Русский помещик и американский плантатор
Статья 3-я из цикла «Чем Россия отличается от США?»

Господский дом в имении Трубецких «Узкое». Современное фото

Посол США в России 1860-х гг. Кассиус Клей, родившийся на Юге, заметил, что у южан больше общего с русскими дворянами из высшего общества, чем с северянами. Десятилетием позднее похожее наблюдение сделал великий князь Алексей Александрович, сын Александра II, первый из Романовых посетивший Соединённые Штаты. 23 января 1872 г. он писал матери из Сент-Луиса: «Я должен сказать, что замечательная разница между американцами севера и юга. Здесь они похожи гораздо больше на европейцев, совершенно другие манеры; сейчас видно, что они старые феодалы и вообще похожи на наше старое дворянство».

То же впечатление сложилось у современного исследователя Э.Уилсона. Порядки дома богатой плантаторской семьи Чеснат из Южной Каролины напомнили ему дом старого князя Болконского из романа Л.Н.Толстого «Война и мир». П.Колчин даже назвал русского помещика «грубым эквивалентом плантатора».

Плантатор и помещик были близки по социальному статусу: оба — владельцы земли и людей, что определяло их лидирующее положение в обществе; вели похожий образ жизни — изолированное имение, окружение слуг и рабов, светские развлечения (охота‚ карты‚ балы‚ вино). Досуг и богатство позволяли заняться самообразованием. Дворяне и плантаторы — наиболее образованная часть своего общества, русская культура создана в основном дворянами. До Гражданской войны именно плантаторы Юга дали стране бoльшую часть американских президентов, начиная с вирджинской династии (Дж.Вашингтон, Т.Джефферсон, Дж.Мэдисон, Дж.Монро); а южанки всегда отличались от северянок лучшим воспитанием, хорошими манерами, элегантностью одежды.

Подмосковная усадьба «Кузьминки». Вид Померанцевой оранжереи и части парка. Ж.Н.Раух. 1841 г.

Помещики и плантаторы социально не однородны и близки по структуре. По переписи 1857 г. в России 77% владельцев крепостных составляли малопоместные дворяне, имевшие до 100 душ; около 20% — среднепоместные (от 101 до 500 душ), богатейших дворян, владельцев более
1 тыс. душ, — 1%. Сходна структура южных рабовладельцев: мелких, имевших до 10 рабов, — 72% всех рабовладельцев, а плантаторов (владельцев 20 рабов, минимума для ведения прибыльного товарного хозяйства) — всего 12%, из них крупных (50 и более рабов) — около 2,5%. Так что герои «Войны и мира» Л.Н.Толстого (Ростовы, Болконские, Безуховы) так же не типичны для российского дворянства, как и герои романа М.Митчелл «Унесённые ветром» (О’Хара, Уилксы) для американских рабовладельцев. Однако именно эта богатая элита определяла лицо и ценности как русского дворянского общества, так и плантационного Юга.

Можно обнаружить немало общего у плантаторов и помещиков в повседневной жизни: большие семьи, приверженность семейному клану, патриархальный уклад с главенством мужа — хозяина имения, своей жены и рабов; присутствие нянь из рабов и крепостных, а для детей постарше — гувернёров. Девочки, как правило, получали домашнее образование (музыка, танцы, иностранные языки, этикет). Мальчикам старались дать высшее образование. Эталоном воспитания и образования для обоих обществ служила Европа. Оттуда брали гувернёров, туда посылали детей из богатых семей для завершения образования.

Дом плантатора в Северной Каролине

И у дворян и у плантаторов в почёте было военное образование: в России — кадетские корпуса, училища; на Юге — военные колледжи, академии. Долгое время военное образование в России считалось предпочтительнее университетского, ибо сулило быстрое продвижение по службе. Многие русские писатели были офицерами (М.Лермонтов, А.Бестужев-Марлинский, Д.Давыдов). Южане традиционно поставляли стране военных министров, высших офицерских чинов. Большее количество южан участвовало в войнах с Англией (1812 г.)‚ Мексикой (1846—1848 гг.). Джефферсон Дэвис, президент Конфедеративных Штатов Америки, заметил в беседе с английским журналистом У.Расселлом, путешествовавшим в 1861—1862 гг. по США: «Европейцы обычно смеются над увлечением южан военными титулами. Мы — военный народ, и эта черта игнорируется... Мы — единственный народ в мире, где джентльмены идут в военную академию, даже не намереваясь потом стать профессиональными военными».

Дом плантатора Дж.Пэйна в Новом Орлеане

Близкий образ жизни помещика и плантатора порождал сходные черты. Владение людьми воспитывало пренебрежение к труду — уделу крепостных и рабов. Досуг располагал к праздности и лени, чему немало способствовал климат: на Юге — нестерпимый зной, в России — долгий период холода, одинаково отбивающие всякое желание активной деятельности. Не случайно поэтому за Югом закрепилось определение «ленивый», а праздность помещиков стала общим местом в русской литературе.

