новые исследования

Дина АМАНЖОЛОВА

Национальный вопрос в годы
гражданской войны в России

...Революционное время не способствовало решению накопившихся в России проблем межэтнических взаимоотношений. Несмотря на попытки Временного правительства противодействовать центробежным тенденциям — попытки более поспешные, чем успешные, — ситуация в этой сфере лишь ухудшалась. Это было обусловлено всеобщим кризисом — политическим, социальным, экономическим.
Так называемые национальные движения стремились как можно быстрее добиться политической и экономической самостоятельности регионов, социальной справедливости, решения аграрного вопроса, а также удовлетворить претензии местных элит. Почти неизменно речь шла о гарантиях свободного развития этнической культуры, о конфессиональном равноправии.
Безусловно, жесткий имперский централизм и унитаризм в начале ХХ столетия тормозил проведение давно назревших преобразований; слом имперской системы позволял надеяться на продвижение к более равновесной организации полиэтнического общества. Такая организация совсем не предполагала сецессии и распада.
Этносы находились на разных уровнях развития, обладали неодинаковым опытом политической культуры и деятельности, были в различной степени русифицированы; но все они добивались федерализации страны и культурной или территориальной автономии в рамках единой демократической России.

Октябрьскую революцию национальные организации восприняли в большинстве своем как покушение на демократию и угрозу своим автономистским планам. Начался процесс провозглашения национально-государственных образований, противостоявших центральной власти советов.
В обращении Белорусской рады говорилось, что большевистский переворот угрожает анархией.
Представитель Украинской рады в разговоре по прямому проводу с главкомом Крыленко заявил: «Претензии СНК на руководство украинской демократией тем менее могут иметь какое-либо оправдание, что навязываемые Украине формы политического правления дали на территории самих народных комиссаров результаты, отнюдь не вызывающие зависть. Пока в Великороссии развивается анархия, экономический, политический и хозяйственный развал, пока там царит грубый произвол и попрание всех свобод, завоеванных у царизма революцией, генеральный секретариат не находит нужным повторять этот печальный опыт на территории Украины»¹.
Центральная рада провозгласила себя верховным органом Украинской народной республики, но была разогнана в ходе германо-австрийской оккупации. В апреле 1918 г. была провозглашена Украинская держава во главе с гетманом П.Скоропадским, контролировавшаяся оккупационными властями. После их ухода в декабре 1918 г. власть перешла к Директории, образованной лидерами Украинского национального союза под председательством В.К.Винниченко. В феврале 1919 г. этот орган власти возглавил С.Петлюра.
Возникшая тогда Украинская народная республика объявила войну советской России, заключила союз с А.И.Деникиным, но эффективного взаимодействия не получилось. Попытка восстановления режима Петлюры в ходе советско-польской войны 1920 г. закончилась неудачей².
Национальные партии Закавказья уже 15 (28) ноября 1917 г. создали свое правительство — Закавказский комиссариат, по инициативе которого в феврале 1918 г. образовался Закавказский сейм. Он состоял из депутатов Всероссийского учредительного собрания, избранных от Закавказья, а также представителей национальных партий — грузинских меньшевиков, дашнаков, мусаватистов и других; председательствовал Н.С.Чхеидзе.
В марте 1918 г. было санкционировано отделение Закавказья от России, в апреле провозглашена Закавказская демократическая федеративная республика. Вскоре, однако, она распалась. К лету 1918 г. образовались Грузинская демократическая республика, Республика Армения, Азербайджанская республика.
В ноябре 1917 г. созданный еще в мае того же года Союз объединенных горцев Кавказа провозгласил Горскую республику. Затем появилось Терско-Дагестанское правительство, которое распалось в марте 1918 г. — с созданием Терской советской республики. В Дагестане же была провозглашена Республика горцев Северного Кавказа, выступившая против советской власти. Горское правительство было ликвидировано властями А.И.Деникина в мае 1919 г.

П.Кобозев

Враждебное отношение этнических элит к новой власти зачастую провоцировалось большевистскими советами на местах. Так, к 1 ноября 1917 г. после четырехдневных боев приверженцы Ленина пришли к власти в Ташкенте, а 19 ноября Съезд советов Туркестана по предложению фракции большевиков и максималистов принял такое решение: «Включение в настоящее время мусульман в органы высшей краевой революционной власти является неприемлемым, как ввиду полной неопределенности отношения туземного населения к власти С.С.Р. и К.Д., так и ввиду того, что среди туземного населения нет пролетарских классовых организаций, представительство которых в органах высшей краевой власти фракция приветствовала бы»³.
Ответным шагом стало решение IV Краевого чрезвычайного мусульманского съезда в Коканде (26—29 ноября 1917 г.) об образовании Туркестанской автономии с центром в Коканде.
Один из участников событий, социалист И.Н.Шендриков, так оценивал это событие: «В чем заключалась идея Туркестанской автономии, мало кто отдавал себе ясный отчет... Сами основатели автономии отдавали себе весьма слабый отчет относительно пределов власти, компетенции объявленной автономии. Мало останавливала их внимание материально-правовая сторона дела: вопросы финансов, военной силы и прочие. Широкие слои туркестанского общества рассматривали объявление автономии прежде всего как организованный протест против разнузданности и анархии большевистской власти, которая начала уже проявлять себя вовсю в Ташкенте и пыталась, тогда еще безуспешно, распространить сферу своего влияния на остальные города и области Туркестана, где еще вся власть не принадлежала совдепам»⁴.
Туркестанская автономия предполагала опираться на пропорциональное представительство национальностей края в органах власти и решения последующего автономистского Учредительного собрания. Но 9 января 1918 г. большевики начали наступление: были конфискованы банковские средства Кокандской автономии. А 29 января начался ее разгром. Из 150 тысяч жителей города в результате осталось не более 60 тысяч — остальные были убиты или бежали. Только 4—7 февраля 1918 г. погибли до 15 тысяч человек⁵.
Впрочем, лобовая атака совсем не означала, что большевистская власть и социализм на Востоке упрочились, и советское руководство это понимало. В апреле 1918 г. Ленин писал, в частности, по поводу событий в Средней Азии одному из лидеров туркестанских большевиков П.А.Кобозеву: «Ташкентские коммунисты под влиянием социалистов-революционеров наделали кучу глупостей. В частности, они провели кругом “социализацию”, а чего — сами не знают. Ввязались в войну с Бухарой и принуждены были заключить позорный Колесовский мир.
Заключили союз с андижанскими дашнаками, то есть со II Интернационалом, и разгромили Коканд».
Нарком по делам национальностей РСФСР И.В.Сталин добавил к этому в связи со сложившейся военной ситуацией: «Опоздали объявить автономию советскую и нарушили автономию буржуазную. Не связались с бакинскими товарищами. В результате разрушили только что восстановленную через Оренбург нашу связь с Кавказом»⁶.

Национальный вопрос, вряд ли разрешимый одинаковым для всех народов способом, в условиях революции и гражданской войны и красными, и белыми, и самими национальными элитами сводился к вопросу о типе государственного устройства.
Все программы национальных движений предполагали определение государственного статуса своих этносов. Именно стремление к легитимизации автономий — территориальных и культурно-национальных, региональных — составляло суть конфликта местных организаций и партий с центральной властью — и во многом определяло смысл и содержание межэтнических отношений.
Необходимо также иметь в виду, что идеи самоопределения в массовом сознании народов России вряд ли получили ясное толкование. Властные структуры региональных и национально-территориальных автономий всего лишь стремились к упрочению собственной власти на автохтонной территории и крайне неохотно принимали участие в междоусобной борьбе «центральных» властей.
Национальные движения при этом отнюдь не были едины и, несмотря на малочисленность, распадались на неустойчивые партийно-политические структуры. Они так и не стали самостоятельной политической силой.
Проблема осложнялась к тому же неустойчивым, дисперсным состоянием самого центра, представленного в условиях гражданской войны, с одной стороны, большевиками и руководимыми ими советами, а с другой стороны, противостоявшими им многочисленными партийно-государственными образованиями.

Как известно, в дооктябрьский период большевики призывали к созданию унитарного демократического централизованного государства с широкой областной автономией. Вплоть до середины 1917 г. они были противниками федерализации. Но прагматизм и условность политической тактики большевиков предопределили их действия — и успех в борьбе за массы.
В 1917—1918 гг. большевики признали целесообразность федеративного устройства Российской советской республики. «Декларация прав народов России» провозгласила право наций на самоопределение, что имело чрезвычайно важное значение для укрепления новой власти на окраинах страны.
III Всероссийский съезд советов, работавший в январе 1918 г., принял «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». В ней впервые в законодательном акте было дано определение формы правления в стране: «Советская российская республика учреждается на основе свободного союза свободных наций, как федерация советских национальных республик». В общих чертах структура государственной власти, взаимоотношения между ее центральными и местными органами были определены в постановлении Съезда «О федеральных учреждениях Российской республики»⁷.
Конституция РСФСР, принятая 10 июля 1918 г. V Всероссийским съездом советов, закрепила федеративное устройство страны по национально-территориальному принципу. Предусматривалось также создание областных союзов, состоящих из нескольких национальных областей. Хотя специальной статьи о праве выхода из федерации не было, в пункте д статьи 49 говорилось, что к ведению Съезда советов и ВЦИК относится «признание выхода из Российской Федерации отдельных частей ее».
Конституция РСФСР не определяла национально-государственный состав республики, ибо многие народы только приступили к созданию своей государственности. Не устанавливались и различия между автономной частью РСФСР и суверенной республикой, т.е. РСФСР на этом этапе сочетала в себе черты союзного государства и федерации на базе автономии.
Вторая программа РКП(б) в 1919 г. закрепила признание федерации как типа советского государства. Непосредственными задачами национальной политики был призван заниматься специально созданный Наркомат по делам национальностей — во главе с И.В.Сталиным⁸.
Декретирование нового типа государства не означало, что партия большевиков имела точные теоретические представления и политические рецепты воплощения в жизнь своих заявлений. Тем не менее безусловно привлекательный лозунг права наций на самоопределение вплоть до образования самостоятельного государства обладал огромной мобилизующей силой и расширял социальную базу советской власти.
В ходе войны шел поиск форм и методов советского национально-государственного строительства. Образовывались независимые и автономные советские республики, а также автономные области. Как правило, они создавались не путем заключения договора субъекта федерации с центром, а путем декретирования нового образования сверху — после включения лояльной части местной этнополитической элиты в состав советских органов власти данного субъекта. Одновременно апробировались государственно-правовые формы союза.
Конкретные контуры советской федерации определялись противоречивой практикой взаимоотношений возникших на пространствах бывшей империи автономий и большевистского центра. Эти отношения имели авторитарную природу, впрочем, как и отношения белых с националистами. Приоритет социальных интересов в ходе гражданской войны был налицо. Не удивительно поэтому, что принципиально важным для большевиков было признание национальными движениями и автономистскими правительствами советской власти; это служило условием сохранения национальных структур и их представительства в советских органах управления в центре и на местах⁹.
Немало коллизий во взаимоотношениях советского центра и национальных движений вызывалось неопределенностью, организационной пестротой и неясностью принципов соподчинения, многочисленностью рождавшихся по инициативе как сверху, так и снизу органов, участвовавших в решении национальных проблем. Это была система советов, в том числе национальных, дополнявшаяся созданными в рамках Наркомата по делам национальностей и под его опекой отделами и комиссариатами. Количество их постоянно умножалось, к тому же аналогичные органы создавались и в других правительственных учреждениях и ведомствах. Все они переживали перманентные реорганизации, осложнявшиеся переменчивыми военными обстоятельствами. Реализация автономистских и иных проектов в результате становилась весьма проблематичной, даже если предложения центра принимались практически полностью.

