пьянства и тайной нелегальной продажи вина, что неминуемо вело к маргинализации и криминализации населения. Интерес вызывают и впервые приведённые в работе факты об отношении крестьян к казённому имуществу, свидетельствующие об исключительной прочности патриархальных общинных традиций в структуре крестьянского массового сознания.

Заметную роль в социально-экономической жизни Центрального Нечерноземья играло как пивоварение, так и потребление этого популярного алкогольного напитка. С установлением казённой продажи питей количество пивоваренных заводов в регионе (а, следовательно, и потребление пива), в отличие от соседних регионов Европейской России, практически не уменьшилось, а количество производимого пива даже заметно возросло. При этом финансовые органы проявляли явную двойственность по отношению к различным отраслям питейной торговли в начале ХХ в.: так, торговля пивом, по свидетельствам современников, была поставлена «в исключительно стеснительные условия», а лёгкие спиртные напитки, которые могли конкурировать с водкой, находились «не в фаворе».

Отметим и заметный рост уровня потребления сорокаградусной водки в период винной монополии: так, по данным историка Ирины Такала, в 1913 г. Московская губерния входила (наряду с Петербургской и Иркутской) в число трёх общероссийских «лидеров» (занимая второе место) по уровню её душевого потребления, составлявшему 7,6 л абсолютного алкоголя. Примечательно, что жители Московской и Петербургской губерний тратили больше всех в предвоенные годы на спиртные напитки: в среднем по 13 руб. на человека. Таким образом, приведённые данные подтверждают сделанные Г.В.Карандашeвым выводы об отрицательных последствиях введения казённой винной монополии в губерниях региона.

В начале ХХ в. государство в России относилось к алкоголю, прежде всего, как к эффективному средству пополнения бюджета, стараясь, в отличие от других стран, любыми путями отстранить общество от решения алкогольной проблемы. Это была часть борьбы за построение основ гражданского общества в России. Не случайно и сам алкогольный вопрос как таковой, и его богатейшая отечественная история, как правило, не обсуждались и не анализировались сквозь призму социальной проблематики. Поэтому новаторские работы Г.В.Карандашeва, посвящённые организации питейного дела в регионе и социокультурным особенностям местного потребления спиртных напитков, впервые в отечественной исторической науке позволяют комплексно изучить воздействие государственной питейной политики на социальную жизнь.

Каково же было отношение самого населения Центрально-Нечернозёмной России к алкогольной проблеме? Ярославский исследователь справедливо увязывает эту проблему с кризисом традиционных ценностей в начале ХХ в. и разрушением патриархального сознания крестьян-общинников, в том числе в результате расслоения деревни, а также отхожей и промысловой деятельностью крестьян. Огромный интерес вызывают материалы, касающиеся действовавших в регионе с начала 1890-х гг. обществ трезвости. Они делились на светские и церковноприходские; большинство их членов составляли крестьяне и мещане. В Ярославской губернии действовали «Предтеченское общество трезвости» в Ярославле и «Общество трезвости во имя святого Николая Чудотворца» в Рыбинске; в Тверской губернии — «Парус», «Мир», «Казанское общество трезвости» и др. Примечательно, что большинство обществ трезвости в Нижегородской губернии было создано священниками.

В целом же, трезвенное движение в Центральной России в начале ХХ в. справедливо оценивается автором как проявление возросшей общественной активности и стремления людей к самодеятельности.

Успешно действовали крупные антиалкогольные общества, учреждённые в Москве. Так, в 1910 г. было образовано Московское епархиальное общество борьбы с народным пьянством, имевшее 105 отделений в Москве и губернии и насчитывавшее на 1 января 1913 г. 18 600 членов. Общество являлось, наряду с Александро-Невским обществом трезвости в Санкт-Петербурге, наиболее крупным и известным церковным обществом трезвости в России. Отметим и такие московские общества, как Общество борьбы с алкоголизмом и Кружок деятелей по борьбе со школьным алкоголизмом (с 1910 г.). Деятельность сектантского движения «братцев»-трезвенников велась самостоятельно от Русской Православной Церкви. Только в одной Москве число «братцев»-колосковцев (последователей Ивана Колоскова) в начале 1910-х гг. доходило до 40 тыс. человек. При этом религиозные трезвенные движения являлись и попыткой поиска национального идеала — «Святой Руси».

Интересно, что и в современной России идут аналогичные процессы. Так, в «Клуб православных трезвенников», созданный в Ленинградской области, едут со всей страны.

Благодаря активно действовавшим обществам трезвости российское общество постепенно начинает лучше осознавать угрозу алкоголизации населения как одну из ключевых общенациональных проблем. Для региона же она была ещё более значима, чем для страны в целом. Не случайно видный деятель трезвеннического движения А.В.Шилов отмечал в 1911 г., что основная часть «алкогольного ущерба» ложилась «на коренное великорусское население». Поскольку основную часть потреблявших алкоголь составляли крестьяне, именно бытовое пьянство оказывало особенно негативное воздействие на процесс модернизации.

Алкоголизация населения оказала заметное влияние на рост социальной напряжённости в Центральном Нечерноземье начала ХХ в.; при этом потребление алкоголя было тесно связано с преступностью. В состоянии опьянения совершалось до 40% нарушений закона в регионе. В конце октября—ноябре 1917 г. по всей России прокатились пьяные погромы. Источники позволяют лучше понять истоки тех психопатологических реакций крестьянства, которые наряду с прочими факторами во многом предопределили антигосударственный и бесчеловечный характер революционных событий 1917 г. и Гражданской войны в России. Речь идёт о глубинных корнях революционного насилия — теме, впервые выдвинутой в полном объёме историком В.П.Булдаковым.

Это и тревожная информация для современного российского общества в целом: в России сегодня почти нет научно обоснованной антиалкогольной пропаганды, поэтому крайне необходимо предупреждать девиантное (отклоняющееся от социальных норм) поведение с помощью общесоциальной профилактики, общественных инициатив, пока не получающих поддержки ни на федеральном, ни на региональном уровне.

Таким образом, пьянство оказывало глубоко отрицательное влияние на все стороны крестьянской жизни XIX—начала ХХ в. Вместе с тем накопленный обществом положительный опыт борьбы с этим явлением заслуживает тщательного изучения и в современной России, значительная часть сельского населения которой, как и прежде, спивается и деградирует, так и не сумев найти свое место в жёсткой системе капиталистического рынка труда, сурово карающей (причём не всегда справедливо и адекватно) любого деревенского маргинала за лень, безволие, патерналистские иллюзии по отношению к властной «элите» и государству в целом.

С.А. КОЗЛОВ,
доктор исторических наук
(Институт российской истории РАН)

 

Советуем прочитать

Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII–начало ХХ в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 1. СПб., 1999.

Козлов С.А. Аграрные традиции и новации в дореформенной России (Центрально-Нечернозёмные губернии)/Отв. ред. А.В.Семёнова. М., 2002.

Такала И.Р. «Веселие Руси»: История алкогольной проблемы в России. СПб., 2002.

Борисов А.В., Иерусалимский Ю.Ю., Рязанцев Н.П. История ликёро-водочного производства в России в ХХ в. (На примере Ярославского ликёро-водочного завода): Текст лекций. Ярославль, 2003.

Карандашев Г.В. Питейное дело в Ярославской губ. в конце XIX—начале ХХ в. // Ярославский педагогический вестник. 2004. Ч. 1. № 1-2; Ч. 2. №. 3.

Работа выполнена при поддержке РГНФ
(проект № 05-01-01054а).