ИСПЫТАНИЕ ЗОЛОТОМ

Сибирь и американский Запад в произведениях
Д.Н. Мамина-Сибиряка и Ф. Брет Гарта

Статья 5-я из цикла «Чем Россия отличается от США?»

Этих двух авторов сравнивали ещё при их жизни. Литературный критик А.Скабичевский писал об «ошеломляющем впечатлении» от романа Д.Н.Мамина­Сибиряка «Золото», где «изображаются быт и нравы уральских золотоискателей в таких мрачных красках, перед которыми должны побледнеть все пресловутые рассказы Брет Гарта из калифорнийской жизни»¹. Оба писателя показали «золотую лихорадку»: Брет Гарт — на Дальнем Западе США 1850-х гг., МаминСибиряк — на Урале и в Сибири 1870—1880-х гг. Каждый по собственным впечатлениям представил широкой публике жизнь малоизвестных в ту пору колонизуемых районов — Калифорнии и Зауралья, талантливо передав их специфику, нравы, местный колорит, который постепенно стал стираться по мере включения регионов в общенациональное развитие. В этом смысле произведения двух авторов, несмотря на некоторую сентиментальность и романтичность Брет Гарта в сравнении с реализмом Мамина-­Сибиряка, можно рассматривать как своеобразный источник изучения американского Дальнего Запада и Сибири, сделав при этом необходимые оговорки, каких требует художественный вымысел. У историка же появляется возможность сопоставить историю освоения двух регионов и два общества, изображённые писателями.

Калифорнийские старатели 1850-х гг. — публика пёстрая, все, от учителя до авантюриста и преступника, приехали по собственной воле, надеясь на быстрое обогащение. В автобиографическом рассказе «Как я попал на прииски» герой, молодой учитель, оставшись без работы, решил стать золотоискателем. Проделав пешком сорок миль, он в одночасье превратился во владельца четверти домика и участка. Из разговора на «литературные, научные, философские темы — любые, кроме деловых и чисто практических», он понял, что «двое из компаньонов окончили университет на Юге, третий, молодой, весёлый, раньше был фермером».

Посёлок старателей с выразительным названием Гнилая Лощина в романе «Гэбриель Конрой» состоял из «двух кварталов одноэтажных деревянных домов на главной улице, нескольких десятков хижин, лепившихся по горным откосам». Он уже обзавёлся гостиницей, почтовой станцией, парочкой салунов и одним рестораном без подачи алкогольных напитков.

Мистер Маршалл много лет спустя

Старатели Сибири, как и всё её население, тоже народ разный. Обитатели пореформенного посёлка старателей в «Золоте» — бывшие каторжники и солдаты, их охранявшие. «Кишкин смотрел на оборванную кучку старателей с невольным сожалением: совсем заморился народ. Рвань какая-то, особенно бабы, которые точно сделаны были из тряпиц. У мужиков лица испитые, озлобленные. Непокрытая приисковая голь глядела из каждой прорехи». «Фотьянка залегла двумя сотнями своих почерневших избёнок на низменном левом берегу Балчуговки… издали Фотьянка производила невесёлое впечатление, которое усиливалось вблизи. Старинная постройка сказывалась тем, что дома были расставлены как попало, как строились по лесным дебрям. К реке выдвигался песчаный мысок, и на нём красовался, конечно, кабак».

До отмены крепостного права Балчуговский завод принадлежал государству. «Людей не жалели, и промыслы работали “сильной рукой”. На россыпи высылали тысячи рабочих. Добытое таким даровым трудом золото составляло для казны чистый дивиденд». Жёсткая военная дисциплина не мешала воровству. За кражу золота сотни людей были прогнаны сквозь строй и сосланы в Восточную Сибирь. С отменой крепостного права принудительный труд был заменён вольнонаёмным. Штейгер² Родион Зотов, бывший каторжанин, проработавший на приисках 35 лет, не понимал новой ситуации. «Мысль о том, что теперь нужно будет платить каждому рабочему, просто возмущала его. Помилуйте, такая орава рабочих, и вдруг каждому плати, а что же казне-то останется?» Действительно, прииски сразу стали убыточными, обходясь казне «в пять раз дороже его биржевой стоимости», и государство передало их в частные руки. Но и при новых хозяевах они не приносили дохода, поэтому посёлок бедствовал.

