Анфас и профиль

Николай КОТЛЯР

 

 

Материал рекомендуется для подготовки уроков по теме
«Возникновение государства у восточных славян и первые русские князья».
6 класс

 

Кем был легендарный герой Древней Руси?

Ещё с детства все мы помним прекрасные строки «Песни о Вещем Олеге» А.С.Пушкина:

«Как ныне сбирается Вещий Олег
Отмстить неразумным Хозарам:
Их сёла и нивы за буйный набег
Обрёк он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне...»

Но мало кто знает, что в основе пушкинской баллады лежат реальные факты истории Древней Руси. Поэт проявлял большой интерес к отечественной истории и занимался ею углублённо. Об Олеге ему рассказал знаменитый историк Н.М.Карамзин, в годы учёбы Пушкина в лицее живший в Царском Селе и охотно встречавшийся с лицеистами.

Киевский князь Олег всегда был одним из любимейших героев фольклорных произведений: дружинных или воинских песен, легенд, преданий и былин. В них он предстаёт мудрым государственным деятелем, доблестным полководцем, воином, защитником народа. Часть этих произведений сохранилась до наших дней, отразившись в переработанном и переосмысленном виде в «Повести временных лет» и других летописях.

Князь Олег, этот, по образному выражению дореволюционного фольклориста М.Г.Халанского, «великан русского исторического сумрака», — один из наиболее таинственных персонажей самого раннего периода истории Киевской Руси. С определённой уверенностью можно назвать лишь две даты его чрезвычайно насыщенной событиями политической биографии: 907 г. — грандиозный поход на Царьград (Константинополь) и 911-й — подписание окончательного русско-византийского договора, о которых повествует Нестор в «Повести временных лет», созданной в начале ХII в. Наука не располагает заслуживающими доверия сведениями древних источников ни о социальном статусе Олега, ни о его происхождении, ни о каких-либо родственных отношениях с Рюриком и его сыном Игорем. А если принять во внимание, что и самого Рюрика современные историки считают легендарной личностью, наша задача ещё более усложняется. Действительно, кем был Олег — членом варяжского княжеского рода, воеводой Рюрика или просто близким к нему дружинником?!

Составитель Древнейшего летописного свода 1037—1039 г. (по мнению А.А.Шахматова, полнее всего отразившегося в Новгородской первой летописи младшего извода) считал, что Олег не принадлежал к княжескому дому Рюрика, а был воеводой, приставленным этим варяжским конунгом к его юному сыну Игорю. Чтобы объяснить неправомерное с позиций сурового раннефеодального права самозваное вокняжение простого воеводы Олега в Киеве, Нестор (или его источник, неизвестный науке) объявил Игоря младенцем, при котором Олег выполнял обязанности регента. Но затем Игорь почему-то исчезает из поля зрения «Повести временных лет», и «регент» Олег превращается в могущественного киевского князя, благополучно просидевшего на столе (престоле) тридцать, а по сведениям Новгородской летописи — даже сорок лет.

Позднейшие летописцы по-своему пытались осмыслить факт захвата «золотого» киевского стола претендентом некняжеского происхождения. Например, Иоакимовская летопись объявляет Олега варягом, «князем урманским», т. е. норманнским, и шурином Рюрика, о чём повествуется в «Истории Российской» В.Н.Татищева. Впрочем, многие историки (и автор этой статьи в том числе) считают, что это попросту придумано самим Татищевым, прославившимся вольным обращением с древнерусскими источниками и не гнушавшимся прямой их фальсификацией. В другой использованной этим историком летописи — Раскольничьей (так же, как Иоакимовская, не дошедшей до наших дней и точно так же вызывающей большие сомнения в её подлинности) — Олег назван «вуем», т.е. дядей (по матери) Игоря. К этому Татищев добавляет, что в некоторых известных ему летописях «вуй» именуется уже братом Рюрика¹. Столь же неуклюжей попыткой объяснить нелогичное в глазах феодального общества вокняжение Олега в стольном граде Руси выглядит рассказ одного из летописцев ХVII в., связывавшего его приход в Новгород с легендой Нестора о призвании варягов и объявившего Олега племянником Рюрика.

Полагаю, наш герой вовсе не был членом знаменитого княжеского семейства, а захватил власть в Киеве, опираясь на преданную ему дружину и прикрываясь именем сына Рюрика Игоря. Вероятно, он сумел, используя силу, превратить его в послушную марионетку, покорно дожидавшуюся своей очереди занять престол. Длительное и удачливое правление Олега — бесспорный факт, подтверждаемый не только летописью, но и восточными источниками.

Та лёгкость, с которой Олег захватил Киев и устранил Аскольда и Дира, издавна вызывала недоумение историков. Но не следует забывать, что вместо реальной картины его воцарения в сердце Древней Руси Нестор-летописец поместил в своём труде фольклорную легенду, которую мы рассмотрим ниже.

