Анфас и профиль

 

Валерий ЯРХО

 

Театр пастора Грегори

Материалы рекомендуются для подготовки уроков по теме
«Возвышение царской власти при Алексее Михайловиче.
Немецкая слобода. Появление театра». 7 класс

 

Спектакли при дворе царя Алексея Михайловича

Уроженец немецкого города Марбурга Иоганн Готфрид Грегори из-за разных житейских обстоятельств был принуждён довольно рано покинуть родину. Он родился в семье врача, но отец умер рано, а мать, относив положенный срок траур, снова вышла замуж — за коллегу супруга, доктора Блументроста. У этой семейной пары родились свои дети, и Иоганн Грегори, не пожелав продолжить корпоративную традицию семьи, покинул Марбург, решив попробовать себя в военном деле, благо, что войн тогдашняя европейская политика рождала множество, а они требовали крепких молодых парней, умеющих орудовать шпагой. Перед тем как отправиться по свету в поисках счастья, Иоганн Готфрид всё же получил некоторое образование, и потому сумел стать владельцем патента на офицерский чин. Сначала он служил под знамёнами шведского короля, потом в польской армии, но когда ему пошёл двадцать седьмой год, военная служба уже не казалась ему такой привлекательной, как прежде. Иоганн Готфрид готов был теперь попробовать себя в каком-нибудь ином деле, но домой возвращаться не хотел, и когда ему подвернулся случай стать учителем в московской Немецкой слободе, при лютеранской кирхе пастора Фадемрехта, он охотно отправился в дальний путь. В октябре 1658 г. Грегори прибыл в столицу русского царства, и почти сразу же, причём против своей воли, оказался втянутым в интриги слободы, возникшие из-за конкуренции двух лютеранских приходов.

Примерно за год до того, как Грегори приехал в Москву, туда же во главе группы офицеров, состоявшей из подполковника Альберта Шевича, майора и восьми капитанов, прибыл датский военный инженер и артиллерист, полковник Клаус Бауман. Он оказался умелым воином и отличным организатором, и, быстро заслужив расположение царя Алексея Михайловича, занял видное положение в Немецкой слободе. С его мнением считались, и потому, когда умер пастор Иоаким Якоби, никто не стал возражать против того, чтобы полковник Бауман отправил письмо пастору Иоанну Дитриху Фокероту из Тюрингии, приглашая его в русскую столицу на место при старой кирхе. Откликнувшийся на приглашение Баумана Фокерот приехал в феврале 1658 г., и только в Москве узнал, что кирхи, в которой его приглашали служить, уже не существует.

События в то время развивались с иной скоростью, чем сейчас: пока письмо Баумана дошло до Фокерота, пока тот решился переселиться, да управившись с делами, собрался ехать, срок траура по умершему пастору Якоби окончился, и его вдова тут же вышла замуж за лихого подполковника Ивана Юкмана. В качестве приданого новобрачной в полное распоряжение Юкмана перешёл не только дом прежнего пастора, но и старая ветхая кирха, которая, по сути, являлась к нему пристройкой. Подполковнику она была совершенно ни к чему, и он недолго думая распорядился её разобрать — таким образом, в слободе осталась только одна лютеранская кирха — пастора Фадемрехта, к которому перешли, естественно, прихожане пастора Якоби.

В это время Бауман вместе со своими офицерами был в Малороссии, с войском, которым командовал ближний боярин, князь Алексей Никитич Трубецкой, воевавший с казаками гетмана И.Е.Выговского и войском крымского хана. Поход был удачен, и за бои под Конотопом, длившиеся с 19 апреля по 27 июня 1659 г., Бауман был пожалован генеральским чином. Вернувшись в начале 1660 г. в Москву, господин Бауман застал там Фокерота, пребывающего не у дел, а кирху разобранной. Пастора генерал принял на собственное содержание, а сам попробовал доказать, что уничтожение здания кирхи было незаконным. Однако сделать это было не так-то просто! Подполковник Юкман, хорошо ориентируясь в реалиях московской жизни, сумел ловко «обтяпать дельце» и получил в Земском приказе особый имущественный документ — «данную грамоту» (односторонний акт, выдаваемый властью на имя приобретателя недвижимого имущества, в удостоверение его права собственности). Эта грамота (от 29 марта 1660 г.) закрепляла за Юкманом определённый земельный участок со всеми строениями, в том числе той самой кирхой. Вот и получалось, что подполковник распорядился своим «имуществом» на законных основаниях.