Образ одиночек-старателей — один из мифов об американском Западе. Они были только в первые годы «золотой лихорадки» и в конце 1850-х гг. уступили место корпорациям, поскольку добыча золота и других металлов требовала применения машин и новейших технологий, а значит, и крупных капиталовложений. Когда Гэбриэль Конрой открыл серебряную руду, тут же возникла акционерная компания, и в Гнилой Лощине началось строительство горно-обогатительного комбината. Старатели также создавали компании, порой из двух-трех человек. Компаньон — непременная фигура на промыслах. Один из рассказов Брет Гарта о двух старателях так и называется — «Компаньон Теннесси».

Первооткрыватель месторождения золота в Калифорнии Джеймс Маршалл на месте находки

В России старатели работали артелью, которую Мамин-Сибиряк охарактеризовал как «первичную клеточку … бесшабашной приисковой жизни». Но американская компания и русская артель — качественно разные формы объединения. Артель — разновидность общины. «Без артели русский человек — погибший человек, поэтому артель живет на всех вольных промыслах, в тюрьмах и монастырях. …Старательская артель… решала ту же задачу, какую решают все русские артели, то есть как, при наличности minimum’а благоприятных условий, не только ухитриться просуществовать, но еще выполнить maximum работы».

Если для русской артели главное — выживание в неблагоприятных условиях, а сама потребность в артели — следствие общинного коллективистского сознания, то цель американской компании, союза независимых людей — получить доход. Она существует, пока люди заинтересованы в ней, причём каждый может уйти в любой момент, если чувствует бесперспективность союза. Так распалась компания двух старателей, одному из которых надоело терпеть лишения, и он уехал в Сан-Франциско. («Дядюшка Джим и дядюшка Билли»)

По-разному оформлялись заявки старателей. Гордею Евстратычу Брагину в романе «Дикое счастье», чтобы закрепить за собой золотоносный прииск, пришлось унижаться перед инженером, помощником ревизора, т.к. государство разрешало для частных лиц только добычу россыпного золота, а не жильного. Когда же он, разбогатев, не выдержал унижений и резко ответил инженеру, прииск немедленно перешёл к государству. Русский старатель из-за ограничений вынужден был нарушать закон, а потому зависел от чиновника.

Американец должен был только застолбить за собой участок и подать заявку в заявочный клуб. Единственное обязательное условие — использование рудника, что давало право на владение им. Марк Твен в своей первой книге «Налегке» рассказал о том, как в молодости, будучи старателем во время серебряной лихорадки 1860-х гг. в Неваде, чуть не стал миллионером. Он с приятелем нашёл богатую жилу, но, подав заявку на участок, оба уехали по неотложным делам. Когда же через десять дней вернулись, участок уже передали другим, т.к. на нём не велись работы.

Открытие серебра сразу преобразило Гнилую Лощину. На глазах стали подниматься новые дома, появилась ежедневная газета. На месте скромного пансионата вырос отель «Великий Конрой». Обитатели посёлка даже поговаривали о переименовании его в Среброполис. Так, благодаря «золотой лихорадке», Сан-Франциско превратился к 1870 г. из небольшого посёлка с 812 жителями в самый крупный город на Западе со 150-тысячным населением.

И уральская Фотьянка ожила с открытием золота: складывались артели, росло число постояльцев в домах. Но жизнь бывшего каторжного гнезда мало изменилась. Деньги проедались и пропивались, а когда золотая жила иссякла, посёлок снова погрузился в бедность и голод. «Нерасчётливый промысловый рабочий не умел сберегать на чёрный день, а добытые на приисках гроши пели петухами». Рабочие записывались сразу в несколько разведывательных партий, тут же пропивая полученные деньги. «Никто не думал о том, — пишет Мамин-Сибиряк, — чтобы завести новую одежду или сапоги. Все надежды возлагались на будущее». Подобное расточительное отношение к деньгам, богатству свойственно традиционному обществу с нерыночным сознанием. Американскому же обществу, возникшему в Новое время, присущи протестантские ценности, прежде всего упорный труд и бережливость. В условиях крепостничества и царизма эти качества не могли стать главными для сибирских добытчиков золота.

