Образовательная экскурсия

 

Валерий ЯРХО

ПУТЬ БАЙХАО

Материал рекомендуется для подготовки интегрированного (история + обществоведение)
урока по теме: «История взаимовлияния мировых культур». 10, 11 классы

 

О том, как чай стал любимым напитком в мире

Сегодня совершенно невозможно вообразить «добрую старую» Англию без чая. Традиция чаепития от четырёх до пяти часов пополудни — знаменитый «файф-о-клок» — став притчей во языцех, уже давно и прочно вошла в набор поверхностных представлений о Великобритании. Но так было не всегда, и чай далеко не сразу стал любимым напитком англичан. Впервые они познакомились с ним в середине XVII в. — лондонская газета «Mercurius publicus» 30 сентября 1658 г. впервые сообщила своим читателям: «Превосходный китайский напиток, одобренный для употребления всеми медиками, который китайцы называют ча (tcha), другие народы называют его tea. С сегодняшнего дня ча продается в кофейне под названием “Голова султана”». Следует заметить, что «Голова султана» была пребойким местечком в Лондоне — там собирались деловые люди, маклеры, стряпчие, брокеры лондонской биржи. В этой кофейне велись деловые переговоры, заключались сделки, узнавались новости. Несмотря на столь удобное для апробации нового напитка место, призывы пить чай не вызвали ажиотажного спроса — напиток считался восточной экзотикой, и цены на него «кусались». Даже спустя шесть лет после публикации в «Mercurius publicus» два фунта китайского чая были поднесены английскому королю от Ост-Индской компании в качестве «редкости».

Лет на двадцать раньше жителей Лондона чай попробовали русские послы, отправившиеся в 1638 г. на озеро Упса, в ставку алтынских ханов. Посольство во главе со стольником Василием Старковым, согласно перенятому у китайцев этикету, попотчевали незнакомым напитком, заваренным из какой-то сухой травы. Отпуская послов обратно, им поднесли в дар 200 бах-ча, т.е. бумажных пакетов с чаем. Напиток послам не понравился, и Старков, одаривший хана «богатой пушной казной», привезя (показавшийся ему весьма странным) ответный дар хана в Москву, в отчёте о поездке прямо написал, что считает полученный от хана товар «ничтожным», и как с ним надлежит поступать, понятия не имеет!

Спустя 16 лет после визита к алтынским ханам, из Иркутска в Китай был направлен боярский сын Фёдор Байков, по возвращении написавший «статейный список» — так в те времена именовался отчёт о дипломатической командировке. Среди прочего, Байков указал, что подносили ему чай «варёный с молоком и коровьим маслом». Ещё через двадцать лет китайским чаем уже торговали в Москве: в старых таможенных книгах сохранилась запись о сделке, совершённой неким шведским купчиной Кильбургером, в 1674 г. закупившим в русской столице партию чая по 30 коп. за фунт. Но этот торг был лишь транзитом товара в Европу — чай русские заваривать не умели, а когда пытались, то попросту «варили в кипятке сухую ту траву», отчего мутное варево пахло пареной мочалой и вкус имело соответствующий.

Настоящий прорыв в этой области совершил Николай Спафарий, грек, состоявший на русской дипломатической службе. Он прибыл в Китай в 1676 г., когда с европейскими посланниками при дворе владыки Поднебесной особенно не церемонились. Император искренне полагал себя правителем мира, а всех остальных государей — своими подчинёнными. Въезд в Пекин их посланникам был воспрещён, а переговоры с ними вели губернаторы провинций.

Миссия Спафария закончилась неудачно — русский посол поднёс богатые дары, которые были приняты лишь как дань, о чём свидетельствовала ответная грамота императора, начинавшаяся словами: «От превосходного престола пишем к нижнему и смиренному месту».