Владение людьми поощряло своеволие, высокомерие, произвол. «Все отношения между хозяином и рабом‚ — заметил Т.Джефферсон‚ — представляют собой постоянное проявление самых бурных страстей, самого упорного деспотизма с одной стороны, и унизительного повиновения — с другой»¹. Спустя полвека богатая плантаторша из Джорджии Г.Томас‚ владелица около сотни рабов, писала в дневнике: «Я придерживаюсь мнения, что институт рабства портит белого человека больше, чем негра, и оказывает очень вредное влияние на наших детей». Таково же мнение Пушкина: «В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное: ребёнок окружён одними холопями, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести»².

Ферма немецких переселенцев в Техасе. Первая половина XIX в.

Плантаторы и помещики порой имели целые гаремы из крепостных и рабов. «Бог простит нас, но наша система чудовищна, несправедлива и беззаконна, — писала южанка М.Чеснат. — Подобно патриархам в старину, все наши мужчины живут в одном доме со своими женами и наложницами; мулаты, которых можно увидеть в каждой семье, похожи на белых детей. Любая леди готова рассказать вам, кто отец всех детей-мулатов в каждом доме, но ничего не скажет о собственном». Такую жизнь вёл губернатор Южной Каролины Дж.Хэммонд, женившийся по расчёту на дочери богатого плантатора. Он имел восьмерых детей, многочисленные любовные связи, содержал двух любовниц-рабынь‚ живших вместе с детьми в его доме.

Похожую картину нарисовала писательница Е.Н.Водовозова: «Эпоха крепостничества перед освобождением крестьян была временем, когда страсти, разнузданные продолжительным произволом, у весьма многих помещиков выражались отчаянным развратом, когда в помещичьих домах содержались целые гаремы крепостных девок, когда пиры сопровождались невообразимым разгулом, пьянством, драками, грубою бранью, когда из конюшен раздавались отчаянные крики засекаемых крестьян»³.

Далее... И плантатору и помещику свойствен культ чести, характерный для иерархических и кастовых социальных систем, каковыми были Россия и американский Юг. Исследователи связывают культ чести с рабством. Честь хозяина усиливается его властью над рабом. Взгляд на раба как на деградирующую личность, у которой отсутствуют честь и совесть, стимулировал развитие этих качеств у хозяев. Следуя за Платоном, социолог О.Петтерсон назвал американский Юг «наиболее тщательно разработанной... тимократией Нового времени». Платон в «Государстве» определил тимократию (от греч. — честь) как общество с честью в качестве доминирующей ценности.

Честь была основой поведения рабовладельцев и дворян, определяла их этические нормы и ценилась порой даже выше богатства и жизни. Главнокомандующий армией Конфедерации Южных штатов генерал Роберт Ли воскликнул: «Честь и слава — это всё, к чему должны стремиться мужчины». О том же писал Пушкин: «Чему учится дворянство? Независимости, храбрости, благородству (чести вообще)»⁴. Он сам был человеком чести, которая оказалась для него дороже собственной жизни. «Будучи единственным судьёй и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения...» — писал Пушкин 21 ноября 1836 г. А.Х.Бенкендорфу по поводу предстоящей дуэли с Дантесом⁵.

Дуэль как защита чести и достоинства была равно распространена среди дворян и рабовладельцев, хотя в обеих странах запрещалась законом. Она особенно характерна для обществ с ещё не сложившейся системой права, каковыми являлись Россия и американский Юг, где все спорные вопросы предпочитали решать с помощью силы. Президент Э.Джексон, родом с Юга, был отчаянный дуэлянт и только за 1828 г. участвовал почти в 100 дуэлях и конфликтах. На кладбищах Юга осталось много могил с надписью: «Пал на поле чести». Поручик М.Ю.Лермонтов так объяснял своему начальнику, командиру лейб-гвардии гусарского полка Н.Ф.Плаутину мотивы дуэли с атташе французского посольства Э. де Барантом: «На колкий его ответ я возразил такою же колкостию, на что он сказал, что если б находился в своём отечестве, то знал бы, как кончить дело; тогда я отвечал, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно»⁶.

Среди других элементов рыцарского культа, равно свойственных дворянам и рабовладельцам, были владение оружием, верховая езда, рыцарский этикет. Галантности поведения, покровительству женщине приучали с детства. Южане и все американцы, как и россияне, миновали в своей истории рыцарский период, возможно, поэтому особенно увлекались романами В.Скотта, даже подражали рыцарству. Перед Гражданской войной на Юге была популярна песня с припевом «Рыцарский, рыцарский мы народ».