Старатели Приамурья

Можно найти схожие черты общества старателей Запада и Сибири: пестрота состава, включая авантюристов и уголовников, нувориши, преступность, формы досуга. Оба писателя нарисовали портреты нуворишей. Россияне, достигнув богатства, не умеют им распорядиться, растрачивая впустую. Особенно ярко это видно на судьбе бывшего каторжника, старика Кривушка. Открыв золотую жилу, тот иногда зарабатывал по 300 рублей в день. «Такое богатство погубило беднягу в несколько недель. Он закладывал пачку ассигнаций в голенище и весь день проводил в кабаке. Он был из самых бедных и, напившись, горько сожалел: «“Кабы раньше жилка-то провернулась… Жена заморилась на работе, ребятёнки перемёрли с голодухи… Куды мне теперь богачество?”» Так и умер около кабака, не построив даже избы.

Другой мужик, Тарас Мыльников, разбогатев, преобразился: купил новую одежду, лошадь — «недосягаемую мечту» всей жизни. Но, разрушив старый дом, не успел построить новый, как жила кончилась. И остался беднее прежнего, лишив семью даже крыши над головой. Он тоже сорил деньгами, пропив большую часть в кабаке. В нём «пьяная расточительность… сменялась трезвой скупостью и даже скаредностью», — замечает Мамин-Сибиряк. Такова психология разбогатевшего российского бедняка: или кулак-скопидом, подобно Кишкину, которого все ненавидят, или транжир, не умеющий рассчитать средства даже на шаг вперед, как Мыльников.

В произведениях Мамина-Сибиряка богатство приносит только несчастье. В «Золоте» кляузник Кишкин, открывший золотоносную жилу, был зарезан. Некрасивая работящая Окся, помогавшая отцу найти золото и припрятавшая часть для себя, вышла замуж за видного парня Матюшку. Но тот все её деньги потратил на неудачные поиски нового рудника и повесился в тюрьме, посаженный за убийство Кишкина. Сама же Окся умерла родами. Герой рассказа «Пир горой» Егор Иванович пошел под старость в Сибирь за золотом, чтобы дать богатое приданое своей горячо любимой дочери, да только испортил ей жизнь.

Богатство, как показывает Мамин-Сибиряк, меняет характер человека, а порой приводит к полной деградации личности. Александр Привалов в «Приваловских миллионах» довел до безумия жену и промотал в пьяных оргиях состояние. Но особенно ярко губительное влияние золота видно в романе «Дикое счастье», впервые опубликованном в 1884 г. под названием «Жилка. Из рассказов о золоте», где оно выступает почти как мистический источник зла. Золотая жилка, подаренная перед смертью непутёвым Маркушкой праведной старообрядческой семье Брагиных, чтобы те «отмаливали его грех» — убийство штейгера, разрушает крепкую семью. Богатство изменило Гордея Евстратыча, которым овладел «бес наживы…, не давая покоя ни днём ни ночью», и его мать; развратило сыновей Гордея, доведя его самого до смерти. В конце романа брат Гордея, божий человек Зотушка, утверждавший, что «от золота один грех», освобождается от этого наваждения, отдав последние деньги проходимцу и спасая этим мать и любимую племянницу. Даже саму Маркушкину жилку, с которой начались все несчастья, он истолок в ступе и всыпал в церковную кружку.

Калифорнийский золотоискатель

У Брет Гарта таких сюжетов нет. Для американца богатство — результат упорного труда. Один из героев искал золото по собственной теории и не сомневался в успехе как вознаграждении за настойчивость. («Миллионер из Скороспелки») Конрой, открыв серебро, сразу разбогател, построил дом, хотя богатство и ему не принесло личного счастья: жена вышла за него не по любви, а из-за денег.