Тогда Бауман, заручившись поддержкой слободских старшин, подал в Земский приказ жалобу на своевольство Юкмана и добился своего — 12 ноября 1660 г. вышло решение, согласно которому Юкману, его жене и пасынку предоставлялся другой земельный участок в слободе, а кирха должна была быть воссоздана на прежнем месте. Для постройки Бауман сделал крупное пожертвование, активно призывая к этому и бывших прихожан пастора Якоби. Такой оборот дела не понравился пастору Фадемрехту, не желавшему терять часть паствы. В свою очередь Бауман, почувствовав его настроение, предпринял попытку сместить Фадермахта с кафедры, решив заменить его школьным учителем Грегори, который был и сам не прочь стать пастором. Для задуманного требовалось получить пасторскую ординацию (рукоположение), этому должна была предшествовать защита диссертации по богословию, для чего следовало ехать в Германию. Но генерал Бауман оказался твёрд в своём решении, а потому, не поскупившись, отправил Грегори за свой счёт в Иену. Там бывший военный, а затем учитель, подготовившись в местном университете, защитил диссертацию, получив степень магистра богословия. После этого Грегори, представив соответствующие дипломы и подав прошение в Дрезденскую лютеранскую консисторию, был рукоположен в пасторский сан.

Возвратившись в Москву и ожидая, когда отстроится кирха, Грегори, не теряя времени, читал проповеди в доме генерала Баумана. Вскоре его красноречие стало привлекать туда всё больше и больше народу. Пасторы Фадемрехт и Фокерот такой конкуренции совсем не обрадовались, и начали строить ему козни. Нового проповедника спасало только заступничество Баумана и слободских старшин: в январе 1663 г. пасторов заставили даже дать письменное обязательство оставить Грегори в покое. На некоторое время это подействовало.

В 1665 г. кирха была готова, но на внутреннюю отделку средств не хватило, взять же их было неоткуда. Прихожане во главе с Бауманом решили отправить пастора Грегори в Германию, снабдив «просительным письмом» к владетельным особам. Письмо подписали влиятельные московские слобожане. Узнав о том, что из Москвы в Европу поедет надёжный человек, русские власти тут же снабдили его своими поручениями: пастору Грегори надлежало приискать знающего доктора для царского двора, нанять хороших кузнецов, «рудознатцев», литейщиков, которыми славилась Саксония.

Собрав значительные пожертвования на отделку новой московской кирхи, Грегори управился и с дипломатическими делами, порученными ему русским, а затем и саксонским дворами. Обратно в Россию вместе с ним отправилась уже вся его семья во главе с отчимом, доктором Лаврентием Блументростом, которого Грегори в своих письмах рекомендовал князю Ромодановскому как искусного лекаря, вполне подходящего для должности придворного врача. Однако возвращение в Москву оказалось совсем не триумфальным. Пока пастор был в Саксонии, против него началась очередная интрига. Главный удар нанёс пастор Фокерот, подавший русскому правительству «извет» на Грегори, в котором утверждал, что Иоганн Готфрид Грегори проходимец, самозванец и шельма, бежавший в Москву из Польши, спасаясь от преследования тамошних властей, желавших арестовать его за «мерзкие поступки». Следствием доноса стало недоверие русских властей, выразившееся в том, что обещанное отчиму Грегори место при дворе в мае 1668 г. занял шведский медик Иван Костнер фон Розенберг. Лаврентию же Блументросту было не только отказано в приёме на службу, но и запрещено заниматься медицинской практикой. На попечении оставшегося без доходов доктора оказались жена (как помним, мать Иоанна Готфрида), два сына, две дочери, прислуга и ассистент Лаврентий Ринхубер. Положение семейства ещё более ухудшилось, когда вскоре после приезда, 31 мая 1668 г., служа в новенькой кирхе, пастор Грегори вознёс благодарственную молитву сначала за курфюрста саксонского, а только потом за русского царя. Фокерот, как только ему стало об этом известно, тут же поставил в известность о происшествии русские власти, приправив свой донос уверениями в том, что «сей Грегори есть человек злонамеренный русскому правительству» и его европейский вояж «будто бы за пожертвованиями для кирхи» на самом деле имел тайную политическую цель. Бауман снова бросился защищать своего протеже, и 10 сентября 1668 г. подал на Фокерота жалобу, но суд, состоявшийся 23 декабря 1668 г., взял сторону клеветника, и его постановлением Грегори был уволен от должности пастора, а на это место поставлен Фокерот.

