«Вас развратило Самовластье...»

Опыт прочтения
одного стихотворения Ф.И. Тютчева

Портрет Ф.И. Тютчева Конец 1810-х гг.

Стихотворение Ф.И. Тютчева «14-ое Декабря 1825» при жизни поэта не печаталось. Впервые оно было опубликовано в 1881 г. в журнале «Русский Архив». На автографе, хранящемся ныне в Российском государственном архиве литературы и искусства (Москва), в правом верхнем углу зачеркнута пагинация «9», сделанная синим карандашом рукой князя Ивана Сергеевича Гагарина. На обороте листа — автограф стихотворения «Вечер» с такой же пагинацией — «10». Пометы князя Гагарина, известного политического эмигранта, хорошего знакомого Тютчева, проясняют творческую историю стихотворения «14-ое Декабря 1825». Долгое время его автограф вместе с другими рукописями поэта находился у него, а затем был прислан Ивану Сергеевичу Аксакову. Это следует из их переписки, опубликованной в тютчевском томе «Литературного наследства»¹.
14/26 ноября 1874 г. князь И.С. Гагарин писал И.С. Аксакову из Парижа: «Рукописями Тютчева я очень дорожу и, вероятно, никому бы их не уступил. Вам же я отказать не могу — вы на них имеете больше прав, нежели я, их место в Москве, в ваших руках, скорее нежели в Париже у меня. Кроме того, мне очень приятно исполнить желание уважаемого противника, издателя “Дня” и “Москвы”. Следовательно, все стихотворения Тютчева, писанные его рукой, хранящиеся у меня, вам принадлежат».
В ответном письме от 24 ноября/6 декабря 1874 г. И.С. Аксаков от всего сердца благодарит князя за обещание передать ему рукопись стихотворений Тютчева: «Вижу, что интересы русской литературы вам дороги по-прежнему, что живо в вас русское чувство, что, поставленный личною судьбою вне родной земли, вы не разорвали с нею душевной связи».
В том же письме Аксаков говорит и о стихотворении «14-ое Декабря 1825»: «Из присланных вами двух стихотворений одно, полагаю, относится к декабристам («Вас развратило Самовластье…»), стало быть: писано в 1826 г., когда ему было 23 года. Оно сурово в своем приговоре. Ни Пушкин, никто в то время, из страха прослыть нелиберальным, не решился бы высказать такое самостоятельное мнение — и совершенно искреннее, чуждое всяких расчетов, потому что, кроме вас, до сих пор в течение почти пятидесяти лет оно никому не сообщалось».
Итак, стихотворение датируется второй половиной 1826 г. Поводом для его написания послужило обнародование приговора по делу декабристов.
Вот оно.

Комментаторы стихотворения единодушны в понимании его смысла. К.В. Пигарев: «Казалось бы, Тютчев всецело на стороне правительства: декабристы для поэта — “жертвы мысли безрассудной”, дерзнувшие посягнуть на исторически сложившийся строй. Однако в том, что произошло, Тютчев винит не одних декабристов, но и произвол “Самовластья”. А для самого строя у него не нашлось иных поэтических образов, кроме “вечного полюса”, “вековой громады льдов“ и “зимы железной”»².
В.В. Кожинов: «С первого взгляда может показаться, что Тютчев здесь “осуждает” декабристов. На самом же деле его позиция сложна и многозначна. Уже в первой строке историческая “вина” возложена на “Самовластье”, которое в завершающей строфе предстает в предельно мрачных тонах: “вечный полюс”, “вековая громада льдов”, “зима железная”. Тютчев говорит о заведомой обреченности декабристов — и в этом он исторически прав: восстание узкого круга дворянских революционеров было обречено на поражение. Точно так же прав он, говоря о полной оторванности декабристов от народа… Но Тютчев решительно ошибался в одном: он полагал, что “потомство” забудет декабристов, а в действительности они стали примером для следующих поколений революционеров. В замечательных последних строках поэт запечатлел самоотверженный, “безрассудный” героизм декабристов, отдавших свою “скудную кровь”, которая “дымясь … сверкнула на вековой громаде льдов”»³.
По сути, точно так же смысл стихотворения трактуется и в новом Полном собрании сочинений и писем Тютчева⁴, где отмечается «двойственность позиции автора по отношению к декабристам»: «Самовластье — развращающая сила, оно “вечный полюс”, “вековая громада льдов”, но усилия деятелей 14 декабря бесплодны и исторически бесперспективны из-за их малочисленности (“скудной крови”) и этической недозволенности (“вероломства”), поэт апеллирует к объективности (“неподкупности”) закона».
Нетрудно заметить, что в подобных толкованиях стихотворения понятия «самовластье» и «самодержавие» тождественны. При этом остается непонятным, как Тютчев, убежденный монархист, противник всяких революций, мог возложить хотя бы и часть вины на самодержавие, сочувствовать декабрьскому бунту. Для современников поэта смысл стихотворения был абсолютно ясен. По словам И.С. Аксакова, «оно сурово в своем приговоре». Память о декабристах — «как труп в земле, схоронена». Действительно, мы до сих пор не знаем места захоронения казненных декабристов.
Но давайте попытаемся выйти за пределы уже ставшей традиционной оппозиции — «деспотическая власть и революционное насилие». Не лучше ли посмотреть на это стихотворение глазами самого Тютчева, сделать попытку уяснить его смысл через призму духовных исканий поэта.
Тютчев — необычайно цельная личность: в своих основных убеждениях он не колебался никогда. Они, эти убеждения, выразились в статье Тютчева «Россия и революция», написанной по-французски и впервые напечатанной в Париже в 1849 г. Здесь, в частности, говорится: «Человеческое я, желающее зависеть лишь от самого себя, не признающее и не принимающее другого закона, кроме собственного волеизъявления, одним словом, человеческое я, заменяющее собой Бога, конечно же, не является чем-то новым среди людей; новым становится самовластие человеческого я, возведенное в политическое и общественное право и стремящееся с его помощью овладеть обществом. Это новшество и получило в 1789 г. имя Французской революции»⁵.
Та же мысль звучит и в стихотворении Тютчева «Наполеон»:

