Анфас и профиль

 

Сергей КОКУРИН

 

Обыденная община

Среди немногих русских людей, кто, подобно философу Владимиру Соловьёву, отдал всего себя единственному делу своей жизни — религиозному и церковному возрождению России — был киевский священник Анатолий Евгеньевич Жураковский. Младший современник Бердяева, Флоренского, В.Ильина, ровесник Георгия Флоровского, матери Марии (Скобцовой), Павла Евдокимова, он олицетворял собой ту молодую Россию, которая в годы распада страны, гражданской междоусобицы и террора со стороны безбожной власти пришла в Церковь и не только хотела, но и дерзнула жить евангельскими максимами любви, братства, служения ближнему. Глубоко символично, что его жизнь полностью совпала с эпохой, у истоков которой стоят фигуры Владимира Соловьёва и Николая Фёдорова, а в конце — сонм новомучеников. Анатолий Жураковский, несомненно, нёс на себе отпечатки этого необыкновенного времени, оказавшегося столь щедрым на ярких, одарённых людей и столь несчастным для их судеб.

Исследователи подчёркивают многогранность его талантов, принадлежность “Серебряному веку” (поэт, литератор) и сходство с о. Павлом Флоренским и о. Сергием Булгаковым (философ, богослов, священник). И тем не менее, говоря об Анатолии Жураковском, мы помним и чтим в нём не просто выдающуюся творческую личность, а, прежде всего, пастыря и верного свидетеля Христова, мученически закончившего свой путь в 1937 г.

Русская православная церковь Заграницей прославила его в 1981 г. как новомученика. Иконописец изобразил отца Анатолия проповедующим на улицах Вавилона. Собранная им в 1921 г. в маленькой бывшей домовой церквушке община, в которую пришла в основном молодёжь и интеллигенция, стала ядром духовного сопротивления в Киеве и, претерпев гонения, лагеря, ссылки, сохраняла отношения братства на протяжении почти полувека.

Начало пути

Анатолий Евгеньевич Жураковский родился в Москве 17 марта 1897 г. Его родители, люди интеллигентные и благородные, были далеки от Церкви и от веры: отец, Евгений Дмитриевич, педагог, литературный критик, убеждённый шестидесятник; мать, Ольга Васильевна, полностью разделяла взгляды мужа. Жили дружно и по-студенчески безалаберно. Дом был всегда открыт для гостей, подкармливали “бедных гениев”, студентов. Четверо детей (Геннадий, Анатолий, Аркадий, Евгения) росли в атмосфере любви к русской литературе, музыке и театру. Истинным культом в семье было служение искусству и науке. Поэтому родители немало удивились, узнав однажды, что их второй сын Анатолий тайком от них посещает церковь. Внешним толчком к этому послужила болезнь младшего брата Аркадия, у которого врачи обнаружили туберкулёз в неизлечимой форме. Мучения мальчика были так велики, что отец не имел сил это видеть и по несколько дней не появлялся дома. Мать, также болевшая туберкулёзом, невыносимо страдала. В это время Анатолий стал заходить в храмы, иногда он часами стоял на коленях, молясь об исцелении брата. Когда Аркадий умер, он дал обет — продолжать молиться о выздоровлении матери. На истово молящегося мальчика обратили внимание прихожане, священники. Тогда же произошла встреча с человеком, который открыл Анатолию тайну утешения. Это был дьякон, имя его осталось неизвестным. Но благодаря ему сердце мальчика осветилось твёрдой надеждой и верой.