В конечном итоге всё решили деньги и связи Баумана при дворе — ознакомившись с решением суда, генерал 6 января 1669 г. (во время обряда водосвятия на Москве-реке) подал царю челобитную, в которой просил возвращения своих денег, потраченных на постройку кирхи в слободе. Рассмотрев дело, Алексей Михайлович высочайше повелел: жертвователям деньги уплатить, а кирху перенести, куда хочет Бауман. Прикупив участки земли у своих соседей, Бауман определил для кирхи новое место — 2 февраля 1669 г. она была освящена и перешла в полное распоряжение пастора Грегори. Для Фокерота же прихожане выстроили новую кирху на месте прежней, там, где служил ещё Якоби, и таким образом конфликт между враждующими сторонами наконец-то разрешился.

Это было очень кстати, поскольку в следующем 1670  г. Москву покинул главный покровитель Грегори генерал Бауман, у которого истёк срок контракта. Остаться в России ещё на один срок Бауман не захотел и, осыпанный наградами и почестями, уехал в родную Данию. Грегори же продолжил служить в своей кирхе, открыв при ней училище для детей, в котором могли учиться как лютеране, так и православные. Надо сказать, что в XVII в. школьные театры, согласно европейской педагогической традиции, были неотъемлемой частью учебного процесса — спектакли закрепляли пройденный на уроках материал и, кстати, в тогдашней западной драматургии существовал целый жанр «школьных пьес». Строго следуя проверенной методе обучения, Грегори решил тоже создать при своей школе театрик и даже сам писал для него пьесы духовно-нравственного содержания. Помогал ему ассистент его отчима, уже упоминавшийся Лаврентий Ринхубер, который, учась в своё время на медицинском факультете лейпцигского университета, выходил на сцену в студенческой труппе, с которой совершал гастрольные турне по городам и весям в поисках пропитания и приключений. По стечению (уже известных нам) печальных обстоятельств оказавшись в Москве, так же как его патрон Блументрост, «без определённых занятий», Ринхубер тем не менее время проводил с большой пользой, помогая в школе Грегори и усердно изучая русский язык, занимаясь им с толмачами Посольского приказа, которым сам он, в свою очередь, помогал с переводами.

Про школьный театрик в Немецкой слободе на Москве ходило немало разговоров. Им заинтересовался и Артамон Сергеевич Матвеев, близкий друг царя Алексея Михайловича, видный сановник и вершитель многих дел в русском государстве (более подробно о нём см. «История», № 13/2009. — Ред.). Будучи женатым на шотландке из рода Гамильтонов (находясь на русской службе, переменившим фамилию на Хомутовых) Артамон Сергеевич совсем не чурался «иноземщины». У себя в доме он завёл (из числа личных слуг) маленькую труппу музыкантов и актёров, прошедших соответствующее обучение у немецких учителей. Овдовевший и потерявший старшего сына царь любил бывать у Артамона Сергеевича, отдыхая душой в приватной обстановке его дома, лишённой дворцовой церемонности. Во время этих частных визитов Алексей Михайлович познакомился с дальней родственницей супруги Матвеева, девицей Натальей Кирилловной Нарышкиной, дочерью небогатого тарусского дворянина, принятой состоятельными и знатными родственниками под опеку. Наталья Кирилловна царю приглянулась, и вскоре он на ней женился, а т.к. Алексею Михайловичу и его молодой царице спектакли в доме Матвеева нравились, то праздники по случаю рождения их первенца Петра было решено увенчать настоящими театрализованными представлениями.

