Анфас и профиль

Мария ЕЛИФЁРОВА

 

Божественный глагол жадного помещика

Материал рекомендуется для подготовки урока и факультативов по темам: «Северная Европа в XII—XIII вв. Норманны и Русь. Зарубежные источники по истории Киевской Руси». 6, 10 классы

 

Снорри Стурлусон (1179—1241)

Среди человеческих типов, в наше время безвозвратно ушедших со сцены истории, один из наиболее значимых — это писатель, политик и учёный в одном лице. Когда в наши дни заходит речь о представителях этого культурного типа, обычно вспоминаются деятели эпохи позднего Ренессанса: Филип Сидни, Уолтер Рэли или Никколо Макиавелли. Образ подобного человека естественно мыслится нами как «ренессансный». Однако на севере Европы, в Скандинавии, такая фигура появилась на несколько веков раньше. Это — Снорри Стурлусон, автор «Младшей Эдды» и «Круга земного».

По происхождению Снорри был исландцем. Для того чтобы понять его личность и биографию, необходимо учитывать особенности общественной жизни древней Исландии, резко отличавшие её от других европейских стран. Исландия совсем не знала королевской власти и родовой аристократии. Выходцы из Скандинавии впервые появились там в конце IX в., но массовое заселение страны произошло только в X в., когда туда двинулись переселенцы, бежавшие от насильственного крещения и от всё более укреплявшейся власти королей (усиление норвежской государственности расценивалось многими как покушение на их личные свободы). В результате на острове образовалось уникальное сообщество, объединённое не государственной властью, а общим соглашением. Задачи общественной важности решались на регулярно созывавшейся всеобщей сходке — альтинге. Там разбирались судебные споры, там же виновника серьёзных проступков могли объявить вне закона (обычный способ «официальной» кары, когда провинившийся утрачивал все права, включая право на безопасность) или же потребовать с него компенсации за ущерб. Существовали и «неофициальные» меры против нарушителей спокойствия — кровная месть и линчевание (последнее, впрочем, не одобрялось). Это общество может кому-то из XXI в. показаться анархическим. На самом деле, социальная иерархия в нём была достаточно развита, хотя и основывалась на совершенно иных началах, чем в континентальной Европе. У исландцев не было аристократических титулов — у них не было даже фамилий (да и сейчас нет): Стурлусон — не фамилия, а отчество, «сын Стурлы». И когда исландец X—XIII вв. заявлял, что он гордится своим родом, он вкладывал в это совершенно иной смысл, чем его современник из Франции или Испании:

это означало не принадлежность к неким «голубым кровям» (свидетельство о которых можно и купить), а достойную репутацию его предков. Каждый уважающий себя житель Исландии был обязан знать не только имена, но и биографии своих предков не менее чем на пять поколений назад. Рассказы, в которых сохранялась эта память, назывались сагами. Долгое время саги бытовали только устно и лишь во времена Снорри их стали записывать.

Разумеется, на деле влиятельность человека в исландском обществе определялась не только родословной, но и тем, что исландцы называли удачливостью. Наглядным выражением удачливости служило богатство, прежде всего, земельное. Состоятельный землевладелец, имевший вес в обществе, именовался хёвдингом, и к этому статусу стремились все свободнорождённые исландцы, но не все его могли достичь.

Начало жизненного пути Снорри выглядит нелёгким, однако оно во многом типично для исландца его времени, кроме разве что возраста его отца: Снорри был поздним ребёнком, и Стурле было уже за шестьдесят, когда родился малыш. Пожилой Стурла, измотанный длительными распрями из-за земельных владений, скончался, успев передать пятилетнего Снорри на воспитание своему другу Йону Лофтссону. Обмен воспитанниками был распространённым обычаем в древней Скандинавии — это способствовало укреплению социальных связей и предотвращало вражду. Но Снорри этот ритуал, по-видимому, спас жизнь: его взрослые братья в это время были втянуты в собственные земельные споры, приводившие к кровавым столкновениям с соседями.

Йон состоял в родстве с королевским домом Норвегии и приходился внуком поэту и учёному Сэмунду Мудрому (1056—1133), к тому времени ставшему легендарной фигурой. Вероятно, маленький Снорри обучался читать по книгам Сэмунда и узнавал оттуда древние предания и мифы, которые он впоследствии перескажет в «Младшей Эдде». К несчастью, сочинения Сэмунда не сохранились до наших дней. Одно время литературоведы принимали за них «Старшую Эдду» — основное собрание памятников древнескандинавской поэзии, но оказалось, что эта книга составлена гораздо позже.