Исследование жизни и деятельности князя Олега позволяет глубже и конкретнее познать историю первых шагов формирования Древнерусского государства, поскольку на годы его княжения в Киеве пришёлся один из важнейших начальных этапов этого процесса. Рассказы же Нестора построены в основном на памятниках устного народного творчества и рисуют фигуру скорее сказочную, чем реальную.

Прав был знаменитый дореволюционный историк и фольклорист Н.И.Костомаров, когда заметил: «В русской летописи Олег присутствует не столько в качестве исторического деятеля, сколько в виде литературного героя, образ которого искусственно слеплен из припоминаний в варяжских сагах о нём». При этом нет никаких оснований сомневаться в реальности существования этого князя, она засвидетельствована источниками того времени. Прежде всего — рассказом «Повести временных лет» о победоносном походе Олега на Царьград (Константинополь) в 907 г. А также страницами этой же летописи, повествующими о том, как князь овладел Киевом.

Древние летописцы, почти ничего, в сущности, не зная об Олеге, пытались найти ему место в ряду киевских князей, начиная с первых им известных: Кия, Аскольда и Дира. Вынужденные заполнять лакуны в своём повествовании между ними и Олегом, эти авторы конструировали свои рассказы, пытаясь найти непосредственные династические связи между ними. И если составители древнейших летописных сводов («Повести временных лет» и Новгородской летописи) всё же не ставили в один ряд Кия с Аскольдом и Диром, то поздние летописи и исторические хронографы ХVII в. рассматривают Аскольда и Дира как выходцев из приднепровской княжеской династии, родоначальником которой был Кий. Повествуя о пресечении этой династии, одна из таких летописей резюмирует: «И в то время скончася наследие свойственных князей российских киевских в Осколде и Дире», другая даже именует их «Киевыми племянниками». А в третьей летописи ХVII в. мы читаем: «Осколд и Дир — потомки Киевы».

В действительности же между этими летописными героями нет никакой связи — кроме той, что они правили в Киеве с разрывом в три с половиной столетия. Тем более для книжников позднего средневековья было соблазнительно представить Олега членом этой основанной Кием династии. Эти древнейшие летописцы, щедро использовавшие сокровищницу устного народного творчества, опирались на свою логику, не всегда понятную современным исследователям. Помещённые в «Повести временных лет» исторические предания и легенды об Аскольде и Дире важны для них не только сами по себе. Они вводят читателей в круг сказаний об Олеге Вещем. По-видимому, вовсе не случайно возникает хронологическая лакуна в этой летописи Нестора между 866 г. (рассказ о походе Аскольда и Дира на Царьград) и 882 г. (повествование о захвате Олегом Киева) — читателю дают понять, что тогда не произошло ничего существенного, заслуживавшего внимания русских книжников.

Подобная, пусть и нечёткая, связь между Аскольдом и Олегом в «Повести» привела к тому, что в поздних летописях взятие Киева Олегом ставится в прямую зависимость от неудачи походов его предшественников на Византию. В одном из сводов ХVII в. читаем: «И услышал Олег, что Оскольд и Дир ходили войной на Царьград и возвратились в Киев посрамлёнными и с малой дружиной (остатками дружины. — Авт.), взял с собой Игоря Рюриковича и пошёл к Киеву и убил Оскольда и Дира и погрёб их на горе». В действительности же, какая бы то ни было связь между походом Аскольда на Царьград 860 г. и нападением Олега на Киев в 907 г. отсутствует.

Важно отметить, что подобной связи не видит и Нестор, подробно повествуя о взятии Киева Олегом в 882 г.: «Выступил в поход Олег из [Новгорода], взяв с собою много воинов... И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Оскольд и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, а сам подошёл к горам, неся ребёнка Игоря. И подплыл к Угорской горе, спрятав своих воинов, и послал к Оскольду и Диру, говоря им, что-де: “Мы купцы, идём к грекам от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, к родичам своим”. Когда же Оскольд и Дир пришли, все спрятанные воины выскочили из ладей... И убили Оскольда и Дира. И сел Олег, княжа в Киеве, и сказал Олег: “Да будет [Киев] матерью городам русским!”»²

Учёные-фольклористы узнали в процитированном отрывке народное предание, главный мотив которого (овладение городом при помощи переодетых и находящихся в укрытии воинов) распространён не только в отечественном, но и мировом устном народном творчестве. Кроме того, в летописном рассказе о захвате Киева Олегом немало несоответствий и несообразностей. Непонятно, например, почему вдруг киевские князья Аскольд и Дир доверчиво следуют призыву неизвестного им человека и отправляются, да ещё и без охраны, к пустынному берегу Днепра. Неудивительно, что наука издавна скептически относится к этому свидетельству Нестора.

