Уроки толерантности или вражды?

Как в сегодняшней школе рассказывают
о внешних и внутренних конфликтах

Рассказ школьникам о конфликтах между государствами и народами, имевшими место в русской истории, — особенно ответственная и трудная задача. Как объективно изложить исторические события и не вызвать у учащихся разных национальностей, присутствующих в классе, взаимного отторжения, неприязни и, как следствие, конфликтов между собой? Как заложить в школьниках терпимость, братолюбие, уважение к другим народам и их культуре? На эти вопросы, мы надеемся, поможете ответить вы, дорогие учителя истории! А пока начинаем дискуссию на эту актуальную и острую тему статьей Людмилы Гатаговой.

В постсоветской России уже несколько лет в рамках общей общеобразовательной реформы продолжается реформа школьного исторического образования. Произошло официальное декларирование смены подходов к преподаванию истории в школе, в первою очередь речь шла об отказе от политизированного и идеологизированного подходов к содержанию программ. Это был серьезный прорыв после многих десятилетий преподавания выхолощенного, искаженного догмами марксистского учения курса родной истории. Отрадным фактом стало провозглашение социальных целей исторического образования: воспитание уважения к разнообразию и плюрализму, терпимости и способности к позитивному восприятию «инаковости».
Постепенный отход в преподавании от идей исторического материализма и упора на классовую борьбу стал возможен благодаря подготовке первого поколения российских учебников, в которых делались попытки перехода от линейного изложения материала к концентрическому (1992—1995 гг.). Все еще сохранялись старые дидактические приемы, но уже активно шел процесс демократизации преподавания.
На втором этапе подготовки новых учебников (1995—2000 гг.) наметились более глубокие качественные сдвиги, связанные с попытками применения новых методологических приемов. К традиционному формационному принципу изложения добавились цивилизационный и культурологический. Учебник постепенно переставал служить безальтернативным источником знания. Получили право быть представленными не одна, а несколько точек зрения на те или иные события. Однако отсутствие четких критериев обусловливало хаотическую перенасыщенность учебников информацией, зачастую неадаптабельной для детей школьного возрастa. А распространившаяся практика написания школьных учебников историками из академических кругов привела к чрезмерному усложнению стиля и языка этих пособий.

В советском курсе школьной истории понимание конфликта сводилось к классовой борьбе. Соответственно, исходя из классовых критериев лепился образ врага. Последний обязательно присутствовал на всех этапах исторического развития, принимая различные обличья. Но всегда оставаясь при этом врагом именно классовым.
Сегодня содержательная сторона учебников заметно пополнилась. Понятие конфликта в его деидеологизированном виде расширилось. Мы уже видим в программах по истории информацию не только о политических, идеологических, социальных, военных конфронтациях, но также и об имевших место в российской истории конфессиональных, этнических, культурно-бытовых, личностных и прочих конфликтах.
Многое еще предстоит пересмотреть и усовершенствовать, чтобы добиться не только соответствия учебников уровню современных требований, но и объективного (насколько это возможно) освещения любых конфликтов — с анализом истоков, мотиваций и способов их разрешения.