На хуторе Йона Снорри оставался до смерти своего воспитателя в 1197 г., а затем ещё два года провёл у его сына, считавшегося названым братом Снорри. (Отношения названых братьев были не менее, а порой более прочными, чем у кровных родственников.) Затем родные братья Снорри сочли, что юноше пора обзаводиться семьёй, и подобрали для него богатую невесту — Хердис, дочь священника. Это не оговорка: хотя средневековая Католическая церковь требовала от священников обета безбрачия, в Исландии на это требование смотрели сквозь пальцы, и исландские священники, как правило, вполне официально женились и передавали имущество по наследству детям. Ну а обет бедности не блюло даже континентальное духовенство, чья склонность к обогащению неоднократно критиковалась современниками... Этот брак казался весьма перспективным как для самого Снорри, так и для всего его рода. Однако сватовство поставило Снорри в неловкое положение. Дело в том, что в Исландии сохранялся древнейший германский обычай, описанный ещё римским историком Тацитом в I в.: как бы ни была богата невеста, жених был обязан поднести ей «свадебный дар». В древности такие дары были сравнительно скромными — это могли быть украшения, хозяйственная утварь или лошади. Однако уже тогда германский этикет требовал, чтобы любой дар соответствовал социальному положению того, кто его получает. А быт позднего Средневековья требовал уже значительных вложений, и богатство всё чаще измерялось в земельных угодьях. Снорри собирался подарить невесте земли, завещанные ему отцом, но обнаружилось, что мать продала их, пока он ещё был маленьким. В конце концов мать выделила Снорри земельный участок на условии, что останется его совладелицей после свадьбы сына, и брак наконец состоялся.

Однако Снорри не стал жить в этом имении, а переехал к Хердис, на её хутор в местечке Борг. Там он тоже не задержался надолго: в 1206 г., когда он приобрёл усадьбу в Рейкьяхольте — она станет его домом на всю оставшуюся жизнь, — он немедленно разъехался с нелюбимой женой, оставив её в Борге.

В этой, казалось бы, банальной житейской ситуации причудливо переплелись личная жизнь, отношения земельной собственности и... литература. На хуторе в Борге когда-то жил знаменитый языческий скальд Эгиль Скаллагримсон, предок Снорри по материнской линии и герой «Саги об Эгиле» (русский перевод этой саги можно прочесть в Интернете).

А во времена Снорри всё ещё сохранялось народное поверье, что духи прежних владельцев места могут покровительствовать (или, наоборот, вредить) новым обитателям. То, что память об Эгиле была небезразлична жителям хутора, доказывает история, записанная Стурлой Тордарсоном (1214—1284), племянником Снорри. Когда Снорри переезжал из Борга, одному слуге на старом месте приснился Эгиль, упрекающий хозяина хутора за равнодушие к земле предков. Даже если эта легенда недостоверна, всё равно стоит принять во внимание тот факт, что укор в адрес Снорри вложен его племянником в уста поэта. Связь древних исландцев с землёй и домом была прежде всего поэтической. И не случайно, что «Старшая Эдда» содержит, среди всего прочего, облечённую в стихотворную форму инструкцию, как отстаивать свои права на родовые земли. Призрак Эгиля, поэта-колдуна, — идеальный символ нерасторжимого магического единства земли, поэзии и духов предков.

Снорри, однако, уже не был скальдом древних времён, верившим в магическое значение поэзии. Прошли те времена, когда скальды декламировали королям стихотворные пожелания удачи и получали за это богатое вознаграждение, а если король отделывался дешёвкой, могли и навести порчу (так считалось).

Фигуру скальда всё больше вытесняла фигура придворного литератора, функция которого была не магической, а идейной — прославление государственной власти. Эта возможность вполне устраивала Снорри.

Но где в Исландии взять короля или хотя бы просто покровителя-аристократа? Взгляд Снорри обращается в Норвегию, туда, где и в древние времена нередко искали успеха странствующие скальды.