Но вот как описал «золотую лихорадку» швейцарец Иоганн Зуттер, герой романа французского писателя Б. Сандрара (в его основу положена реальная история богатейшего землевладельца Калифорнии, известного там под именем Джона Саттера): «Золото проклято, и все те, кто ищет его, прокляты также… Жизнь здесь была адом в продолжение этих последних лет. Друг друга убивали, грабили, резали. Все предавались разбою. Многие посходили с ума или лишили себя жизни. И всё это из-за золота, и золото это превращалось в водку… Они построили на моих землях города, деревни, фермы и поделили между собой мои плантации. …Я разорён. …Золото приносит несчастье»³.

Кстати, именно Саттеру россияне в 1841 г. продали за 30 тыс. долл. свою колонию недалеко от Сан-Франциско — форт Росс, где через несколько лет (в 1848 г.) были обнаружены самые богатые россыпи золота. Все его работники сразу разбежались, ушли старателями в горы Сьерра-Невада; в результате встали мельницы, кожевенные заводы, не собирались хлеб и виноград. С массовым нашествием в регион бродяг и разбойников земли Зуттера были захвачены, плодородные поля, на культивацию которых он потратил годы труда, уничтожены. Один его сын убит, другой покончил с собой, третий уехал в Европу, а Зуттер сошел с ума. Голливуд в 1920-е годы пригласил С.Эйзенштейна сделать фильм по сюжету Сандрара. Но сделка не состоялась из-за революционного пафоса в сценарии советского режиссёра.

Единственные персонажи Мамина-Сибиряка, не растратившие богатства, бережливые и трудолюбивые, — старообрядцы. Они встречаются во многих произведениях, поскольку составляли немаловажный элемент населения Урала и Сибири. Таковы Гуляев и Бахарев в «Приваловских миллионах». Павел Гуляев, родом из архангельских поморов-раскольников, бежавших на Урал, разбогател на открытых в Восточной Сибири в первой четверти ХIХ в. золотых приисках. У себя в доме он собрал сирот раскольников, дал им строгое воспитание. Один из них — Василий Бахарев — стал его правой рукой и также разбогател на золотодобыче. В отличие от остальных старообрядцев, Бахарев хорошо понимал необходимость образования и воспитал старшую дочь Надежду в новом духе.

Американские нувориши — часто предмет насмешек и анекдотов. Немало их рассказал в книге «Налегке» Марк Твен. «В основном это был народ беспечный и добродушный, и общество выиграло от их личного обогащения не меньше, чем они сами», — заметил писатель⁴. Новоиспечённые богачи действительно занимались филантропией, строили театры, университеты, библиотеки. Не без иронии их описывает Брет Гарт. Они носят нелепую дорогую одежду, не умеют себя вести, не в меру и невпопад расточительны, подобно дядюшке Билли («Дядюшка Джим и дядюшка Билли»), порой не могут отказаться от своих прежних привычек, как Элвин Малрэди, герой повести «Миллионер из Скороспелки», не желавший расстаться со своим огородом, позволявшим ему в прежнее время содержать семью.

Промывка руды. Калифорния

Оба писателя показали переменчивость судьбы человека, недолговечность богатства. Когда кончилась серебряная руда, компания разорилась, а люди потеряли деньги. Однако Конрой продолжал работать и смог-таки снова разбогатеть. Посёлок оправился от краха, продолжал расти. У Мамина-Сибиряка конец золотой жилы описан почти как конец жизни, т.к. мало кому удалось поправить своё положение, разве что староверу Бахареву. Нувориши, подобно Мыльникову и Кривушку, исчезли.

Большая часть жителей Фотьянки едва сводила концы с концами. Староста посёлка сокрушался: «Кругом золото, а в серёдке бедность». «И это в такой местности, — сокрушается писатель, — где при правильном хозяйстве могло благоденствовать стотысячное население и десяток … компаний».

С бедности начинали и американские старатели. Гэбриель Конрой первоначально ютился с сестрой в самодельной убогой хижине из сосновых брёвен и с крышей из древесной коры. Ему приходилось самому чинить сестрины платья. Однако это — бедность пионеров, сознательно обрекших себя на временные неудобства и лишения. В любой момент они могли всё бросить и возвратиться в обжитые районы. К тому же бедность старателей не доходила до нищеты. «Иногда мы находили “блёстки”, иногда нет, но почти всегда зарабатывали себе на хлеб», — сообщает герой рассказа Брет Гарта «Как я попал на прииски».

