Разговор с читателем

На вопросы наших читателей
отвечает историк Дмитрий КАРЦЕВ

Советское руководство не только согласилось на подписание в 1975 г. Заключительного акта по безопасности и сотрудничеству в Европе, но и, по всей видимости, именно у советских вождей родилась сама идея о проведении общеевропейской конференции. Во всяком случае, многие советские дипломаты вспоминают, что авторство принадлежит не кому-нибудь, а многолетнему бессменному руководителю советской дипломатии министру иностранных дел А.А.Громыко. Правда, наши дипломаты планировали ограничиться разговором о безопасности, но ещё на стадии обсуждения планов конференции один из западноевропейских коллег предложил добавить к формулировке темы также и слово «сотрудничество». Советские функционеры ещё не знали, к каким далеко идущим последствиям приведёт это, казалось бы, незначительное дополнение.

Конференция в Хельсинки должна была стать кульминацией политики разрядки, начавшейся с конца 1960-х гг. С одной стороны, после Карибского кризиса стало очевидно, что открытое противостояние двух сверхдержав (США и СССР) может в любой момент вылиться в ядерную войну с последующим уничтожением мировой цивилизации. С другой, стабильность обеих мировых систем (социалистической и капиталистической) в начале 1970-х гг. казалась совершенно незыблемой, и надеяться на скорое разрушение любой из них в силу внутренних причин не приходилось. В этих условиях необходимо было выработать правила безопасного сосуществования в биполярном мире, и равную заинтересованность в этом проявляли обе стороны. Поэтому нет ничего удивительного в том, что СССР выдвинул инициативу подобной встречи.

Изначально конференция планировалась в качестве внутриевропейского дела, однако, когда кто-то из западных партнёров предложил пригласить для участия США, советская сторона возражать не стала, что лишний раз свидетельствует о серьёзности намерений советских дипломатов.

Идею конференции поддержал и лично продвигал Л.И.Брежнев. Нельзя сказать, чтобы он отличался большим либерализмом во внешней политике (есть основания вообще сомневаться, что он всерьёз интересовался её тонкостями), но влияние на ещё довольно динамичного руководителя оказывали в начале 1970-х гг., прежде всего, молодые и либеральные по советским меркам аппаратчики и журналисты, готовившие речи генсеку.

Итоговый документ, собственно Заключительный акт, стал результатом компромисса. Причём, не только советско-американского, но ещё, видимо, и внутрисоветского — между «ястребами» и «голубями» отечественной дипломатии.

Сторонники жёсткой линии в советской внешней политике получили главное: гарантию незыблемости границ, а, по существу, сложившегося к тому времени баланса сил в Европе. За тридцать лет, прошедших с окончания Второй мировой войны, СССР и Запад поменялись ролями. Теперь не Советский Союз стремился к расширению своего влияния в Европе, и в этом смысле он перестал быть «геополитическим пассионарием», теперь США и их союзники готовы были к экономической и политической атаке на социалистический лагерь. Поскольку подкрепить их атакой военной, как показал Карибский кризис, было смерти подобно, СССР добился от Запада формальных обязательств вообще отказаться от любых попыток подобного рода. В качестве частного, но показательного примера, можно привести судьбу Германии. Если на Ялтинской конференции Сталин вовсю защищал необходимость сохранения единства послевоенной Германии, полагая, что в таком качестве США будет сложнее включить её в зону своего влияния, то после Хельсинки, по настоянию советских дипломатов, вопрос о воссоединении страны был отложен в долгий ящик. И это была победа наших «ястребов».

В то же время, отечественные «либералы» настояли на том, чтобы Кремль согласился на третью, гуманитарную часть пакетного соглашения. По всей видимости, эти люди полагали, что обеспечение гарантированных в ней прав и свобод человека будет способствовать постепенному сближению СССР с западным миром. При этом едва ли они были «агентами влияния» Запада — просто осознавали необходимость реформ.

Впрочем, высшее руководство страны быстро поменяло свою благодушную оценку гуманитарной части Заключительного акта, расценив её как вмешательство во внутренние дела страны. В одном из своих выступлений Громыко выразился довольно ясно: «Внутренние порядки, внутренние законы — это черта у ворот каждого государства, перед которой другие должны остановиться». Но это произошло уже после подписания Акта. Все дальнейшие нарушения прав человека в СССР стали расцениваться уже не только как его внутреннее дело. У советского диссидентского движения появилось мощное юридическое обоснование, а страна, декларировавшая, но не желавшая жить в соответствии с нормами правового государства, всё больше погрязала в лицемерии. На практике это выражалось в отсутствии реформ и стагнации. Проще говоря — наступила эпоха застоя.