Как трактуется конфликт (в широком смысле) в современных исторических учебниках? Что изменилось в сравнении с предыдущими поколениями учебных пособий?
Прежде всего обратимся к освещению истории Российского государства (XIX—XX вв.). Преобладает вполне традиционная трактовка как отношений с другими государствами, так и конфликтов с ними. Наиболее типичный пример — учебник П.Н. Зырянова, в котором подробно описывается экспансия других государств, но ничего не говорится об имперской экспансии Российского государства¹. В некоторых учебниках все же дается более объективное, чем прежде, представление внешних сил и международных интересов России, в частности геополитических. Так, в учебнике под редакцией А.А. Данилова говорится: «Российское государство с самого начала своего существования продемонстрировало беспрецедентное по своему масштабу и стремительности расширение границ»².
Часть авторов уже признают за Россией ведение сугубо завоевательных войн, что отсутствовало в советских учебниках, но в большинстве случаев эти войны все же оправдываются объективными потребностями (в таком ракурсе, к примеру, трактуется российское продвижение на Балтику в учебнике В.И. Буганова и П.Н. Зырянова)³. Зачастую имперская экспансия просто именуется «активной внешней политикой»⁴.
«Разделы Речи Посполитой, — утверждается в учебнике И.Н. Ионова, — привели к обострению национальных проблем в Российской империи». И с этим трудно не согласиться. Тот же автор, рассказывая о росте национального самосознания в российском обществе, отмечает, что оно носило «имперский характер»⁵.
Проблемы экспансии напрямую связаны с сюжетами о вхождении малых народов в состав империи. Подавляющее большинство учебников допускает весьма ограниченное пространство для описания инородцев и обстоятельств их вхождения в Российское государство. В частности, учебник Буганова—Зырянова отводит многочисленным народам России две страницы, а учебник М.Н. Зуева — одну⁶.
В сюжетах о присоединениях малых народов явственно просматривается чрезмерная увлеченность многих авторов цивилизаторской миссией империи в отношении инородцев.
Трактовка школьными учебниками Польского восстания 1863 г. практически не отличается от традиционной советской. Этот крупнейший конфликт рассматривается всеми авторами исключительно в политическом контексте. Не упоминается ни о русофобии поляков, ни об охватившей поголовно все русское общество неприязни ко всему польскому.
То же самое можно сказать и об интерпретациях двух крупнейших внешнеполитических конфликтов начала XX в.: Русско-японской и Первой мировой войн. Русско-японская война, согласно учебнику под редакцией Данилова, была вызвана необходимостью выхода к незамерзающим морям. Этот тезис предваряется суждениями о миролюбивой внешней политике Николая II⁷.
Вполне традиционно в учебниках рассматривается и комплекс объективных и субъективных факторов, породивших Первую мировую войну. Вместе с тем, надо отдать должное попыткам взглянуть на это событие более широко: «Война вызвала глубокий кризис европейской цивилизации. Чтобы вести войну такого масштаба, каждое государство нуждалось в национальном согласии внутри страны, и оно было достигнуто, но ценой фактического отказа от гуманистических и либеральных ценностей XVIII—XIX вв. Ведущую роль в общественной жизни стали играть милитаристские, агрессивные, националистические силы, насаждавшие дух ненависти и нетерпимости. Искажая исторические факты, пропаганда изображала целые народы извечными врагами своей нации». Впервые в школьных учебниках появилась информация о немецких погромах в России в период войны⁸.
Образ внутреннего врага в учебниках уже не связывается однозначно с царизмом, с самодержавной властью. Напротив, многие авторы именно в существовании монархии усматривают основание стабильности и залог процветания государства: «Сильная монархическая власть отвечала народным представлениям, служила потребностям сохранения государства. Россия со стороны представлялась мощным монолитом, где безраздельно правит царь, “Помазанник Божий”... Так было всегда. Последовательные монархисты не сомневались, что так должно быть и впредь»⁹.
В стан «врагов» России отныне зачисляются то революционеры, то либералы, то еще кто-нибудь — в зависимости от идеологических воззрений и политической ориентации авторов учебников (!). К сожалению, прочно укоренившаяся в советском менталитете привычка к поиску внутреннего врага отнюдь не изжита, и неудивительно, что это все еще сказывается на интерпретациях национальной истории.
В современных учебниках существенно сместились многие акценты. Это касается и оценок таких явлений, как экстремизм — в частности, экстремизм народовольческий. Прежнее идеологически обусловленное оправдание деятельности «героев-народовольцев» сменилось более трезвыми оценками относительно ее сути и результатов. Вот пример едва ли не самого радикального суждения на этот счет: «Колесо тeppopa — красного и белого — в России XIX в. начало неотвратимо раскручиваться. Восстание декабристов не идет ни в какое сравнение с “охотой на царя”, устроенной народовольцами, террор Николая I меркнет по сравнению с преследованиями революционеров 1870-х гг. Но привычным, повседневным преследование инакомыслящих в России сделалось именно в 1830—1840-х гг. Общество, привыкшее к террору, становится опасным, поскольку готово принять любой режим, даже самый кровавый»¹⁰.
Надо заметить, что в учебниках по дооктябрьской истории в основном присутствуют конфликты типа «власть—этнос» и практически не освещаются конфликты типа «этнос—этнос». Это, естественно, сужает горизонты познания школьниками реалий многонациональной империи. К примеру, рассказывая о крестьянских движениях 1881—1884 гг., учебник Зуева (равно как и остальные) даже не упоминает о массовых еврейских погромах, прокатившихся по западным и юго-западным губерниям империи после убийства императора Александра II¹¹. Между тем антисемитизм являлся постоянно действующим фактором российской жизни, как, впрочем, и множество конфликтов этнического и конфессионального характера, происходивших в разных частях огромного государства (или, во всяком случае, тлевших в латентном состоянии).
Эпохальное событие российской истории XX в. — Октябрьский переворот 1917 г. — трактуется большинством авторов достаточно сдержанно. «Глобальный социально-политический кризис европейской цивилизации ... привел к победе в России некапиталистического варианта развития, предложенного большевиками», — разъясняет учебник Данилова¹². А вот что написано у Зуева: «Победила радикальная позиция Ленина, направленная на установление диктатуры пролетариата и конфронтацию с социалистическими партиями и движениями»¹³. «Приход к власти большевиков означал крах буржуазно-либеральной альтернативы, — утверждает учебник Данилова—Косулиной. — Главными причинами этого явились отсутствие твердой государственной власти, замедленный характер реформ, война, нарастание революционных настроений. Большевики сумели использовать эту ситуацию, чтобы на практике осуществить свою теорию»¹⁴. Немногие авторы воспринимают революционные события 1917 г. как глобальную катастрофу российской цивилизации: «В 1917 г. страна оказалась во власти людей, решивших осуществить невиданный эксперимент: методами жесточайшего террора и принуждения построить на земле “царство света и справедливости”. Это страшное насилие продолжалось несколько десятилетий и стоило стране и народу огромных жертв и немыслимых страданий»¹⁵.

