Был ли генералиссимус А.Суворов
|
А.В. Суворов.К. де Местр. 1799 г. |
В 1991 г. в Москве была издана книжка Т.А.
Бакуниной «Знаменитые русские масоны». В краткой
аннотации издатели сообщили: «Этой книгой мы
открываем серию “Mysterium Magnum”, посвященную
истории русского масонства. Предлагаем вниманию
читателей две работы одного из крупнейших и
глубоких исследователей — Татьяны Алексеевны
Бакуниной. Они были опубликованы в Париже,
известны во многих странах мира, но никогда не
публиковались в СССР» (абзац, помещенный на
шмуцтитуле книги). В послесловии некто А. Серков,
значащийся «составителем» книжки, приводит
интересные биографические сведения об авторе:
Т.А. Бакунина училась в Московском
университете у таких известных историков, как
А.А. Кизеветтер и В.И. Ничета. В 1926 г.
вынуждена была эмигрировать из СССР. В 1929 г.
добилась степени доктора Парижского
университета. В 1934 г. выпустила небольшую
книжечку «Русские вольные каменщики». За ней
последовала другая работа «Знаменитые русские
масоны» (Париж, 1935), а в 1940 г. вышел в свет
«Словарь русских масонов», составленный
Т.А.Бакуниной. Почти весь тираж погиб во время
войны. Второе, расширенное и дополненное, издание
«Словаря...» (1967) закрепило за Т.А. Бакуниной
авторитет знатока русского масонства XVIII —
начала XIX в. А. Серков особо подчеркнул факт
запрета книжки «Знаменитые русские масоны» в
СССР: «Немногочисленные экземпляры ее, попавшие
в нашу страну, или держали в спецхранах, или
изымали “компетентные” органы... Чем же
объяснялось это? Тем, что официально масонство
было объявлено несовместимым с коммунистической
идеологией, и хотя это было сделано по
предложению Л.Д. Троцкого, тем не менее
пересмотру эта точка зрения не подвергалась».
Более того, как отмечает составитель, «ревнители
национальной чистоты», вроде Бегуна, обвиняли
Т.А. Бакунину, как и ее мужа М.А. Осоргина, в
пропаганде «империалистических воззрений», и
«...только теперь читатель может решить сам,
беспристрастная ли эта работа, как считали
историки, или идеологическая диверсия, как ее
оценивали “политики”»2.
Первое, парижское, издание книжки также имело
предисловие. Его написал человек, скрывший свое
имя под инициалами В.К., которые редакторы
московского издания легко расшифровали: «В.К. —
Вольный Каменщик — псевдоним автора предисловия
к парижскому изданию этой книги, до сих пор
предпочитающего сохранять свое инкогнито»3. «В.K. высказался определенно и
сильно. Он заявил, что книга основана на точных
исторических данных» и преследует «простую
задачу — показать, что в русском Братстве
вольных каменщиков состояли виднейшие и
знаменитейшие русские люди — писатели,
государственные деятели, военачальники, имена
которых всем известны и всеми уважаемы... В дни,
когда толки о масонстве приобрели неожиданную
политическую окраску, русским полезно
разбираться в них с некоторым запасом
положительных знаний. Резким, голословным
осуждениям не следует ли противопоставить
невольного вопроса: как же могли принадлежать к
такому “дурному обществу” люди, деятельность
которых создала то великое, что мы называем
русской культурой и чему ежегодно посвящаем
особый день воспоминаний? Уча детей преклоняться
перед именем Пушкина и чтить достоинства
Суворова, нелишне знать, что их имена значатся в
списках русских вольных каменщиков...»4.
Вопрос поставлен слишком определенно.
Следовательно, и ответ должен быть компетентным.
Разделяя утверждение В.К. о том, что «русским
полезно разбираться» в толках о масонстве «с
некоторым запасом положительных знаний»,
разберем подробно один из тринадцати очерков,
помещенных в книжке Т.А. Бакуниной «Знаменитые
русские масоны». А именно очерк о Суворове.