В жизни богатой дворянки и южанки тоже немало общего: домашнее образование, воспитание для последующей роли хозяйки большого дома, даже выход в свет: первый бал россиянки и дебют (debute party) южанки, за которыми, как правило, следовало замужество. Место и роль женщины в патриархальной семье довольно похожи: жена — собственность мужа, хозяина дома, а потому чаще всего бесправна.

Общие черты помещиков и плантаторов объяснимы, в первую очередь, одним историческим временем, в котором они существовали; близким образом жизни. Однако они относились к разным социальным типам, и это делает их сходство лишь внешним.

Главное отличие плантатора от помещика в том, что он — бизнесмен, а не барин. Его деятельность основывалась на экономической рациональности, которую диктовало рыночное хозяйство. Поэтому он, как правило, не отлучался из имения, сам вёл хозяйство, ибо его эффективность напрямую зависела от управления. Лишь крупные плантаторы нанимали управляющих, оставляя за собой общий контроль над всем хозяйством.

Американские рабовладельцы вовсе не были рутинёрами и противниками технического прогресса, они быстро использовали нововведения, приносившие доход. Стремительно распространилась по Югу хлопкоочистительная машина И.Уитни, которая позволила перейти к массовому хлопководству и продлила жизнь плантационной рабовладельческой системы. Столь же быстро утвердился в производстве сахара паровой двигатель. Сахарные плантации были не только сельскохозяйственными, но и промышленными предприятиями, т.к. занимались переработкой сахарного тростника на небольших заводах. К 1860 г. две трети их владельцев использовали паровые двигатели. Стремясь к эффективности хозяйства, плантаторы применяли сельскохозяйственную технику, которую покупали на Севере, удобрения, следили за новшествами в агрономии, выписывая журналы. П.Камерон из Северной Каролины, владелец 900 рабов и четырёх плантаций общей площадью около 30 тыс. акров, ввёл севооборот, глубинную вспашку, использовал удобрения. Только в 1850-е гг. он увеличил капиталовложения в механизацию в шесть раз. В его имении находились кузнечные цеха, мельницы, винокуренные заводы. Это был целый комплекс, снабжавший хозяйство всем необходимым. И Камерон был не одинок. До 20% промышленников Юга — плантаторы. Штаты Юга, конечно, отставали в экономическом развитии, но только в сравнении с быстро развивавшимся Севером, отнюдь не с Россией.

Помещичьи хозяйства до отмены крепостного права оставались в основном нетоварными. Имения богатейшего дворянского рода Юсуповых‚ насчитывавшие свыше 17 тыс. душ крепостных мужского пола и 222 тыс. десятин земли в 15 губерниях‚ до 1820-х гг. носили исключительно потребительский характер. Рост бюджета в следующее десятилетие объяснялся не ростом сельскохозяйственного производства, а кредитными операциями — закладом крестьянских душ (в 1830 г. заложена почти половина их). При натуральном хозяйстве отсутствует стимул для нововведений, технического прогресса. Большинство крупных землевладельцев не занималось хозяйством, живя в Москве или в Петербурге и поручив все дела управляющим.

Имения управлялись бюрократически, как само российское государство. Главные канцелярии‚ ведавшие всеми делами‚ обычно находились в Москве и Петербурге. Порой во главе их‚ как у графов Воронцовых‚ стояли бывшие государственные чиновники. Управленческий аппарат был большим. У Воронцовых на его содержание уходило в 1801—1810 гг. 10—11% оброка. В центре мало знали о реальном положении дел на местах. Все вопросы согласовывались с барином‚ который порой бывал за границей, — ситуация, невозможная при рыночном хозяйстве, когда необходимы быстрые решения. Н.Б.Юсупов и его сын не позволяли управляющим вотчинами самостоятельно определять цены на хлеб, каждый раз нужно было просить разрешение у московской канцелярии. Поэтому не раз из-за длительной переписки сделка срывалась и покупатель находил другого продавца. Негибкая система управления способствовала воровству‚ произволу управляющих.

Юг отличался высокой концентрацией богатства, но только в сравнении с Севером, а не с Россией. Крупным плантатором на Юге считался владелец пятидесяти рабов, в России крупные помещики — владельцы 500 и более крестьян. Первым принадлежала четверть всех рабов‚ вторым — 44% всех крепостных. Помещики с числом крепостных до 100 душ даже не имели права голоса на выборах в дворянских собраниях. Дворянская элита, подобно Шереметевым, Юсуповым, Воронцовым, владела тысячами крепостных. На Юге перед Гражданской войной самым крупным рабовладельцем был полковник Дж.Уорд из Южной Каролины, которому принадлежало 1130 рабов.