Н.Чхеидзе

Менявшаяся военная обстановка влияла и на развитие взглядов государственных и партийных руководителей. Первые национальные автономии и республики создавались во многом для удержания территорий. Независимо от того, возникали они стихийно или по инициативе большевиков, последние надеялись реализовать в них классово-интернационалистскую доктрину.
Однако на деле всё обстояло гораздо сложнее. В процесс самоопределения вовлекались народы с очень разными социально-экономическими и культурными возможностями. Недовольство народов России реальным состоянием дел использовалось каждой политической силой в интересах борьбы за власть и ресурсы, но практически все автономии пытались по собственному усмотрению провести революционные преобразования.
К примеру, в январе 1918 г. Всероссийский чувашский военный съезд, не сумев решить вопрос о Средневолжских и Южноуральских штатах как средстве национально-государственной консолидации чувашей, создал Центральный чувашский военный совет, вскоре распавшийся. Вслед за этим, в феврале 1918 г., Чувашская национально-социалистическая партия устроила автономию в рамках федерации народов Поволжья, а в советах начался поиск средств обеспечения национального представительства. Возникли Центральный чувашский совет, Комиссариат по чувашским делам, Чувашский отдел при Наркомнаце, затем Чувашский левый социалистический комитет и Комиссариат по чувашским делам при Совнаркоме Казанской республики. Все они вряд ли имели реальную политическую власть. А после включения чувашских территорий в состав проектировавшейся по инициативе Москвы Татаро-Башкирской республики национальные социалисты укрепились в своем недоверии большевикам.
Их организации, по преимуществу эсеровского толка, после недолгого сотрудничества с местными советами и комиссариатами по чувашским делам разного уровня прекратили существование в 1918 г. Более правые нашли поддержку в Комуче и связали судьбу национального вопроса и свою политическую жизнь с противниками большевизма¹⁰.
Аналогично развивалась ситуация и в других национальных регионах России. Так, с осени 1917 до весны 1918 г. большевикам удалось овладеть органами власти и усилить свое влияние в национальном движении мари. Особую роль в установлении контроля над территорией этого народа сыграло внесение сторонниками большевиков в феврале 1918 г. на Национальном съезде мари радикальной программы, предусматривавшей создание Комиссариата мари при Казанском губсовете и отдела мари в Наркомнаце.
4 ноября 1920 г. был принят декрет ВЦИК и СНК РСФСР об образовании Марийской автономной области в составе РСФСР, завершивший процесс огосударствления народа мари в советском варианте самоопределения наций¹¹.

Стихийно развернувшийся бум федерализации распавшейся империи порождал немало противоречий и вызывал у самих большевиков опасения за перспективы единства страны. Член коллегии Наркомата внутренних дел М.Лацис в феврале 1918 г. писал: «При явно наметившейся тенденции использовать наш программный пункт о самоопределении национальностей в центробежном направлении, вплоть до отделения их от России, предоставление этого права неразвитым народностям, без сильного или при совершенном отсутствии пролетарского элемента более чем опасно»¹².
Важно обратить внимание на опыт образования советских автономий сверху, реализованный в ходе гражданской войны. В попытке создания первой советской национальной автономии в начале 1918 г. — Татаро-Башкирской — центр в целом и И.В.Сталин как нарком по делам национальностей видели прежде всего рычаг для укрепления власти¹³. Если для Сталина федерализм служил переходной ступенью к будущему социалистическому унитаризму¹⁴, а создание упомянутой автономии (как и затем, в 1919 г., Башкирской) служило одним из приемов отражения натиска белых армий и лишения их социальной поддержки, то Ленин проявил больший политический такт и дальновидность, бульшую расположенность к компромиссам. Об этом свидетельствуют его встречи с различными национальными лидерами, выступления по национальным вопросам, в том числе на VIII съезде партии большевиков¹⁵.

Советские автономии рассматривались лидерами большевизма не только как тактический прием в борьбе за сохранение власти. Автономные органы и их представительства в центральных органах власти были средством проведения большевистской политики на местах. В то же время «националы» пытались довести до центра свои идеи и проекты, акцентировать его внимание на конкретной этнической специфике мест.
Это взаимовлияние развивалось достаточно сложно и противоречиво. Так, младобухарцы, видимо, остро чувствовали неестественность смычки с марксизмом, не могли принять упрощенный подход большевиков к социальным явлениям на Востоке. Сотрудничество с Лениным и его партией мнилось средством достижения независимости наций и государств. В попытках соединить ислам и марксизм можно видеть и стремление продемонстрировать неоригинальность последнего, его переходный характер. Этнические элиты, зараженные левыми идеями, надеялись трансформировать коммунистическую модель преобразований в соответствии с собственными представлениями о путях модернизации.
Национально-религиозные чувства и политические настроения горцев Северного Кавказа отразились в клятве аскера Народной армии Совета обороны, руководившего антиденикинским восстанием. Данная на Коране, она говорила о защите «шариата, свободы и независимости народов Северного Кавказа»¹⁶.
Сотрудничая с большевиками, Социалистическая группа во главе с М.Дадахаевым и Д.Коркмасовым в ходе гражданской войны отстаивала необходимость обязательного учета специфики этнокультуры. Мусульманские социалисты, воспринимая союз с последователями Ленина как необходимость, никогда не забывали об укорененности в сознании горцев ислама и его нравственных и правовых начал¹⁷.
Показательно, что современные авторы, анализирующие взаимоотношения властных структур и народов Северного Кавказа сразу после окончания гражданской войны, приходят к выводу, что идею советов, созданных на классовой основе, «внедрить в горское сознание» так и не удалось, а механизм «национального сдерживания» путем перманентных административно-территориальных преобразований не был создан — как не реализовалась в регионе и новая экономическая политика¹⁸.
Лидеры этнических движений стремились, считаясь с объективными условиями и примыкая к побеждающей стороне, вырвать у руководителей новой России уступки. В то же время сами большевики не без труда добивались раскола в политическом руководстве национальных движений и выделения из них леворадикальных направлений.
Вполне убедительным примером служит судьба Киргизской социалистической партии (Уш жуз) в Казахстане. Это искусственное политическое образование просуществовало недолго и, несмотря на заявления о защите советской власти, усилия местных большевистских организаций придать ему классовый облик оказались безрезультатными¹⁹.
Склонить на свою сторону несопоставимо более авторитетное и организованное движение казахских автономистов Алаш, поначалу не признавшее Октябрьский переворот, хотя и ведшее переговоры с СНК об условиях автономии весной 1918 г., большевикам удалось не сразу. Да и после образования казахской советской автономии в 1920 г. взаимоотношения бывших «буржуазных» националистов с коммунистами были далеко не простыми²⁰.