Конечно же, устройство всего этого поручили Матвееву, что поставило его в весьма затруднительное положение. Одно дело устраивать спектакли в собственном домашнем театрике, и совсем иное — организация большого представления, даваемого в честь рождения наследника престола, на котором помимо всех первых лиц государства непременно будут присутствовать иностранные дипломаты. В случае неудачи постановки это был бы подлинный «срам на всю Европу». Осторожный и опытный Артамон Сергеевич решил пригласить для выступления на сцене профессионалов. Он отправил в Ригу друга пастора Грегори, немецкого офицера Клауса фон Штадена, наказав ему отыскать и пригласить в Москву театральную труппу, из числа тех, которые во множестве разъезжали тогда по городам Прибалтики. Посланец Матвеева застал в Риге труппу известного театрального директора Иоганна Фельтона. Но, несмотря на все посулы фон Штадена, актёры ехать в Москву наотрез отказались. Их пугали рассказы о том, что иностранцев, отправившихся жить и работать в Московию, окружают богатством и почётом, но обратно не отпускают. Опытный Матвеев, скорее всего, ожидал чего-то подобного, а потому обратился к специалистам из числа тех, кто был под рукой, а именно хорошо ему известному пастору Грегори, который, в свою очередь, стремился отличиться в глазах царя. В этом их положение было схоже — и для Грегори с его семейством, и для Матвеева постановка спектакля была, что называется, «либо пан, либо пропал».

Итак, по рекомендации Матвеева пастора Грегори вызвали во дворец, где сам царь «указал тому иноземцу, магистру Ягану Готфриду, учинить комедию, и на комедии действовать из Библии книгу Эсфирь, и для того действа устроить хоромину». Оценив перспективу и весь риск предложения Матвеева, Грегори перечить и отнекиваться не стал. В конце концов, «не боги горшки обжигают» — некоторый опыт у него имелся, а дебютировать на большой сцене предстояло не в избалованном зрелищами Париже, а всего лишь в Москве, где особо искушённых театралов в те времена не водилось.

Подбадривая себя столь утешительными рассуждениями, пастор бойко принялся за дело, прежде всего засев за сочинение пьесы — для дебюта нужно было подобрать что-то такое, чтобы, как говорят русские, «комар носу не подточил». Главной проблемой было отношение к готовящемуся действу Православной церкви, а потому, не мудрствуя лукаво, пастор выбрал для переделки в пьесу один из библейских сюжетов, и, собравшись с силами, по мотивам ветхозаветной Книги Эсфирь написал «трагическую комедию Агасфер и Эсфирь». Текст, правда, был изложен по-немецки, но Грегори перевёл его на русский язык, пользуясь славянской Библией. Конечно, кое-что ему пришлось переименовать, и в русском варианте Агасфер стал Артаксерксом, а сама пьеса называлась «Артаксерксово действо», но сути это не меняло. Хитрец Грегори умудрился угодить царю, так сказать, по сути: сюжет, хоть и по библейскому оригиналу, своим смыслом указывал на историю второго брака русского царя. Судьба Эсфири была похожей на судьбу Натальи Кирилловны, Мардохея — на Матвеева, под Аманом можно было разуметь царского дворецкого Богдана Матвеевича Хитрово.

Местом устройства «комедийной хоромины», в которой предстояло разыграть готовившееся представление, определили село Преображенское, все работы по созданию фактически первого русского придворного театра велись под наблюдением Артамона Матвеева. В конце октября 1672 г. «хоромина» была готова, потом началась её внутренняя отделка, которая поражала своей роскошью и великолепием: стены зала драпировали «черевчатым» (красным) и зелёным сукном. Готовили костюмы и декорации: «…шилось всякое потешное платье и написаны рамы перспективного письма (декорации. — Авт.)». Росписью «хоромины» и устройством декораций занимался гамбургский живописец Петер Шимс, которого в русских документах называли «мастером перспективного дела». Оркестр получился сводным: в нём участвовали домашние музыканты Матвеева (которыми руководил органист Симон Гутовский) и служители кирхи, где проповедовал Грегори.