Тингвеллир. Современное фото

К своей цели — добиться заметного положения при норвежском дворе — Снорри шёл упорно и расчётливо. Сначала ему необходимо было возвыситься у себя на родине, а для этого поэзия была явно недостаточным средством. Долгие годы он участвовал в распрях и интригах, прибирая к рукам всё больше и больше земель. Использовал свои приобретения он вполне прагматично: растущее богатство давало Снорри возможность устраивать пиры и приобретать таким образом новых сторонников — в том числе среди норвежцев. Он демонстрировал свою влиятельность, приезжая на альтинг в сопровождении нескольких сотен всадников в полном вооружении. В 1215 г. его впервые выбирают на альтинге «законоговорителем» (то есть председателем народного собрания — это была высшая выборная должность в Исландии). Всего Снорри будет занимать её дважды — в 1215—1218 и 1222—1231 гг.

Снорри любил комфорт и ни в чём себе не отказывал — искусство «жить на широкую ногу» в тогдашней Исландии считалось достоинством. Особенно впечатляющее свидетельство его быта — бассейн, выстроенный им в Рейкьяхольте. В поместье имелся горячий источник (такие источники в Исландии не редкость), вокруг которого Снорри соорудил купальню и провёл к ней подземный ход, чтобы ходить туда и обратно в любое время года, не одеваясь. Развалины бассейна сохранились до наших дней.

Богатство и известность Снорри выполнили свою задачу — о нём узнали за пределами Исландии. Не последнюю роль здесь сыграло и его поэтическое искусство: его связь с Норвегией, по-видимому, началась с сочинённой около 1214 г. хвалебной песни в честь ярла (то есть графа) Хакона Шального, брата короля Инги. Песня была замечена: Снорри получил в подарок оружие и доспех, и его пригласили в Норвегию. Но откликнуться на приглашение он не успел: его потенциальный покровитель умер, а вслед за тем скончался и сам король. Поездка осуществилась лишь в 1218—1220 гг.

 

Снорри был успешно принят при дворе. Новый норвежский король Хакон был тогда ещё маленьким, и при нём правил регент — ярл Скули. Снорри приложил все усилия к тому, чтобы произвести хорошее впечатление на регента, и сумел получить должность королевского стольника. В это время в Исландии произошёл конфликт между норвежскими купцами и местными жителями. Скули собрался использовать это как повод для подчинения Исландии норвежской короне и направить туда карательную экспедицию. Снорри удалось отговорить ярла от этого намерения. Он пообещал, что исландцы и так покорятся Норвегии и что он, Снорри, сумеет склонить общественное мнение в пользу этого решения. За это обязательство он «авансом» получил титул лендрманна (барона), однако должен был отослать одного из своих сыновей в качестве заложника ко двору. Обещания своего, впрочем, он так и не выполнит, что дорого ему обойдётся впоследствии.

Многие современники не одобряли поведения Снорри и испытывали к нему неприязнь — в особенности, родичи людей, убитых норвежскими купцами. Его стихи, посвящённые ярлу Скули, были обидно спародированы: в переиначенной версии, вместо похвалы щедрости ярла, звучит жалоба на «жёсткую рожу» правителя, которую пришлось целовать поэту. Его собственный племянник Стурла Тордарсон описывает его в своей «Саге об исландцах» довольно кисло — как жадного, склочного карьериста, забывшего обычаи предков и принципы воинской чести. Снорри ставилось в вину даже то, что он не любил брать в руки меч и старался по мере возможности устраниться от непосредственного участия в вооружённых столкновениях.

Нужно принять во внимание особенность личности мемуариста, от которого мы узнаём эти сведения: Стурла испытывал глубокое отвращение к современности и ностальгировал по героическим идеалам эпохи викингов, которые, как казалось ему, Исландия предала. Современному читателю «пацифизм» Снорри, напротив, может показаться привлекательным. Даже норвежский писатель Турвальд Стеен, автор повести «Исландская лошадка» (вышла в 2002 г.), полагает, что причина такого поведения Снорри крылась в его мягкосердечии — ему будто бы было психологически трудно убить человека. Но не будем спешить с выводами о нравственном превосходстве Снорри над его «варварским» окружением. Истина состоит в том, что он предпочитал добиваться своих целей чужими руками. Уже в 1201 г., в возрасте чуть старше двадцати лет, он продемонстрировал неразборчивость в средствах, подослав наёмных убийц к купцам, с которыми поссорился из-за права распоряжаться товаром. (К счастью, посланникам не удалось выполнить поручение.) А под 1216 г. в «Саге об исландцах» зафиксирована умелая провокация, когда простая кража чужих дров на альтинге развязала череду событий, позволивших Снорри расколоть местное сообщество и расправиться со своим конкурентом, между прочим, внуком его воспитателя Йона Лофтссона, — Снорри добился того, что его объявили вне закона.