«Народный герой, человек непревзойденной славы,
генералиссимус Александр Васильевич
Суворов — вот кто должен открыть собой ряд
знаменитых русских деятелей-масонов». Такими
словами начинает свой первый очерк Т.А. Бакунина.
Поскольку приведенные ею доказательства о
принадлежности Суворова к масонству крайне
скудны, процитируем аргументы автора полностью.
Т.А. Бакунина сразу обращает внимание на тот факт,
что масонство Суворова, «эта важная деталь его
биографии освещена в литературе чрезвычайно
слабо. Один из его биографов упоминает о
существовании известий, будто бы Суворов посещал
прусские масонские ложи. Автор допускает такую
возможность ввиду любознательности Суворова, но
сомневается в том, что он когда-либо был масоном.
Высказанное автором (заметим, что этим автором
является крупнейший биограф Суворова
А.Ф. Петрушевский, выпустивший в 1884 г. свою
знаменитую книгу “Генералиссимус князь
Суворов”5 — Авт.) сомнение
лишено всякой основательности. Суворов, молодой
офицер, не будучи посвященным, конечно, не мог бы
посещать собраний масонских лож. В истории
масонства такие исключения известны лишь по
отношению к коронованным особам. Но, с другой
стороны, существование такого рода известий
чрезвычайно важно и только увеличивает значение
данных, сравнительно недавно обнаруженных в
архиве Великой национальной ложи “Три глобуса”
в Берлине и не проникших, по-видимому, до сего
времени в печать. На их основании принадлежность
Суворова к масонству устанавливается с большой
достоверностью. Суворов был посвящен и возведен
в третью степень — мастера — в Петербурге в ложе
“Aux Trois Etoiles” (“Три звезды”. — Прим. ред.).
Посвящение это относится, по всей вероятности, к
последним годам царствования Елизаветы. Его
нельзя назвать случайным — такое предположение
не соответствовало бы складу характера этого
своеобразного человека, тем более что Суворов не
ограничился вступлением в Братство, а прошел ряд
масонских степеней. Оно не было и следствием
общего увлечения. В то время масонство не
завоевало еще симпатий широких слоев русского
общества, и Суворов, приняв посвящение, сделался
одним из первых по времени русских вольных
каменщиков. Затем, находясь в Пруссии во время
Семилетней войны и навещая в Кенигсберге своего
отца, он был 27 января 1761 г. произведен в
шотландские мастера в ложе “Zu den Drei Kronen” (“К трем
коронам”). Известно, что с этого дня до отъезда из
Кенигсберга в начале 1762 г. Суворов числился
членом ложи. В списке ее членов, представленных
16 марта 1761 г. в ложу “Три глобуса”, под
№ 6 значится “Oberleutnant Alexander von Suworow”»6.
В этом месте автор делает важное примечание:
«Этими сведениями я обязана лицу, имевшему
доступ в архив ложи “Три глобуса” в Берлине. В
“хронологическом указателе русских лож”,
помещенном в книге А.Н. Пыпина, ложа “Аuх Trois Etoiles”
не упоминается. Значит ли это, что название
приведено не точно, или ложу следует считать
ранее неизвестной?»
Подводя итоги, Бакунина пишет: «Этим
ограничиваются сведения о его участии в работах
Братства вольных каменщиков. Несомненно, однако,
что он всю жизнь следовал той масонской
нравственности, которой отличалось современное
ему масонское общество. Черты характера
общечеловеческого, усвоенные Суворовым, —
крайняя религиозность, борьба со своими
страстями, из которой он всегда выходил
победителем, лояльность, сознание своего долга —
были особенно характерны для масонства этого
периода. А потому слова завещания Суворова,
обращенные к потомству: «Всякое дело начинать с
благословением Божиим; до издыхания быть верным
Государю и Отечеству; убегать роскоши,
праздности, корыстолюбия и искать славы чрез
истину и добродетель, которые суть мои символы»,
— могут быть приняты за его масонский катехизис.