Однако при всей несомненной легендарности и внешней алогичности летописное повествование об утверждении Олега в Киеве отразило один из важнейших этапов процесса образования государственности в Восточной Европе. Около 882 г. Северная Русь была присоединена к Южной, власть киевского князя распространилась на основные земли восточных славян. Академик Б.Д.Греков заметил по этому поводу: «Гранью, и весьма существенной, в истории Руси является объединение Новгорода и Киева... в одно большое государство»³.

Конечно же, всё сказанное не означает, что один лишь Олег определённым силовым действием объединил Русь. Думать так — значило бы абсолютизировать роль личности в истории. Это событие явилось следствием длительного вызревания социально-экономических и политических процессов в славянском обществе, известных нам из сочинений византийских, арабских и западноевропейских авторов и нашедших подтверждение в археологическом материале. Политическое объединение Севера и Юга Руси было вызвано также развитием торговых связей (поначалу нерегулярных и скромных по масштабу) между различными русскими землями, — вспомним знаменитый путь «из варяг во греки», соединивший Новгород и Киев.

Воскликнув: «Да будет [Киев] матерью городам русским», — Олег (а, вернее, вложивший в его уста эти слова учёный летописец) официально провозгласил город столицей неуклонно формировавшегося восточнославянского государства. Вспомним ставший основой этого определения греческий термин метрополис — мать городов, столица. Действительно, кажется, сама историческая судьба предопределила Киеву стать стольным градом Древней Руси.

В последние годы всё чаще раздаются голоса российских археологов, исследующих древние Ладогу и Новгород, которые предлагают объявить эти города и их области чуть ли не главными регионами образования государственности у восточных славян. Эти проявления своеобразного новгородского и ладожского «патриотизма» при сколько-нибудь объективном рассмотрении обнаруживают научную предвзятость и некорректность.

В качестве социального, экономического, политического, религиозного и культурного центра Киев конца IХ—Х вв. (в течение которых в основном и сложилось Древнерусское государство) заметно превосходил другие восточноевропейские города, в том числе и Новгород. Существуют все основания отнести Киев к числу крупнейших городов средневековой Европы, серьёзно повлиявших на создание её социально-экономического и культурного облика.

Расположенный на слиянии земель нескольких могущественных племенных княжений в Среднем Поднепровье (лидировавших во всех отношениях среди прочих восточнославянских племенных образований), Киев и возглавил процесс образования государства. Как писал академик Б.А.Рыбаков, история Руси «начиналась на юге»⁴. Не следует сводить преимущества Киева перед Ладогой, Новгородом и другими северорусскими городами к более выгодным географическим и природно-климатическим условиям.

Киев стоял на скрещении мировых торговых путей в Восточной Европе, был тесно связан с Византией, другими странами на берегах Чёрного, Средиземного и Азовского морей. А выгодное стратегическое расположение города давало общерусским князьям возможность более успешно осуществлять власть над всей громадной территорией расселения восточных славян, чем если бы они обосновались на далёкой, бедной природой северо-западной окраине Руси, у болотистых берегов озера Ильмень, т.е. в Новгороде.

Как красочно писал один из крупнейших исследователей древнерусской истории, «центром Русской державы стал Киев. Именно Киев, “мати градом Руським”, а не Новгород, так как он был древнейшим центром этногенеза славян и центром восточнославянской культуры, с глубокими историческими традициями, уходящими в даль времён. Расположенный на пограничье лесных массивов Восточной Европы и степей, незаметно переходящих в необъятные азиатские степи, с мягким ровным климатом, щедро одарённый всеми благами природы, с чернозёмной почвой, неиссякаемое плодородие которой породило древнее земледелие, запасами руды, прекрасными пастбищами, дремучими лесами, многоводными реками, прекрасным средством сообщения тех времён, Киев был одинаково близок и к Византии, и к Востоку»⁵.

Итак, трудно ли, легко ли, но в 80-х гг. IХ в. Олег вокняжился в Киеве. Подробно и красочно рассказав о том, как изобретательно он завладел городом, Нестор с протокольной сухостью и краткостью повествует о государственных шагах нового князя, первого общерусского властелина: «Тот Олег начал ставить города и установил дани славянам и кривичам, и мери, положил и для варягов (его дружинников. — Авт.) давать дань от Новгорода по 300 гривен ежегодно ради сохранения мира, что и давалось варягам до самой смерти Ярослава». Как видим, Олег сразу же подчинил Новгород Киеву.

В приведённом отрывке «Повести временных лет» речь идёт прежде всего о т.н. «окняжении» территории Восточной Европы, на которой обитали славянские и неславянские народы — распространении системы сбора дани и строительстве опорных пунктов княжеской власти (городов и крепостей). Это были важные, решающие шаги на пути создания общерусской государственности.