Кроме того, Снорри более чем прохладно относился к родственным связям, долгое время бывшим основой исландского сообщества. Долгое время он враждовал из-за земельных владений с собственными племянником Стурлой Сигхваттсоном и внебрачным сыном Орекьей. Когда в 1229 г. на усадьбу Стурлы Сигхваттсона был совершён чудовищный по жестокости налёт, в организации этого налёта заподозрили Снорри, хотя доказательств его причастности к этому нет. Снорри, как всегда, оставался «за кадром». Столь же сомнительны — как с нашей точки зрения, так и с позиций родовой этики старой Исландии — его отношения с Орекьей. Снорри охотно использовал сына, когда ему потребовалась военная помощь, но обделил его имуществом, нарушив судебное постановление. В 1235 г. напряжение между отцом и сыном обострилось настолько, что привело к вооружённому столкновению. Их отношения вступили в сравнительно мирную фазу лишь в 1238 г., после гибели Стурлы Сигхваттсона — третьего претендента на земли. Но и тогда Орекья, немало претерпевший в этих земельных конфликтах (в 1236 г. Стурла Сигхваттсон захватил его в плен и искалечил), остался недовольным: значительную часть земель Снорри отдал Стурле Тордарсону, своему будущему биографу. Об этой подробности мы тоже узнаём из «Саги об исландцах» (с присущей рассказчикам саг нейтральностью Стурла пишет о самом себе в третьем лице). Следовательно, Стурлу вряд ли можно упрекнуть в какой-то ангажированности или сведении личных счётов: по-видимому, он писал о своём дяде то, что действительно о нём думал.

Но отличался ли Снорри каким-то особым цинизмом? «Сага об исландцах» изобилует персонажами, поступки которых её автор осуждает. На её страницах чередой проходят расправы, поджоги, вероломные нападения, в которых участвуют как миряне, так и духовенство. Ощущение ужаса перед реальностью, который испытывает Стурла Тордарсон, передаётся в его мемуарных записях через образы сновидений. «В ту пору в стране людям повсеместно, и на севере, и на юге, снились зловещие сны», — замечает он. В этих снах являются фантастические персонажи, предрекающие бедствия. В одном сне великан обещает «подначивать смуту», в другом звучат слова «страшно мне, страшно», в третьем — «меркнет мир и вянет». Ещё одно пророчество утверждает, что начался «век ножей». Эта метафора, ключевая для Стурлы, взята из «Прорицания вёльвы» — древней песни из «Старшей Эдды», повествующей о будущем конце света. Стурла считает, что на его долю выпало апокалиптическое время — эпоха, когда рушится весь привычный мир. Мы бы из XXI в. назвали это время переходным. Уходил в прошлое прежний общественный уклад Исландии, её политическому режиму предстояло смениться: независимости страны придёт конец, и на 700 лет она окажется под властью норвежских королей. В такие переходные эпохи ломаются и прежние моральные устои, и каждый человек по-своему выстраивает свои отношения с ценностями предков. Снорри не отвергал этих ценностей — он просто вспоминал о них тогда, когда ему это было удобно.

Столь же прагматичен Снорри был в своей весьма запутанной личной жизни. Как мы помним, первую жену он бросил, едва у него появилась возможность сменить место жительства. Он разделял романтические увлечения и соображения целесообразности: как повествует Стурла, «Снорри был очень рачительный хозяин», и в то же время он «был переменчив и имел детей от многих других женщин, помимо Хердис». В законные браки он вступал лишь тогда, когда это сулило ему материальные выгоды: в 1224 г. Снорри, ещё при жизни Хердис, женился на богатой вдове по имени Халльвейг, которая, обладая огромным состоянием, одевалась как нищенка и носила на голове вместо шляпы какие-то тряпки. Эта чудачка, однако, сумела позаботиться о своих правах и заключила со Снорри брачный контракт, по которому сохраняла за собой половину имущества. Но даже и та доля, которая досталась Снорри, сделала его самым богатым человеком в Исландии.