В докладе наркома внутренних дел Туркестанской советской республики в Москву от 31 мая 1918 г. речь шла о хаосе в административном устройстве края, об отсутствие исполнительской дисциплины на всех уровнях власти, о конфликтах между коренным и русским населением Сыр-Дарьинской области и Семиречья. Известный лидер казахских большевиков, тогда председатель Аулие-Атинского совдепа Сыр-Дарьинской области, Т.Р.Рыскулов, писал в Наркомнац Туркестана: «Многотысячное население до сего времени мало понимает, что такое советская власть, и мало коснулась его агитация»²¹.
Члены специально направленной в конце 1918 г. в Туркестан комиссии ВЦИК и СНК (Турккомиссии) Ш.Элиава, В.Куйбышев, Я.Рудзутак в феврале 1919 г. докладывали в Москву, что становление советского федерализма происходит в весьма далеких от желаемых форм. Всюду, отмечали они, бросались в глаза полнейшая оторванность провинций от столицы автономии, Ташкента, и «доведенный до абсурда автономизм», полное господство местных русских элементов, прежде всего рабочих-железнодорожников, ярко выраженное деление населения на мусульман и «европейцев», коррупция власти. Под именем РКП(б), считала комиссия, группируются самые различные элементы, имеющие очень отдаленное отношение к революционному движению.
Турккомиссия указывала на то, что в крае предстоит провести грандиозную работу по реорганизации аппарата власти. «Предыдущая дикая форма господства отдельных групповых интересов над туземным населением грозит смениться взрывом шовинизма — как реакцией против прежнего притеснения. Силы местных советских работников можно использовать только, когда они станут перед фактом твердого решения центра сделать Туркестан одной из составных экономических частей республики», — писали члены комиссии²².
Военно-коммунистические методы управления, пренебрежение преимущественно русскоязычных большевиков национальной спецификой (чаще всего она к тому же была им просто незнакома — или казалась несущественной мелочью в пожаре мировой революции) вызывали сопротивление, выразившееся в разных формах — от глухого раздражения и игнорирования новой власти до открытого сопротивления.
«Если раньше кучка людей, под именем царских чиновников, безответственно угнетала и чинила над киргизами [казахами] всякого рода насилия, то такую же деятельность проявляла на окраинах кучка тех же и других людей, прикрываясь именем большевиков-коммунистов. Я и мои единомышленники, — объяснял один из лидеров казахских автономистов А.Байтурсынов свое поведение в 1918 г., — не мирившиеся с таким положением раньше при царской власти, не могли мириться и теперь, и, думая, что подобные дела творятся повсюду в советской России, были против признания советской власти»²³.
Правда, прежде чем примкнуть к белым, казахи, как уже говорилось, попробовали найти компромисс с советской властью и вступили в переговоры с СНК о принципах автономного устройства края в рамках советской федерации, но соглашение в конце концов было сорвано победами белых. Во время переговоров, тем не менее, отчетливо обнаружился прагматизм обеих сторон, о котором писал один из местных деятелей.
С одной стороны, проявились «хитрость и осторожность восточных политиков, готовых на всевозможные уступки, лишь бы получить право на официальное признание существующего», т.е. созданной на основе пропорционального представительства национальностей автономии. С другой стороны, имела место «грубость рабоче-крестьянского правительства, провозгласившего принцип самоопределения народностей и соглашающегося признать киргизскую автономию лишь при условии признания правительством советской власти»²⁴.
В телеграмме Наркомнаца в восточные окраины России, опубликованной в «Правде» под названием «Одна из очередных задач», наряду с признанием, что на окраинах «советская власть еще не успела стать ... народной», содержался прямой призыв использовать как способ вовлечения масс в революционный процесс предоставление им автономии, которую «необходимо взять» у «буржуазных групп», «очистив ее от буржуазной скверны».
Наркомнац объяснял нежелание местных элит признать местные же советы стремлением превратить автономию в орудие «закабаления масс». Этот орган власти отверг предложение «некоторых буржуазно-националистических групп» о пропорциональном представительстве от национальных «меньшинств» и «большинств». В качестве основы для выборов на учредительные съезды и фундамента автономии предлагался классовый принцип²⁵.

В.Винниченко

Очевидно, противоречия в отношениях большевиков с так называемыми буржуазными националистами во многом объяснялись тем, что первые исходили исключительно из классовой парадигмы в объяснении программ и тактики последних, для которых между тем решающую роль играли совсем иные критерии.
Признавая отсутствие классовой дифференциации у большинства этносов восточных окраин России, большевики в то же время руководствовались в своей политике именно классовым подходом. В итоге с помощью чрезвычайных органов власти — ревкомов, а также советов не оформленному в четкие представления национальному чувству навязывались новые условия жизни в советском государственном образовании.
Так, в тезисах краевого Оргбюро РКП(б) весной 1920 г. обосновывалась необходимость сохранения в Казахстане ревкомов как органов советской диктатуры и следующим образом объяснялись причины поражения националистов, стремившихся создать несоветское государство:
«а) вследствие полной социальной неподготовленности киргизского народа для независимой и совершенно самостоятельной государственной жизни в силу хозяйственной и культурной отсталости;
б) вследствие общей политической и международной обстановки, когда русская буржуазия при помощи международных империалистов вела ожесточенную борьбу с советской властью за восстановление старой буржуазно-помещичьей, единой и неделимой России ... киргизам грозила явная опасность превращения в колонию России или одного из капиталистических государств и создало [так в тексте] полную невозможность самостоятельного государственного развития и нарождения и усиления своей национальной буржуазии»²⁶.
Между тем самым горячим желанием масс было прекращение кровавой бойни; никто не хотел отдавать жизнь за интересы любой из воюющих сторон — отсюда и перманентное дезертирство из воинских частей красных и белых, и переменчивость политических настроений на местах. По мнению одного из советских работников, «киргизские массы были так забиты вековым гнетом самодержавия, были так отсталы в культурном и политическом отношении, что они были по большей части безучастными зрителями происходящей на их территории гражданской войны»²⁷. Скорее, это было положение жертвы, оказавшейся между молотом и наковальней, характерное и для многих других этносов страны.
Такой вывод подтверждается данными и красных, и белых. Так, агентурная разведка 1-й большевистской армии сообщала в 1919 г. о положении в лагере противника: «При наступлении сплошь и рядом посылается первая цепь с оружием, а вторая с нагайками, а затем с оружием третья. Мусульманам доверия нет, их всегда посылают в передних цепях, сзади ставят пулеметы; среди мусульман за последнее время наблюдается сильное дезертирство»²⁸.
Осведомительный отдел штаба колчаковских войск указывал, что «киргизы, обманным путем привлеченные на службу в красноармейские части, теперь не хотят драться против правительственных войск и массами дезертируют. На этой почве постоянные столкновения Красной армии с киргизами»²⁹.
В целом же и ход военных действий, приводивший к победам Красной армии, и неудачная политика белых заставляли массы и национальных лидеров склоняться к признанию советской власти.

В борьбе украинских националистов за самостоятельность проявилась их слабость, обернувшаяся уступками иностранному давлению и потерей настоящей свободы. Оказалось трудным завоевать и доверие украинского крестьянства, которое добивалось самоуправления и решения земельного вопроса — и потому, в конечном счете, повернулось к советам.
Национально-освободительное движение украинского крестьянства в годы гражданской войны, как и повсеместно, было социально ориентировано, а оккупационные режимы и общая атмосфера деградации и насилия вызывали резкое обострение межнациональных конфликтов, настоящие взрывы национал-социализма, как считает специально занимавшийся этим вопросом А.Грациози³⁰.
Советское правительство к февралю 1920 г. добилось установления своей власти в главных центрах Украины. Контроль над выборными органами не мог быть обеспечен включением в них националистов. К тому же массами власть воспринималась как городская и уже потому этнически чуждая. Решающую же роль играли фактор военного превосходства и способность социально-экономическими реформами добиться поддержки населения.

В борьбе за власть большевики часто шли на создание национальных республик, особенно в районах боевых действий. Так было с уже упоминавшимся проектом Татаро-Башкирской автономии, с Горской республикой. На искусственность, нежизнеспособность таких объединений пытались не обращать внимания, добиваясь подавления национализма, опасного для централизованной власти.
Советизация ранее образованных, а также провозглашение новых автономий и формальное признание самостоятельности договорных, а затем союзных республик определялись и расчетом на мировую революцию. В докладной записке Центрального бюро коммунистических организаций народов Востока в Президиум ВЦИК 1 октября 1919 г. говорилось: «Туркестан при настоящих условиях международного политического положения является преддверием социальной революции на Востоке. Через него и только через него мы можем установить связь с Ближним Востоком — Афганистаном, Индией, Персией и т.д. и революционизировать их, подготавливая в них восстание против международного империализма»³¹.
Сходное отношение проявилось и к созданию советских республик в Белоруссии и Литве. Схема была довольно простой: создавалось советское правительство и объявлялись советские независимые республики, хотя говорить о развитом национальном движении и сознании в Белоруссии можно было только с большой натяжкой.
Не упускался из виду и международный аспект проблемы. Уполномоченный ЦК РКП(б) А.А.Иоффе заявил 22 января 1919 г. на заседании Центрального бюро Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии, что создание Белорусской и Литовской республик обусловлено «желанием ... избежать непосредственного воздействия империализма на Россию», «создать между ним и нами ряд республик-буферов»³².
В ходе военных действий 1919—1920 гг. в Белоруссии восторжествовала большевистская власть; в декабре 1920 г. определились формы государственности новой республики, дорабатывавшиеся после принятия Конституции (февраль 1919 г.). Однако сущность «советского федерализма» и механизмы его осуществления оставались непонятными самим большевикам.
Хорошо известно, что во вторую программу партии на VIII съезде РКП(б) вошла формулировка Н.И.Бухарина, поддержанная и И.В.Сталиным, о самоопределении трудящихся классов каждой нации.
Только в решениях VIII Всероссийской конференции РКП(б) в декабре 1919 г. было сказано о праве наций на самоопределение. Ленин доказывал своим товарищам, что образование национальных государств не противоречит принципу федерализации страны и способствует организации местного самоуправления. При этом все коммунисты единодушно признавали приоритет классовых интересов над национальными и верили в мировую революцию.
Своеобразным федеративным договором между суверенными республиками стал декрет ВЦИК от 1 июня 1919 г., обеспечивший их сотрудничество в области экономики и культуры, координацию внешнеполитической деятельности. На федеративной основе строились союзнические отношения РСФСР и УССР в 1918—1922 гг.

П.Скоропадский

К концу гражданской войны в составе РСФСР были образованы Башкирская, Татарская, Киргизская (с 1925 г. Казахская) советские автономные республики, а также Чувашская и Калмыцкая автономные области, Дагестанская и Горская республики.
В том же, 1920-м, году упрочились просоветские режимы в Хорезме и Бухаре, с которыми РСФСР заключила договоры. Процесс установления большевистской власти военно-политическими средствами в этих регионах, а также в Закавказье и других местах рассматривается в ряде публикаций³³.
Лидеры национальных движений левого толка не оставляли надежды на взаимопонимание с центром. Так, в письме Ф.Махарадзе Ленину от 6 декабря 1921 г. говорилось, что «вступление в пределы Грузии красных войск и провозглашение советской власти приняло характер внешнего завоевания, ибо внутри страны в этот момент никто и не думал о поднятии восстания», а за организацию «власти советов» взялись сомнительные и преступные элементы. Не учитывался и «тот факт, что за последние три-четыре года, — призывал признать автор, — массы в Грузии как-то свыклись с идеей независимости и самостоятельности Грузинского государства, хотя она была эфемерна и фиктивна».
Понятно, что не считаться с этим было нельзя. Махарадзе призывал осторожно «подходить к массам», не давать повода для разжигания национализма, делать уступки национальной интеллигенции³⁴.
Можно утверждать, что, несмотря на все противоречия в национальной политике большевиков, предложенный ими вариант (осуществление принципа самоопределения и образование автономий) соответствовал объективным задачам модернизации многочисленных этносов бывшей империи. Это сыграло важную роль в расширении социальной опоры советской власти и в победе красных в гражданской войне.