Необычный свет тех дней Анатолий Жураковский пронёс сквозь всю свою жизнь. В 1935 г. он напишет жене Нине Сергеевне¹ из лагеря в Надвойцах: “Из всех воспоминаний моей богатой жизни самым сладким является детское воспоминание о часах молитвы в храмах”. С этого времени все его желания и мысли устремились к одной цели — быть ближе к Богу. “Быть ближе к Богу — вот задача жизни” — это последние слова Владимира Соловьёва, сказанные перед смертью. В 1914 г. гимназист Анатолий Жураковский запишет их и добавит: “Ближе к Богу — как радостно, как легко, а вне Его, вдали от Него — тяжесть и боль”. Эта мысль в самом раннем детстве уже пронзила его. Но была и боль о близких и дорогих ему людях, не понимавших его.

Но что мог сделать мальчик, гимназист? Он погрузился в думу. Отец так и называл его — “мальчик, думающий думу”, находя в религиозности сына одну лишь странность. В 1910 г. из опасения за здоровье матери семья переехала в Тифлис, где Анатолий закончил 5-й класс гимназии. Вместе с товарищами он организовал христианский кружок, что ещё больше встревожило отца. Наконец, в Киеве, куда Жураковские переехали в 1911 г., Евгений Дмитриевич решил прибегнуть к радикальному средству — помощи психолога. Он привёл Анатолия к своему сослуживцу, молодому приват-доценту Киевского университета В.В.Зеньковскому. Известный педагог и философ, будущий основатель РСХД (Русское студенческое христианское движение), поговорив с гимназистом, обнаружил у него недюжинные познания и предложил свою помощь в занятиях. Это знакомство скоро переросло в дружбу.

Василий Васильевич ввёл юного Жураковского в Религиозно-философское общество (КРФО²), которым руководили выдающиеся богословы, профессора Духовной академии П.П.Кудрявцев, В.И.Экземплярский. По тогдашним полицейским правилам, участвовать в общественных организациях учащимся запрещалось и председателю КРФО Василию Ильичу Экземплярскому приходилось неоднократно отстаивать перед полицией гимназиста Жураковского. Так началась школа, в которой дисциплинировался ум, созревала, формировалась и оттачивалась мысль будущего философа, богослова, проповедника.

В 1915 г. Анатолий Жураковский закончил гимназию и поступил в Киевский университет — одновременно на классическое и философское отделение историко-филологического факультета. Он полностью отдался любимому творчеству — литературе, истории, философии. Под руководством В.Зеньковского он пишет научную работу “Константин Леонтьев и Жозеф де Местр”, за которую получает золотую медаль. Он также углублённо изучает богословие, посещает заседания Религиозно-философского общества. Но это не была отвлечённая работа ума. Именно в это время Анатолий Жураковский осознаёт важность деятельного, творческого участия в жизни Церкви. Киевское религиозно-философское общество ставило своей задачей “соединение философского осмысления истин христианского вероучения с жизнью Церкви, с религиозным опытом, вне связи с которым знание остаётся неполным и неточным”. Возможность преображения русского общества киевскими философами мыслилась исключительно на путях возрождения Православной церкви, на путях открытого обществу и миру христианства. Экземплярский говорил: “Смысл христианской жизни не может исчерпываться личным спасением, т.к. любовь к Богу связана с любовью к миру — творению, где христианин должен быть продолжателем дела Христа, его соработником” (доклад “Христианское юродство и христианская сила”, 1915 г.). Выработке активной позиции Анатолия Жураковского к обществу и Церкви способствовало сближение (через своих друзей-учителей Кудрявцева и Экземплярского) с наиболее просвещёнными представителями духовенства. Прежде всего, следует назвать знаменитого библеиста, духовника академической корпорации протоиерея Александра Глаголева.

Другой, столь же харизматичный киевский пастырь — его друг, настоятель храма Свв. Бориса и Глеба протоиерей Михаил Едлинский, которого Иоанн Кронштадский называл своим духовным собратом. Отец Михаил вёл очень активную благотворительную и просветительскую деятельность. Он создал городское Общество трезвости, организовал постройку “Народного дома” с детским садом для ребят работающих матерей, приютом для брошенных детей и залом, где устраивались концерты и познавательные лекции. Несомненно, встречи с Зеньковским, Экземплярским, о.Александром Глаголевым были судьбоносными для Анатолия Жураковского. Однако его ждал новый поворот судьбы.