Мелкие рабовладельцы (до 10 рабов) также существенно отличались от мелкопоместных дворян. Они были фермерами и часто вместе с рабами трудились в поле, продавая излишки продукции на рынке. Как правило, их обучали грамоте, т.к. росли они в протестантской среде, почитавшей образование. Но главным были для них деньги, ситуация на рынке. В дневнике фермера Юга середины XIX в., помимо сообщений о погоде, записей о болезнях, непременно содержатся сведения о ценах, размерах проданной продукции. Таков, например, журнал, а точнее бухгалтерская книга, мелкого рабовладельца Дэвида Хэрриса из Южной Каролины, который вёл записи в течение пятнадцати лет. Основные заботы Хэрриса — урожай, торговля, деньги. Продав в 1858 г. раба за 1050 долл., он записал: «Я думаю, что деньги гораздо ценнее рабов». Хэррис не работал в поле, управляя хозяйством, обеспечивавшим его большую семью, включавшую и рабов, всем необходимым.

Главнокомандующий армии Конфедерации Южных штатов Роберт Ли

Плантатор, имевший до 50 рабов, сам управлял имением и образом жизни мало отличался от зажиточного фермера Новой Англии. Такие рабовладельцы часто соединяли землевладение с другой профессией — купца, адвоката, политика, священника и оказывали заметное влияние на политику штата и всего региона. Из этого слоя вышли президент Э.Джексон, один из политических лидеров Юга Дж.Кэлхун.

Российские мелкопоместные дворяне обычно жили в своих имениях или состояли на государственной службе в городах, если имение не обеспечивало их доходом. Они сами вели хозяйство, приближаясь по образу жизни к крестьянам. Быт мелкопоместных дворян превосходно описан в русской литературе и мемуарах⁷. Часто они были малообразованы, консервативны, редко выезжали из имения. Так, С.Т.Аксаков сообщает, что его дед и бабушка, их дочери едва умели писать. На женитьбу единственного сына отец прислал небольшие деньги, поскольку хозяйство было натуральным; зато много продовольствия и крепостных слуг. Ситуация мало изменилась и через полстолетия. Е.Н.Водовозова вспоминает о 1840—50-х гг., как её мать, постоянно занимаясь хозяйством (рано вставала, весь день контролировала все работы, что не характерно для мелкопоместного дворянства), еле сводила концы с концами и высылала детям деньги лишь на мелкие расходы. Публицист А.И.Кошелёв, будучи предводителем уездного дворянства, с удивлением обнаружил, что многие мелкопоместные дворяне не могли даже расписаться из-за неграмотности⁸.

Южных плантаторов обычно представляли аристократами, джентльменами. Однако в действительности лишь небольшая их часть — потомки аристократов (английских кавалеров, французских гугенотов, испанских донов), чьи ценности порой были выше денежных интересов. Основная же масса плантаторов — выходцы из средних слоёв: торговцев, ремесленников, крестьян. Южанин Д.Хандли, автор одного из первых социологических исследований своего региона, разделил их на два типа: «хлопковых снобов-нуворишей», кичившихся богатством и подражавших аристократам, и «южных янки», занятых только обогащением, ничем не отличавшихся от своих собратьев на Севере.

Так проводили досуг русские помещики. В.И.Штернберг. 1839 г.

Наиболее распространённый тип плантатора — пионер, осваивавший целину, собственными силами достигший богатства и сам управлявший имением. Таков путь Эбенезера Петтигру — одного из самых богатых плантаторов Северной Каролины в 1840-е гг. Его дед приехал из Шотландии, отец‚ епископальный священник‚ в 1780-х гг. купил две плантации в восточной части штата, перешедшие к сыну. Петтигру начинал как бедный «фермер болот», хорошо познав «труд и отсутствие удобств». Ему пришлось осушать болота (конечно, руками рабов), заниматься агрономией. Только второе поколение плантаторов, дети пионеров могли позволить себе светские развлечения и комфортную жизнь. «Аристократизм» плантаторов определялся не знатностью происхождения — Юг, как и всё американское общество, возникший в Новое время, не знал сословности и родовитости, — а размерами собственности, давностью поселения в Америке. Вирджинские аристократы происходили не от английских кавалеров, но от местной знати — купцов, сформировавшейся в начале ХVIII в. Поэтому с колониальных времен им был свойствен скорее меркантильный, чем рыцарский дух. «Аристократизм» южан стимулировался образом жизни крупных землевладельцев, близким западноевропейской знати; кастовостью рабовладельческого общества, расовым характером рабства.

Аристократизм русских дворян также весьма условен, ибо дворянство России не представляло собой закрытой корпоративной группы, как европейское дворянство. Оно всегда зависело от самодержавия, которое постоянно разбавляло потомственное дворянство выходцами из других сословий. Один из ярких примеров — история возвышения церковного певчего А.Г.Разумовского, сына казака, ставшего фаворитом императрицы Елизаветы Петровны. А.С.Пушкин, гордившийся своим «шестисотлетним дворянством», заметил: «Потомственность высшего дворянства есть гарантия его независимости»⁹. Вот этой независимости и опасался царизм. По Табели о рангах 1722 г., введённой Петром I, достижение восьмого чина превращало человека в наследственного дворянина.