Однако об этнической государственности думали не только большевики, но и их противники. Антибольшевистские правительства и вооруженные силы создавались и действовали преимущественно на окраинах, населенных так называемыми инородцами, и национальная политика для белых изначально была весьма важным фактором в обеспечении социальной, материальной, финансовой поддержки армий.
К августу 1918 г. насчитывалось до 20 «центральных» и областных антибольшевистских правительств: Комуч в Самаре, Временное сибирское правительство в Омске, Уральское областное в Екатеринбурге, Амурское в Благовещенске, Деловой кабинет Дальнего Востока в Харбине, казачьи — Кубанская краевая Рада, Уральское, Оренбургское. Существовали республики и автономии украинцев, закавказских народов, башкир, казахов, туркестанцев и др.
Представления лидеров таких правительств о форме государственного устройства России, о принципах взаимоотношений центра и провинции, о степени самостоятельности национальных, территориальных и культурных автономий были весьма различны. Сложное соотношение сепаратизма, автономизма, регионализма и великодержавия составило одну из важнейших характеристик событий 1918—1920 гг. Разнообразные концепции федерализма и унитаризма испытывались на практике в чрезвычайных обстоятельствах.
Пожалуй, наиболее последовательно демократических принципов национальной политики придерживался самарский Комуч, правительство которого составили эсеры (лишь ведомство труда возглавил, как известно, меньшевик И.М.Майский). В Агиткультпросветотделе Комуча был создан Инородческий отдел. Он должен был регулировать отношения между национальностями, привлекать нерусское население в ряды Народной армии, содействовать укреплению власти Комуча «в нерусской части населения», рассматривать ее ходатайства, собирать материалы с мест и предоставлять их в Комитет.
Комуч стремился к союзу с национальными движениями и организациями на основе признания идеи демократического федерализма. При этом, признавая, что окончательно решать вопрос о будущем государственном устройстве России полномочно только Учредительное собрание, Комуч заявлял своей целью «возрождение государственного единства России». Поэтому он отказывался признавать суверенные права за любым правительством, «откалывающимся от государственного тела России и провозглашающим свою независимость самостийно»³⁵.
Тем не менее, проводя переговоры с автономистами, Комуч временно признал все организовавшиеся к августу 1918 г. небольшевистские правительства. Это касалось казахской и башкирской автономий, правительств Оренбургского и Уральского казачьих войск, получивших право формировать собственные вооруженные силы³⁶. Это объяснялось стремлением привлечь на свою сторону союзников в условиях всё обострявшегося соперничества в борьбе за право представлять всероссийскую власть, на что претендовали не только наследники Всероссийского учредительного собрания, но и другие антибольшевистские правительства, прежде всего Временное сибирское.
В сентябре 1918 г., когда вопрос об объединении белых на востоке страны был в центре внимания собравшихся на совещание в Уфе, Комуч в своей декларации по поводу образования казахского автономного правительства (Алаш-Орда) заявил, что «для воссоздания единой, сильной свободной России и укрепления в ней федеративно-демократического строя необходимо участие в предстоящей созидательной работе всех населяющих ее народностей», а потому «осуществление отдельными территориями и национальностями своих автономных прав является лучшим залогом успеха предстоящей героической работы по воссозданию единой великой России»³⁷.
Были определены сферы влияния и прерогативы субъектов федерации: за центром предлагалось оставить военные и иностранные дела, пути сообщения, почту и телеграф, «мероприятия общегосударственного характера по вопросам снабжения и продовольствия», утверждение временного положения об управлении автономией, согласование вопросов о формировании автономных вооруженных сил. Постановления, законы и распоряжения автономной власти не должны были противоречить законодательству центра, который имел своих уполномоченных, обладавших правом приостанавливать действия автономистских правительств. Спорные территориальные вопросы предлагалось решать совместно с органами власти прилегающих областей «и в соответствии с волеизъявлением местного населения, выраженного путем всенародного голосования или через местное самоуправление»³⁸.
Стремясь «последовать примеру большевиков и развить агитацию до максимальной возможности», Комуч наладил выпуск газет, листовок и брошюр на языках народов Поволжья, создавал на местах отделения Инородческого отдела, пытался организовать на подвластных территориях местное самоуправление, проводил курсы, лекции, митинги, тематические «дни» и т.п.³⁹
Не отказывались сторонники Учредительного собрания и от планов предоставления отдельным народностям страны национально-культурной автономии. Гибкость в решении национального вопроса демонстрировал, например, родившийся в Самаре проект, согласно которому дисперсно расселенные «мусульмане тюрко-татар внутренней России и Сибири ... образуют добровольный личный союз-нацию, обладающий в отношении своих членов принудительной властью» и выступающий как национальная единица, юридически равноправная «со всеми нациями, образующими в своей совокупности государство Российское»⁴⁰.
Однако председатель башкирского правительства З.Валидов, представители самого Комуча и Сибирское правительство усмотрели в этом опасность для целостности России и тенденцию к мусульманскому сепаратизму. Вообще полной ясности и определенности в отношениях с разнообразными национальными структурами Комуч в своей политике не достиг. Так, казахская автономия признавала единство российских границ, и в отдельных обращениях Комуча она выступала в качестве субъекта федерации. Был в то же время заключен военно-политический союз, более того, всеми вопросами взаимоотношений с этим государственным образованием занимались не органы внутренней власти, а ведомство иностранных дел⁴¹.

А.Деникин

Существовавшее параллельно Временное сибирское правительство проводило иную национальную политику. Само оно выступало как орган областной автономии и, откладывая окончательное решение вопроса о правах территорий до созыва Всероссийского учредительного собрания, отказывалось признавать местные правительства, высказывая готовность идти лишь на предоставление культурно-национальной автономии народам Сибири.
С этой целью в июле 1918 г. были опубликованы «Основные положения о границах культурной автономии национальностей Сибири»⁴².
Министерство туземных дел во главе с автономистом-областником М.Б.Шатиловым определило «схему компетенции и ближайшей деятельности» ведомства. В ней указывалось:
«1) Все, обитаемые преимущественно туземцами части Сибири, которые:
а) имеют редкое и малокультурное население,
б) экономически лишены возможности организовать самоуправление — выделяются из состава существующих губерний и передаются в ведение Министерства туземных дел.
2) Безусловно и немедленно переходит в ведение Министерства туземных дел та территория Сибири, которая лежит на севере за 60-м градусом северной широты.
3) Условно переходят в ведение Министерства туземных дел районы, обитаемые преимущественно туземцами, лежащие южнее ... причем Министерство принимает все меры к немедленному определению границ этих районов для представления на утверждение Сибирской областной думы.
4) Все мероприятия, осуществление которых входит в компетенцию специальных министерств, передаются Министерством туземных дел для исполнения в соответствующие министерства»⁴³.
Надо сказать, что специалисты Министерства проявили прагматизм и понимание этнокультурного своеобразия народов Сибири, в большинстве своем объективно не готовых к самостоятельному государственному развитию.
В отличие от Временного сибирского правительства, Комуч действовал на территории, где к 1917 г. уже существовали довольно развитые национальные движения и организованные элиты. Расхождения в их позициях были продиктованы, таким образом, не только партийными программами, но и трезвым учетом этнополитической ситуации на подвластных территориях.

Сами национальные автономии, испытавшие уже горечь разочарований от неудачных попыток реализовать свои проекты в рамках советской модели и действовавшие в условиях потери управления в центре и на местах, разрухи, социально-политической и межнациональной напряженности, уже не удовлетворялись достигнутым. Развитие событий в стране подстегивало амбиции национальных лидеров.
Переменчивость военно-политической обстановки и временное отсутствие сильного центра использовались для укрепления местной власти. С этой целью национальные правительства пытались установить официальные отношения с антибольшевистскими центрами и оговорить гарантии национального самоуправления, принципы взаимодействия. Возникали самые разнообразные варианты федеративного устройства крупных регионов России (например, Федерация автономной Сибири, казахской автономии Алаш, Башкирии и Туркестана)⁴⁴.
Во Временном сибирском правительстве между тем многие (там преобладали кадеты) всё больше склонялись к ограничению амбиций этнических элит. Рассматривая их инициативы, правительственные чиновники высказывали опасения, что ни юридически, ни политически нецелесообразно помогать реальному образованию «новых государственных единиц». В печати же эта мысль высказывалась более резко: «Только государство, решившееся на самоуничтожение, могло бы добровольно согласиться на ... инородческий сепаратизм»⁴⁵.
В результате взаимоотношения Сибирского правительства с достаточно крупными национальными организациями складывались весьма напряженно.
Однако это не означало, что националисты стремились к полной самостоятельности. В самый разгар гражданской войны, когда в сентябре 1918 г. в Уфе антибольшевистские силы предприняли попытку консолидации, представители национальных и областных автономий единодушно отрицательно отнеслись к сепаратизму, в то же время признавая закономерный характер возникновения многочисленных региональных «государств» — как естественную реакцию на распад общероссийского целого.
Представитель временного правительства Урала А.А.Кощеев, например, констатировал, что возрождение России начинается по областям, но невероятная пестрота в решении самых важных вопросов недопустима с точки зрения интересов единства страны⁴⁶. Член Временного сибирского правительства В.В.Сапожников говорил, что отвергает обвинение в сепаратизме, «но в то же время видит в областничестве, при громадности и разнохарактерности территории и разноплеменности состава населения, наиболее естественный и легкий путь к пробуждению здорового патриотизма и государственности в интересах целой России»⁴⁷.
В выступлении лидера казахских автономистов А.Н.Букейханова 12 сентября 1918 г. прозвучала мысль о приверженности «национальной группы» участников совещания идеалам демократической России и Учредительного собрания; «но наши мечты оказались разбитыми, как и мечты всех демократов России», большевиками. В условиях полной анархии, развала, отсутствия всякой власти областные правительства совершенно необходимы и не являются признаком сепаратизма, считал он. «Те организации, от имени которых я выступаю, — сказал Букейханов, — не являются представителями сепаратизма, а они мыслят, что они составляют часть единой России, что автономные области в концерте мировых держав не могут играть никакой роли, если бы они захотели создать какое-нибудь маленькое сепаратное государство... Мы мыслим себя только частью единой России». Он призывал отказаться «от прежнего представления о том, что инородцы — рабы, а представители Великороссии — это рабовладельцы». Россия — «федеративная, демократическая, единая, и мы пойдем с русским народом, чтобы создать великую и счастливую Россию».
Представители Башкирской, Казахской, Туркестанской автономий выступали в поддержку Комуча — «без давления большинства», с участием одного представителя от автономных правительств Туркестана, Башкирии и Алаш-Орды⁴⁸. В исполнительный орган власти они предлагали включить членов Собрания и представителей всех автономий, представленных на совещании, в частности казачьих⁴⁹.
Примечательно заявление главы Туркестанской автономии М.Чокаева: «Мы имели в виду остроту национального вопроса... Защиту своих интересов можем доверить и лицу русского происхождения. Желательно, чтобы национальные вопросы решались со всесторонней полнотою, а это может быть сделано только лицом, сведущим в этом вопросе, независимо от национальности»⁵⁰.
За автономиями при этом предлагалось оставить функции областного управления. Башкирский лидер З.Валидов подчеркивал: «Старое время ушло, Россию можно собрать только на основе федеративности. Правительству, действующему иным путем, мы доверять не сможем и не станем. То, что уже имеется, не должно быть отнято».
На последующих заседаниях он особенно настаивал на сохранении национальных войск (известно, что 5 башкирских полков автономного правительства отличались хорошей выучкой и боеспособностью), а Букейханов дополнял — «при общем командовании».
Впрочем, вопрос о положении и самой правомерности и целесообразности создания национальных воинских частей в красных и белых армиях требует отдельного рассмотрения⁵¹. На самом же совещании в Уфе националы, которые «держались гораздо крепче и лучше, чем эсеры», под давлением большинства были вынуждены отказаться от представительства в коалиционной власти и выдвижения самостоятельного списка в нее, что отражало укрепление в антибольшевистском лагере тенденции к централизации и к отказу от демократических способов решения политических проблем⁵².