Если при сравнительной скудости данных о чисто
масонской деятельности Суворова нет оснований
утверждать, что его характер сложился под
непосредственным влиянием учения вольных
каменщиков (скорее всего, это было простым
совпадением его душевной склонности с
общемасонским миропониманием), то, во всяком
случае, эта открывшаяся новая черта в биографии
Суворова не стоит ни в каком противоречии с общим
обликом этого замечательного человека»7.
Прямо скажем: из факта единственного посещения
ложи «К трем коронам» в Кенигсберге в 1761 г.
«обер-лейтенантом Александром фон Суворовым»
сделаны далеко идущие выводы. Между тем, историк
обязан критически проверять обнаруженный им
новый факт. Иначе легко впасть в ошибку. Для
примера напомним два давних казуса, относящихся
к великому полководцу.
Так, некоторые исследователи жизни и
деятельности Суворова склонны принимать за
чистую монету свидетельства члена берлинской
академии Дьедонне Тьебо, который описал свои
встречи с Суворовым в Берлине вскоре после
окончания австро-прусской войны за Баварское
наследство. Мир, как известно, был подписан в
Тешене в мае 1779 г. при посредничестве России и
Франции. Суворов, по словам Тьебо, должен был
командовать русским вспомогательным корпусом на
стороне Пруссии, если бы Австрия не пошла на
уступки.
«Суворову казалось тогда лет сорок с небольшим.
Это был маленький человечек, довольно крепкий,
сухощавый, но не тонкий, вечно подвижный и юркий.
На моем веку я никого не видывал, кто был бы так
стремителен, как он, во взглядах, словах и
движениях. Казалось, он ощущал потребность
делать одновременно тысячу дел, переносясь, как
молния, от предмета к предмету, или от одной мысли
к другой...»8.
Трудно сказать, кого мог видеть академик Тьебо в
Берлине в 1779 г., но только не Суворова.
Генерал-поручик, выведя в июле 1779 г. войска из
Крыма, до конца года находился в Полтаве, затем на
короткое время приезжал в Петербург и Москву
(декабрь 1779 — январь 1780), после чего отправился с
важным поручением в Астрахань, куда прибыл в
феврале 1780 г. Поэтому свидетельство
почтенного академика о внешнем облике и манере
поведения Суворова принадлежит к разряду
вымыслов. Вымыслом, если не прямой клеветой на
великого человека, известного своим гуманным
обращением с пленными и мирным населением,
являются слова Тьебо о том, что Суворов походил
на помешанного и что впоследствии академик не
был удивлен повешением двенадцати тысяч поляков
Суворовым «за мужественное противодействие
разделу Польши»9.
Другой казус также связан с оценками уже
известного своими победами полководца немцами. В
1789 г. «Геттингенская газета» опубликовала
заметку, в которой утверждалось, что
прославленный победитель турок генерал Суворов
является сыном... «гильдесгеймского мясника»,
немцем, перешедшим на русскую службу. Сама
императрица Екатерина сочла своим долгом
опровергнуть этот вздор: «Не подлежит сомнению,
что фамилия Суворовых давным-давно дворянская,
спокон века русская и живет в России, — писала
государыня одному из своих иностранных
корреспондентов. — Его отец служил при Петре
Первом... Это был человек неподкупной честности,
весьма образованный, он говорил, понимал или мог
говорить на семи или восьми мертвых и живых
языках. Я питала к нему огромное доверие и
никогда не произносила его имя без особого
уважения. Вот из какого человека ваша газета
делает мясника»10.
Приведенные примеры ясно показывают, как
осторожно должны относиться исследователи к
подобным «свидетельствам». Т.А.Бакунина
отождествила «обер-лейтенанта Александра фон
Суворова» с будущим генералиссимусом и грубо
ошиблась. В масонскую ложу «К трем коронам» в
Кенигсберге был принят и два месяца значился в ее
списках «обер-лейтенант», т.е. поручик русской
армии. В Париже в начале 1930-х гг., когда
Бакунина писала свои очерки о знаменитых русских
масонах, находилось много эмигрантов, бывших
офицеров старой русской армии, которые могли бы
(не говорим уже о таких авторитетах, как
выдающийся исследователь полководческой
деятельности Суворова Н.Н. Головин) сообщить
автору о том, что в январе 1761 г. Александр
Васильевич Суворов, будущий генералиссимус, имел
чин подполковника! Разница в чинах, как видим,
значительная. Вывод однозначен: в ложе
кенигсбергских вольных каменщиков побывал
другой Александр Суворов!