Помещик в деревне. А.Н.Бенуа. 1909 г.

Разное содержание нёс в себе культ чести у американца и русского. Для дворянина честь означала принадлежность к привилегированному сословию, древнему роду. Обострённое чувство собственного достоинства и благородства воспитывалось у знатных людей с детства. Даже изрядно обеднев в ХIХ в., потомственное дворянство продолжало кичиться своей родовитостью. Дворянская честь порой оборачивалась «спесью». «Какая дворянская честь, если нечего есть?» — говаривала мать Водовозовой соседям, владельцам мелких поместий.

Честь южанина — принадлежность не к феодальному сословию или знатному роду, но к особой касте — белому населению. Расовый характер рабства сделал привилегированным слоём всех белых региона, даже бедных, которые отказывались поэтому выполнять работу, предназначенную для чёрных.

Однако не стоит преувеличивать значение культа чести у южан. Честь и достоинство в качестве кастовой этики порой действительно оказывались сильнее денег в поведении южанина, но всё-таки не затмевали характерного для всех американцев стремления к материальному преуспеванию. К тому же на Юге было известно и другое понятие чести, свойственное северянину, — честь как респектабельность бизнесмена, заботящегося о своей деловой репутации, что сближало южанина с предпринимателем Севера, его ценностями. Таково слово чести богатого плантатора из Миссисипи Т.Дэбни, владельца 500 рабов. Он подписал доверенность другу, который обанкротился в послевоенные годы. И хотя все знакомые советовали пренебречь доверенностью после краха старого режима, Дэбни посчитал делом чести выплатить огромный долг. Честь стоила плантатору всего состояния. Но Дэбни был горд, что не нарушил слова даже такой ценой. «Дети мои, — сказал он, — я не оставлю вам ничего, кроме доброго имени. ...Не позволяйте обесчестить моё имя».

Рабство, подобно крепостному праву, воспитывало презрение к труду, но его влияние оказалось на Юге вторичным, внесённым плантационной системой. Оно не смогло вытравить в южанах протестантской закваски, того «капиталистического духа», словами М.Вебера, рыночно ориентированного сознания, с которым приехали переселенцы из Европы. Американские рабовладельцы не превратились в средневековых феодалов, сохранив сознание Нового времени. Южанам, как и северянам, были свойственны культ труда, личная ответственность, индивидуализм. С детства в семье приучали к бережливости, трудолюбию, самоконтролю для сопротивления вредным привычкам — пьянству, картёжной игре, проституции. Некоторых южан беспокоило влияние рабства, размывавшего протестантские ценности, и они пытались ему противостоять. В 1853 г. один из журналов Юга сообщал о богатом плантаторе из Северной Каролины, у которого три сына работали на поле, а две дочери — по дому. Сусанна Смедис, дочь Т.Дэбни, вспоминала, что мать заставляла детей одеваться без помощи чёрных слуг, как было принято в других семьях; просила не беспокоить их по пустякам: «Они не машины, они такие же, как мы». Учила вести хозяйство: не всегда же вы будете богатыми. «Праздность — грех», — говорила мать. С влиянием рабства боролась и протестантская церковь на Юге. Евангелисты выступали против пьянства, дуэлей, используя моральное увещевание, создавая добровольные ассоциации. В 1826 г. в Чарльстоне возникло общество по борьбе с дуэлями, позднее такие общества распространились по региону.

Портрет Прокофия Демидова Д.Г.Левицкий. 1773 г.

Рабство, хотя и не превратило южанина в представителя традиционного общества, сделало противоречивым сознание. В его голове соединились, а порой боролись две системы ценностей — протестантская (рационализм, культ труда, бережливость) и архаичная рабовладельческая (презрение к труду, кастовость, иерархизм, приверженность семейному клану). Но черты традиционализма, внесённые рабством, не стали преобладающими, они исчезли с Гражданской войной, что превосходно показала М.Митчелл в романе «Унесённые ветром». Все светские, «аристократичные» манеры Скарлетт О’Хара улетучились в новых условиях послевоенного Юга.

Совсем иные качества воспитывала барская среда в России. Русские помещики часто изображались как бездельники, праздности способствовали сословное общество и нетоварное хозяйство.

В стране, не знавшей Реформации, труд часто был проклятьем для крепостных крестьян и позором для их хозяев. Презрительное отношение к работе стало отличительной чертой русского дворянства в сравнении с американскими плантаторами. «Как и все тогдашние помещики, — писала Е.Н.Водовозова, — мелкопоместные дворяне ничего не делали, не занимались никакою работою. Этому мешала барская спесь... Они стыдились выполнять даже самые лёгкие работы в своих комнатах. ...Эти грубые, а часто и совершенно безграмотные люди постоянно повторяли фразы вроде следующих: “Я — столбовой дворянин!”, “Это не позволяет мне моё дворянское достоинство!” ...Мысль, что работа — позор для дворянина, удел только рабов, составляла единственный принцип, который непоколебимо проходил через всю жизнь мелкопоместных и передавался из поколения в поколение»¹⁰.