Записи последующих трёх лет в своде Нестора скупо отражают непрекращавшуюся упорную борьбу киевского центра во главе с новым князем за дальнейшее подчинение дотоле автономных племенных княжений и союзов племён. Под следующим за 882 г. (вокняжение Олега в Киеве) 883 г. летописец сообщает: «Начал Олег воевать против древлян и, покорив их, брал с них по чёрной кунице [дани]». Ещё через год «отправился Олег на северян и победил их, и возложил на них лёгкую дань, и не позволил им платить дань хазарам, говоря так: “Я враг их, и вам [платить] незачем”». Рассказ о подчинении окрестных племён Киеву завершается под 885 г.: «Послал [Олег] к радимичам, спрашивая: “Кому даёте дань?” Они же отвечали: “Хазарам”. И сказал им Олег: “Не давайте хазарам, но платите мне”... И властвовал Олег над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал».

Вряд ли многотрудная и требовавшая тщательной подготовки и затрат ресурсов кампания, направленная на последовательное включение в состав нового государства упорно сопротивлявшихся племенных княжений и союзов племён, была проведена Олегом столь молниеносно, как следует из рассказа «Повести временных лет», — в три года, да ещё сразу же после утверждения на киевском престоле. Мы знаем, что его преемник Игорь занимался этим в течение своего не менее чем 30-летнего княжения и погиб в кровопролитной борьбе с покорёнными будто бы ещё Олегом древлянами...

Нет сомнений в том, что в действительности подчинение Киеву сильных и многочисленных восточнославянских племенных объединений при Олеге растянулось на многие годы. Но имевший дело с не разбитым на годы Древнейшим летописным сводом 1037—1039 г. Нестор (или кто-то из его предшественников последней четверти ХI в.) распределил события по годам условно, крайне неравномерно заполнив период длительного княжения Олега.

Эта условность хронологической разбивки древнейшей летописи (при её расширении и дополнении в начале ХII в.) явилась, как мне кажется, главной причиной того, что «Повесть» будто бы забывает о жизни и деяниях Олега на целых 20 лет (886—906) и вспоминает о нём лишь в связи с грандиозным походом на Византию в 907 г. Вероятно, это двадцатилетие было заполнено борьбой за подчинение всё новых и новых племенных союзов и княжений. Ведь рассказывая под 907 г. о широкомасштабной кампании Руси против Византии, летопись перечисляет в составе войск Олега вятичей, хорватов, дулебов и тиверцев (с двумя последними он в том году продолжал воевать), которые в 885 г. ему ещё не подчинялись. Следовательно, за истекшее двадцатилетие в состав государства были включены четыре больших племенных объединения восточных славян.

Но не следует думать, что их присоединение при Олеге оказалось прочным и окончательным. «Повесть временных лет» и другие летописи конца IХ—Х вв. наполнены сведениями о борьбе преемников Олега — Игоря, Ольги, Святослава и даже Владимира — за подчинение всё тех же племенных объединений. Эти социально-политические образования вплоть до конца Х в. сохранили немалую автономию. А их верхушка — власть, привилегии и богатства.

Тем не менее одним из решающих шагов на пути создания восточнославянской государственности и явилось объединение Северной Руси с Южной как раз в годы правления Олега в Киеве, а также начавшееся тогда последовательное, преимущественно насильственное, включение племенных союзов и княжений в состав нового государства. Консолидация этих земель, распространение на их территории государственных, пусть пока ещё примитивных систем управления, суда и сбора дани делали Киевскую Русь с каждым годом всё сильнее. Выражением её непрерывно возраставшего могущества и был поистине грандиозный по размаху поход русских ратей на Царьград в 907 г.

«Повесть временных лет» отразила небывалый масштаб этого военного предприятия Руси: «Пошёл Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же с собою множество варягов и словен [новгородцев], и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев... И с этими всеми пошёл Олег на конях и в кораблях, и было кораблей числом две тысячи».

Реальные причины похода 907 г. остаются науке не вполне ясными. Упрощёнными выглядят попытки многих историков прошлого объяснить действия Руси одними лишь захватническими намерениями. Корифей отечественной историографии Н.М.Карамзин, например, писал: «Олег, наскучив тишиною, опасною для воинственной державы, или завидуя богатству Царьграда и желая доказать, что казна робких принадлежит смелому, решился воевать с Империею». Историки нового времени усматривают одну из основных причин разразившейся в 907 г. быстротечной русско-византийской войны в несоблюдении греками условий договора, заключённого ими с Аскольдом после успешной атаки русским флотом Константинополя в 860 г.