Равномерное течение занятий в университете было неожиданно прервано: из-за отступления летом 1915 г. русских войск на Западном фронте и опасности прорыва немцев к Киеву университет эвакуировали в Саратов.

В 1916-м, в связи с мобилизацией студентов, Анатолия Жураковского призвали рядовым на фронт. По состоянию здоровья он попал в нестроевую часть, в железнодорожный батальон, дислоцировавшийся в Галиции, на Западной Украине, где преподавал физику и математику в организованной для солдат школе. Хотя это были не передовые позиции, тем не менее ему приходилось смотреть в лицо смерти и видеть гибель товарищей под обстрелами и бомбёжками.

Здесь, выкраивая часы у ночи, он написал три богословских работы: “К вопросу о вечных муках”, “Литургический канон теперь и прежде”, “Тайна любви и таинство брака”, опубликованные в 1916—1917 гг. в журнале “Христианская мысль”, выпускавшемся в Киеве профессором Экземплярским. Это было одно из лучших на ту пору христианских изданий в России. Тогда же на фронте он впервые задумался о призвании к священству.

Бурные события 1917 г., революция и, прежде всего, Поместный собор в Москве и епархиальный съезд в Киеве для Анатолия Жураковского, как и его старших коллег Экземплярского, Кудрявцева (участника Поместного собора) и Зеньковского, связывается со скорыми и чаемыми переменами внутри Церкви. Оживление религиозной жизни, происходившее на фоне мощного социального взрыва, сопровождается поляризацией сил в самой Церкви. Всей душой Анатолий Жураковский рвётся в Киев, где в это время Василий Васильевич Экземплярский и бывший афонский монах, известный миссионер и проповедник о. Спиридон (Кисляков)³, организуют открытые обсуждения будущего Русской православной церкви и готовят почву для её возрождения.

В 1917 г., демобилизованный по болезни, он возвращается в Киев, в университет, к лекциям, в круг друзей и погружается в бурную городскую жизнь: выступает с лекциями в студенческом союзе, участвует в публичных дискуссиях, входит в редакцию журнала “Христианская мысль” и газеты “Слово”, издававшуюся министерством исповеданий при Центральной Раде, которое возглавлял профессор В.В.Зеньковский. Поистине судьбоносной оказалась встреча с о. Спиридоном, переросшая в долголетнюю дружбу и подвигшая Анатолия к проповоди на улицах города. Часто они вдвоём отправляются проповедовать в самые опасные и злосчастные места Киева, в солдатские казармы и пролетарские районы Соломенка и Шулявка.

Среди мест, пользовавшихся особенно дурной славой, была чайная на Галицкой площади (ныне площадь Победы), известная также как “босяцкий магазин”. Это было “дно” города, где собиралась отпетая публика. Придя в чайную, монах-миссионер и вчерашний солдат смело обращались к присутствующим, а потом сдвигали столы и служили молебен. Они не услышали в свой адрес ни одного ругательства.

Из этих “отбросов общества” о. Спиридон начал создавать братство Иисуса Сладчайшего, которое в свою очередь помогало нищим, беспомощным, опустившимся людям. Через тринадцать лет, в 1930 г., в день похорон о. Спиридона Анатолий Жураковский вспоминал: “Более всего тянулось твоё сердце к несчастным, униженным, скорбящим. Более всего любил ты проповедовать на чердаках и в подвалах, среди людей изнемогающих от непосильной тяготы, куда служители алтаря избегали заходить и где тебя встречали сначала с недоверием, потом с удивлением и, наконец, с любовью. Лукьяновская тюрьма, множество заключённых узников воссылали благодарность Богу за посильные дары твоей любви. Кирилловская больница, где несчастные, лишённые разума, с благодарностью вспоминают о тебе, потому что ты не только думал о питании их, но пробовал заронить в их душах искры света. Множество детей должны видеть в тебе отца, данного Богом, потому что ты подобрал их на улице и дал кров и воспитание. Бедные сироты, вдовы должны быть благодарны тебе, потому что ты вспомнил о них и пришёл к ним во имя Христа, протянул им руку помощи и щедро дарил им самый богатый дар — весть о Христе и любовь, которой горело твоё сердце и заставляло ответной песней звучать другое сердце”.

