Анфас и профиль

 

Сергей КОЗЛОВ

Рабочие руки из Германии и Чехии

Материалы этой рубрики рекомендуются для подготовки урока по теме
«Аграрная модернизация в России XIX — начала ХХ вв.». 8, 9,11  классы

Предыдущие публикации:
Проснувшаяся деревня (№ 11—12/2007 г.),
Прорыв в «цитадели крепостничества» (№ 23/2007 г.),
Не только Обломовы (№ 11/2008 г.),
Хозяин прежде всего (№ 3/2009 г.)

 

Работники-иностранцы в сельском хозяйстве пореформенной России.
Статья 5-я

Использование труда иностранных работников в сельском хозяйстве Центрально-Нечернозёмной России в первые десятилетия после реформы 1861 г. ещё не становилось предметом специального анализа в отечественной историографии. Среди множества вопросов в рамках этой большой и сложной темы обращают на себя внимание сюжеты, связанные с трудностями социокультурной адаптации работников из западноевропейских стран в условиях пореформенной России. Интересно познакомиться с мотивами их приезда в нашу страну, а также с восприятием этих людей нашими соотечественниками. Несмотря на внимание современников преимущественно к экономической стороне проблемы (что нашло отражение в продолжавшейся на протяжении всего XIX в. дискуссии о том, «чей труд выгоднее — иностранного работника или русского крестьянина?»), эти сюжеты нашли подробное отражение и в материалах российской периодической печати, и в национальных архивах. Остановимся на некоторых важных вопросах, связанных с российскими «перипетиями судеб» сельских работников из Германии и Чехии, поскольку именно из этих двух стран поток переселенцев носил более массовый характер и привлёк значительное внимание русской пореформенной печати.

В какую же обстановку попадали сельские работники из Западной Европы, приезжая в Россию, только что стряхнувшую с себя вековые и тягостные путы крепостничества?

Основные черты хозяйственного и культурного быта Центрально-Нечернозёмных губерний несли на себе глубокий отпечаток архаики. Отсталые формы и методы ведения хозяйства (как помещичьего, так и крестьянского), крайне слабое развитие рыночных отношений, кризис традиций российского деревенского патернализма, отсутствие дисциплины труда среди различных групп сельского населения, стремившихся обособиться друг от друга, — вот лишь некоторые красноречивые показатели аграрно-культурного быта региона как накануне, так и сразу же после провозглашения крестьянской реформы 1861 г. Особо негативное влияние на развитие сельского хозяйства оказывали пережитки «обломовщины» среди основной массы провинциальных помещиков, а также особенности патриархальной крестьянской психологии, неразрывно связанные с общинными традициями. Тем не менее сразу же после реформы в российском обществе проявляется заметная эйфория: оживают надежды на быстрое преодоление хозяйственной и культурной отсталости, а также на сближение отдельных сельских сословий на основе единых общенациональных задач.

Вот лишь некоторые свидетельства современников. «Наконец в хозяйствах наших сошёл со сцены обязательный труд, — отмечал в журнале “Сельское хозяйство” в 1861 г. помещик Московской губернии В.Добровольский. — Могучая его сила, убивающая всякую разумную деятельность, прекратилась. Помещик и его крестьянин в отношении к производительности стали теперь в одной параллели». По его мнению, за два года, «оставленных народу для введения в действие новых положений», крестьянину предстоит «приготовиться к самостоятельности», а помещик должен «найти средство изменить своё хозяйство…», проявляя при этом строгий расчёт, контроль и бережливость. «Куда бы не заглянули мы…, — подчеркивала редакция «Земледельческой газеты», — везде мы заметим влияние нового духа, везде совершается усиленная работа, везде созидаются новые порядки… Таковы первые шаги великой реформы; они обозначаются всеобщей свежей деятельностью…» Но главное, — говорилось там же, — именно на основе принципа свободы труда появилась надежда на будущее — на «положительное сближение в направлениях деятельности народа и правительства…»