По всей вероятности, в русско-византийском соглашении 860 г. были два важнейших для Руси условия: уплата Империей дани Руси и предоставление торговых привилегий её купцам в византийских городах. Есть основания предполагать, что русскую сторону особенно возмутил отказ Византии платить ежегодную дань. Цареградские политики, по-видимому, предполагали, что выбрали для этого удачное время, сочтя Русь ослабленной после многолетней, почти непрерывной, изнурительной борьбы с непокорными объединениями племён. К тому же в конце IХ в. Древнерусское государство было вынуждено уплатить дань уграм, которые неисчислимыми потоками проходили тогда вблизи Киева по пути в Подунавье, о чём свидетельствуют венгерская хроника Анонима ХII в. и многочисленные западноевропейские источники.

Как и в 860 г., русские лазутчики, вероятно, хорошо разведали обстановку в Византии. Империя тогда переживала большие внутренние и внешнеполитические трудности. Усилилась борьба могущественных земельных магнатов против императора, выразившаяся в мятеже войск под предводительством опытного полководца Андроника Дуки. Кроме того, византийское правительство по-прежнему вынуждено было использовать свои лучшие легионы для отражения натиска арабов с юга и востока. Подступы к Константинополю с севера оставались плохо защищёнными.

Обстоятельства складывались удачно — сухопутное войско Олега почти беспрепятственно приблизилось к мощным стенам византийской столицы, а флот появился в поле зрения сторожевых постов, расположенных на берегу Золотого Рога. Нестор повествует: когда киевский князь с огромными силами «пришёл к Царьграду, греки же замкнули Суд, а город затворили». Историки без особого труда реконструировали картину этой быстротечной войны.

Как известно, древнерусские летописцы называли «Судом» бухту Золотой Рог, отделявшую Константинополь от его предместья Галаты. На берегах бухты стояли мощные каменные башни, между которыми в случае опасности натягивалась циклопическая железная цепь, наглухо запиравшая вход в гавань. Ещё в начале ХХ в. фрагменты цепи хранились в оружейном музее Стамбула. Уцелели и остатки башен, тщательно изученные турецкими археологами. Видимо, это поражающее своей грандиозностью защитное сооружение было создано в конце VII — начале VIII в. Один из византийских источников упоминает о нём под 717 г. Древнеисландская сага, воспевающая подвиги Гаральда, зятя Ярослава Мудрого, говорит о громадной цепи, защищавшей Константинополь от вражеского флота.

Да, она надёжно прикрывала Золотой Рог, её не сумели разрушить даже турки, осаждавшие и завоевавшие Константинополь в 1453 г., поэтому логичнее было попытаться её обойти.

Так и поступил князь Олег, прибегнув к невиданной хитрости, о которой с восторгом рассказывает Нестор: «И повелел Олег своим воинам сделать колёса и поставить на них корабли. И с попутным ветром подняли они паруса и пошли со стороны поля по [суше] к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали через послов Олегу: “Не губи города, дадим тебе дани, какой захочешь!”».

Могли ли корабли под парусами двигаться по суше, да ещё и по бездорожью? Любой мало-мальски образованный инженер даст отрицательный ответ. Но в приведённом тексте содержится свой смысл. На Руси издавна перевозили на катках лёгкие суда через водоразделы между большими и малыми реками. Даже на главном водном пути «из варяг во греки» было немало «волоков», т.е. участков суши, на которых суда приходилось тащить на катках или просто на руках. Новгородская первая летопись младшего извода, сохранившая более древний летописный текст, нежели «Повесть временных лет», буднично сообщает, что сначала Олег повелел вытащить суда на берег — не иначе для того, чтобы волоком перетянуть их в обход цепи. Но дальше новгородский книжник, как и Нестор, пересказывает поэтическую фольклорную легенду о чудесным образом двигавшихся кораблях — по земле, под парусами.

Кстати, быть может, из русской летописи позаимствовал образ ладей на колёсах под парусами датский хронист ХIII в. Саксон Грамматик применительно к полулегендарному, как и Олег, герою Рагнару Лодброку.

Хитроумный обходной манёвр вынудил Византию к мирным переговорам. Напуганные греки приняли предложенные киевским государем условия мира: «И приказал Олег, — эпически повествует Нестор, — дать дани на 2000 кораблей. И согласились на это греки, и стали греки просить мира, чтобы [Олег] не воевал Греческой земли. Олег же, немного отойдя от столицы, начал переговоры о мире с греческими царями Леоном и Александром (императором Львом и его братом-соправителем Александром — Авт.). И приказал Олег дать воинам своим на 2000 кораблей по 12 гривен на уключину (руль, кормило; следовательно, речь шла об уплате греками 12 гривен на каждую ладью — Авт.), а затем дать дань для русских городов: прежде всего, для Киева, затем для Чернигова, для Переяслава, для Полоцка, для Ростова, для Любеча и для прочих городов».