Окончание следует

Людмила ГАТАГОВА,
кандидат исторических наук,
старший научный сотрудник
Института российской истории РАН

Примечания

¹ См.: Зырянов П.Н. История России. XIX век. М., 1999.
² История России. Учебное пособие / Под ред. А.А. Данилова и др. В 2 т. Т. 1. М., 1997. С. 71.
³ См.: Буганов В.И., Зырянов П.Н. История России (конец ХVII — XIX в.). М., 1999. С. 7, 20.
⁴ Зырянов П.Н. Указ. соч.
⁵ Ионов И.Н. Российская цивилизация. IX — начало XX в. М., 1998. С. 196, 199.
⁶ См.: Буганов В.И., Зырянов П.Н. Указ. соч. С. 83—85; Зуев М.Н. История России (IX—XIX вв.). М., 1995. С. 233.
⁷ См.: Данилов А.А., Косулина Л.Г. История России. XX век. М., 1999. С. 30—31.
⁸ См.: Отечественная история. XX век/Под ред. А.И. Ушакова. М., 1997. С. 133—134.
⁹ Боханов А.Н. История России. XIX — начало XX в. М., 1998. С. 10.
¹⁰ История России... Т. 1. С. 201.
¹¹ См.: Зуев М.Н. Указ. соч. С. 351—352.
¹² Данилов А.А., Косулина Л.Г. Указ. соч. С. 127.
¹³ Зуев М.Н. История России (XX век). М., 1995. С. 109.
¹⁴ Данилов А.А., Косулина Л.Г. Указ. соч. С. 140—141.
¹⁵ Боханов А.Н. Указ. соч. С. 11.