Сходен досуг американских и русских старателей: пьянство, карты, драки, убийство. Главное место отдыха — кабак у русских, салун у американцев — национальные символы двух стран. В кабак, центр Балчуговского прииска («Золото»), несли старатели свои деньги. «Благодетель, — кричали пьяные работники кабатчику Ермошке, — на тебя стараемся! Мимо тебя ложки в рот не пронесёшь… Всё у тебя, как говядина в горшке».

В пуританской Америке пьянство не носило столь повального характера, хотя на «границе» было достаточно распространено. Основатель Гнилой Лощины, намыв золота на тысячу долларов, умер от пьянства. Обычным делом были карты и перестрелки. Игрок — постоянный герой произведений Брет Гарта. Шулеров порой даже выгоняли из посёлков («Изгнанники Покер-Флета»). Салун «Качуча» в Гнилой Лощине хранил в ставнях пулевые отверстия — свидетельство выяснения отношений между посетителями; в другом салуне на круглом бревне был повешен «один из видных граждан Лощины, не сумевший убедительно объяснить, откуда он взял своих мулов».

Сибирский старатель

В произведениях двух писателей немало сцен насилия, свойственного обществу «границы» как Дальнего Запада, так и Сибири, что объясняется слабостью местной власти, когда действует закон сильного; а также составом населения, среди которого преобладали молодые неженатые мужчины, было много авантюристов и уголовников, отсюда повышенная агрессивность.

Распространённой фигурой был бродяга, в Сибири это беглый — ссыльный или каторжник (их называли «лётными», «косачами» в Зауралье, «горбачами» или «горбунами» в Сибири по их котомке за плечами); в Америке — независимый одиночка. В России бродягам посвящено немало песен, в Америке ХХ в. — вестернов. Мамин-Сибиряк хорошо знал жизнь бродяг, они появляются во многих его произведениях.

«Бродяга — это неизбежная принадлежность нашего уральского быта, — пишет он. — Их каждый видал на тракту … Редкий не подаст куска хлеба или копеечки. …Тысячи таких вот косачей бродят по лесу, перебираясь через Урал на родину, — даже страшно делается при одной мысли об этом волчьем существовании. Выбитые из колеи, они, эти бродяги, отрекаются от своего имени, последнего достояния, которое несёт человек с собой даже в могилу. Косач — и все тут… Это полная гражданская смерть, а между тем таких не помнящих родства бродяг тысячи».

«…Лётные, — пишет Мамин-Сибиряк в одноименном рассказе, — самый жалкий и забитый народ, так что в деревнях их не боится никто. Встречаясь на дороге с проезжающими, бродяги еще издали снимают шапки, кланяются и — самое большое — попросят хлеба. … В коренной Сибири бродяг недолюбливают, называют обидным именем варнаков и эксплуатируют всякими способами; в свою очередь бродяги ненавидят желторотых сибиряков и называют их челдонами. …Только крайнее меньшинство лётных, именно лётные разбойники, представляются исключением из общего правила, и к ним применима тяжелая кара закона».

Судьба бродяг печальна: «Опасный побег с каторги, лица гнавшихся по пятам конвойных солдатиков, догнанный солдатской пулей товарищ по побегу, а там дальше следовало страшное блуждание по тайге, где приходилось дней по пяти сидеть без куска хлеба, Страшные таёжные овода заедают человека насмерть…; рвёт его таёжный зверь, но всех их хуже таёжный дикий человек, который охотится за «горбачём», как называют там беглых, с винтовкой в руках…».

Большинство бродяг пропадало без вести, погибая в тайге, оттого так печальны народные песни о них:

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.

Удачливые золотоискатели отмечают свой успех. Калифорния

Беглые — главный источник преступности и насилия в регионе: более половины преступлений совершены ими. Сибирь лидировала в России по преступности, причём на первом месте среди них после бродяжничества было убийство, а не кража, как в европейской России; значительная их часть отличалась зверством и грубостью.

