Разговор с читателем

 

На вопросы наших читателей
отвечает историк Дмитрий КАРЦЕВ

Ни о каком «иге» речь, разумеется, не идёт. Напротив, принятым названием государства, в состав которого входила значительная часть западных и юго-западных русских земель, было Великое княжество Литовское и Русское. В историографии весьма распространено мнение, что именно оно представляло собой реальную альтернативу московскому варианту «собирания русских земель».

История Великого княжества начинается в середине XIII в., когда князь Миндовг объединил под своей властью все литовские племена и, опираясь то на поддержку Папы Римского, то на союз с Александром Невским, переходя из язычества в католичество и обратно, постепенно создал мощную державу к северо-западу от границ старой Киевской Руси. Уже к концу XIII в., после многочисленных военных походов и разного рода договоров, литовская держава на три четверти состояла из западнорусских земель, ещё через столетие их было девять десятых. В состав Великого княжества вошли Полоцк и Витебск, Брест и Волынь, Чернигов и Брянск.

Важным отличием от Московской Руси было то, что Русь Литовская, расширявшаяся за счёт едва ли не более агрессивной военной экспансии, тем не менее стала образцом средневековой федерации. Присоединённые земли не теряли автономию: «Старины не рушаем, новины не вводим» — под таким лозунгом шла экспансия Литвы. Великий князь обязывался не нарушать права Православной церкви и местных бояр, не посягать на собственность и признавать решения местных судов. В XIV—XV вв. крупные города на территории княжества получили «магдебургское право» — городское самоуправление на основании выборного принципа. В сочетании с тем, что с конца XV в. в Великом княжестве существовал ещё и сословно-представительный орган — «вальный сейм», — с которым великий князь обязан был согласовывать свои действия, перед нами образец чуть ли не самого демократичного из возможных в Средние века государственного устройства.

Русские земли имели, как минимум, два исторических шанса воссоединиться под совместным началом Москвы и Литвы. Первый из них представился в конце XIV в., когда Дмитрий Донской почти убедил литовского князя Ягайло жениться на своей дочери и принять православие. Однако неожиданно последний языческий властитель Европы поменял решение и принял христианство от миссионеров католического первосвященника — Папы Римского. И, как вполне понятное следствие, главным союзником Литвы стала не Москва, а Польша, с которой в 1385 г. была заключена Кревская уния.

Православные подданные Ягайло почти полстолетия не испытывали никаких проблем в связи с католическим выбором великого князя. Однако уже при его преемниках православным князьям и боярам было запрещено занимать высшие государственные должности, что вызывало в стране настоящую гражданскую войну. В 30-х гг. XV в. литовские князья поспешили восстановить в правах своих православных подданных, однако горький опыт повторился на исходе столетия, когда в княжестве опять началась дискриминация по религиозному признаку. Именно тогда многие русские шляхтичи, пользуясь гарантированными литовским законодательством правами, стали переходить на службу к московскому князю, фактически лишив Литву шанса стать альтернативным центром объединения Руси.

Впрочем, во второй половине XVI в. такая возможность представилась снова. Уже после объединения Литвы и Польши в Речь Посполитую сейм нового государства в 1572 г. предложил царю Ивану Грозному сделку: королём мог стать его сын Фёдор в обмен (в традициях местной монархии) на невмешательство в государственное управление. Тут уж ключевую роль сыграл конфликт двух принципов государственной власти — «демократического» и «деспотического» — Грозный просто не мог понять, зачем становиться правителем, если нельзя править, причём самолично. Сделка не состоялась. А о федерации славянских народов русские мыслители будут мечтать ещё и в XIX столетии.

Так — один раз из-за религиозных, в другой — из-за идеологических причин, две Руси не смогли объединиться. В результате Русь Московская упустила один из наиболее реальных шансов привить на своей почве некоторые европейские политические традиции.