В дворянских семьях, как рассказал С.Т.Аксаков, существовало даже специфическое наказание для детей. Провинившегося мальчика одевали в крестьянский наряд и отводили в кухню, т.е. переводили в разряд крестьян — людей труда, что было самым страшным наказанием, означавшим отрешение от собственного сословия. Водовозова вспоминала, как однажды в дороге мать отправила напроказившего брата на «телегу с людьми», этого оскорбления он не мог забыть и в зрелые годы.

Среди дворян редко встречались деловые люди, хотя они появились в русской литературе (Костанжогло в «Мёртвых душах» Н.В.Гоголя, Штольц в «Обломове» И.А.Гончарова, Левин в «Анне Карениной» Л.Н.Толстого).

Старый помещик. А.Степанов. Начало 1910-х гг.

В реальной жизни одним из успешных помещиков был поэт А.А.Фет, купивший в 1860 г. имение в Орловской губернии. Он настолько умело взялся за управление, вникая во все вопросы, что сделал своё хозяйство доходным и даже опубликовал в 1860-е гг. цикл статей «Из деревни», где делился своим опытом. (Фет оказался предшественником другого дельного хозяина — А.Н.Энгельгардта, профессора химии, высланного за взгляды в своё имение, которому принадлежат «Письма из деревни» 1870-х  гг., превосходный документ пореформенной крестьянской жизни.) Поэт считал нравственной задачей дворян жить на земле и быть хозяином. В реформе 1861 г. он увидел эмансипацию личности и труда и в своём имении использовал наёмный труд.

Интересно, что демократическая общественность встретила в штыки публицистику Фета. Наиболее жёсткую позицию занял М.Е.Салтыков-Щедрин, в журнале «Современник», обвинивший Фета в эксплуатации крестьян: «Г. Фет... на досуге ...отчасти пишет романсы, отчасти человеконенавистничает; сперва напишет романс, потом почеловеконенавистничает, потом опять напишет романс и опять почеловеконенавистничает». Салтыков-Щедрин полагал, что заниматься сельским хозяйством должен только тот, «кто в это дело может поместить свой собственный труд». Поэт прослыл «крепостником», поскольку русская общественность не признавала даже возможности появления честного помещика-дельца в деревне, управление же хозяйством и вовсе не считалось работой. Неприязнь демократов к хозяйственной деятельности Фета отчасти объясняется весьма непривлекательным портретом крестьянина, нарисованным им в «Письмах»: он не держит слова, не законопослушен, склонен к обману, с чем не раз пришлось столкнуться автору.

Если в России поэт-предприниматель воспринимался как нонсенс, то в Америке никому и в голову не приходило осуждать его за это. Известный писатель южанин Дж.П.Кеннеди, первый представивший в литературе романтический образ старого плантаторского Юга, был не только политическим деятелем (членом конгресса, военно-морским министром), но и плантатором, даже промышленным дельцом.

Бригадный генерал Дж.Х.Морган с женой 1862 г. Убит два года спустя

Однако наиболее распространённым типом помещика был сосед и приятель А.Фета И.С.Тургенев, который сначала подтрунивал над затеей друга стать успешным хозяином, а позднее обращался к нему за советами. И уже в свою очередь Фет посмеивался над русским барином, не занимавшимся хозяйством и проводившим время за границей.

При внимательном взгляде можно обнаружить отличия в воспитании помещиков и плантаторов. Южане, как все американцы, готовили детей для успеха в частной жизни, бизнесе и в общественной деятельности, воспитывали активных граждан. Жена плантатора из Миссисипи Т.Дэбни молилась, чтобы её дети стали «полезными членами общества». Распространение военного образования на Юге вызвано в первую очередь необходимостью личной безопасности в условиях угрозы восстания рабов, поэтому мужчины несли постоянную патрульную службу.

Дворянские отпрыски предназначались в первую очередь для службы государю и государству, а не обществу, хотя ещё Фонвизин в «Недоросле» призывал воспитывать дворян для служения Отечеству, а Радищев — для блага народа. Посланный Екатериной II на обучение в Германию, А.Н.Радищев оказался со своими либеральными взглядами не нужным государству и покончил с собой. Обычно же дворяне просто уходили в отставку, как, к примеру, его современник писатель и учёный А.Т.Болотов.