Жизнь на износ и особенно голод в 1919 г., которому много способствовала безучастность деревни к городу, сказались на и без того подорванном здоровье Анатолия Жураковского. У него открылся туберкулёз, осложнённый истощением организма. Ранней весной 1920 г. его, едва живого, привезли на телеге в деревню Красногорка. Крестьяне согласились взять “студента” на общественное кормление в обмен на церковную утварь, которую пообещал достать для местной церкви о. Спиридон, часто проповедовавший по деревням. Студент, к общему удивлению, выздоровел и к тому же настолько полюбился крестьянам, что они просили его остаться у них и быть священником. Так неожиданно радикальные обстоятельства подвигли его к давно назревавшему решению. 18 августа 1920 г. в Успенском соборе Киево-Печерской лавры Анатолий Жураковский был рукоположен. Он начал служить в Красногорском храме, однако для всех было очевидно, что его призвание — быть среди горожан, чьи нужды и беды он, сам горожанин и интеллигент до кончиков ногтей, принимал как свои собственные. Друзья стали хлопотать о переводе в Киев. Нашёлся и священник, который согласился служить в Красногорке⁴. Наконец, осенью 1921 г. по распоряжению митрополита Михаила (Ермакова) Анатолий Жураковский был назначен настоятелем в храм Марии Магдалины на Никольско-Ботанической улице возле университета.

Община

Первую литургию он служил почти в пустом храме, перед несколькими стариками и девочками, жившими по соседству. Но прошло немного времени, и в заштатную церквушку потянулся народ со всех концов Киева — преимущественно гимназисты, студенты, интеллигенция, те, кто знал молодого настоятеля ещё по университету и религиозно-философскому обществу. Приходили известные киевские учёные и богословы КДА, а также их отпрыски. Но в большинстве были люди изверившиеся, отчаявшиеся, озлобленные и равнодушные. Из этой-то смеси несчастных, сосредоточенных на своих бедах людей, с одной стороны, и полной рвения и огня молодёжи, почти детей — с другой, образовалась в одночасье община, которую отец Анатолий и назовёт “обыденным храмом”.

Это сравнение глубоко символично. Обыденными в старину называли храмы, построенные в один день общими усилиями горожан или селян. Храмы эти могли исчезнуть, место, где они стояли, забывалось. Но оставалась память о необыкновенном порыве, в котором разные люди, объединившись, возводили храм. Такая память сохранялась веками. И это была не архивная, не статистическая память. Не случайно в конце XIX в. именно со строительством “обыденных храмов” связывал духовное возрождение России философ Николай Фёдоров. И такие “храмы” действительно возникли как провозвестники подлинного возрождения Церкви: община о. Анатолия Жураковского — одна из них. Барачного типа храм на Никольско-Ботанической улице даже внешне преобразился, он уже не казался неприметным, как раньше, а приветливо сквозил сквозь ветви каштанов небесно-голубым цветом. О маленькой голубой церквушке с проникновенной теплотой не раз вспомнит Анатолий Жураковский в другие годы. Но в храме чувствовалась и какая-то особая внутренняя жизнь, не ограниченная стенами, службами, не сводимая к внешним формам, не похожая на жизнь обычных церковных приходов. Те, кто приходил просто послушать ставшего к тому времени известным проповедника, начинали скоро понимать что-то такое, что навсегда изменяло их жизнь, будто падали внутри перегородки, разделявшие их с людьми и с Богом. Это было возвращение в Церковь. Это был путь в Церковь русской интеллигенции в ХХ в., начавшийся с петербургских Религиозно-философских собраний в 1901—1903 гг. Этим путём прошли Сергей Булгаков, Павел Флоренский, Василий Зеньковский, мать Мария (Елизавета Скобцова), Александр Ельчанинов, Дмитрий Клепинин, Алексей Глаголев и тысячи других русских интеллигентов, принявших священство. Среди них, несомненно, и Анатолий Жураковский, все свои блестящие таланты принёсший на алтарь священнического служения. И этим алтарём для него стали сердца его духовных детей, община, ставшая целью и смыслом его жизни.