О.Лацис

Образование единого центра антибольшевизма на востоке страны в лице Директории — Всероссийского временного правительства — в сентябре 1918 г., казалось, дало основу для проведения согласованной национальной политики на обширной территории. Национальные и областные автономии в октябре 1918 г. получили самостоятельность в вопросах внутренних дел, снабжения и продовольствия, торговли и промышленности, земледелия и народного просвещения. Главноуполномоченные Директории должны были контролировать соблюдение в автономиях законов и распоряжений Всероссийского правительства⁵³.
Но вскоре все областные правительства были упразднены. Это был закономерный шаг, продиктованный требованиями централизации власти и управления, ресурсов и сил в широкомасштабной вооруженной борьбе. Решение национального вопроса, прежде всего предоставление государственного статуса тем или иным образованиям, откладывалось до окончания войны, а пока создавались комиссии по подготовке положений о национальных представительных органах и выборах в них⁵⁴.
Легитимность процессу ликвидации «самочинных» правительств Директория, очевидно, надеялась придать на основе обещанной перспективы созыва Учредительного собрания, весьма отдаленной. При этом трудно сказать, насколько трезво новая «центральная» власть оценивала объективные возможности реализации заявленных намерений. Уже 18 ноября 1918 г. установление военной диктатуры адмирала А.В.Колчака в Сибири открыло новый этап национальной политики белых в регионе.
В обращении к населению верховный правитель России утверждал: «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и порядка». Декларировалось стремление к созданию демократического государства, равенство всех сословий и классов перед законом. Правительство обещало, что «все они, без различия религий и национальностей, получат защиту государства и закона»⁵⁵.
В то же время усиление промонархических и правых кругов выразилось в сдержанном отношении к Учредительному собранию, говорить о котором Колчак намеревался только после окончательного разгрома большевиков, в отрицательном отношении к идее представительства национальностей в исполнительных и законодательных органах власти вообще⁵⁶.
Доктрина «целокупной России» носила великодержавный характер; идею единой и неделимой страны почти все национальные движения и организации воспринимали как возвращение к дореволюционной политике.
В приказе Колчака 28 июля 1919 г. говорилось, например: «Мы ведем борьбу за русское национальное дело восстановления России как свободного, единого и независимого государства»⁵⁷.
Однако под давлением Антанты в мае 1919 г. Колчак дал обещание после войны созвать Учредительное собрание, признать правительство Финляндии, откладывая решение вопросов о признании независимости Польши, об автономии прибалтийских, закавказских и закаспийских стран. Вопрос о статусе народов Сибири и других регионов России не стоял, хотя с учетом реальной сферы влияния правительства был явно насущным⁵⁸.
«Непредрешенчество» как одна из главных черт Белого движения пронизывало и национальную политику антибольшевистских режимов. Так, 14 мая 1919 г. в ответ на приветствие еврейской делегации на одном из приемов верховный правитель ответил так: «Я против национальной фракции, не имею оснований менять свое отношение к этому вопросу. Объясняю шероховатости, наблюдающиеся в национальных отношениях, нервным состоянием страны, особенно в прифронтовой полосе». Он выразил уверенность, что «с общим успокоением страны исчезнет и острота национального вопроса»⁵⁹.
Патриотизм и русское национальное чувство были опорой, стержнем идеологии белого дела. Денационализация средств производства, налоговый гнет, принудительная мобилизация в армию, насилие и террор не могли, однако, обеспечить белым армиям поддержку широких масс русского крестьянства и рабочих, и это признавали сами военачальники: «Кроме врага на фронте, создавали себе врага в тылу»⁶⁰.

Наиболее дальновидные деятели понимали непривлекательность проводившегося белыми курса на унификацию управления, подчинение национального вопроса военным и политическим задачам. К тому же основы национальной политики России влияли на внешнеполитическое положение страны. Представитель Русского политического совещания в Париже В.А.Маклаков писал в Министерство внутренних дел правительства Колчака о необходимости сделать заявление об уважении к правам национальностей, населяющих Россию⁶¹.
В письме в дипломатическую канцелярию в Екатеринодар и в Министерство иностранных дел в Омске 11 марта 1919 г. Маклаков указывал: «Мы не представляем себе будущее России иначе как свободным сожительством народов на принципах не только автономизма и федерализма, но даже в некоторых случаях и на условиях, установленных обоюдным соглашением и на началах независимости»⁶².
Однако реальная политика белых была подчас весьма далека от деклараций, планов и заявлений. Антидемократическая сущность внутреннего курса в целом вкупе с восстановлением прежней системы управления на местах, утверждением единообразного и основанного на дореволюционной практике порядка судопроизводства в Степном крае, в Сибири, в Туркестане обусловили исключение нерусских этносов из активной политической жизни. Недоверие к власти сохранялось, не снимались межнациональная напряженность и конфликты.
Как писал один из участников событий, «вопрос о создании центральной государственной власти, которая, будучи действительной властью, вместе с тем сумела бы учесть все местные особенности и наладить свои отношения с группами, отличающимися центробежными тенденциями, — такой вопрос являлся тогда кардинальнейшим... Правительство Колчака не сумело разрешить его и погибло»⁶³.
Не справились с этой задачей и другие небольшевистские правительства.
В то же время организационная, военная, экономическая слабость многих национальных структур заставляла их идти на уступки белым, лавировать в сложной военно-политической обстановке, поступаться своими программными установками. К примеру, уже в 1917 г. в бурятских районах Иркутской губернии и Забайкальской области были созданы аналогичные земствам органы национального самоуправления во главе с Бурятским национальным комитетом. Но в ноябре 1918 г. он был объединен с Бурятским отделом Правительства Забайкальской области атамана Семенова. Созданные при этом аймачные отряды Улан-Цагда были призваны охранять и защищать национальные земства; на деле же они стали карательными.
К тому же бурятские лидеры были вынуждены согласиться на сотрудничество со сторонниками не имевшей реальной основы идеи панмонголизма, которую поддерживали атаман Семенов и японские военные круги⁶⁴.

О том, как разрешался национальный вопрос Белым движением на востоке страны, можно судить по деятельности и судьбе органа исполнительной власти, призванного решать национальные проблемы.
В составе Временного сибирского правительства Министерство туземных дел руководствовалось в основном идеями сибирского областничества; такая ориентация сохранялась и большинством колчаковских чиновников. Были подготовлены уже упоминавшиеся «Основные положения о границах культурной автономии национальностей Сибири», в качестве проекта рассматривавшиеся впоследствии правительством Колчака.
В проекте говорилось, что предоставление отдельным национальностям Сибири территориально-политической автономии затрагивает сущность политического устройства Сибири и может быть решено только Всероссийским учредительным собранием. Поэтому самопровозглашенные национальные автономии не признавались.
В то же время до созыва регионального Учредительного собрания народам Сибири предоставлялась культурная автономия, «гарантирующая свободное развитие каждой отдельной национальности». Она включала в себя организацию всех звеньев учебных заведений с преподаванием на местном языке и изучением русского, причем предусматривалось субсидирование из средств государственного бюджета, если не доставало «местных национальных средств». Кроме того, создавались местные суды, в которых разрешалось применять местные обычаи, если они не противоречили «основным правовым принципам цивилизованных народов» (например, не допускались пытки).
В органах земского и городского управления местностей, где не менее 50% населения говорило на местном языке, он использовался наравне с русским в делопроизводстве. Переписка с государственными учреждениями проводилась на русском языке. Вопросы государственного управления, железные дороги, почта, телеграф, телефон, военное дело, регулирование внешней торговли, таможенное дело, налоговое обложение и денежное обращение, создание государственных монополий и эксплуатация природных богатств оставались в руках Сибирского правительства⁶⁵.
Предусматривалось также назначение части должностных лиц и служащих государственных учреждений из лиц, владеющих национальными языками, в местностях, где коренные народы составляли не менее 50% населения. Все национальные организации, «если они пользуются признанием своего народа», рассматривались «как правомерные представительные органы соответствующих национальностей по вопросам культурной автономии и местного самоуправления», при одновременном назначении правительственных комиссаров по делам национальностей. Оговаривались условия защиты прав национальных меньшинств в рамках «национально-культурного самоуправления».
Все меньшинства, составляющие не менее 10% местного населения, могли «организоваться для защиты своих национально-культурных интересов и обращаться за поддержкой к Сибирскому временному правительству»⁶⁶.
Однако статус самого Министерства туземных дел постоянно понижался, а предложенные им проекты оставались по большей части на бумаге. Вскоре Министерство было реорганизовано в Туземный отдел Министерства внутренних дел, который почти сразу превратился в практически бесправный подотдел Отдела сельского управления того же ведомства. Работа ограничивалась изучением положения дел на местах и составлением докладов⁶⁷.
По инициативе Отдела 25 августа 1919 г. межведомственное совещание, созванное правительством, обсудило проект учреждения при МВД особого Департамента туземных дел и Совещания по этим же вопросам. В них должны были войти представители основных ведомств и с правом решающего голоса присутствовать представители народностей страны. Совещание могло предварительно обсуждать все наиболее важные вопросы, касающиеся национальных прав, экономических и культурных потребностей инородцев. Проект предписывал Департаменту составление законопроектов по туземным делам, подготовку материалов для Совещания, исполнение его решений и ведение текущей переписки.
Но затея не нашла поддержки. Межведомственное совещание признало, что накопленных за год двухсот дел по инородческим вопросам недостаточно для создания целого департамента. К тому же военные обстоятельства и дефицит средств подтверждали, что «настоящий момент совершенно не подходящ для спокойной творческой работы»⁶⁸.