Таким образом, Тютчев пытается определить духовные причины революции. Его идея заключается в том, что «самовластие человеческого я», возведенное в политическое и общественное право, по иному называемое гордыней, послужило тем внутренним двигателем, который привел в движение все темные силы человеческой натуры и общественного организма. Революционные потрясения берут свое начало не в социальных или политических обстоятельствах, а в жажде господства одного человека над другим, в зависти, в гордом превозношении личности, возомнившей себя вправе вершить делами человеческими. Именно в этом смысле и употребляется слово «Самовластье» в стихотворении «14-ое Декабря 1825». Иван Аксаков, близко знавший поэта и написавший его биографию, отмечал, что «в его писаниях с самых ранних лет выражалась замечательная самостоятельность и единство мысли». Развращенные «самовластием человеческого я» («Вас развратило Самовластье…»), декабристы носили кару в себе («И меч его вас поразил…»).
Такое понимание «Самовластья», конечно же, было свойственно отнюдь не только Тютчеву. Близкие к тютчевским взгляды разделял и Александр Сергеевич Пушкин. Чтобы не быть голословным, предлагаю заглянуть в Словарь языка Пушкина, где отмечается: «Самовластье — ничем не ограниченная власть, деспотизм»; «Самовластно — по личному усмотрению, произволу, самовольно». В оде «Вольность» юный поэт выступает отнюдь не против самодержавия, но против самовластия (деспотизма), понимаемого как состояние человеческой души и олицетворением которого является Наполеон.

К Французской революции Пушкин, как известно, относился отрицательно («Андрей Шенье»), как, впрочем, и к бунту вообще («Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный»). По мысли поэта, власть должна опираться на Закон.

Царь, монарх первый должен склониться перед Законом. Но что такое этот Закон? Только ли правовые положения, закрепленные в конституциях, кодексах, сборниках писаного и неписаного права? Конечно, и они, но не только. Прежде всего, это Божий Закон, данный пророку Моисею и выраженный в священных книгах христианства. Именно перед ним должен склонить голову монарх. Если же он перерождается в самовластного тирана, то это несет беду и тем, над которыми он поставлен, и ему самому. Он становится жертвой восстания, заговора.

Пушкин даже в ранней, «вольнолюбивой», лирике (отдал дань своему времени) был очень умеренных взглядов. В оде «Вольность» нет ничего крамольного. Подобные мысли высказывал сам император Александр I.
Но эпоха Просвещения выдвинула идею закона, не связанного с Божьим предначертанием. Таков «общественный договор» Жан-Жака Руссо. По его мысли, люди заключают договор между собой и ему подчиняются. Таким способом водворяется царство Разума, народы благоденствуют, а отдельный человек вкушает все прелести цивилизованного быта. Но Французская революция показала, насколько уязвим этот «общественный договор» от покушения людей, носящих в себе тиранические задатки, опьяненных жаждой самовластия.
Такое понимание сути самовластия находит подтверждение в пушкинском стихотворении «Анчар». Анчар — древо яда, источник смерти, проклятие природы.

Но сам анчар нельзя обвинять в том, что он несет зло. Он так создан природой, в этом нет его вины. К тому же смертоносного действия анчара можно избежать:

Человек — вот источник зла, носитель безнравственного начала. Он посылает гибель себе подобным.

В черновике мысль Пушкина была выражена еще отчетливее: «Послал к анчару самовластно». Источник зла — самовластная воля человека, возомнившего себя божеством.
В этом — пушкинском — контексте следует, как нам кажется, понимать и смысл стихотворения Тютчева «14-ое Декабря 1825». Что касается отношения поэта к самодержавию, оно хорошо известно. Как свидетельствовал тот же Иван Аксаков, оно всегда признавалось Тютчевым «тою национальною формой правления, вне которой Россия покуда не может измыслить никакой другой, не сойдя с национальной исторической формы, без окончательного, гибельного разрыва общества с народом».

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См.: «Литературное наследство». Т. 97. Кн. 2. М., 1989.
² Тютчев Ф.И. Сочинения в двух томах // Комм. К.В. Пигарева. Т. 1. М., 1984. С. 455.
³ Тютчев Ф.И. Стихотворения // Комм. В.В. Кожинова. М., 1986. С. 273.
⁴ См.: Тютчев Ф.И. Полн. собр. соч. и писем // Комм. В.Н. Касаткиной. Т. 1. М., 2002.
⁵ Там же. Т. 3. М., 2003. С. 145; перевод Б.Н. Тарасова.

Владимир ВОРОПАЕВ,
доктор филологических наук,
профессор Московского
государственного университета