Во второй половине XVIII в. в русской армии
служили несколько Суворовых. Дядя знаменитого
полководца Александр Иванович Суворов имел чин
капитана гвардии. Вице-капрал лейб-компании,
капитан Василий Иванович Суворов, племянник отца
нашего героя, в начале ноября 1757 г. был послан в
Нарву к смещенному главнокомандующему
С.Ф.Апраксину с обнадеживанием о монаршей
милости и приказанием забрать у опального
фельдмаршала все письма. Мне удалось отыскать в
архивах нескольких представителей фамилии
Суворовых, не учтенных родословными
справочниками. Так, в 1780-е гг. служили
офицерами в армейских полках Иван, Петр и Степан
Борисовичи Суворовы, дворяне Кашинского уезда
Тверской губернии. Почти в те же годы стали
офицерами тамбовские Суворовы — Иван и Максим
Петровичи, а подпоручик 1-го Кубанского егерского
батальона Акинфий Андреевич Суворов просил
разрешить его брату прапорщику Сергею
Андреевичу служить вместе с ним. Легко допустить,
что подобный им «неучтенный» поручик Александр
Суворов в 1761 г. приехал в оккупированный
русскими войсками Кенигсберг и вступил в местную
масонскую ложу.
На этом казусе можно было бы закончить разбор
одного из очерков о «знаменитых русских
масонах». Возможно, остальные и не содержат
аналогичных ошибок, но, на мой взгляд, они
написаны столь же поверхностно, с узкопартийной
— масонской точки зрения. Впрочем, это предмет
особого разбора. Пока же следует признать
завышенными оценки, данные автору «Вольным
Каменщиком» образца 1935 г. и
составителями-издателями образца 1991-го.
Т.А.Бакунина не только попала впросак с
«обер-лейтенантом Александром фон Суворовым».
Она с удивительной легкостью опровергла мнение
биографа А.В. Суворова, знавшего о посещении им
прусских масонских лож, но решительно
отвергавшего факт принадлежности
генералиссимуса к Братству вольных каменщиков.
А стоило бы прислушаться к мнению Александра
Фомича Петрушевского, монументальный труд
которого «Генералиссимус князь Суворов» был
удостоен одной из высших академических наград —
Демидовской премии. Лучший (и по сей день) биограф
Суворова знал, о чем писал. Ему были известны
воспоминания двоюродного деда М.Ю. Лермонтова
Александра Алексеевича Столыпина, дважды
опубликованные в журналах за 1845 г. Бывший
адъютант Суворова вспоминал: «Однажды у
фельдмаршала за столом гостей было много. Подле
меня сидел полковник П.А. Борщев, который в
продолжение обеда со мной разговаривал. Перед
самым окончанием обеда фельдмаршал сказал мне:
“Мальчишка! Берегись: П.А. франкмасон, он все
знает, что делается. П.А.! Что теперь делает
Китайский император?” Борщев отвечал: “Он уже
отобедал, встал из-за стола и пошел почивать”.
Граф, встав из-за стола, сказал: “И нам пора
спать!” — и ушел...»11.
Значительно раньше, в 1809 г., плодовитый
писатель и переводчик В.А. Левшин выпустил в свет
книгу о Суворове. Он процитировал строки из
письма «некоего иностранца, бывшего у Суворова
21 октября 1799 г. в Линдау». Только что
закончился Швейцарский поход. Имя Суворова —
освободителя Италии — у всех на устах. Интриги
союзников России — лондонского и венского
кабинетов — не позволили русскому полководцу
погасить пожар европейской войны решительным
наступлением на Париж. Его армия была
переброшена из Северной Италии в Швейцарию, где
оказалась подставленной под удар превосходящих
сил французов. Гений Суворова и мужество его
войск спасли честь России и ее государя. Армия
вырвалась из каменной западни. Совершив свой
последний подвиг, Александр Васильевич беседует
в собственной штаб-квартире, в Линдау, с
британскими офицерами, приглашенными к столу.