Однако, когда радостное волнение улеглось, многовековые традиции прошлого вновь явственно заявили о себе. Неумение, а зачастую и нежелание перестроить на рациональных основах не только «хозяйственный строй» своего имения, но и привычный патриархальный культурно-бытовой уклад, растерянность перед новой «рыночной стихией» приводили многих помещиков Центрального Нечерноземья к экономическому краху. Надежды на «сближение сословий» оказались иллюзорны: социокультурный раскол между помещиком и крестьянином усиливался; вновь резко обострилась проблема сохранения сельского имущества в связи с массовыми случаями воровства, потрав, порубок, элементарной бесхозяйственностью и небрежностью крестьян в работе. В этих условиях и появилось стремление российских землевладельцев использовать труд работников-иностранцев: «Хорошие образцы нам нужны; — писал анонимный автор, — без них, сами собою, мы одни ничего не сделаем — да только надобно уметь применять эти образцы к нашей жизни, к нашим потребностям, к нашему климату и местности».

Какими же путями решалась эта сложнейшая задача? «Выписка» либо «вызов» из-за границы в Россию батраков, колонистов и фермеров в начале 1860-х гг. становятся «делом большой важности для очень многих сельских хозяев». В печати появляется большое количество публикаций по указанной проблеме, а в «Журнале Министерства государственных имуществ» — даже специальный раздел «Хроника колонизации». При этом необходимо отметить, что наибольшую активность в деле привлечения иностранных работников проявляли помещики южных губерний страны, однако и в Центрально-Нечернозёмных губерниях это движение было весьма заметным, что и проявилось, в частности, в использовании «рабочих рук» из Германии и Чехии.

Хозяйственные достижения отдельных немецких земель уже давно привлекали внимание русских учёных и помещиков-рационализаторов; при этом целый ряд аграрных новаций Германии использовался и в дореформенной России. Высоко ценили в России и положительные качества немецкого хозяйственного менталитета: дисциплину, обязательность, бережливость. Именно они и должны были, по мнению российских землевладельцев, привести к успеху в условиях Центральной России, контрастируя с нашим извечным крестьянским «авось» и другими патриархальными чертами традиционной деревенской психологии труда и быта. Показательно, что «найму иностранных рабочих» (в основном, немецких) отводилась ещё одна важная роль: сохранить для русских помещиков «значительную часть капиталов»; при этом отечественным сельскохозяйственным обществам предназначалась роль посредников в вопросах устройства труда и быта иностранных переселенцев.

С конца 1850-х — начала 1860-х гг. в Германии открываются «комиссионерства», целью которых было «приискание в Россию работников и арендаторов». Одно из крупнейших из них размещалось в Дрездене. Учредителями «комиссионерства» стали князь Д.В.Львов, А.А.Липхарт и Ф.Франке (первые двое — российские землевладельцы). Все немецкие сельские работники делились «на разряды»: 1-й разряд — батраки, 2-й — «поселенцы-подёнщики». Условия их работы и проживания в России строго регламентировались. Размеры жалованья определялись контрактом, сумма которого зависела как от местности, где находилось имение, так и от личности и способностей самого работника. Батракам-мужчинам в возрасте от 18 до 45 лет полагалось жалованье от 30 до 60 руб. серебром в год, женщинам — от 15 до 30 руб. серебром, а детям от 10 до 15 лет — от 12 до 20 руб. серебром в год. Контракты заключались на срок от 3 до 5 лет. Отдельно оговаривались условия привлечения в Россию арендаторов, и особенно — их постепенной адаптации к условиям труда и быта России. От работников-иностранцев прежде всего требовались «прилежание, трезвость и честность» — качества, которых явно недоставало «рядовому» российскому земледельцу средней полосы.

Как же складывались судьбы немецких работников в Центрально-Нечернозёмной России? Обратимся к свидетельствам современников. «Мужчины работают и неутомимо, и необыкновенно успешно; — отмечалось в одном из них, — но редкие из них работают больше 4-х дней в неделю, а остальные 3 дня употребляют на отдых и даже на гульбу». В хозяйствах региона наряду с «полевыми» работниками-немцами использовались также и «мастеровые»: скотники, овчары, огородники, мельники, машинисты и др. «Женщины, немедленно становясь начальницами вверенных им частей, бывают весьма полезны в присмотре за скотом, снопами и домашним хозяйством, — писал тот же автор. — В содержании они неприхотливы, но своеобычны. Каждое семейство требует особой комнаты, хотя бы и небольшой, но отдельной. В русских печах они готовить кушанье не могут; и потому им надобно приделывать особые плиты».