Отказавшись подобную грамоту принять, Спафарий покинул страну без всякого ответа, но, вернувшись в Москву, написал большой труд о Китае, населяющих его народах, обычаях, привычках, вкусах. Конечно же, он не мог пройти мимо столь важного для китайцев напитка как чай и поведал о нём следующее: «Трава чай нигде не родится такая, как здесь. Питиё из неё китайцы очень похваляют: сила и лекарство от него всегда возвышает. Потому пьют они его и днём и ночью, и гостей своих потчуют. Чай есть питиё доброе, и как привыкнешь к нему, гораздо вкусное». Николай Спафарий подробно описал методику заварки чая и разъяснил важность её точного соблюдения, подметив, например, как воздействует кипяток на сухую заварку.

Спустя два года после возвращения Спафария, в 1680 г., русское правительство установило, наконец, взаимоприемлемые отношения с властями Китая.

В Нерчинске был заключён торговый договор, и купеческие караваны начали курсировать между столицами двух государств. Чай стал чаще попадать в Россию, но всё-таки как-то не приживался — обычно его везли в Европу, где стоил он очень дорого — в Англии за фунт сухого чая платили три фунта стерлингов. Стоит заметить, что «стерлинг» — это старинная мера серебра, выходит, что чай стоил втрое его дороже. Тем не менее, несмотря на дороговизну и сложности доставки, напиток в Великобритании стал настолько популярен, а заниматься его продажей сделалось так выгодно, что в конце XVII в. чайную торговлю обложили особой пошлиной — по 5-ти шиллингов с фунта веса. (В фунте стерлингов — 20 шиллингов). Эти поборы вызвали развитие контрабандной торговли чаем — его ввозили в Англию нелегально.

В самом Китае этот напиток был чрезвычайно популярен, причём с самых древних времён. Обычную воду китайцы пили редко, предпочитая чай — это было и вкуснее, да и здоровее в стране, где нередко случались повальные кишечные эпидемии. Заведений, где торговали готовым напитком — со всеми удобствами для неспешного чаепития — в Китае было множество. В столицах и отдалённых провинциях, в городах, деревнях, при больших дорогах, возле буддийских храмов, словом, всюду, где живут и бывают люди, открывали чайные, и они отнюдь не пустовали. Чашка этого напитка стоила, в пересчёте на русские деньги того времени, менее десятой части серебряной копейки, и тем не менее торговля чаем была страшно выгодна — ведь пили его абсолютно все, регулярно, по несколько раз в день, платя понемногу, но очень часто. Мелочь, уплаченная за каждую чашку, сливалась в огромные суммы. Вот почему производство чая в Китае достигло громадных размеров, благо, что сразу в нескольких провинциях страны существовали идеальные условия для его выращивания. Все землевладельцы в тех местах обязательно заводили хотя бы небольшие чайные плантации, поскольку доходы с них покрывали все остальные расходы по ведению хозяйства.

Первый сбор урожая производится в апреле, когда собирают «байхао» — покрытые серебристым пушком почки, которые к тому моменту только начинают распускаться. Их высушивают на солнце, получая т.н. «цветочный чай». Этот самый нежный, с тонким вкусом и ароматом, апрельского сбора чай ценился чрезвычайно высоко, и его никогда не продавали иноземцам. Весь «байхао» оставался в Китае, и большей частью его покупали для того, чтобы поднести родственникам и знакомым в качестве ценного подарка, а также для изящной взятки мелкому должностному лицу.

Спустя 2—3 недели после первого сбора, в начале мая, когда чайные кусты покрывались листьями, наступала пора второго сбора — главного в сезоне по количеству и качеству листьев. С каждого куста брался зелёный верхушечный побег с почкой и несколькими, чаще тремя, молодыми листьями. Их складывали в корзины, которые служили исключительно для этого, поскольку чай легко впитывает посторонние запахи. Второй сбор обеспечивал спрос на внутреннем рынке и экспорт за границу. Сырьё продавали плантаторы и крестьяне, на складах факторий его доводили до товарного состояния, а когда он был готов, из больших городов сюда съезжались представители чаеторговых фирм. Для них при факториях содержали несколько гостиниц — мест требовалось много, ведь вместе с покупателями прибывали их приказчики, слуги и носильщики, тащившие мешки с медными деньгами.