«Чрезвычайно остроумно рассуждал он о зле,
которое причинили религии Вольтер, Руссо и
Рейналь, — писал один из гостей. — Далее
рассказал он о том, как один из адъютантов,
который тут находился, упал в пропасть и нимало
не ушибся. “Знаете ли, — сказал он мне, — кто его
вытащил оттуда? Черт, потому что он
франкмасон”...»12.
Снова откровенная насмешка над тайным обществом.
А может быть, прозрачный намек на
интриганов-политиков, благодаря которым его
армия оказалась в западне. Ценность этого
свидетельства повышается, если учесть, что
В.А.Левшин значится в «Словаре...» Т.А.Бакуниной
как видный масон, переведший, к слову сказать, с
немецкого масонский роман-памфлет «Пансалвин —
Князь Тьмы», направленный против Г.А. Потемкина.
Семейный суворовский архив, который внимательно
изучил А.Ф. Петрушевский, также содержит немало
важных свидетельств отношения великого
полководца к вольным каменщикам. Сохранилась
обширная переписка Суворова с Дмитрием
Ивановичем Хвостовым. Никому Суворов не писал
столько писем, сколько Хвостову. Ни с кем не был
он так откровенен, как с Дмитрием Ивановичем.
Переписка началась летом 1791 г. Незадолго до
этого Д.И. Хвостов породнился с прославленным
победителем турок, женившись на его племяннице
княжне Аграфене Ивановне Горчаковой. Суворов
проникся доверием к своему новому родственнику,
офицеру-поэту. Он добился для него придворного
чина камер-юнкера. Согласно преданию, государыня
сказала, намекая на неказистую внешность
Хвостова: «Чего не сделаешь для графа Александра
Васильевича. Если бы он попросил, я бы пожаловала
Хвостова даже во фрейлины».
Дмитрий Иванович сделался личным представителем
Суворова при дворе. Приехав в Петербург,
покоритель Измаила получил повеление
Екатерины II разработать меры по обеспечению
безопасности столицы империи от покушений
шведов. Хотя генерал-аншеф смотрел на это
поручение как на временное, он с головой ушел в
работу по укреплению северной границы, выказав
дарования выдающегося военного инженера и
организатора работ. Придворным интриганам
удалось настроить его против князя
Г.А. Потемкина, всесильного главы военного
ведомства и фактического соправителя
императрицы. Когда же Потемкин ушел из жизни
(5 октября 1791 г.), Суворов оказался без его
могучей поддержки и сразу почувствовал тяжелую
руку недоброхотов. Свое призвание он видел в
боевой деятельности на благо России. И вот в
начавшейся войне против Польши (1792) он вдруг
увидел себя не у дел. Командование было поручено
младшим по сравнению с ним генералам. Александр
Васильевич был потрясен. Душевные раны дядюшки
бередил Д.И. Хвостов, сообщая придворные слухи о
посылке вспомогательного корпуса на помощь
Австрии и Пруссии, воевавших против
революционной Франции. Командующим называли
князя Н.В. Репнина, давнего соперника Суворова,
известного масона.
В письмах к Д.И. Хвостову, не предназначавшихся
для чужих глаз, Суворов не раз и не два называет
по именам своих главных завистников: «Прежде
против меня бес К(нязь) Г(ригорий) А(лександрович),
но с благодеяниями, ныне без них семь бесов:
Луцифер Мартинист, Асмодей Благочестивый,
Астарот Иван Ц(аревич) с прочими бесятами без
щету», — пишет он в сентябре 1792 г.13
Прием в масонскую ложу.Гравюра XVIII в. |
Раздражение Суворова бьет через край.