В Берлине наймом немецких сельских работников для помещиков Центральной России занимался купец Соломон Лион. Согласно условиям одного из таких контрактов, каждый работник получал бесплатное помещение, удобную землю для посева трёх шеффелей (шеффель — старинная немецкая хлебная мера объёмом от 55 до 177 л. — Ред.) картофеля, картофельные семена, а также сенокос, с которого он мог собирать до 40 пудов сена на содержание коровы. Земледельческие орудия и инструменты предоставлял помещик. Характерно, что работник должен был трудиться всего 4 дня в неделю, получая за это ежегодно рожь, горох, пшеницу, соль и 15 руб. наличными деньгами. Те, кто соглашались работать шесть дней в неделю (впрочем, таких оказалось немного), получали 30 руб. После трёх лет работы помещику возвращалась корова. Все трудовые отношения также строго регламентировались. «За неимением работы у помещика» немецкий работник мог «самостоятельно наниматься на стороне». При этом каждый работник был обязан выплачивать помещику ежедневно 5 зильбергрошей (3 коп.) в случае «лености и пьянства», а совершив «большие преступления», наказывался согласно российскому законодательству. Жена работника могла работать на помещика «по своему желанию» (за чисто символическую плату — 15 коп. в день), однако она была обязана один день в неделю работать бесплатно «за даровое жилище». Разумеется, если оценивать условия труда и быта, в которых оказывались немецкие сельские работники, то они были далеко не самыми выгодными в их привычном представлении. Тем не менее работники соглашались на них, рассчитывая на лучшее. Однако очень скоро их иллюзии рушились.

Как отмечалось в российской печати, немецкие работники имели «совершенно превратное понятие» о России и условиях жизни в ней. Единственное, что они знали наверняка, «так это то, что в России холодно». К тому же, среди немецких работников было широко распространено мнение, что в России «всего много», и, следовательно, «там всё дешевле»; отсюда — и их скромные первоначальные требования, которые вскоре после прибытия их на место работы существенно изменялись. Наконец, климат, к которому привыкли немецкие крестьяне, и сам их образ жизни «в фатерлянде» сильно отличались от географических и культурно-бытовых условий, привычных для русского земледельца средней полосы. В печати отмечалось, что в Южной Германии даже простой подёнщик с детства привык пользоваться «скромными благами цивилизации», и условия его жизни были гораздо лучше, чем в России. Вызывали раздражение у россиян и некоторые особенности немецкого характера: так, подчеркивалось, что жители Южной Германии (особенно «швабы») трудолюбивы, честны, однако «тупы» и «склонны к деятельности по заведённой традиции». Поэтому, учитывая большие затраты на переселение этих работников в Россию, отечественные помещики и специалисты приходили к выводу, что гораздо выгоднее нанимать сельских работников из Северной Германии и даже из Бельгии.

В российской печати всё чаще раздавались голоса землевладельцев, разочарованных немецкими работниками. Нередко это было следствием умышленной дезинформации и плохой работы сотрудников зарубежных «комиссионерств» и «контор по найму рабочих». Так, помещик Волоколамского уезда Московской губернии Ляссотович в 1862 г. отмечал, что немецкие рабочие не оправдали его ожиданий: они отказывались выполнять условия контракта, сетуя на то, что были обмануты немецким подрядчиком Лионом, уверявшим их, что «жизнь в России вдвое дешевле, чем в Пруссии, а между тем они нашли здесь всё дороже». Возмущённый помещик писал, что недобросовестные немецкие комиссионеры старались «завербовать для меня кого ни попало на улицах Берлина, лишь бы получить свои деньги за комиссию». В результате немцы, прибывшие в Россию, оказались абсолютно не подготовлены к новым условиям. Так, «они не привыкли к русской простой пище, а готовить им немецкую было некому, и я вынужден был кормить их с собственного стола». После этого работники «потребовали себе матрацев, подушек и одеял» (что не входило в условия контракта), но, главное, — «отказались пахать не только русскими, но и американскими плугами, и я, — писал помещик, — обязался выписать для них плуги немецкие». В итоге немцы «отказались вовсе от исполнения контракта», считая себя жестоко обманутыми: жизнь в России оказалась и «дорогой», и «суровой». Помещику ничего не оставалось, как отказаться от дальнейшей «выписки рабочих» и тем самым «прекратить грабёж, направленный не только против меня, но и против несчастных немцев», продавших своё имущество на родине за бесценок в ожидании найти в России «какой-то обетованный рай».