А.Колчак. 1918 год

Вместе с тем попытки организации национального самоуправления на местах в ряде случаев были небезрезультатны, хотя и вызывали серьезные дискуссии в правительственных учреждениях белой Сибири.
Управляющий Иркутской губернией эсер П.Д.Яковлев сам участвовал в создании бурятских аймаков и последовательно поддерживал их. Представитель МВД П.Башилов, однако, считал, что при внешней незначительности размеров вопрос об аймаках «имеет серьезное государственное значение, ибо ... есть разлагающий антигосударственный элемент этнографически-политического сепаратизма бурят с монгольской ориентацией»⁶⁹.
В рапорте министру внутренних дел А.М.Гаттенбергеру в сентябре 1919 г. он доказывал, что аймаки выросли из большевистского лозунга самоопределения и создали чересполосицу русских и бурятских территорий. С государственной точки зрения, считал он, необходимо создать численное преобладание русских.
«Если сохранить обособляющие бурят от русских аймаки и хошуны путем правительственного указания — тогда для культивировки бациллы сепаратизма и создастся благоприятная среда». Бороться с параллелизмом органов управления системой соглашений бессмысленно, указывал Башилов. Он также считал незаконным само существование Бурятского национального комитета — как политической партии без устава и регистрации — и предлагал его распустить⁷⁰.
Такого рода деятели считали искусственным создание политически самоопределяющихся этнографических единиц руками губернского или иного органа управления, учитывая между прочим и интересы обеспечения налоговых поступлений. Главное же состояло в отстаивании «государственно-объединительной тенденции».
Министерство внутренних дел все административно-территориальные изменения намечало на основе естественно-географических границ, без учета самоопределенческих притязаний бурятских и иных этнических организаций. Сами же национальные земства сохранялись до решения вопроса в законодательном порядке. Заметим, что и в среде самих бурятских деятелей (как и в национальных движениях других народов) не было единства взглядов на целесообразность такой формы национального самоуправления⁷¹.
Именно земства, избранные на основе пропорционального национального представительства, большинство представителей этнических элит рассматривали как наиболее приемлемый путь разрешения проблем. В рамках единого государства через земства инородцы вовлекались в непосредственное участие в социально-политической жизни; здесь концентрировались средства на нужды образования и просвещения, здравоохранения, развития путей сообщения и т.д.
Однако самодеятельность этих органов местной власти была, конечно, ограничена. Несмотря на сохранение аймачных земств, буряты не смогли добиться от правительства Колчака разрешения на самостоятельное утверждение ключевых должностей — управляющих, судей, воинских присутствий, земских советов и управлений милиции. В Забайкальской области в национальных районах допускалось лишь назначение помощников управляющих из бурят, подобранных и утвержденных самим управляющим и работающих под контролем управляющих уездами из числа русских.
Управляющий областью утверждал, что недопустимо «образование государственных учреждений с каким-либо национальным, кроме русского, характером»⁷².
Не менее проблематичными были отношения с властью и у других национальных организаций. Например, съезды, собрания и иные мероприятия горных алтайцев разрешалось проводить только с санкции гражданских и военных властей, а сами лидеры движения были репрессированы.
Конфликты между русским крестьянством и алтайцами, писал Л.П.Мамет, составляли существо политического процесса. Партизанское движение русских крестьян, объективно выступавших для алтайцев в роли колонизаторов и в то же время враждебно настроенных против притязаний инородцев, к тому же нашедших условную поддержку у белых, «всей тяжестью обрушилось на алтайское население. Были разорены целые аилы, и там, где проходили партизанские отряды, остались одно разорение и запустение». В итоге «в основном алтайские массы были в белых отрядах», а разгул партизанской вольницы был в какой-то мере ограничен лишь в конце 1919 г. с приходом регулярных частей Красной армии⁷³.
Однако в докладной записке члена ВЦИК Строева на имя Сталина говорилось, что месть партизан алтайцам была «чудовищная, первобытная, жестокая и зверская со сплошными убийствами, грабежами, насилием, осквернением очага и верований туземцев». Но еще страшнее было то, что вслед за ними «ячейки и воинские части не ликвидировали бандитизм, а создавали его»⁷⁴.

Итак, решение национальных проблем белые подчинили общей цели свержения большевиков. Политическое самоопределение народов не предусматривалось, а реализация культурно-национальной автономии была объективно крайне затруднена. Это подтверждает история созданной 3 ноября 1918 г. Комиссии по выработке положения о выборах во Всесибирский представительный орган (после переворота Колчака она была преобразована в орган по подготовке Всероссийского представительного собрания учредительного характера и областных представительных учреждений). Там рассматривались предложения общественных и национальных организаций, законотворческие инициативы⁷⁵.
Сибирские областники еще до роспуска своей Думы подготовили схему организации автономного управления, которую пытались в трансформированном виде втиснуть в рамки новых проектов власти. Вернемся к их предложениям 1918 г. об «управлении туземными племенами». Занятые последними территории выделялись по возможности в самостоятельные земские единицы, имеющие все полномочия в сфере управления и хозяйства. Соответственно, избирательные округа и участки формировались в компактно заселенных инородцами местностях.
Кроме того, создавались советы туземных дел из представителей разных этносов и членов Сибирского областного совета, избранных от национальностей, а также специалистов по делам народов региона. Ни один из этносов, проживающих в Сибирской автономии, не должен был оставаться без представительства в совете туземных дел.
Крайне важным был земельный вопрос. Для его решения областники предлагали разрешить «организованным туземным племенам» распоряжение всем земельным фондом, находящимся в их фактическом пользовании. Любые изъятия могли проводиться только на основе областного законодательства. То же самое относилось и к произвольному увеличению земельного фонда⁷⁶.
Таким образом, в рамках региональной автономии были достаточно четко разработаны вопросы национальной политики с учетом специфических интересов и задач этнокультурного развития народов Сибири. Их реализация могла бы существенно ускорить процесс модернизации социальной, экономической, культурной жизни огромного региона.
Пожалуй, не только для белых в Сибири, но в целом для всех антибольшевистских сил было характерно поразительное сочетание явной неспособности поддерживать порядок и обеспечить безопасность тыла, гарантировать декларируемые гражданское и политические свободы, провести необходимые экономические и социальные реформы — с бурной законотворческой деятельностью бесконечно большого числа органов, ведомств, чиновничье-бюрократических структур.
Подготовка Всероссийского представительного собрания учредительного характера тонула в согласованиях и реорганизациях, в беспорядочных попытках сотрудничества всевозможных общественных организаций и государственных органов. Между тем животрепещущие вопросы повседневной жизни никак не решались.
В записке на имя А.В.Колчака областники отмечали закономерность центробежных тенденций в крае, удаленном от российских центров власти. Они предлагали принять неотложные меры по созданию инфраструктуры, организации дорожного и гидростроительства, изучению геологических и лесных ресурсов, распространению образования и агрокультуры и т.д.⁷⁷
При этом отстаивался внепартийный характер движения, объединяющего всех сторонников децентрализации, «как непременного условия нормального развития единой и неделимой России»⁷⁸. Признавая «суверенные права государства» за центральной властью, авторы относили к этим правам внешнеполитическую деятельность, руководство вооруженными силами и утверждение областных законов. В свою очередь, местное законодательство должно было приниматься сибирским представительным органом, структура и полномочия которого определялись бы Всероссийским национальным собранием. Сибирское областничество выступало для его последователей в 1919 г. как выражение «культурно-областной автономии»⁷⁹.
В условиях войны авторы записки считали диктатуру правомерной переходной формой власти — «до окончательной победы над большевиками и до созыва Национального собрания». Вместе с тем они предлагали организовать законосовещательное учреждение из назначенных верховной властью представителей государственно настроенных общественных организаций»⁸⁰.
Основное предложение инициативной группы, логически связанное с предыдущим, сводилось к организации Сибирского областного управления в помощь центральному правительству с законосовещательным органом, составленным из тесно связанных с краем лиц, пользующихся доверием и «могущих провести мероприятия правительства соответственно запросам местной жизни»⁸¹.
Областные учреждения должны были решать назревшие задачи местной жизни. К ним относилось прежде всего землеустройство «без нарушения прав и хозяйственного уклада старожильческого, казачьего и инородческого населения Сибири». Другим не менее важным вопросом областники считали «культурно-хозяйственное устройство и административную организацию сибирских инородческих племен в соответствии с их национальными и бытовыми особенностями», оказание им помощи в переходе к прогрессивным формам хозяйствования. Особую программу составляли меры в культурно-правовой области. Восстановление единой России возможно лишь «путем организованной самодеятельности местных сил», инициатором которого стала поднявшая бело-зеленый флаг автономии Сибирь, подчеркивалось в записке⁸².
9 августа 1918 г. Комиссия заслушала представителя Дальнего Востока А.Н.Алексеевского и казахских автономистов и зафиксировала наличие как сибирского областнического течения, так и других подобных движений. 23 августа был заслушан доклад заместителя председателя Н.Н.Козьмина о Сибирском автономном областном управлении. Докладчик — один из активных областников — указал: территория будущей автономии должна охватить Сибирь от Урала до Охотского моря. По мнению Козьмина, Дальний Восток не мог претендовать на самостоятельность в силу малочисленности населения, казахи же по объективным причинам вынуждены будут присоединиться к Сибири — на особых условиях, с соглашением о спорной десятиверстной полосе у Иртыша.
Полномочия органов власти в автономии определятся на практике, постепенно, «как это было в английских колониях», — считал он. Это диктует «эластичность рамок» будущей автономии, возможность ее расширения и «свободу развития местных учреждений». Поэтому при разработке положения нужно наметить лишь некоторые общие нормы. Докладчик охарактеризовал дореволюционный порядок управления как неудовлетворительный. «Чтобы сделать власть на местах сильной и независимой, надо, — заявил Козьмин, — стремиться, во-первых, к децентрализации власти и, во-вторых, к созданию стройной системы связанных между собой местных учреждений».
Проект встретил возражения. Председатель Комиссии А.С.Белевский увидел в нем предпосылки к отделению от метрополии, а не децентрализацию управления. М.С.Венецианов также отметил превышение полномочий местного самоуправления — в предложении создать свои министерства.
Обсуждение было продолжено 6 сентября 1919 г. Венецианов настаивал на том, что проект Козьмина ведет к почти полному отделению от Европейской России, так как предусматривает создание Высшего суда Сибири, т.е. «двух правосознаний для Сибири и всей остальной России, т.е. двух государств». В то же время право генерал-губернатора накладывать вето на любые законодательные решения областных органов «делает автономию Сибири в достаточной мере призрачной». Д.М.Эбулдин считал, что автономные права Сибири будут урезаны, если утвердить предполагаемое право верховной власти отменять областные законы в течение шести месяцев со дня их опубликования.
Член комиссии П.А.Кронеберг вообще предложил рассмотреть вопрос лишь о провинциальной автономии Сибири в виде областного земства с расширенным кругом полномочий в хозяйственной сфере, в обеспечении общественного порядка, т.к. национальный состав, язык, религиозная принадлежность, бытовые особенности не дают «никаких оснований для политического обособления Сибири».
По мнению большинства членов Комиссии, военное дело, суд, финансы, внешняя политика относились к ведению общегосударственных органов власти, а вопрос о Сибирской автономии окончательно могло решить лишь Всероссийское учредительное собрание. Обсуждение было решено продолжить, но итоги работы Комиссии не обнаружены⁸³.