В том же 907 г. у стен Константинополя (возможно, в лагере Олега) было подписано русско-византийское соглашение, по счастливой случайности сохранённое летописью. Византия обязывалась выплачивать Руси ежегодную дань. Как следует из дальнейшего развития событий, русской же стороне, в свою очередь, следовало предоставлять Империи военную помощь. Русы получили право беспошлинной торговли в Царьграде и, вероятно, других городах страны. Во время пребывания в столице Империи русские послы пользовались особым довольствием, а купцы — месячиной (продовольственным содержанием) в течение полугода. Тех и других византийские власти должны были снабжать на обратный путь парусами, якорями, канатами, а также продуктами питания.

Это первое соглашение между Русью и Византией было подтверждено и развито в большом русско-византийском договоре, пересказанном в «Повести временных лет» под 912 г. (учёные считают, что в действительности договор был заключён в 911  г.). Прежнее соглашение было дополнено рядом новых статей. Так, в нём устанавливался порядок улаживания различных конфликтов между греками и русами, обмена пленными и их выкупа, охраны имущества русов в Византии и наследования их добра в случае смерти и пр. По свидетельству Константина Багрянородного (середина Х в.), в дни подписания договора 911 г. отряд из 70 русов участвовал в походе византийского войска против арабов на Крите, — а это событие свидетельствует, что в соглашении 907 г. имелась статья о русской военной помощи.

Повествование о победоносном походе Руси на Византию в 907 г. Нестор заключает словами: «И вернулся Олег в Киев, неся золото и паволоки (драгоценные ткани — Авт.), и плоды, и вино, и всякое узорочье (дорогие вещи, украшения — Авт.). И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещёнными». Летописцу-христианину пришлось, пусть с некоторой долей пренебрежения к язычникам, признать, что в народном представлении Олег был колдуном, волшебником, поскольку эпитет «вещий» был синонимом слов «волхв» и «кудесник».

Византийские историки, не любившие писать о неудачах своих императоров, замолчали поход Руси на Константинополь в 907 г. Поэтому чуть ли не до настоящего времени некоторые учёные сомневаются в достоверности рассказа «Повести временных лет» об этой грандиозной экспедиции Олега. Кое-кто додумался до того, что, мол, летописец «отнял» поход на Царьград у Аскольда и «отдал» его Олегу!

Решающее доказательство в пользу реальности похода 907 г. не так давно привёл историк-византинист академик Г.Г.Литаврин: русско-византийский договор 911 г. «предоставил Древней Руси чрезвычайные, неизвестные в Х в. дипломатической практике отношений Империи с другими странами привилегии». Эти привилегии могли быть даны только под жёстким давлением победившей Руси.

Казалось бы, триумф Олега, «повесившего щит свой на вратах [Царьграда] в знак победы», как пишет Нестор, должен был вызвать к нему повышенное внимание летописцев. Естественно было бы ожидать помещения в «Повести временных лет» подробного жизнеописания Олега последующих лет. Однако этого не случилось. Напротив, после пересказа текста русско-византийского договора 911 г. Нестор и другие древнерусские книжники вдруг утрачивают интерес к особе князя. «Поразительна неосведомлённость русских людей о судьбе Олега сразу после обогатившего его похода. “Великий князь русский”, как было написано в договоре 911 г., исчезает не только из столицы Руси, но и вообще с русского горизонта».

До сих пор историки не могут дать однозначный ответ на вопрос: что случилось с Олегом после его триумфального возвращения из царьградского похода. Новгородский летописец кратко сообщает, что он нашёл смерть, когда «ходил за море», не упомянув, впрочем, за какое именно. Учитывая главное направление политических устремлений Руси того времени, можно предположить — за Чёрное, т.е. что речь идёт о новом походе на Византийскую империю.

В пользу этого, остающегося гипотетическим, предположения свидетельствует любопытный хазарский документ конца Х в. (подлинность которого всё же вызывает сомнения) о втором нападении Олега на Константинополь. Будто бы киевского князя Хельгу-Олега вынудили к этому походу хазары, одержавшие над ним победу. Но поход закончился неудачей: в морском бою византийцы сожгли русские корабли «греческим огнём» (зажигательная смесь, под давлением выбрасывавшаяся из специальных медных труб; возможно, использовалась нефть в смеси с серой. — Авт.), а князь бежал в Персию, где и погиб.

Выглядит невероятным, скажет читатель? А между тем в Новгородской первой летописи младшего извода, источнике чрезвычайно авторитетном, под 920 г. рассказывается о нападении русов на Византию под водительством Игоря. По приказу императора Романа полководец Феофан «огненным устройством сжёг русские корабли». В отличие от Нестора новгородский летописец вообще считал киевским князем с самого начала (с 882 г.) Игоря, а Олега называл его воеводой.