Характерно, что приезжавшие в Центральную Россию немецкие работники зачастую не являлись земледельцами, а были, по свидетельству князя П.Голицына, «случайными людьми», «неспособными к полевым работам». Используя нашу современную терминологию, это были люди маргинального склада, не сумевшие реализовать себя на родине и авантюрно рассчитывавшие на успех в далёкой, «богатой», но «отсталой от Европы» России. Впрочем, те же представления были характерны и для земледельцев Германии. Характерен отрывок из статьи Е.М.Кублицкого «Поездка в Гогенгейм», где он так описывает свои впечатления о немецких сельских рабочих: «Когда мне случалось говорить с работниками о России, то меня поражало более всего совершенно превратное их понятие об нашем отечестве и об условиях нашей жизни. …Но скажите швабскому работнику, что за 3 коп. сер<ебром> он не достанет у нас хорошей кружки пива… так он и призадумается». Автор отмечал, что немецкий земледелец «лучше русского крестьянина помещён, лучше содержится; ему необходимы постель, занавески на окнах, а для его жены или дочери и цветы в саду… К тому же не должно упускать из виду, что немец… человек привычки по преимуществу. Наше хозяйство, наш климат, наша почва — всё различно. Скоро примениться ко всему этому выше его сил; что вы ему ни говорите, на всё он вам будет отвечать: “у нас в Германии...”»

Таким образом, именно социокультурные факторы оказались той «лакмусовой бумагой», на которой ярко проявилось существенное различие между социально-психологическим обликом немецкого сельского работника и российского землевладельца. Большие трудности вызывало у немецких переселенцев и общение с местными крестьянами — их конкурентами на рынке вольнонаёмного труда пореформенной эпохи. Здесь тоже глубокие отличия в хозяйственном менталитете были налицо. Сам вопрос о формах хозяйственной жизни для немецкого и русского крестьянина звучал по-разному: если для первого он заключался, прежде всего, в осмыслении и выборе наиболее оптимальной тактики и стратегии ведения хозяйства в условиях меняющейся рыночной конъюнктуры, агротехнических новшеств и строго рациональной и добросовестной организации труда, то для второго (ещё не сбросившего с себя бремя крепостнических патерналистских традиций) — с жёстким обоюдным давлением со стороны помещика и общины, строго регламентировавшим весь хозяйственный процесс. В итоге не только отечественные землевладельцы и специалисты, но и посещавшие Россию иностранцы отмечали, что немецкие переселенцы никогда не соединяются с местным славянским населением «и остаются навсегда в резкой с ними противоположности».

Различным было отношение русских и иностранцев к природной среде. Иностранные работники стремились максимально эффективно использовать все природные ресурсы, при этом бережно и экономно сохраняя их. Русские же крестьяне проявляли заботу лишь о частичном восстановлении природной силы хозяйственно используемых угодий. Безжалостно истреблялись леса. «Крестьянин смотрит на дерево как на материал… его краса ему не нужна, — отмечал позже князь С.М.Волконский. — Крестьянин не понимает того, что в хозяйстве называется рентабельность. Риск в хозяйстве ему чужд, и всё имеет цену лишь с точки зрения единовременной наживы. Единовременность — вот гнусный и пагубный принцип… хозяйственной жизни всей крестьянской России».