Радищев, по мнению Н.А.Бердяева, стал «родоначальником русской интеллигенции», открыв период «лишних людей» из дворян, не нашедших себе места в традиционном российском обществе. «Могла ли меня заманить служба при господствовавших тогда политических условиях? — писал о начале 1850-х гг. историк и правовед Б.Н.Чичерин. — Сделаться непосредственным орудием правительства, которое беспощадно угнетало всякую мысль и всякое просвещение и которое я вследствие этого ненавидел от всей души, раболепно ползти по служебной лестнице, угождая начальникам, никогда не высказывая своих убеждений, часто исполняя то, что казалось мне величайшим злом, такова была открывающаяся передо мною служебная перспектива»¹¹.

Семья плантатора Дж.М.Боттса из Вирджинии. Фото 1863 г.

Иная служебная перспектива открывалась перед южанами. Рабовладельцы были не только наиболее образованной и богатой частью общества Юга, но и наиболее активной. Составляя перед Гражданской войной четверть белого населения региона, они преобладали в законодательных органах Южных штатов, играли важную роль и на федеральном уровне. Успех в политической и государственной деятельности зависел прежде всего от личных качеств человека, а уж потом от богатства, тогда как карьера российского дворянина — от его связей, покровительства влиятельного лица или, наконец, удачного случая вроде выгодной женитьбы. Российские принципы государственной бюрократической службы (чинопочитание, угодничество) не свойственны Америке и Югу, где в ту пору само чиновничество немногочисленно. Недаром А.И.Кошелёв полагал, что «придворные звания, мундиры и обязанности — лакейство».

Несмотря на расхождения с северянами, рабовладельцы по своей идеологии оставались всё-таки сторонниками республиканизма и либерализма, поддерживая идеалы свободы и прав личности, в том числе право собственности, к которому относили и владение рабами. К примеру, таковы взгляды политического лидера довоенного Юга Дж.Кэлхуна, отстаивавшего права штатов в американской федерации. В 1830 г. на банкете по случаю дня рождения Т.Джефферсона президент Э.Джексон провозгласил тост: «За наш федеральный Союз, который должен быть сохранён». Кэлхун возразил ему: «За наш федеральный Союз, превыше которого только наши свободы, самые дорогие». Он понимал, что рабовладельческий Юг постепенно утрачивает своё влияние, поэтому разработал демократический механизм защиты интересов меньшинства в конгрессе. Однако Кэлхун использовал принципы либерализма и демократии для сохранения на Юге архаического института рабства. Ради его оправдания он отказался от эгалитаризма Т.Джефферсона. Кэлхун полагал, что в природе и обществе не существует полного равенства, и признавал неравенство «необходимым условием прогресса». Эталоном для общества Юга политик считал греческую демократию. «Защита человеческой свободы против агрессии деспотической власти всегда была наиболее эффективной в государствах, где преобладало рабство», — утверждал он. В этом заключалось противоречие идеологии южан.

В отличие от южанина, российский дворянин, как правило, монархист, консерватор, верный слуга царю и Отечеству. Лишь небольшой слой дворян, получивших европейское образование, усвоил идеи либерализма и был в оппозиции самодержавию, всему патриархальному укладу страны.

Отмена рабства, как и крепостного права, радикально изменила судьбу плантатора и помещика. После Гражданской войны плантаторы выжили и с трудом, но всё-таки приспособились к новым условиям, превратившись окончательно в предпринимателей. Плантации без рабочей силы потеряли прежнюю прибыльность, и владельцы разделили их на небольшие участки, сдав в аренду бывшим рабам, а часть капитала перевели в другие сферы бизнеса — банки, промышленность, железные дороги. Богатый плантатор из Северной Каролины П.Камерон долго пытался продать свои земли, значительно упавшие в цене, и после безуспешных попыток взял арендаторов. Он умер миллионером, вложив капитал в промышленность, прежде всего в хлопчатобумажную.

Конечно, плантаторов, не обладавших предпринимательской жилкой, постигла неудача. Муж Гертруды Томас, выпускник Принстонского университета, не склонный к управлению хозяйством, быстро спустил нажитое предками состояние и спился. Зато сама Гертруда, изнеженная леди, не знавшая прежде никакой работы по дому (в дневнике она призналась, что после войны ей впервые пришлось помогать служанке — вытирать посуду), оказалась крепче мужа. Чтобы прокормить детей, она пошла работать в школу — выручило хорошее образование, полученное в юности. Та же судьба ждала многих дочерей плантаторов, в том числе и Сусанну Смедис, дочь плантатора Дэбни из Миссисипи.

Её отец разорился и четырнадцать лет платил долги. Однако даже попав в столь затруднительные обстоятельства, Дэбни не сдался. Бывший владелец пятисот рабов, человек, с чьим мнением считались президенты, в семьдесят лет занялся физическим трудом: стал выращивать овощи, снабжая семью и продавая излишки. Предпринимательский дух оказался сильнее привычек, воспитанных рабством.