Все законотворческие инициативы и проекты государственного устройства России, установления оптимального баланса интересов центра и мест оказались несвоевременными. Военное поражение белых, общественная невостребованность их идеологических доктрин в обстоятельствах 1918—1920 гг. сделали бессмысленной деятельность многочисленных чиновничьих структур и обесценили немало интересных предложений. Однако кратковременный и почти нереализованный опыт сибирского областничества как одной из демократических моделей системы государственного устройства России, приобрел ныне новое звучание в формирующемся гражданском обществе.
На примере национальной политики антибольшевистских сил на востоке страны можно проследить эволюцию взглядов белых. Поначалу в большинстве антибольшевистских правительств проявлялись демократические тенденции. Это во многом определялось преобладанием эсеров, представителей других социалистических партий, а также традиционно достаточно левых областников. Немаловажную роль играла политическая инерция 1917 года, когда децентрализация приобрела широкие масштабы и была весьма популярна идея федеративной республики.
Однако эскалация вооруженных действий, создание фронтов и регулярных армий с обеих сторон требовали не только сосредоточения ресурсов, но и централизации управления. В этих условиях белые режимы всё больше опирались на военных, на правые политические силы — и закономерно сужали рамки самостоятельности входивших в сферу их влияния многочисленных организаций, в том числе национальных.
Не имея подробно разработанной программы действий в национальной сфере, белые руководствовались военно-политическим прагматизмом. Демократический потенциал политики антибольшевистских сил постоянно сокращался.
Усиление великодержавных амбиций, возрождение имперских традиций, невнимание к разумным предложениям бюрократии и политических деятелей о необходимости более дифференцированного и гибкого курса приводили к сужению социальной опоры антибольшевистского лагеря.
В ожесточенной борьбе за власть и за народные массы большевики выиграли, потому что решительно и своевременно принимали меры, отвечавшие злобе дня, более чутко реагировали на динамику политических настроений и симпатий масс, сумели склонить к сотрудничеству лидеров некоторых национальных движений и партий.
Сталин в связи с этим говорил: «Не забывайте, что если бы в тылу у Колчака, Деникина, Врангеля и Юденича мы не имели бы так называемых “инородцев”, не имели ранее угнетенных народов, которые подрывали тыл этих генералов своим молчаливым сочувствием русским пролетариям, — товарищи, это особый фактор в нашем развитии: молчаливое сочувствие, его никто не видит и не слышит, но оно решает всё, — и если бы не это сочувствие, мы бы не сковырнули ни одного из этих генералов.
В то время, когда мы шли на них, в тылу у них начался развал. Почему? Потому, что эти генералы опирались на колонизаторский элемент из казаков, они рисовали перед угнетенными народами перспективу их дальнейшего угнетения, и угнетенные народы вынуждены были идти к нам в объятия, между тем как мы развертывали знамя освобождения этих угнетенных народов»⁸⁴.
Разумеется, реальная картина выглядела намного сложнее, однако одна из ведущих тенденций отмечена верно.

Убедительным подтверждением провала национальной политики белых служит история взаимоотношений Добровольческой армии с этносами и их организациями на Юге России.
Л.Г.Корнилов заявил, что его армия будет отстаивать право на широкую автономию отдельных народностей, входящих в состав России, но при условии сохранения государственного единства. Правда, в отношении отделившихся к тому времени Польши, Финляндии и Украины признавалось их право на «государственное возрождение»⁸⁵.
Позднее, 10 апреля 1919 г., в официальном сообщении председателя Особого совещания при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России «О целях вооруженной борьбы с советской властью» наряду с провозглашением прежней задачи возрождения единой, великой и неделимой России говорилось о проведении децентрализации власти путем установления областной автономии и широкого местного самоуправления⁸⁶.
Однако реализация этих деклараций не состоялась. Сам лозунг единства и неделимости воспринимался на окраинах как противоречащий любым проявлениям национальной самодеятельности. Сказывалась имперская психология, на которую накладывались проблемы взаимоотношений с союзниками, амбиции этнических элит и местных правительств.
К примеру, социал-демократическое правительство Грузии в лице министра иностранных дел Е.Гегечкори отказывалось признать за командованием Добровольческой армии право выступать от имени России, в том числе и тогда, когда рассматривался вопрос о судьбе занятого Грузией Сочи⁸⁷. В результате соглашение не было достигнуто, и бои за Сочи вспыхивали неоднократно.
В начале декабря 1918 г. Сочинский окружной съезд заявил о временном присоединении к Грузии, поскольку именно так население округа могло осуществить свои чаяния в сфере национально-культурной жизни и земского самоуправления. В то же время подтверждалось стремление к единству России — как только в стране будет создана единая демократическая власть, основанная на народоправстве и федеративных началах.
Репрессии добровольческих частей против населения округа, мотивировавшиеся его симпатиями к большевикам, еще больше усилили стремление присоединиться к Грузии. Однако войска А.И.Деникина вскоре заняли Сочинский округ, прервав подготовку демократических выборов, отменив выборы в земства и развернув репрессии против неугодных. В итоге настроение крестьянства стало склоняться в пользу большевиков⁸⁸.
Непродуктивной оказалась политика белых и в отношении Армении и Азербайджана. Вряд ли можно объяснять ее провал тем, что связями с новыми государствами занималось не внешнеполитическое ведомство, а главное командование, как считают некоторые авторы⁸⁹. Скорее проблема состояла не в ведомственной подчиненности, а в самой сути национальной политики. Только под угрозой силы или в результате ее применения белым удавалось склонять на свою сторону горские народы Северного Кавказа, причем их замирение было кратковременным, а власть добровольческого командования крайне неустойчивой.

Специально национальной политикой в руководстве ВСЮР не занимались. Только в начале 1919 г. была создана Подготовительная по национальным делам комиссия, ставившая целью сбор и подготовку аналитических материалов по национальному вопросу для командования. Возникшая по инициативе одного из идеологов белого дела В.В.Шульгина, она вскоре стала финансироваться деникинскими властями и должна была организовать отделы — малорусский, кавказский, белорусский, крымско-татарский и другие. На деле был подготовлен лишь проект областного деления Украины, с введением там культурно-национальной автономии, что никак не отвечало далеко идущим планам украинских националистов⁹⁰.
Не следует забывать и о том, что политика добровольческого командования нередко определялась антисемитскими настроениями многих генералов⁹¹.
Требование воссоздания единой и неделимой России выступало главным образом как лозунг, но, тем не менее, подтверждалось повседневной практикой. Это приводило к разъединению и ослаблению материальных и моральных сил белых. Только П.Н.Врангель выдвинул идею «тактического федерализма» и признал суверенитет Украины, но сделано это было слишком поздно, когда исход войны был предрешен в пользу красных⁹².
Обе силы, противостоявшие большевикам, — общероссийское Белое движение и национальные отряды — дополняли друг друга в войне. Однако перспективы государственного устройства России политические деятели антибольшевистского лагеря видели по-разному.
Успеха не добился никто...