Следует также признать, что очень часто причины многочисленных трудностей адаптации немецких работников к российским реалиям труда и быта коренились также и в русских помещиках-землевладельцах: их неумении и нежелании наладить рациональное хозяйство, обеспечив для этого необходимые условия работникам; в их привычке к безропотному подчинению крестьян. Не хватало и навыков ведения хозяйства вольнонаёмным трудом: как отмечалось в прессе, «по большей части только те землевладельцы и решаются на выписку рабочих из-за границы, которые не имеют опытности в обращении с русскими вольнонаёмными рабочими и следовательно тем более с иностранными». Поэтому вполне резонно возникал вывод, не столь уж приятный для национального патриотического «массового сознания»: «…но если мы не умеем уживаться со своими, то тем менее вероятности ужиться нам с людьми совершенно иного закала».

Постепенно, хотя и с большим трудом, путём «метода проб и ошибок», отечественные землевладельцы приходили к банальному, но единственно верному умозаключению: «Иностранный рабочий, как человек новый в стране, нуждается более туземного в указке, в наставлении; первое и долгое время не он должен нас учить, а мы его». Отметим здесь же и определённую противоречивость, «двойственность» позиции помещиков. С одной стороны, наиболее дальновидные из них нехотя, но всё же были вынуждены признать, что «ведение хозяйства дорогими иностранными рабочими… требует рационального знания дела, а этого знания и нет-то у нас», а с другой, — старые, крепостнические шаблоны поведения и мышления всё еще давали о себе знать: «плохо будет, если он (иностранный рабочий — Авт.) вместо того, чтобы слушаться хозяина, станет учить хозяина». В итоге, как правило, именно иностранным рабочим приходилось в основном «прилаживаться» к особенностям российского культурно-хозяйственного быта (зачастую косным и тормозящим процесс рациональной аграрной модернизации), и в итоге они обходились нанимателям «много дороже русских», разочаровываясь при этом в России и её порядках.

История чешских наёмных работников в пореформенной России также представляет значительный интерес. Начало этой новой «переселенческой волне» положила небольшая и, казалось бы, ничем особо не примечательная публикация. В «Земледельческой газете» в 1862 г. было напечатано письмо Ф.И.Избера из Богемии, адресованное помещикам и предпринимателям Российской империи. В нём сообщалось, что автор с успехом преподаёт русский язык в Королевском земском политехническом институте в Праге. Этот предмет пользовался огромной популярностью: русский язык охотно изучали не только агрономы, химики и архитекторы, но и купцы, промышленники и учителя. Ф.И.Избер обратился к российским предпринимателям с просьбой, «чтобы вы, подобно болгарам, сербам и хорватам, при недостатке домашних сил, не забывали своих братьев-славян — чехов (самого образованного племени в Австрийской империи), которые начинают усердно изучать язык могучего русского народа, желая предложить вам свои услуги и служить вам честно, <в отличие от немцев>, которые, не зная русского языка и не желая его знать, уже по одному этому, не могут принести никакой пользы русскому народу (выделено в источнике. — Авт.)». Ф.И.Избер предлагал всем желающим воспользоваться его предложением и обратиться с конкретными запросами о работе в России к его доверенным лицам в Праге. Интерес вызывает и комментарий редакции «Земледельческой газеты», который, в силу его важности, приведём почти полностью: «Сообщая это письмо, мы… просим читателей “Земледельческой газеты” обратить на него особенное внимание. Наши хозяева до сих пор имели возможность нанимать управителей и техников преимущественно из немцев и поляков. Поляки… никогда не могли сблизиться с русским народом и… сочувствовать русскому простолюдину…Что касается… немцев, то они пользовались, кажется, ещё меньшею популярностью. Такие взаимные отношения… работников и распорядителей… не могли быть полезны для материальных выгод наших владельцев… Предлагаемые услуги славян-чехов дают повод ожидать совершенно других результатов… У западных славян нет тех резких сословных отличий, которые отделяют образованные классы русских, поляков и немцев… от массы народа… О славянах-чехах надобно сказать, что они стоят впереди славянской национальности и дали лучших представителей по всем отраслям наук и лучших политических деятелей, отличающихся высшею гражданскою честностью… можно быть уверенным, что славяне-чехи, вступив на службу наших предпринимателей… сделаются близки русскому простолюдину, поймут его интересы и не будут пользоваться его бессилием и невежеством». В конце статьи содержался призыв к российским предпринимателям воспользоваться услугами опытных чешских специалистов «в нашей сельской промышленности».