Ему совестно признаться в том, что он погрешил
против друга и благодетеля князя Григория
Александровича Потемкина, поверил посулам
«новых друзей». Именно их шифрует он
демоническими именами: Асмодей Благочестивый —
глава Военной коллегии, ловкий царедворец граф
Н.И. Салтыков; Астарот Иван-Царевич — бывший
начальник Суворова в первую турецкую войну
недалекий граф П.И. Салтыков; Луцифер Мартинист —
князь Н.В. Репнин. В этой мрачной иерархии главный
бес — Луцифер. Суворов называет его
«мартинистом», прямо указывая на масонские
занятия Репнина. Именно его «надо крайне
беречься», с ним «должно быть на бессменном
карауле», наставляет Суворов Хвостова14.
«Но гугнивого Фагота (так Александр Васильевич
называл Репнина за его гнусавый тембр голоса. — Авт.)
тяжело остеречься по мартинитству»15,
— предупреждает он, намекая на масонские связи
влиятельного князя, друга наследника престола
Павла Петровича. Для нас не так уж важно,
действительно ли «гугнивый фагот» был самым
непримиримым и коварным врагом Суворова (так
думал Александр Васильевич). Важно высказанное
отрицательное отношение к масонам и масонству.
Если бы Суворов был членом тайного общества, чего
ему опасаться?! Но в письмах к Хвостову и
маленьких записочках для самого себя (Суворов
называл их мыслями вслух) он страстно нападает на
Репнина, обличая его как придворного карьериста,
шедшего по ступеням служебной лестницы при
поддержке таких влиятельных лиц, как братья
Панины (известные масоны). «Я ему зла не желаю, —
подводит итоги Суворов. — Другом его не буду,
разве в Шведенберговом раю»16.
Знакомый с мистической литературой, Суворов знал
сочинения шведского духовидца Эммануэля
Сведенборга, видевшего «рай», в котором все души
живут в любви и согласии. Только там он мог бы
примириться с мартинистом Репниным. Но это
крайний случай.
Знаменательно, что в это же самое время Репниным
пристально интересовалась очень важная персона.
Императрица Екатерина, оставшись после смерти
Потемкина одна, решила упредить опасность,
которую она увидела в масонских тайных
обществах. Захват власти во Франции жестокими и
невежественными сектантами, среди которых было
немало вольных каменщиков, резко нарушил
европейское равновесие. Революционеры,
провозглашая лозунги «свободы, равенства и
братства», грозили кровавой смутой всем
государствам континента. «Мир хижинам! Война
дворцам! Смерть тиранам!» — ревели поклонники
царства разума, истребляя все на своем пути.
Массовые казни без разбора пола и возраста стали
обыденным явлением во Франции, а прозванная
«национальной бритвой» гильотина сделалась
символом новой тирании.
1 См.: «Домострой». № 39, 40, 43, 45/1993.
2 Бакунина Т.А. Знаменитые
русские масоны. М., 1991. С. 123—124.
3 Там же. С. 9.
4 Там же. С. 6—9.
5 См.: Петрушевский А.Ф.
Генералиссимус князь Суворов. Т. 1—3; 2-е изд.
СПб., 1900.
6 Бакунина Т.А. Указ. соч. С. 13—14.
7 Там же. С. 14.
8 Русская старина. № 11/1878. С. 490.
9 Там же.
10 Там же. 1887. Т. 5. № 8. С. 312—313.
11 Москвитянин. 1845. Ч. 3. № 5.
С. 10; Журнал для чтения воспитанников
военно-учебных заведений. СПб., № 222/1845. С. l67—168.
12 Левшин В.А. Собрание писем и
анекдотов, относящихся до жизни Александра
Васильевича князя Италийского графа
Суворова-Рымникского, в коих изображается
истинный дух и характер сего героя, с
присовокуплением Вахт-парада или Науки
побеждать, сочиненной сим непобедимым
полководцем. М., 1809. С. 166—168.
13 Суворов А.В. Письма. М., 1987. С.
238.
14 См. там же. С. 228.
15 РНБ ОР, ф. 755, т. 8, л. 49. Автограф
Суворова.
16 Суворов А.В. Указ. соч. С. 395.
Окончание следует
Вячеслав ЛОПАТИН