¹ Национальная политика России: история и современность. М., 1997. С. 226.
² См.: Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1987. С. 359—360, 579, 616—617, 647.
³ Наша газета (Ташкент). 1917. 23 ноября.
⁴ Подробнее см.: Алексеенков П. Кокандская автономия // Революция в Средней Азии. Сб. 1. Ташкент, 1928. С. 23—40. Сб. 2. Ташкент, 1929. С. 43—81; Сазонов. Кокандская автономия // Красная летопись Туркестана. Ташкент, 1923. № 1—2. С. 88—93; Хасанов М. Альтернатива. Из истории Кокандской автономии // Звезда Востока. 1990. № 7. С. 105—120.
⁵ См.: Сибирская речь (Омск). 1918. 23 июля.
⁶ Цит по: Аманжолова Д.А. Казахский автономизм и Россия. М., 1994. С. 40—41.
⁷ См.: Городецкий Е.Н. Рождение советского государства. 1917—1918. 2-е изд. М., 1987. С. 308.
⁸ См.: Великая Октябрьская социалистическая революция: Энциклопедия. М., 1987. С. 240—241; Коржихина Т.П. Советское государство и его учреждения. Ноябрь 1917 г. — декабрь 1991 г. М., 1994. С. 33, 41—43; Исаев И.А. История государства и права России. М., 1994. С. 291—295; КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд. Т. 2. М., 1983. С. 79.
⁹ Подробнее см., например: Кульшарипов М.М. З.Валидов и образование Башкирской автономной советской республики (1917—1920 гг.). Уфа, 1992; Аманжолова Д.А. Указ. соч.
¹⁰ См.: Макаревский В.В. Возникновение и деятельность организаций партии эсеров в Чувашском крае (1904—1918 гг.). Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М., 1996. С. 21—23.
¹¹ См.: Образование Марийской автономной области: Сб. документов. Йошкар-Ола, 1966.
¹² Цит. по: Ненароков А.П. Регионализм — федерализм — сепаратизм // Межнациональные отношения в России и СНГ: Семинар Московского центра Карнеги. Вып. 2. М., 1995. С. 139.
¹³ Подробнее см.: Раимов К. К истории образования Башкирской автономной социалистической советской республики // Вопросы истории. 1948. № 4; Кульшарипов М.М. Указ. соч.; Аманжолова Д.А. Указ. соч.
¹⁴ См.: Сталин И.В. Сочинения. Т. 4. С. 32, 66, 73, 86—88.
¹⁵ См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 40. С. 98.
¹⁶ Цит. по: Гасанов Б.К. Политические движения и партии на Северном Кавказе в 1917—1920 годах: идеология, практика, исторические судьбы и уроки. Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. М., 1997. С. 21.
¹⁷ См. там же. С. 34—35.
¹⁸ См.: Бугай Н.Ф., Мекулов Д.Х. Народы и власть: социалистический эксперимент (20-е годы). Майкоп, 1994. С. 382, 384, 386.
¹⁹ Подробнее см.: Пахмурный П., Григорьев В. Октябрь в Казахстане. Алма-Ата, 1978; Григорьев В.К. Тактика большевиков Казахстана по отношению к непролетарским партиям и политическим организациям. 1917—1922 гг. Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. М., 1987.
²⁰ См.: Аманжолова Д.А. Указ. соч.
²¹ ЦГА Республики Узбекистан. Ф. 36. Оп. 1. Д. 2. Л. 17; Д. 73. Л. 85.
²² РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 10. Л. 130, 201.
²³ Аманжолова Д.А. Указ. соч. С. 40.
²⁴ Там же. С. 36.
²⁵ См. там же. С. 34.
²⁶ ЦГА Республики Казахстан. Ф. 59. Оп. 1. Д. 32. Л. 29—31.
²⁷ П.С.С. Киргизы и советская власть // Жизнь национальностей. 1920. 27 апреля.
²⁸ РГВА. Ф. 184. Оп. 3. Д. 53. Л. 77 об.
²⁹ Вперед. 1919. 28 июня.
³⁰ См.: Грациози А. Большевики и крестьяне на Украине. 1918—1919 годы. М., 1997. С. 163.
³¹ Аманжолова Д.А. Указ. соч. С. 36.
³² Цит. по: Ненароков А.П. Указ. соч. С. 139.
³³ См.: Национальная политика России: история и современность. С. 261—265; Валиханова Н.С. Национальные движения и партии Средней Азии: историография. М., 2000; Зорин В.Ю., Аманжолова Д.А., Кулешов С.В. Национальный вопрос в Государственных думах России: опыт законотворчества. М., 1999; Гасанов Б.К. Политические партии и движения на Северном Кавказе в 1917—1920 гг. Каспийск, 1994.
³⁴ РГАСПИ. Ф. 558. Д. Грузия. Л. 61 об — 62.
³⁵ ГА РФ. Ф. 667. Оп. 1. Д. 10. Л. 71.
³⁶ См.: Аманжолова Д.А. Указ. соч. С. 35.
³⁷ Там же. С. 104.
³⁸ Алаш-Орда: Сб. документов. Кзыл-Орда, 1929. С. 123—124.
³⁹ ГА РФ. Ф. 670. Оп. 1. Д. 10. Л. 48, 53, 63—64, 78, 123.
⁴⁰ Там же. Д. 20. Л. 2.
⁴¹ Там же. Ф. 668. Оп. 1. Д. 14. Л. 71—72.
⁴² Там же. Ф. 193. Оп. 1. Д. 3. Л. 1.
⁴³ Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Ч. 1. Пекин, 1921. С. 116.
⁴⁴ ГА РФ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 3. Л. 26.
⁴⁵ Сибирская речь. 1918. 5 авг.
⁴⁶ ГАРФ. Ф. 144. Оп. 1. Д. 10. Л. 64.
⁴⁷ Там же. Л. 80.
⁴⁸ Там же. Л. 66—66 об.
⁴⁹ Там же. Л. 66.
⁵⁰ Там же. Л. 22 об. — 23, 31—32, 51—52, 70.
⁵¹ См., например: Подпрятов Н.В. Роль национальных воинских формирований в годы гражданской войны на Восточном театре военных действий. Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Пермь, 1994; Воронов В.Н. Вооруженные формирования на территории Сибири в период гражданской войны и военной интервенции в 1917—1922 гг. Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. М., 1999.
⁵² См.: Гинс Г.К. Указ. соч. С. 208; Болдырев В.Г. Директория, Колчак, интервенты. Новониколаевск, 1925. С. 35, 37, 43; Майский И. Демократическая контрреволюция. М.; Пг., 1923. С. 227.
⁵³ Рабочее утро. 1918. 10 окт.
⁵⁴ ГА РФ. Ф. 192. Оп. 1. Д. 20. Л. 4, 10; см. также: Вестник Временного всероссийского правительства. 1918. 16 ноября.
⁵⁵ Правительственный вестник. 1918. 20 ноября.
⁵⁶ См. там же. 1 дек.; Заря. 1918. 31 дек.; Русская речь. 1919. 3 июня.
⁵⁷ Колчаковщина на Урале и в Сибири. 1919—1920: Архивные материалы библиотеки ИНИОН. М., 1992. Док. № 80.
⁵⁸ См.: Правительственный вестник. 1918. 24 ноября; Сибирская речь. 1918. 19 дек.
⁵⁹ ГА РФ. Ф. 1700. Оп. 2. Д. 5. Л. 107.
⁶⁰ Филатьев Д.В. Катастрофа Белого движения в Сибири. 1918—1919. Париж, 1985. С. 64.
⁶¹ См.: Вейль В. История украинского вопроса. Таллин, 1937. С. 31.
⁶² Цит. по: Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982. С. 215.
⁶³ Колосов Е.Е. Сибирь при Колчаке. Пг., 1923. С. 50.
⁶⁴ См.: Правда Бурятии. 1922. 5 авг.; Ринчино Э.-Д. Документы. Статьи. Письма. Улан-Удэ, 1994. С. 12.
⁶⁵ См.: Единство. 1918. 24 (11) июля.
⁶⁶ Там же.
⁶⁷ ГА РФ. Ф. 1700. Оп. 1. Д. 62. Л. 70.
⁶⁸ Аманжолова Д. А. Указ. соч. С. 124.
⁶⁹ ГА РФ. Ф. 1700. Оп. 7. Д. 10. Л. 59.
⁷⁰ Там же. Л. 60—61.
⁷¹ Там же. Л. 66 об. — 67.
⁷² Там же. Ф. 1701. Оп. 1. Д. 4. Л. 37—38, 48.
⁷³ См.: Мамет Л.П. Ойротия: Очерк национально-освободительного движения и гражданской войны на Горном Алтае. М., 1930. С. 91.
⁷⁴ Цит. по: Красовицкая Т.Ю. Власть и культура. Исторический опыт организации государственного руководства национально-культурным строительством в РСФСР. 1917—1925 гг. М., 1992. С. 111—112.
⁷⁵ ГА РФ. Ф. 4707. Оп. 1. Д. 3. Л. 14,12.
⁷⁶ Сибирские записки. 1919. № 6. С. 93—94.
⁷⁷ См.: Национальная политика России: история и современность. С. 240.
⁷⁸ Там же.
⁷⁹ Там же.
⁸⁰ Там же.
⁸¹ Там же. С. 240—241.
⁸² См. там же.
⁸³ См. там же. С. 243—245.
⁸⁴ Цит. по той же работе. С. 247.
⁸⁵ Белый архив. Т. 2-3. Париж, 1928.  С. 130—131.
⁸⁶ См.: Юг России (прокламации, листовки, воззвания): Архивные материалы библиотеки ИНИОН. М., 1992. Док. № 32.
⁸⁷ См.: Белый архив. Т. 2-3. Париж, 1928. С. 176.
⁸⁸ См.: Национальная политика России: история и современность. С. 250—251.
⁸⁹ См.: Ушаков А.И., Федюк В.П. Белое движение и право наций на самоопределение // Проблемы политической и экономической истории России. М., 1998. С. 104—118.
⁹⁰ См. там же.
⁹¹ Подробнее см.: Соколов К.Н. Правление генерала Деникина. София, 1921; Краткая записка истории взаимоотношений Добровольческой армии с Украиной. Ростов н/Д, 1919; Хонигсман Я.М., Найман А.Я. Евреи Украины: Краткий очерк истории. Киев, 1922 и др.
⁹² Подробнее см.: Росс Н. Врангель в Крыму. Франкфурт н/М, 1982.