С постановкой спектакля пастору помогал прежний коллега, учитель Георг Хюбнер, вместе с которым Грегори когда-то приехал в Москву — оба они преподавали, покуда камрад Иоганн Готфрид не избрал благой удел священства. Живя в Немецкой слободе, Георг Хюбнер женился на дочери кукуйского обывателя Андрея Юта, завёл хозяйство, зажил своим двором. Прежней дружбы с Грегори учитель не оставил, и когда потребовалась помощь, Хюбнер взял на себя часть хлопот, войдя в команду помощников пастора. Кроме него готовить спектакль помогали: покупкой, доставкой и настройкой «арганов» ведал Тимофей Гасенкраух с «игрецами» (т.е. актёрами) Матвеева; Иоганн Пальцер, взваливший на себя весь труд по переписке пьесы и ролей; Лаврентий Ринхубер, имевший богатый сценический опыт и занимавшийся подготовкой актёров (репетируя с ними на немецком и русском языках при содействии своих товарищей, толмачей Посольского приказа).

 

Премьера «Артаксерксова действа» была дана 17 октября 1672 г. Получилось богатое представление с огромной массовкой и множеством персонажей, длившееся более десяти часов, в течение которых на сцену выходили актёры, певцы и танцоры (их число перевалило за шесть десятков); это были ученики Грегори, дети офицеров, купцов, ремесленников Кукуйской слободы. По свидетельству очевидцев, на сцене артистическим талантом блистал Лаврентий Христиан Блументрост, младший сын доктора Блументроста (сводный брат пастора Грегори), исполнивший одну из главных ролей.

Но те же очевидцы забыли указать, кого именно изображал юный Лаврентий: Эсфирь или Артаксеркса? Не исключено, что именно Эсфирь, поскольку дебютанту было только 17 лет, а по обычаю старинного театра женские роли получали юноши или подростки, не имевшие бород и усов. Впрочем, таковых в труппе Грегори было большинство, и возможно, что молодой человек, как старший из большинства, подвязав фальшивую бороду, играл как раз Артаксеркса.

Царское семейство взирало на спектакль, сидя в креслах, обитых красным сукном, а остальная свита разместилась на простых деревянных скамьях. Алексей Михайлович с Натальей Кирилловной были совершенно захвачены представлением и буквально не отрывали глаз от сцены. Они отлично поняли главный намёк автора пьесы и по достоинству оценили усилия Грегори и его людей.

По окончании представления царь пожелал выразить свою милостивую благодарность самому пастору, молодому Блументросту и остальным исполнителям, спросив при этом, каких они желают наград? Один из актёров-любителей сказал, что давно мечтает о воинской карьере и попросил чин стрелецкого сотника — его просьба была немедленно исполнена. Со своей стороны пастор Грегори от лица труппы поднёс его величеству текст пьесы, игравшейся в тот день, переплетённый в сафьян с позолотой.

После встречи Грегори с царём и несомненных знаков его высокого благоволения, положение отчима Иоганна Готфрида, доктора Блументроста, резко изменилось. Вскоре ему дозволили начать медицинскую практику в Москве, и с тех пор карьера Блументроста шла только в гору. Доктор был удостоен личной аудиенции царя, в ходе которой от него были приняты рекомендательные письма саксонского курфюрста. В финале аудиенции Алексей Михайлович оделил Блументроста подарками: пожаловал деньгами, бархатом, сукном, соболями и серебряной посудой, а главное, объявил свою волю — назначить его лейб-медиком, положив доктору очень приличное жалование (130 руб. в год и «столовых денег» по 50 руб. в месяц).

После первого успеха пастор Грегори и его сводный брат Лаврентий Христиан стали готовиться к новым постановкам на придворной сцене. До заговенья на «филипповский» пост (перед Рождеством) состоялось несколько представлений «Эсфири», а 21 января 1673 г. магистр Иоганн Готфрид за труды по устройству комедии «Артаксерксово действо» получил в награду «сорoк» соболей (особая мера меховой казны — собольих шкурок, из которых можно сшить одну шубу), оценённый в 100 руб., и пару соболей в 8 руб. Это было очень щедрое вознагражденье.