Выживание — главная тема романа «Унесённые ветром» М.Митчелл. Именно стойкостью характера, яростным сопротивлением неблагоприятным обстоятельствам так привлекает читателей героиня книги Скарлетт О’Хара. Она выстояла, выжила, проявив типично американский характер, несмотря на неразборчивость средств, к которым порой прибегала для достижения своих целей.

Семья графов Нащокиных. Н.Подключников. 1839 г.

Судьба русских помещиков другая. Освобождение крестьян также подорвало основу помещичьего хозяйства, но его владельцы не имели привычки к работе и оказались неприспособленными к новым условиям. Помещики не смогли перестроить свои имения, поскольку никогда ими не занимались, а потому были обречены на вымирание. «Вишневый сад» А.П.Чехова — самый яркий образ умирающего «дворянского гнезда», «унесённого ветром», подобно рабовладельческим плантациям Юга. Но на Юге ветром Гражданской войны был унесён рабовладельческий уклад, а плантаторы выжили, хотя для этого пришлось много работать, даже изменить себя, как Скарлетт, чего не хотели, да, вероятно, и не могли сделать русские помещики. Если на Юге происходило выживание плантаторов, то в России — умирание помещиков вместе с царским режимом.

Любовь Андреевна Раневская — антипод Скарлетт О’Хара, причём обе дорожат имениями. «Ведь я родилась здесь, — говорит Раневская, — здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни…» Но сама не борется за него, не пытается спасти. Раневская вообще не способна к борьбе и к какой бы то ни было активной деятельности.

Скарлетт, напротив, всеми силами отстаивает Тару, сама работает в имении и заставляет других. В новых условиях в ней проснулся никогда не исчезавший в южанах дух американских пионеров. Ради спасения Тары она сама переменилась, превратившись из светской леди в предпринимательницу.

В.П.Трубецкой играет в крокет с гувернанткой в имении «Узкое». Фото 1890 г.

Таким образом‚ русский помещик отнюдь не был даже «грубым эквивалентом плантатора»‚ как полагает П.Колчин. Он, в отличие от последнего, так и не стал предпринимателем. Помещик и плантатор — два разных социальных типа, плоть от плоти своих обществ — традиционного российского и своеобразного симбиоза капитализма и рабства, каковым являлся американский Юг. Но если в южанине, соединившем буржуазные и традиционалистские ценности, преобладало сознание Нового времени, то в русском помещике — традиционализм.

Скарлет О`Хара и Рет Батлер на балу. Сцена из фильма «Унесённые ветром»

Плантационная система сохранялась на Юге ещё целое столетие, держась на труде арендаторов-кропперов. Только после Второй мировой войны, благодаря высоким технологиям и крупным капиталовложениям, в регионе всё-таки произошла модернизация — индустриализация, урбанизация сельского хозяйства. Юг преодолел социально-экономическую отсталость и превратился из «экономической проблемы № 1 в 1930-е гг.», по словам Ф.Д.Рузвельта, в «солнечный пояс» страны, самый населённый и динамично развивающийся. Важнейшая причина успеха в том, что Юг в основе своей всегда оставался рыночным, современным обществом. Это помогло региону преодолеть последствия рабства, хотя рабовладельческий период не прошёл бесследно, отразившись на сознании, культуре, обычаях южан, став историческим опытом, не изведанным остальной страной.

Бал в благородном собрании в русской провинции. 1858 г.

В отличие от Юга, Россия с отменой крепостного права только вступила в долгий и мучительный период трансформации традиционного общества в современное, который у стран Западной Европы занял несколько столетий. Октябрьский переворот 1917 г. прервал этот процесс, снова превратив всё общество в крепостных государства.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Джефферсон Т. Автобиография. Заметки о штате Виргиния. Л., 1990. С. 230.

² Пушкин А.С. О народном воспитании. Полн. собр. соч.: В 9 т. М., 1954. Т. 5. С. 27.

³ Водовозова Е.Н. На заре жизни: В 2 т. М., 1964. Т. 1. С. 477.

⁴ Пушкин А.С. О дворянстве // Пушкин А.С. Т. 5. С. 305.

⁵ Там же. Т. 9. С. 165, 214.

⁶ Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1958. Т. 4. С. 460.

⁷ См., к примеру: Аксаков С.Т. «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука», Водовозова Е.Н. «На заре жизни» и др.

⁸ Русское общество 40—50-х гг. ХIХ в. Ч. 1. Записки А.И.Кошелева. М.: МГУ, 1991. С. 79.

⁹ Пушкин А.С. О дворянстве. С. 305.

¹⁰ Водовозова Е.Н. На заре жизни. Т. 1. С. 216—218.

¹¹ Русское общество 40—50-х гг. ХIХ в. Ч. 1. Записки А.И.Кошелева. С. 56; Ч. 2. Воспоминания Б.Н.Чичерина.

Ирина СУПОНИЦКАЯ,
доктор исторических наук