Прошло несколько месяцев, а на Никольско-Ботанической уже звучал свой хор, возникли разные служения, в том числе сестричество, названное в честь равноапостольной Марии Магдалины. Наладилась разнообразная и насыщенная жизнь: были кружки (в том числе богословский и литературный), группы, которые помогали заключённым в тюрьмах и беженцам, наводнившим город, был стол милосердия для сбора средств нуждающимся. Но главное новшество состояло в том, что настоятель положил конец делению на тех, кто служит во время богослужения, и остальных. Сам он служил с открытыми царскими вратами, не принимая христианство индивидуальное, спрятанное от мира в алтаре⁵, и требовал участия в литургии всех собравшихся. Поэтому к каждому богослужению готовились: читали и разбирали литургические тексты и Писание, особенно сложные места разъяснял известный литургист профессор Скабалланович.

Кроме литургики изучали святоотеческую и богословскую литературу, занятия эти вели профессора КДА у себя на квартирах вместе со студентами академии, в 1920-е гг. перешедшей практически на нелегальное положение. Квартира Василия Ильича Экземплярского на Боричевом Токе, рядом с Андреевским спуском, в то время стала настоящим духовным центром для многих киевлян.

Членов общины объединяло уже не место, пусть и очень любимое, а, прежде всего, отношения. Ещё недавно разъединённые и отчуждённые личными заботами и потерями (многие потеряли в эти годы близких и родных), они словно прорастали в сердца друг друга и объединялись в общей заботе и общем деле, которым стала община. Поэтому когда летом 1922 г. вышло постановление властей о закрытии в Киеве домовых церквей вблизи детских учреждений и первым закрыли храм Марии Магдалины, община отца Анатолия не распалась, но только сплотилась вокруг своего пастыря, словно чувствуя, что недолго им ещё быть вместе. Изгнанники нашли приют в здании Религиозно-философского общества на Большой Житомирской, 9, где была домовая церковь Иоанна Златоуста. Ютившиеся тогда в ней монахи из Феофании предоставили общине просторный зал на три тысячи мест, а сами перенесли свой алтарь и церковную утварь на хоры. Получив в распоряжение огромный зал, Анатолий Жураковский вводит очередное новшество — по вторникам после вечернего богослужения он выступает с публичными тематическими проповедями, на которые собираются тысячи людей. Его выступления стенографирует Марина Слоним, а затем каллиграфическим почерком переписывает Ольга Опацкая. Ольга Васильевна проживёт долгую жизнь, пройдёт сквозь лагеря, ссылку, войну, преследования, и сохранит вторничные проповеди отца Анатолия.

Община растёт и крепнет. Помимо сестричества Марии Магдалины в ней теперь оформилось ещё и братство Иоанна Златоуста. Тогда же берёт начало традиция выездов молодёжи в Дарницу, в Ирпень, “на криничку”, к местночтимому колодцу, где отец Анатолий служил молебен. Но не внешние дела и не устроение какого-то отдельного от мира уголка жизни были целью задуманной отцом Анатолием общины. Община представлялась ему общим делом преобразования жизни, индивидуальной и церковной, во всей полноте и многообразии.