На следующий день, 22 января 1673 г., в годовщину бракосочетания с Натальей Кирилловной, царь, находя, что многочисленному царскому семейству неудобно зимой ездить в Преображенское смотреть спектакли, приказал: в Кремле «…над Аптекой, что на Дворце, в полатах построить хоромину как быть комедийному действу». С устройством «хоромины» спешили — 25 стрельцов работали днём и ночью, а росписью помещений и подготовкой декораций была занята целая артель — живописца Андрея Абакумова со товарищи, которым помогал придворный мастер «перспективного письма» голландец Петер Инглисс (в другой транскрипции — Энглес или Энгельс), свояк Хюбнера и добрый знакомый Грегори. Со всей подготовкой управились к началу масленицы, и в новом помещении было дано несколько спектаклей, в которых приняли участие ученики Грегори, а также оркестр под управлением полковника фон Штадена.

Своё новое произведение Грегори создал опять-таки по библейскому сюжету о Юдифи и Олоферне (так как он изложен в славянской Библии), со вставными номерами арий и хоров из различных немецких обработок сюжета о Юдифи. На русский лад спектакль назывался «Как Юдифь отсекла голову царю Олоферну» (или, как свидетельствуют некоторые источники «Комидия как Олаферна царица царю голову отсекла»). Это представление также очень понравилось Алексею Михайловичу и его семье, а в конце масленичной недели в кремлёвском придворном театре состоялась премьера балета на музыку композитора Генриха Щютца «Орфей и Эвридика» (в либретто использовался перевод латинского первоисточника виттенбегрского профессора Августа Бюхнера). Впервые этот балет был поставлен на сцене дрезденского театра в 1638 г., с тех пор игрался несчётное число раз, и для тех саксонцев, что служили при русском дворе, а у себя на родине хаживали в театр, «Орфей» являлся своего рода «театральной классикой».

В бумагах сына польского дипломата, выходца из Курляндии Рейтенфельдса, жившего тогда в Москве, сохранился даже отчёт об этом представлении, написанный вскоре после просмотра. Автор не упустил случая «подпустить яду», как это принято у всех театральных критиков: «Узнавши, что при дворах других европейских государей в употреблении разные игры, танцы и прочие удовольствия для приятного препровождения времени, царь нечаянно приказал, чтобы всё это было представлено в какой-то французской пляске. По краткости назначенного семидневного срока сладили дело, как могли. В другом месте прежде представления следовало бы извиниться, что не всё в должном порядке, но тут это было бы совершенно лишнее: костюмы, новость сцены и стройность неслыханной музыки, весьма естественно, сделали самое счастливое для актёров впечатление на русских, доставили им полное удовольствие и заслужили удивление. Сперва царь не хотел, чтобы тут была музыка, как вещь новая и некоторым образом языческая, но когда ему сказали, что без музыки точно также невозможно танцевать, как и без ног, то он предоставил всё на волю самих артистов. Во время представления царь сидел перед сценой на скамейке; для царицы с детьми (от первого брака) был устроен род ложи, из которой они смотрели из-за решётки, или правильнее сказать, через щели досок, а вельможи (больше не было никого) стояли на самой сцене. Орфей прежде, нежели начать пляску между двух подвижных пирамид, пропел похвальные стихи царю».

Спектакль имел огромный успех, о чём свидетельствует то, что на Пасхальной неделе, 6 апреля 1673 г., пастор Грегори, Георг Хюбнер и все остальные «комедианты Артаксерксова действа» были приглашены в царский дворец и допущены к руке Алексея Михайловича. Это был знак неслыханной милости — прежде ни один лютеранский пастор и дети иностранцев к этой церемонии не допускались! Мало того — после этого артистов и их наставников пригласили к праздничному столу, чего удостаивались далеко не все московские бояре.

Театральные затеи очень нравились царю, и чтобы развить так хорошо начавшееся дело, пастору Грегори было приказано основать в Немецкой слободе школу «по исправлению комедий». Естественно, курировал это начинание Артамон Сергеевич Матвеев, лично отобравший из москвичей Мещанской слободы 26 человек, которых по его приказу 16 июня 1673 г. отправили в распоряжение пастора Грегори для обучения актёрской игре и пению. Московским студентам этой театральной школы была положена и стипендия: «…велено было с того числа, как начали они ходить в ученье у мастера Ягана и впредь, покамест в ученье будет, по 4 деньги на день».