Как ни странно, именно об этой стороне жизни Снорри его биограф пишет почти без осуждения. Формально Исландия считалась католической страной, языческие культы давно отошли в прошлое, но отношение к семье и браку оставалось достаточно свободным. Исландцы с лёгкостью женились и разводились по мере надобности (церковный обряд венчания даже в континентальной Европе был ещё редкостью, большая часть браков заключалась по народным обрядам дохристианского происхождения). Многие, включая духовенство, открыто содержали по нескольку наложниц, и дети, рождённые в таких незаконных браках, хотя и обладали пониженным социальным статусом, но вовсе не вызывали такого брезгливого ужаса, какой будут испытывать общества последующих веков. Стурла Тордарсон даже как будто ощущает лёгкую гордость за удачный брак своего дяди и нажитое им богатство. Правда, не забывает и упомянуть, что его отец Торд высказал дурные предчувствия в связи с обогащением брата, предрекая, что это приобретение принесёт ему несчастье.

Пророчество сбылось, хотя и не скоро. До поры до времени Снорри удавалось выйти сухим из воды во всех конфликтных ситуациях. Но, уцелев в местных распрях из-за земель и богатств, он оказался бессилен перед норвежской короной. В Норвегии от него по-прежнему ждали помощи в покорении исландцев, но он не торопился выполнять взятое на себя обещание. Да вряд ли он и мог это сделать. Повзрослевший король Хакон приблизил к себе Стурлу Сигхваттсона, родича Снорри, надеясь, что тот поспособствует признанию норвежского владычества в Исландии. Но Стурла Сихваттсон, как мы уже знаем, был убит в 1238 г., а Снорри, приехавший зимой 1238/1239 г. в Норвегию, не смог вернуть себе доверие короля. Кроме того, попал в опалу непосредственный покровитель Снорри — Скули (в ту пору уже носивший титул герцога). Положение Снорри при дворе осложнилось, и он собрался назад в Исландию.

Хакон немедленно выпустил специальный указ, запрещающий выезд исландцев из Норвегии. К Снорри были направлены гонцы с копиями указа. Однако он не подчинился указу и весной 1239 г. отплыл на родину.

В его отсутствие отношения между герцогом Скули и королём накалились настолько, что в Норвегии вспыхнула гражданская война. Кончилась она тем, что в начале 1240 г. герцог погиб. Вся полнота власти в Норвегии теперь принадлежала королю. Ему надоело церемониться с мятежной Исландией, и он решил взяться за неё всерьёз. Снорри был объявлен государственным изменником. Глава пронорвежской партии в Исландии, Гицур Торвальдсон, получил от короля письмо с указанием убить Снорри или выдворить его за границу.

Гицур выбрал первый вариант — у него была личная вражда со Снорри. К тому же в июле 1241 г. скончалась Халльвейг, жена Снорри, и её двое детей от первого брака поссорились с отчимом из-за её огромного наследства. Они обратились за поддержкой к Гицуру. Один из братьев, узнав, какими методами собирается действовать Гицур, отказался от союза с ним, но второй, по имени Клэнг, принял участие в заговоре.

Один из сторонников Снорри, узнавший о готовящемся убийстве, попытался предупредить его и написал ему. На беду, доброжелатель был малограмотен, и Снорри не сумел толком понять смысла письма. Тем не менее он догадался, что его от чего-то предостерегают. Более того, Снорри чувствовал, что возвращение в Рейкьяхольт может оказаться для него фатальным. Однако он всё равно предпочёл остаться там.

Заговорщики вломились в дом Снорри в ночь с 22 на 23 сентября 1241 г. Ему удалось выскочить из спальни в тот момент, когда ломали двери. По совету священника, бывшего в тот момент у него в усадьбе, он спрятался в погребе. Однако священник вскоре попался на глаза приспешникам Гицура и, смертельно перепуганный, выдал им место укрытия Снорри в обмен на пощаду. Несколько человек спустились в погреб и зарубили Снорри. Если верить саге, последние слова его были: «Не надо рубить».