Проверка общины на крепость наступила скоро. В марте 1923 г., в ночь на Страстной четверг, о. Анатолия арестовали⁶. В октябре власти закрыли и храм Иоанна Златоуста. Анатолия Жураковского этапировали в Москву, в Бутырскую тюрьму, где ему инкриминировали “агитацию против советской власти путём проповедей”. Скорый суд вынес приговор: два года ссылки в Краснококшайск (Марийская АО). Оставшись без своего пастыря, община сократилась на треть, но сплотилась и окрепла внутренне. Характерно, что именно в это время в её среде возникают “малые церкви” — семьи. Оставшись без храма, община перешла в приход о. Александра Глаголева, который предоставил ей для служения храм Великомученицы Варвары на колокольне. Старшая сестра общины Ольга Васильевна Михеева оставила воспоминания о той поре: “Была трудная жизнь. Хотелось помочь облегчить жизнь старым, немощным, болеющим прихожанам. Был организован стол милосердия, куда в течение недели люди приносили крупу, муку, овощи, деньги. В воскресенье всё принесённое за неделю раздавалось нуждающимся. Было трудно с деньгами... вернее, их совсем не было. Вечерами и в свободное время сёстры и прихожане делали игрушки, куклы, клеили кульки и всё это продавали на базаре. За вырученные деньги делали передачи заключённым, посылали посылки ссыльным”. Благодаря этим посылкам смог выжить и о. Анатолий, связь между ним и общиной никогда не прерывалась, постоянно поддерживалась переписка, некоторые братья и сёстры несколько раз приезжали к нему в ссылку.

В ноябре 1924 г. Анатолий Жураковский возвращается в Киев. Он служит вместе с о. Александром Глаголевым. Его также приглашают служить и в другие приходы. Его пастырское слово имело необычайную силу — храмы во время его службы были переполнены. Естественно, атеистическая власть не могла с этим мириться. К этому времени в антирелигиозной политике Кремля наметился новый поворот. Стало очевидным, что затея заменить Патриаршию Церковь созданной ГПУ обновленческой провалилась. Большинство епископов и верующие не поддались на нововведения обновленцев-“живоцерковников”. Известный историк Церкви протоиерей Михаил Польский писал: “Обновленчество нанесло вред Церкви, но при отсутствии всякого авторитета у себя и заграницей и при наличии законного церковного управления, оно не могло сделать всех тех услуг власти, которые нужны были для её разрушительных целей”. Власти делали ставку на раскол внутри руководства канонической Церкви. Нужно было найти авторитетного иерарха, который согласился бы руководить Церковью на условиях, диктуемых властью. За это Церкви была обещана легализация. Такой поворот событий ознаменовала собой печально известная Декларация митрополита Сергия (Страгородского) 1927 г., которая предопределила раскол внутри Церкви. Высшее церковное руководство в лице авторитетнейших митрополитов Петра (Полянского), Иосифа (Петровых), Агафангела (Преображенского), архиепископа Димитрия (Любимова) и др. не приняла условий советской власти, изложенных от имени Церкви в декларации. К ним присоединились многие пастыри и миряне. Так возникло движение, получившее название “непоминающих” (отказавшихся поминать на богослужении митрополита Сергия) или “иосифлян” (т.е. приверженцев митрополита Иосифа). К иосифлянам примкнул и Анатолий Жураковский.

Отец Анатолий всегда был максималистом во всём, что касалось веры. В 1924 г., находясь в краснококшайской ссылке, он писал общинникам: “Нашу любовь мы хотим пронести через горнило испытаний жизни, не в отдалении хотим, а лицом к лицу, хотим, чтобы светом стал каждый миг нашей жизни и молитвой, Богообщением каждая наша встреча друг с другом”. И он, конечно, не мог принять декларации митрополита Сергия.