Из произведений двух писателей виден разный характер преступлений: у россиян чаще встречается насилие над личностью, убийство. В рассказе «Лётные» Мамин-Сибиряк пишет «об одном из самых необъяснимых проявлений специально деревенской жестокости, бессмысленной и зверской, как всякое стихийное зло». Крестьянин убил беглого за кражу репки с его огорода. Из того же разряда «зверской жестокости» убийство разбогатевшего Кишкина вместе с женщинами, случайно оказавшимися рядом («Золото»). Писатель показал преступление именно как зверство, когда молчит разум, и всё происходит стихийно.

У американцев среди преступлений чаще воровство, на Западе особенно распространилось конокрадство, характерное, впрочем, и для Сибири, грабеж, мошенничество (аферы с документами, завещаниями); реже преступления против личности, что не раз описывал в своих произведениях Брет Гарт. В России, как известно, в Сибирь на каторгу отправляли даже за мелкие преступления, к примеру, помещица упекла двух сестёр за кражу сахара и мёда, о чём рассказал Мамин-Сибиряк в «Золоте». Крестьянин Матвей из рассказа «Говорок» поплатился за ходачество в интересах деревни, а позднее за бегство из Сибири. Наказание в виде порки крестьяне переносили смиренно, даже безразлично. Суд оказывался лишь формальной процедурой. Единственного в округе вора, Никешу, хватали всякий раз после кражи, не разбираясь, виновен он или нет (очерк «Мoрок»). «В волости с Мoроком происходила всегда одна и та же история: волостные старички для формы устраивали короткий суд и немедленно пороли виноватого. …Никеша не оправдывался, не сопротивлялся, не роптал, а принимал всё, как должное».

Виргигиния-сити — городок старателей, переселенцев, авантюристов

За преступление часто карали и сами крестьяне, не доводя дела до суда. Мамин-Сибиряк описывает крестьянский самосуд как власть толпы, стихию, не признающую разумных доводов. Вспоминаются слова Пушкина о «бунте бессмысленном и беспощадном». Такова история пожара в «Лётных», когда обезумевшие крестьяне обвинили в нём беглых и тут же бросили одного из них в огонь. В очерках приисковой жизни «Золотуха» женщины вершат «свой суд» над гулящей солдаткой: завели в лес, да избили до полусмерти, «волосы спалили, косу отрезали, а на теле живого места не оставили». За виновников несчастья (пожара, эпидемии) крестьяне принимали первых попавшихся на глаза — чиновников, помещиков, евреев, врачей. В отчете III Отделения о пожарах 1839 г. сказано: «Крестьяне, убеждённые в том, что поджигают, кидались на первого, кто подавал сомнение, били и арестовали сельских писарей, приказных голов, становых приставов. Одного бурмистра избили и привязали к лошадиному хвосту. Исправника Карсунского бросили в огонь. В помещичьих имениях происходило то же: один помещик жестоко избит, другой брошен в огонь вместе с управляющим отчиною».

Мамин-Сибиряк не раз упоминает о специфической форме борьбы сибиряков с бродягами — «охоте за горбачами». «В этой проклятущей Сибири, — говорил крестьянин богатого Зауралья, — там, брат, травят горбачей, как зайцев. Эти желторотые сибиряки — сущие псы… А у нас у каждой избы такая полочка к окну пришита, чтобы на ночь бродяжкам хлеб выставлять. …Вот разбойникам да конокрадам спуску не дадим, это уж точно».

На американском Западе тоже происходили жестокие расправы, но помимо них распространилась и другая форма самосуда. Во многих произведениях Брет Гарта встречаются «виджиланты» — члены комитетов бдительности (vigilance committees), ловившие преступников и вершившие правосудие. Слабость власти на «границе» заставила пионеров самим заботиться о себе. В рассказе «Изгнанники из Покер-Флета» жители избавились от нарушителей закона — вора, проституток, картежника, выгнав их из города; в другом рассказе («Компаньон Теннесси») — от мошенника и грабителя, приговорив его к виселице.

Очереди на почте в Сан-Франциско во времена «золотой лихорадки»

Если в Сибири самосуд заменял собою власть, которую боялись и сторонились, то американский самосуд чаще всего действовал при её отсутствии или слабости в условиях «границы», чтобы создать или восстановить закон и порядок. Причем инициатива по поддержанию порядка исходила от самих граждан.