Таков был бесславный конец самого амбициозного человека в Исландии. Маховик истории набирал ход всё быстрее, неотвратимее, сокрушая последние остатки старинной исландской цивилизации. Орекье удалось отомстить за отца, убив Клэнга, но главный заговорщик был вне его досягаемости. Вскоре Орекью выслали из страны, и он умер на чужбине, в Норвегии. Длительной ссылке подвергся и его двоюродный брат Стурла Тордарсон, которому лишь в старости было позволено вернуться в Исландию. Гицур же, руководивший расправой над Снорри, получил от норвежского короля в 1258 г. титул ярла и норвежское наместничество в Исландии, а в 1262 г. исландцы были вынуждены окончательно признать норвежское владычество. Эпические песни и мифы предков вытеснялись переводными рыцарскими романами, а уровень обеспеченности и образования рядовых исландцев снижался, и в течение следующего столетия традиционная исландская культура почти угасла. К раннему Новому времени Исландия превратится в безвестную нищую страну на краю света. Её возрождение произойдёт только после Второй мировой войны. В середине XX в. исландцы заново сконструируют свою национальную самобытность, и символом её станет не кто иной, как Снорри Стурлусон.

Итак, кем был Снорри Стурлусон? Неудачливым придворным поэтом? Жадным помещиком и трусливым воином? Плохим семьянином и негодным дипломатом? Неужели страна не нашла себе какого-нибудь другого героя?

Но исландцы знали, что делали. Возможно, Снорри так и остался бы в истории в качестве сомнительного гражданского деятеля смутных средневековых времён, если бы не две его книги, дошедшие до наших дней и принёсшие мировую известность как имени Снорри, так и исландской литературе в целом.

Первая из них — так называемая «Младшая Эдда», написанная им, как считается, в 1220-е гг., после первой поездки в Норвегию. Пора, наконец, пояснить, откуда взялось такое странное название: сам Снорри, конечно, не называл книгу «Младшей Эддой». Поначалу её называли просто «Эддой», так как на одном из рукописных экземпляров (правда, переписанном более чем полвека спустя после гибели Снорри) стоит пометка: «Сия книга зовётся Эдда». Смысл этого названия неясен. Некоторые считают, что это означает «поэзия», а в одной древней поэме, описывающей происхождение сословий, оно употребляется в значении «прабабушка». Вероятно, оба толкования не исключают друг друга — и «поэзия», и «прабабушка» связаны с мудростью предков.

Затем учёные XVII в. обнаружили другую древнюю рукопись — собрание эпических песен, в которых, как и у Снорри, излагались мифы языческой Скандинавии. Она не была озаглавлена, но первые исследователи решили, что это и есть источник, на который опирался Снорри, и назвали новооткрытый сборник «Старшей Эддой», а к «Эдде» Снорри прибавили определение «Младшая». Потом оказалось, что «Старшая Эдда» составлена в одно время с «Младшей» или даже позднее. Но, поскольку сами песни сборника действительно древнее XIII в., то в традиции литературоведения некоторых стран — в том числе, России — остались термины «Старшая» и «Младшая». Англичане и американцы обычно предпочитают называть их «Стихотворная» и «Прозаическая», так как «Эдда» Снорри, в отличие от анонимного сборника, написана в прозе.

Так что же такое «Эдда» Снорри? Как ни удивительно, это учебник по литературе. Но учебник, вероятно, самый необычный и самый прославленный в мире за последние несколько веков. Он состоит из предисловия и трёх глав: «Видение Гюльви», «Язык поэзии» и «Перечень размеров». Предисловие и первая глава содержат обширные сведения по скандинавской мифологии, многие из которых не известны по другим источникам. Правда, сведения эти неравноценны: в предисловии автор, следуя традиции средневековой учёности, пытается увязать скандинавские мифы с античными, а богов с реальными историческими лицами. В результате на страницах предисловия возникают фантастические утверждения, например, что асы (название языческих богов) — выходцы из Азии. Зато «Видение Гюльви» (некоторые исследователи считают, что надо переводить как «Мороченье Гюльви», в том смысле, что ему морочат голову) кажется записанной прямо по следам рассказов стариков, хотя на самом деле, конечно, Снорри редактировал текст и кое-что явно досочинил сам. Эта глава написана поразительно лёгким, непринуждённым языком, сохраняющим интонацию задушевного разговора у огня; повествование течёт и переливается, драматические моменты тут же сменяются невероятно смешными (да, скандинавские язычники умели посмеяться над своими богами!). «Видение Гюльви» (в сущности, представляющее рассказ богов о самих себе) дышит простодушным лукавством тех исландских дружинников старых времён, которые не боялись высказывать своё мнение в лицо королям. Боги этого мира не обитают на Олимпе, в заоблачных высотах — они населяют повседневную реальность, с ними можно столкнуться в любой момент, как это и происходит с неким Гюльви, по имени которого озаглавлена эта часть.