Как известно, против привеженцев митрополита Иосифа вскоре стали применяться санкции. Священников запрещали к служению, храмы отнимались, начались преследования. Не миновали они и Киев. Последнее место служения отца Анатолия — храм Преображения на Павловской улице, куда он перешёл со своей общиной в 1927 г. В праздник Покрова, 1 октября 1930 г., его арестовали. После года следствия в Москве о. Анатолия приговорили к “высшей мере”, которую, однако, заменили 10 годами лагерей в системе Беломорско-Балтийского канала.

;

Ему было отпущено мало времени, всего несколько лет между двумя арестами (1923 и 1930 гг.), тем не менее в Церкви успело прорасти, несмотря на слишком короткую весну, новое поколение, открывшее общее призвание к христианской любви. Община Анатолия Жураковского, объединив в себе порыв десятков людей, олицетворяла усилия целых городов. Это был всё тот же “обыденный храм”, который строили москвичи и вологодцы в XVI и XVII вв.

Уже давно не существует церковки возле университета на Никольско-Ботанической улице, но осталась память о настоятеле и его общине, которая пройдя через гонения и репрессии 1930-х гг., лагеря, ссылки, войну, повторные сроки 1940-х и 1950-х, сохранила верность своему братству. Общинники отца Анатолия одними из первых испытали на себе, что Церковь — это они сами, живые её камни и алтари. “Тайна Церкви, сладчайшая из всех земных тайн, открылась нам в сокровенности сердца, и мы поняли вдруг, что Церковь, Её дары, Её любовь не для ДРУГИХ, а для НАС, потерявших и заблудившихся” (из письма Анатолия Жураковского от 6 июня 1923 г.). Уйдя из храма в “катакомбы” в 1930-е гг., они сами стали храмом. И человеческие привязанности, чувства, отношения оказались необыкновенно стойкими и живыми. Братские отношения сохранялись между общинниками в течение всей их жизни. Хотя костяк общины был уничтожен после разгрома “катакомбной” Церкви, те, кто уцелел, возвращались из тюрем, лагерей и ссылок, из далёких городов и снова тянулись друг к другу. Так, общинники вновь собрались в 1941 г. вокруг священника Алексея Глаголева, духовного сына Анатолия Жураковского, и спасали в годы немецкой оккупации от Бабьего Яра еврейские семьи, а в послевоенные годы отстраивали из руин Покровскую церковь. Дух братства был неистребим. Некоторые общинники в стремлении заботиться друг о друге жили вместе, по двое или трое. Одна из таких общин, которую отец Алексей Глаголев называл “Христианской республикой”, находилась в доме № 34 на Гоголевской улице. Здесь, в квартире академика В.Г.Артоболевского, до середины 1970-х гг. неразлучно жили до конца своих дней Ольга Васильевна Михеева (летописец общины), Марья Анатольевна Артоболевская (вдова академика), Вера Вячеславовна Опацкая, Наталья Михайловна Орлова и Наталья Яковлевна Коробко.

Трудная память

Анатолию Жураковскому было всего сорок лет, когда в ночь на 3 декабря 1937 г. его расстреляли по приговору лагерной “тройки”. Несколько лет о его судьбе ничего не было известно. Потом, в 1940 г., жене Нине Сергеевне сообщили, что ее муж “за вновь содеянное преступление осуждён на 10 лет строгой изоляции без права переписки”. Тот же ответ был получен на запрос в 1943 г. А в 1955 г. пришло извещение из Петрозаводска о том, что “Анатолий Евгеньевич Жураковский умер в больнице Петрозаводской тюрьмы 10 октября 1939 г. от туберкулёза, осложнившегося воспалением лёгких”. В “больничную версию” поверили самые близкие отцу Анатолию люди, в том числе летописец общины Ольга Васильевна Михеева, чей очерк вошел в книгу “Священник Анатолий Жураковский. Материалы к житию”, изданную в 1984 г. в Париже. Лишь в 1990-е гг., когда ненадолго были открыты архивы КГБ, стала явной и правда о мученической смерти о. Анатолия. Но вместе с этой правдой нам открылось (благодаря сохранённым общинниками письмам, проповедям) и светлое состояние его души, которое, может быть, лучше всего передают вот эти строки из стихотворения отца Анатолия, написанного в лагере в Надвойцах в 1935 г:

Пусть жизнь в оковах. Дух уже расторг
Оковы тьмы. Путь неукрытый к Раю
Открыт. Любовь есть рай. Я знаю.
И в сердце тишина, молитва и восторг.