Виджилантизм — продукт американского общества, склонного к самоорганизации, с гражданским сознанием и социальной активностью членов, всегда готовых защищать свои права и свободы, что до сих пор характерно для американцев. Не зря колонизацию Запада называют «походной лабораторией политического опыта».

Однако порой виджиланты вступали в борьбу с государственными органами правосудия, желая их подменить, и тогда они становились разрушительной силой. Это показал Брет Гарт в случае с Конроем, обвинённым в убийстве. Перед судом шерифу пришлось с оружием в руках защищать его от самосуда. В ХХ в. виджилантизм принял консервативный характер, выступая против негров, католиков, евреев, иммигрантов, политических радикалов (ку-клукс-клан, суды Линча на Юге и т.д.).

Разрабатывая тему золотопромышленности, Мамин-Сибиряк не мог не заинтересоваться американским опытом. В наброске к роману «Горное гнездо» писатель заметил: «Урал — русская Калифорния». В его произведениях не раз появляется сравнение золотодобычи в двух странах, часто не в пользу России. Один из героев очерков «Золотуха» указал на различия: «В Америке золотопромышленник, самый мелкий, получает полную цену добытого золота, а ваш старатель довольствуется третью этой цены. Затем климатические условия в Америке совсем другие, там неизмеримо шире развита промышленность, дешевле капиталы, наконец, — предприимчивость янки вошла в пословицу».

Главный управляющий Балчуговскими промыслами инженер Карачунский из романа «Золото», знакомый с зарубежным опытом золотодобычи, в том числе, и американским, с горечью сравнил его с неэффективным уральским производством: «Какие громадные компании основываются, какие страшные капиталы затрачиваются, какие грандиозные работы ведутся и какие баснословные дивиденды получаются в результате такой кипучей деятельности. …Мы как нищие…, — думал вслух Карачунский. — Если бы настоящие работы поставить в одной нашей Балчуговской даче, так не хватило бы пяти тысяч рабочих».

Тобольск. Вторая половина XIX в.

Такое же впечатление сложилось у американца Джорджа Кеннана, путешествовавшего в 1880-е гг. по Сибири, от посещения Нерчинских рудников, где почти все заводы принадлежали «кабинету его величества», т.е. находились в личном владении императора, а серебряную руду добывали каторжники. «Если бы мы ожидали увидеть на Алгачинском руднике здания, паровые машины, краны и толчеи, по которым можно узнать местонахождение американских рудников, то нам пришлось бы испытать большое разочарование. Все хозяйство рудника состояло из порохового склада, погреба с крышей для хранения динамита, пары лачуг и небольшого бревенчатого сарая, служившего также кузницей, мастерской, местом для дробления и сортировки руды и караульной. …Орудия и приспособления, которыми они (каторжники. — Авт.) пользовались, были самого допотопного, примитивного образца, а сам процесс их труда вызвал бы презрительную усмешку на лице рудокопа из Невады». Кеннан был поражен неэффективностью производства и воровством чиновников. «Американцу трудно понять или оправдать столь распространённые во всём Нерчинском горнозаводском округе нерадивость, беспечность и недобросовестность. Рудники наполовину не работают; сотни каторжников лежат в безделии месяц за месяцем в грязных переполненных камерах».

Кстати, другое сильное впечатление Кеннана уже от города Нерчинска — дом богатого горнопромышленника Бутина, похожий на дворец, где американец среди прочей роскоши (гобеленов, витражей, картин фламандских мастеров, огромной оранжереи) увидел в великолепном танцевальном зале самое большое в мире зеркало, купленное хозяином на Парижской выставке 1878 г. Его везли морем чуть ли не через половину земного шара, а затем доставили в Нерчинск на специально построенной барже. «Мне захотелось протереть глаза, чтобы удостовериться, что я не сплю», — воскликнул Кеннан. — Такая роскошь… в снежной забайкальской глуши, в 3000 миль от границ Европы, на неподготовленного путешественника производит ошеломляющее впечатление». Сибирские предприниматели славились не только благотворительностью, но и непомерной расточительностью.