Не кажется ли это парадоксальным, ведь Снорри и несколько поколений его предков были христианами? Но у исландцев сложились совершенно особые отношения с их языческим прошлым. Для жителей континента — включая другие скандинавские страны — язычество было ересью, подлежащей искоренению. Вот почему других памятников германской мифологии не сохранилось (за исключением «Истории датчан» Саксона Грамматика, в которой, однако, мифологических сведений мало, а языческие боги старательно очерняются). Для исландцев оно было трогательным и поэтичным заблуждением их предков. Выполнив свой долг христианина и отмежевавшись от язычества в предисловии с помощью квазинаучного анализа, Снорри предаётся наслаждению красотой мифов в первой главе. Да и современному читателю трудно устоять перед очарованием этого текста. Не случайно, когда ссылаются на «Младшую Эдду», в действительности нередко имеется в виду лишь «Видение Гюльви».

Впрочем, остальные главы «Эдды» тоже интересны. Если бы не они, мы бы ничего не узнали о богатейшей интеллектуальной традиции скальдической поэзии, которую Снорри решил сохранить для потомков. Несколько сотен стихотворений сохранилось в составе прозаических саг, но без специального разъяснения их не прочесть — они могут показаться полной бессмыслицей. Вот характерный пример (в переводе А.В.Циммерлинга):

Вяз огнива вязи
Стрел, совет открой мне:
В чьей стране пристроить
Стопы этим летом?
Ран грача пресытить
Спешно ярл решился,
Но свою отчизну
Грабить не пристало.

Кто сейчас догадается, что «грач ран» — это ворон, питающийся трупами на поле боя, «вязь стрел» — битва, «огниво вязи стрел» — меч или копьё, а «вяз огнива вязи стрел», соответственно, воин (т.е. адресат стихотворения)? Этот литературный приём поэзии скальдов назывался кеннингом, и, чем больше таких приёмов удавалось нанизать в одну цепочку, тем более искусным считался скальд. Но до Снорри правила составления стихов передавались устно, и, записав их, Снорри оказал неоценимую услугу не только исландской литературе, но и всему читающему миру.

Вторая книга Снорри — «Круг Земной» (иногда встречается под исландским названием «Хеймскрингла», что значит то же самое). Она, по-видимому, была написана по заказу короля Хакона и должна была служить прославлению норвежской королевской династии, рассказывая историю королей Норвегии с мифологических времён. Но пропагандистское значение этой книги отошло в прошлое, и сейчас она читается как самый ценный источник по истории Северной Европы раннего Средневековья. Снорри собрал существовавшие к его времени саги о королях (очевидно, как устные, так и уже записанные) и выстроил их в хронологической последовательности. Действие охватывает не только Норвегию и Исландию, но также Швецию, Англию, Русь и даже Византию. Замечательная особенность этого текста в том, что он сохраняет присущую сагам любовь к мелким бытовым подробностям и анекдотам, которых не найти в летописях континентальных стран. Ну, например, как король Харальд Серая Шкура получил своё прозвище? Оказывается, он встретил купца, который не мог продать большую партию серых овчин. Король решил помочь. Он взял у купца несколько овчин, одну из них накинул на плечи вместо плаща и раздал остальные дружинникам, чтобы те нарядились таким же образом. К вечеру перед кораблём купца выстроилась очередь желающих купить шкуры, и всё было распродано. Читая эту историю, трудно не улыбнуться: король Харальд знал толк в маркетинге.

Так кто же такой Снорри Стурлусон? Да тот, о ком сказал Пушкин:

Пока не требует поэта
К священной жертва Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружён;
Молчит его святая лира,
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснётся,
Душа поэта встрепенётся,
Как пробудившийся орёл...

...Древние скандинавы тоже были убеждены в божественном происхождении поэзии, и Пушкина, вероятно бы, порадовало, если бы он узнал, что в «Младшей Эдде» поэзию доставляет людям бог Один в облике орла.

Советуем прочитать

Младшая Эдда /изд. подгот. О.А.Смирницкая и М.И.Стеблин-Каменский. СПб.: 2005 или 2006. (Лит. памятники).

Стеен Т. Исландская лошадка /пер. с норв. Л.Горлиной. М.: Изд-во МИК, 2003.

Стурла Тордарсон. Сага об исландцах /пер. с древнеисл. яз., общая ред. и комментарии А.В.Циммерлинга. СПб.: Алетейя, 2007.