Нельзя сказать, что память об Анатолии Жураковском не почитают. Выходят его труды, публикуются в журналах отдельные его проповеди, появилось немало исследований о нём. Но совершенно очевидно, что личность такого масштаба трудна для нашей памяти. Как неудобно сидеть очень близко у костра — обжигает! Обращение к опыту общины Анатолия Жураковского — и шире к Церкви новомучеников — ставит нас перед необходимостью говорить о современном церковном и общинном опыте в свете необыкновенной требовательности.

“Мы на Востоке ещё в процессе созидания, творчества. И мы должны явить миру свой Лик, образ целостного христианства, объемлющего и просветляющего всю полноту жизни, образ Церкви как живого организма любви, связующих в нерасторжимое единство и пасущих, и пасомых, и пастырей, и мирян” (из письма от 6 июня 1923 г.). О. Анатолий свидетельствует нам о творческом опыте Церкви, о православии открытом, деятельном, воцерковляющем мир, выходящем за “церковные ограды”. “До тех пор я не успокоюсь, пока не почувствую, что в сердце каждого из вас рухнули перегородки, отделяющие Церковь и её мир от жизни и праздники от будней, служение Богу от обыденного делания... Детская улыбка, и обыденный труд, и светлая юность, и насыщенная жизнью старость, и всё должно освятиться и просветлеть от Церкви и Церковью” (из письма от 6 июня 1923 г.). Находясь в лагере, в Тунгунде, он писал жене: “Как хорошо знать, что всё Божье, что нет каких-то особых мест или положения для служения Ему, а всякое дело может быть Его делом... Вот эта убогая, каменистая... дорога — Его дорога... Вот этот труд над переброской и выниманием брёвен и досок — Его дело, служение Ему и, наконец, этот дощатый барак с койками — может быть Его таинственным и полным благодати и трепещущих ангельских крыльев царством”. Анатолий Жураковский напоминает нам о том, что такой образ православия восходит к традиции преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского, и эта традиция продолжена в XX в. исповедническим подвигом о. Александра Глаголева, матери Марии (Скобцовой), о. Александра Меня, митрополита Антония (Сурожского)…

Примечания

¹ С Ниной Сергеевной Богоявленской Анатолий Жураковский обвенчается в 1917 г. в Киеве, в церкви Рождества Богородицы.

² Киевское Религиозно-философское общество просуществовало с 1908 по 1919 г.

³ Отец Спиридон (Кисляков) был афонским монахом, миссионером в Сибири, полковым священником на Первой мировой войне, одним из авторов “Христианской мысли”. Известны его ставшие знаменитыми “Записки священника”. Организовал из нищих и городских “низов” общину Иисуса Сладчайшего. Умер в 1930 г., гроб с его телом нищие несли на руках через весь Киев, похоронен на Соломенском кладбище.

⁴ Этим священником был о. Николай Венглинский, погиб в лагерях после 1938 г.

⁵ Сущность исторического просчёта Русской православной церкви Анатолий Жураковский видел в том, что “вместо христианства вселенского, космического, социального явилось христианство индивидуальное, спрятанное от мира в алтаре” (“Литургический канон теперь и прежде”).

⁶ В эту же ночь чекисты арестовали несколько епископов, практически обезглавив Киевскую епархию, митрополит Михаил был арестован ещё в феврале.