Получается, поход 907 г. также совершил Игорь! А ведь в 920 г., если верить Новгородской летописи, Олег был ещё жив. Впрочем, известие о походе Руси на Царьград в 920 г. не подтверждается никакими другими источниками, поэтому о доверии этому сообщению говорить не приходится.

Можно допустить, что Олег ходил на побережье Каспийского моря, о чём как раз и свидетельствует хазарский документ. Знаменитый в средневековом мире арабский географ и историк первой половины Х в. Ал-Масуди сообщает, что в то время какие-то русы на 500 судах, поднявшись по Дону, волоком перебрались на Волгу, спустились по ней и поплыли на юг вдоль западного побережья Каспийского моря.

В этих русах естественнее всего видеть выходцев из Тмуторокани, располагавшейся в низовьях Дона.

Между тем, хазарский документ извещает, что Хельгу-Олег накануне похода на Каспий овладел Тмутороканью. Арабские источники, в свою очередь, утверждают, что в каспийском походе русы были почти все перебиты врагами (персами?). Возможно, сложил голову за Каспийским морем и князь Олег.

Но всего этого не знали древнерусские летописцы. Новгородская летопись, в данном случае отразившая запись Древнейшего свода 1037—1039 гг., кратко повествует, что победив греков (поход 907 г. отнесён новгородским книжником к 922  г.), «пошёл Олег к Новгороду, а оттуда в Ладогу.

Другие же сказывают, что пошёл он за море и клюнула его змея, и оттого он умер; есть могила его в Ладоге». Отсюда можно сделать вывод, что даже летописец времён Ярослава Мудрого не знал ни подробностей смерти Олега, ни места его гибели. Не знал этого и Нестор, поместивший, тем не менее, в своём сочинении поэтическую легенду о кончине князя.

Эта легенда приведена в «Повести временных лет» после пересказа договора Руси с Византией 911  г.: «И жил Олег, княжа в Киеве, мир имея со всеми странами. И пришла осень, и помянул Олег коня своего, которого когда-то поставил кормить, решив никогда на него не садиться. Ибо когда-то спрашивал он волхвов и кудесников: “Отчего я умру?” И сказал ему один кудесник: “Княже! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь, — от него тебе умереть!” Запали слова эти в душу Олега, и сказал он: “Никогда не сяду на него и не увижу его больше”. И повелел кормить его и не водить к нему, и прожил несколько лет, не видя его, пока не пошёл на греков. А когда вернулся в Киев, и прошло четыре года, на пятый помянул он своего коня, от которого когда-то волхвы предсказали ему смерть. И призвал он старейшину конюхов, и сказал: “Где конь мой, которого я приказал кормить и беречь?” Тот же ответил: “Умер”. Олег же посмеялся и укорил того кудесника, сказав: “Не правду говорят волхвы, но всё то ложь: конь умер, а я жив!” И приказал оседлать себе коня: “Да увижу кости его”. И приехал на то место, где лежали его [коня] голые кости и череп голый, слез с коня, посмеялся и сказал: “От этого ли черепа смерть мне принять?!” И ступил он ногой на череп, и выползла из черепа змея и ужалила его в ногу. И от этого разболелся он и умер... И было всех лет княжения его тридцать и три».

Не стоит на этом основании вычислять годы правления Олега в Киеве. Ведь цифра 33 принадлежит к излюбленным, «магическим» числам фольклора. Сам Нестор указывает иную длительность его княжения в стольном граде Руси: с 882 по 912 г., т.е. тридцать лет. Согласно только что приведённой легенде, князь скончался на пятый год после похода на греков, т. е. в 912 г. Но как же тогда быть с датой смерти Олега в Новгородской первой летописи младшего извода — 922 г.?

Полагаю, что не следует придавать чрезмерного значения тем годам, которые проставлены в летописи Нестором или его предшественником, составителем Начального свода 1095 г. (повлиявшего и на Новгородскую первую летопись младшего извода), или даже в Печерском своде 1073 г. Ограничимся выводом, что Олег княжил в Киеве довольно продолжительное время — 30—40 лет, и что в годы его правления Древнерусское государство и общество социально-экономически и политически стремительно развивались, крепли, превращаясь в серьёзную силу, с которой следовало считаться.

Попавшая в летопись народная как будто легенда о смерти Олега не так проста, какой на первый взгляд представляется. В фольклоре разных народов мотив сбывающегося, несмотря на все предосторожности, предсказания о смерти человека от его коня, весьма распространён. Очень, например, напоминает легенду о гибели Олега сербское предание о кончине султана, виной которой был его конь.

Можно согласиться с мнением, что сюжетная канва легенды о смерти Олега восходит к древней исландской саге об Орваре-Одде.