Мамину-Сибиряку было известно творчество Брет Гарта. В очерках «Золотуха» он сообщает, что обнаружил среди книг одного из обитателей приисков томик рассказов американского писателя. Эпизод в «Лётных» — рождение человека — даже напоминает сюжет известного рассказа «Счастье Ревущего Стана». Единственная женщина посёлка, распутная индианка Сэл из племени чероки, умерла родами, оставив ребёнка старателям, среди которых немало преступников. Они нежно ухаживали за младенцем, что благостно отразилось на душах золотоискателей. «Так началось возрождение Ревущего Стана. …Жителям посёлка вдруг открылась красота и ценность этих пустяков, которые они столько лет равнодушно попирали ногами».

У Мамина-Сибиряка гулящая, всеми презираемая Дунька, «женщина, полная греха», сама преображается, став матерью. То же происходит и с беглым Иваном, взявшим на себя заботу о молодой женщине. Он не мог найти себе места в жизни после того, как убил брата. «В нём самом происходило что-то такое необыкновенное, чего он еще никогда не испытывал, — ему и жутко было, и как-то легко, и что-то такое хорошее теплилось у бездомного бродяги на самом дне его души, именно то светлое человеческое чувство, которого не в состоянии вытравить никакая каторга. Вот здесь, почти у него на глазах, родился новый человек, и бродяга смутно сознавал всё величие свершившегося акта природы…». С рождением ребёнка у Ивана «явилась смутная цель, неясная и сбивчивая, но все-таки цель: он, бродяга Иван Несчастной Жизни, нужен вот той же Дуньке, которая пропала бы без него, как подстреленная птица».

Оба рассказа заканчиваются трагически. Во время наводнения погиб маленький Томми-Счастье Ревущего Стана, а беглый Иван безвинно был сожжён разъярёнными крестьянами. Даже судьба этих рассказов сходна. Американская критика встретила сочинение Брет Гарта в штыки, посчитав его «неприличным, антирелигиозным и безнравственным». По тем же соображениям в 1886 г. редакция журнала «Вестник Европы» отвергла рассказ «Лётные», назвав его «порнографическим произведением».

«Золотая лихорадка» в Туве

Сибирь часто сравнивали с Соединенными Штатами, называя «золотым дном» и пророча ей судьбу Калифорнии. Один из героев Мамина-Сибиряка, Стратоник Ароматов, «бредил жизнью настоящего янки»: жил в землянке, питался солониной, только никак не мог привыкнуть жевать табак. «С детской уверенностью сумасшедшего» он надеялся радикально изменить жизнь на промыслах. «А вот когда устгоим все по-амегикански… Вы не смейтесь, domine. У меня в голове иногда действительно немного ум за газум заходит, а все-таки нужно совлечь с себя ветхого человека и жить по-амегикански. По-моему, Госсия и Амегика очень походят дгук на дгуга. Это две молодые цивилизации, пгямая задача котогых выгаботать новые фогмы жизни».

Писатель явно не разделял этого мнения, оттого и представил своего героя картавым чудаком, не понимающим реальной жизни.

Среда пионеров, описанная Брет Гартом, оказалась кратковременным эпизодом в истории Дальнего Запада. Уже через десятилетие в Калифорнии появились признаки цивилизованного общества: церкви, школы, газеты, телеграф, театры. Сами старатели не узнавали прежних мест. «Золотая лихорадка» была лишь первым этапом освоения Калифорнии, расцвет которой связан с успехами в сельском хозяйстве. Период «границы» в штате закончился к 1880-м годам и сохранился только на страницах произведений Ф.Брет Гарта. Калифорния перешла к интенсивному коммерческому хозяйству, за ней последовали и другие штаты Дальнего Запада. В наши дни она превратилась в самый населённый штат Америки, опередив Нью-Йорк.

Ушла в прошлое и каторжная крестьянская Сибирь Мамина-Сибиряка, чтобы в ХХ в. превратиться в советский ГУЛАГ с даровым трудом миллионов заключённых, строивших коммунизм.

Ирина СУПОНИЦКАЯ,
доктор исторических наук
(Институт всеобщей истории РАН)

ПРИМЕЧАНИЯ