Театральные представления после Великого поста возобновились не сразу, а только летом, после Троицына дня, в селе Преображенском — летней резиденции царя. В то время, когда актёры «старой труппы» развлекали царственную чету и придворных, в актёрской школе Немецкой слободы уже упоминавшийся Гасенкраух занимался с новичками, а органист Симон — с музыкантами. «Первый выпуск» слободской театральной школы состоялся осенью 1673 г., когда был сыгран, можно сказать, «дипломный спектакль»: в октябре питомцы «мастера Ягана» дали на дворцовой сцене «Историю в лицах о праведном Товии». Постановка недёшево обошлась казне — на костюмы, декорации, задумки режиссёра и его помощников через Матвеева в руки Грегори передали 30 руб. — очень большие тогда деньги. Однако затраты вполне окупились: спектакль имел успех, и по приказу царя школа продолжила работу.

Новыми премьерами русского придворного тетра стали спектакли по духовной пьесе «Иосиф» («Малая прохладная комедия об Иосифе») и по светской пьесе «Баязет» («Комедия о Тамерлане и Баязете»). В рождественский мясоед 1674 г. комедии давались во дворце в Кремле; 24—26 февраля, на Масленичной неделе, в Преображенском, а 27 февраля опять в Кремле. Поскольку двойным комплектом театральных принадлежностей обзавестись не умели, декорации и весь реквизит перевозили с места на место. Их список свидетельствовал, что придворный театр был обеспечен всем необходимым весьма богато. В перечне значились орган, рамы, на которые натягивались холстины декораций, ковры, сукна, столы «и всякий иной наряд», на перевозку которых требовалось 18 подвод. Несколько раз перевозили вслед за театром и «комедийную школу»: органиста Симона с его учениками, Гасенкрауха и его подопечных, да и всех музыкантов, что играли во время представлений — за ними послали 8 подвод. На старой сцене в Преображенском во время масленичных гуляний было дано представление «Как Юдифь отсекла голову царю Олоферну». Музыкальное оформление спектакля было роскошно — «играли на органах немцы да люди двора Артамона Сергеевича Матвеева». Зрителям всё так понравилось, что на спектакль «Как Артаксеркс наказал гордого Амана» царь прибыл со всем семейством — женой и дочерьми-царевнами. В последний день масленицы, «на заговеньях», в Преображенском дано было музыкальное представление: «…немцы и люди Матвеева играли на органах, фиоглях, страментах (инструментах. — Авт.) и танцевали». Кроме царского семейства, музыку слушали бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки, ближние, стольники и «всяких чинов люди».

После наступления Великого поста 1674 г. имущество театра снова увезли в Москву, спектакли прекратили — в пост на русской сцене в прошлом не играли никогда. Последние представления в Кремле были даны в зимний мясоед 1675 г. — одно из них 11 февраля, в четверг на масленице. Оно началось в десятом часу вечера, а кончилось в пятом часу пополуночи, следовательно, продолжалось около семи часов.

Несмотря на большой успех, который сопутствовал театральному коллективу из Немецкой слободы с первых его шагов, просуществовал он недолго. Дело в том, что главный режиссёр и драматург, пастор Иоганн Готфрид Грегори, тяжело заболел и в 1675 г. поехал в Европу лечиться, но вскоре умер в городе Мерзербурге, где и был похоронен. Созданный им театр ненадолго пережил своего первого «принципала» (так в XVII в. называли руководителей труппы).

Им пробовал руководить Георг Хюбнер, потом дело поручили учителю Чижинскому и спектакли продолжались, но лишь до того момента, когда в январе 1676 г. умер царь Алексей Михайлович, а унаследовавший его трон сын от первого брака, царь Фёдор Алексеевич (сводный брат Петра I, которому тогда не исполнилось и 16 лет), большого интереса к театру не проявил. Всесильный прежде Матвеев при новом правлении был свергнут и отправлен в ссылку, а никому другому до подобных увеселений просто не было дела.

Лишившийся своих главных зрителей и покровителей, основанный Грегори театр своих представлений не возобновил. Новое представление в русской столице состоится лишь 30 лет спустя, когда в Москву приедет приглашённая по приказу царя Петра I бродячая труппа немецких актеров из Данцига.

Но это уже совсем другая история о русском театре…