Как и Олегу, герою этой саги, норвежскому витязю Орвару-Одду, вещунья напророчила гибель от укуса змеи, которая обоснуется в черепе его любимого коня Факси. В гневе герой умерщвляет его своими руками, восставая против неумолимого рока... Минуло много времени (сказочная сага отпустила Одду целых триста лет жизни), и герой на склоне лет отправился посетить родину. Он был уверен, что зловещее пророчество не сбудется — конь давно мёртв, и кости его истлели. Вдруг Орвар-Одд споткнулся о какой-то древний череп и с раздражением ударил по нему копьём. Оказалось — по черепу коня Факси! И... выползшая из него змея смертельно ужалила Одда.

В саге об Орваре-Одде герой собственноручно убивает своего коня, следовательно, тот мстит своёму неверному хозяину. Но в рассказе-легенде о смерти Олега мотива мести нет. Зато в одной из поздних версий легенды (из остающейся в рукописи летописи ХVII в.) Олег, как и Орвар-Одд, расправляется со своим конём: «И повелел [Олег] отрокам своим, пусть отведут его далече в поле и отсекут голову его, а самого повергнут зверям земным и птицам небесным». Нужны ли другие доказательства зависимости летописной легенды о смерти Олега от древней исландской саги?

Однако вряд ли сюжет северной саги был просто позаимствован Нестором, когда пришло время повествовать о кончине Олега. Вероятно, князь действительно умер от укуса змеи — так, как повествуется в Древнейшем своде 1037—1039 гг. Эта версия перешла в более близкую к нему генетически Новгородскую первую летопись младшего извода. А уже позднее была сочинена красивая легенда, основывающаяся на той же сюжетной канве, что и сага об Орваре-Одде, но расцвеченная реалиями древнерусской жизни.

Но как же народная фантазия могла допустить, чтобы вещий, хитроумный, почти волшебник Олег погиб от укуса змеи? В этом нет ничего противоречивого. Ведь в легенде об его кончине кудесник олицетворяет высшую непреклонную силу, способную сломить даже сверхъестественную силу богатыря. Недаром о вещем полоцком князе Всеславе, которого, по словам летописи, «мать родила с помощью волхвования», автор «Слова о полку Игореве» воскликнул, сославшись на «соловья старого времени» песнопевца Бояна: «Ни хитрому, ни умелому, ни птице умелой Суда Божьего не миновать».

Легенда о смерти Олега была широко известна на Руси, причудливо отразившись даже в былинах — прекрасных памятниках восточнославянского эпоса. Это удивляло многих, поскольку в них практически нет сюжетов и персонажей, известных нам из летописей. Тщетно искать в былинах упоминаний об Аскольде с Диром или об Игоре с Ольгой, или даже о героическом Святославе, столь благодарном для создателей эпоса герое. Но Олег, Вещий Олег в былинах присутствует, правда, почти в неузнаваемом виде. Думаю, что иначе не могло и быть. Отражение исторической действительности в этих произведениях отличается фантастичностью, изобилует гиперболами, обнаруживает ирреальность персонажей. Вместе с тем, былины доносят до нас народную оценку тех или иных исторических личностей и событий.

Близка фольклорной легенде о смерти Олега от укуса змеи, на наш взгляд, новгородская былина «Смерть Василия Буслаева». Её герой не внял зловещему предсказанию, попытался сразиться с судьбой, перепрыгнув через гигантский камень и сложил буйну голову. В другой былине — о Садко, Вольге (т. е. Олеге) и Микуле — схожая смерть в борьбе с роком настигает самого Олега. Характерно, что здесь он приобретает отчество «Всеславьевич»: кудесник Олег в народном представлении был сыном другого «вещего» князя — Всеслава Полоцкого, жившего полутора столетиями позже нашего героя.

Кончина Олега открыла путь к киевскому княжескому столу Игорю, дожидавшемуся своего часа, если верить Нестору, целых тридцать лет. После смерти его жестокого предшественника ему пришлось столкнуться с усилившимся сопротивлением верхушки племенных объединений политике государственной централизации, столь успешно проводившейся Олегом. Смерть Игоря от руки древлян, которых он тщетно пытался покорить, ознаменовала новый период ожесточённой борьбы княжеской власти с племенной знатью. Очередного пика эта борьба достигнет в начале княжения преемницы и вдовы Игоря Ольги.

Примечания

¹ Татищев В.Н. История Российская. Т.2. М.;Л., 1963. С.208.

² Повесть временных лет. Подг. текста, перев., статьи и комм. Д.С.Лихачёва. 2-е изд. СПб., 1999. С.150. Далее текст Повести цитируется в переводе на современный русский язык по этому изданию.

³ Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С.453.

⁴ Рыбаков Б.А. Новая концепция предыстории Киевской Руси // журн. «История СССР». 1981. №2. С.48.

⁵ Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С.227.

Н.Ф. КОТЛЯР,
доктор исторических наук,
профессор,
член-корреспондент НАН Украины (Киев)