Какое же практическое развитие получила эта идея? Письмо Ф.И.Избера встретило живой отклик среди многих землевладельцев Центрально-Нечернозёмной России, и особенно — у помещиков-рационализаторов. 3 марта 1866 г. Московское общество сельского хозяйства избирает особую комиссию «для разработки вопроса по переселению чехов из Богемии в Россию». В центре внимания комиссии оказались Московская и «смежные с нею» губернии Нечернозёмного Центра; кроме того, ей была придана «роль посредничества между землевладельцами и чехами».

Между тем интерес российских землевладельцев к чешским работникам всё более усиливался. В ответ на публикацию в «Московских ведомостях» от 21 марта 1868 г. заметки о переселении чехов в Россию в Московское общество сельского хозяйства поступили десятки писем от землевладельцев различных губерний. Подавляющее большинство их было отправлено в Прагу и, к сожалению, не «отложилось» в фонде МОСХ в Центральном государственном историческом архиве Москвы, однако часть писем (не отправленных по различным причинам) сохранилась. Можно отметить содержательные письма помещиков Московской, Тверской, Смоленской, Владимирской и Вологодской губерний. В них, как правило, подробнейшим образом описывались природно-климатические условия отдельных уездов, условия ведения хозяйства и торговой деятельности, цены на товары и продукты.

Вся эта информация должна была максимально облегчить чешским переселенцам их культурно-хозяйственную адаптацию в средней полосе России. Особое внимание обращалось на «выгоды» от той или иной хозяйственной деятельности.

В самой Чехии внимание к проблеме возможного переселения в Россию также долгое время не угасало. В значительной степени это обстоятельство было связано с трудностями национально-культурной самореализации чешского населения в условиях жёсткой бюрократической диктатуры империи Габсбургов.

В данной ситуации переселение в Россию рассматривалось наиболее активной, «пассионарной» частью чешского населения в качестве более желанной альтернативы эмиграции в Америку. Поэтому неудивительно, что интерес к России в качестве «второй родины» активно поддерживался и некоторыми общественно-политическими кругами Богемии, и чешскими специалистами-аграрниками.

Между тем российские помещики-рационализаторы, взявшие в свои руки основные рычаги решения этой проблемы, были отнюдь не склонны участвовать в какой-либо политической игре. Они смотрели на дело сугубо прагматически. 2 мая 1867 г. на заседании МОСХ была избрана Комиссия по переселению чехов в Россию. В её состав вошли известные рационализаторы А.В.Верещагин, граф К.К.Толль, Д.Д.Голохвастов и др. Как отмечалось на заседании комиссии, «такое переселение предполагает в чешских эмигрантах людей зажиточных, могущих приложить свой капитал на обработку заарендованной или купленной ими земли». Однако на заседании комиссии 20 мая того же года, в котором участвовали и специалисты из Богемии, доктор Ригер, выражая мнение чешской стороны, отрицал возможность переселения чешских работников в Россию «на правах аренды», мотивируя это тем, что «арендные отношения необычны в Чехии» и «будут переселяться небогатые люди, которые лишены духа предприимчивости…»

Большой интерес вызывают также материалы, обнаруженные автором настоящей работы в фонде МОСХ и содержащие обширные сведения для путеводителя чешских переселенцев по России (1869). Они ярко показывают, что российские помещики-рационализаторы хорошо осознавали возможные трудности, с которыми предстоит столкнуться в России чешским работникам и специалистам, и пытались сделать всё возможное для того, чтобы максимально облегчить их будущую культурную, социальную и хозяйственно-бытовую адаптацию к условиям Центрального Нечерноземья. Особое внимание обращалось на следующие разделы путеводителя: «В какие местности России и какого рода переселенцы нужны нам. Какие ожидают их выгоды и неудобства, что найдут и чем нужно запастись. Чем могли бы заняться в первое время. Об обязанностях и повинностях, лежащих на обывателях». К сожалению, данными об издании этого путеводителя автор пока не располагает.

Заявлений чешских специалистов с просьбами переселиться в Россию и работать там сохранилось немного. Однако их анализ позволяет сделать вывод, что, в отличие от приезжавших в нашу страну немецких работников, чешские специалисты, как правило, были более квалифицированными, материально обеспеченными, а также обладали гораздо более обширной и «реалистичной» информацией и о России в целом, и о той местности, в которой им предстояло работать и жить.

В 1870 г. было опубликовано обширное извлечение из доклада Комиссии по переселению чехов в Россию. Члены комиссии прежде всего чётко отделили политическую сторону этой проблемы от «чисто экономической»: хозяйственные интересы российских землевладельцев были признаны приоритетными. В то же время была подчёркнута необходимость «ограждения сельскохозяйственного быта русских землевладельцев от наплыва к нам чужестранного, хотя и единоплеменного, пролетариата», что свидетельствовало о стойкости ряда традиционных помещичьих стереотипов, характерных ещё для «закрытого», «самодостаточного» общества крепостнической эпохи. Предлагались и конкретные меры для организации переселений. Однако очень скоро в ходе бесед с видными деятелями чешского общества выяснилось, что идею переселения в Россию поддерживают лишь немногие из них. Помимо различий в области экономического и общественного быта двух народов, массовому переселению препятствовала и боязнь репрессий со стороны австрийского правительства.

В то же время и в России, и в Чехии идея переселения вызвала самый живой общественный резонанс. Наиболее активно желание переехать в нашу страну выражали богемские ремесленники; а вот мелкие и средние землевладельцы проявляли бoльшую осторожность.

Российские землевладельцы откликнулись многочисленными предложениями о продаже и аренде своих земельных участков чешским эмигрантам. В итоге процесс переселения всё же начался, однако большая часть чешских специалистов выбрала местом своей жизни и деятельности не центральные, а южные губернии России, а также Кавказ. Вместе с тем, прибывающие в Россию чехи-агрономы при помощи МОСХ быстро подыскивали себе места в различных помещичьих имениях Центрального Нечерноземья.

Поскольку они, как правило, не знали русского языка, их адаптация происходила постепенно, встречая многочисленные трудности: так, русские помещики нередко не желали ждать, рассчитывая на быстрые хозяйственные результаты.

В целом же, по признанию российских специалистов и самих землевладельцев, идея переселения чешских работников в Центральную Россию также явно не оправдала возлагаемых на неё надежд. «Выписка иностранных рабочих вызвана была освобождением крестьян, — отмечала в 1870 г. “Земледельческая газета”. — Владельцы, как только почувствовали недостаток в рабочих руках, обратились к этой мысли…» Однако по указанным выше причинам, а также ввиду «дороговизны» чешских работников, организовать их массовое переселение так и не удалось.

Вместе с тем использование на практике труда иностранных наёмных работников в определённой степени стимулировало внимание отечественных помещиков-рационализаторов и учёных к русскому крестьянину средней полосы, его трудовым качествам, особенностям хозяйственной психологии. «Да, русские фермеры и арендаторы — вот на кого должны преимущественно рассчитывать русские землевладельцы, а иностранцы — самою сущностию дела — обречены в настоящем деле играть роль парадного исключения, — справедливо отмечалось уже в самом начале так называемой “колонизации”. — Русское сельское хозяйство… должно главнейше существовать русскими же средствами, а никак не выписными…

Итак, — выводилось “резюме”, — ищите средства для исправления дела не вне, а внутри». Реальный же путь для решения этой задачи был один — тщательное изучение хозяйственных условий отдельных уездов и губерний Центрально-Нечернозёмной России и особенностей традиционного культурно-хозяйственного быта местного сельского населения, поиск тех методов, которые могли бы убедить его в преимуществах нового, рационального хозяйствования, отвечающего потребностям становящейся капиталистической эпохи.

Опыт использования труда немецких и чешских работников 1860-х — 1870-х гг., многие из которых так и не сумели адаптироваться к условиям средней полосы России, убедительно показал исключительную важность не только хозяйственных, но и социокультурных факторов как для устроения рыночного рационального хозяйства, так и для нелёгкого, крайне необходимого для нашей страны налаживания взаимопонимания представителей различных сословий и кругов сельской России, их объединения в деле создания современного и одновременно основанного на национальных традициях аграрного производства.

С.А.КОЗЛОВ,
доктор исторических наук (ИРИ РАН)