Хозяева плантаций в сопровождении слуг, несших за ними ящики с образцами товара, являлись в гостиницы для переговоров с закупщиками. Если сделка заключалась, те же слуги несли в дом продавца мешки с полученными в уплату деньгами. Закупки были крупными, чаще всего скупался весь урожай, а иной раз и урожай будущего года, с внесением задатка. Товар с плантации не вывозился, а выносился — с чаем нужно было обращаться очень деликатно: деньги за него уже были уплачены, способность впитывать всякий запах знал каждый — всё это требовало осторожности. Бамбуковые корзины с чаем несли на коромыслах носильщики, которым хорошо платили за то, чтобы они не ставили корзин на землю, пока не донесут драгоценную ношу до специального места. Сухой чай, доставленный с такими предосторожностями на склад торговой фирмы, сортировали и упаковывали для продажи в Европу и Америку.

Листья с третьего, самого позднего сбора, называемые «лао-ча», были совсем низкого качества. Их, предварительно размягчив в чане и порубив ножами, прессовали, получая т. н. «кирпичный чай». Его главными потребителями были кочевники-скотоводы в Монголии и тибетских долинах. «Кирпичный чай» был очень удобен для транспортировки и оказывался наиболее пригоден для того способа приготовления, которым пользовались кочевники и монахи в ламаистских монастырях-дацанах. Они заваривали «кирпичный чай» в больших котлах, добавляя молоко, масло, соль, а в иных местах — поджаренную на масле муку. Получался даже не напиток, а скорее какое-то блюдо, род супа или соуса, который пьётся горячим из плоских деревянных чашек, заедаемый лепёшками. Он отлично восстанавливает силы, спасает от жажды в местах, где мало воды, прекрасно тонизирует и насыщает.

«Кирпичный чай» продавался и в Россию — его брали для торга со среднеазиатскими купцами, а также для калмыцких племён, бурятов и народов Севера. Много «кирпичного» покупали американцы, вывозившие этот сорт чая, как и русские купцы, главным образом для ведения меновой торговли — получая за него мех у своих охотников.

Развитию коммерческих отношений с Китаем сильно мешали дипломатические трудности, возникавшие из-за особенностей устройства китайской империи. Вести дела европейским дипломатам было крайне сложно, предвидеть очередной шаг китайской стороны было практически невозможно, так же как и понять логику принятия решений пекинского двора. Например, послу Л.В.Измайлову, прибывшему от императора Петра Великого, разрешили даже посетить Пекин, а вот спустя полвека посла Екатерины Великой, графа А.К.Разумовского, император «пожаловал» простой овчинной шубой и лошадкой, оценённой рублей в 15. Поднеся столь оскорбительные дары, китайский мандарин, которому было поручено общение с русским послом, объявил графу: «Посол! Прими лошадь — этот дар императора — на которой ты можешь отправляться домой».

При Александре I в Пекин послали графа Е.А.Головина, которого, по обычаю, встретили высокопоставленные чиновники-мандарины. Они были весьма доброжелательны, а потому учтиво поинтересовались — не желает ли их сиятельство перед приездом в столицу немножко потренироваться в ползании на четвереньках? Удивлённый граф в свою очередь спросил о цели таких упражнений. Ему объяснили, что согласно придворному этикету посол именно так должен приближаться к трону, на котором восседает властитель Поднебесной, причём верительные грамоты, уложенные на подушку, лежат на спине. Возмущённый Головин категорически отказался от оскорбительного церемониала, сказав, что не делает этого даже перед своим императором, а уж перед китайским тем более не станет. Что ж, в ответ его просто не пустили в Пекин. Только по прошествии ещё нескольких лет европейским послам при вручении верительных грамот дозволили не вползать в тронный зал, а входить, вставая на одно колено лишь при их вручении.

Тем не менее, несмотря на подобные досадные проблемы, русское правительство уже в 1727 г. заключило с богдыханом Кан-си особый трактат, по которому на границе империй был основан город Кяхта — «место склада русских товаров, назначенных для торговли с Китаем». По договору китайцы должны были селиться в слободе Майманьчин, отстоявшей от русской Кяхты на 120 саженей.

В первое время Кяхта представляла из себя «деревянную крепостицу», внутри которой помещались казармы гарнизона и таможня. Но вокруг крепости быстро выросла слобода, в которой селились торговые люди, их служащие, рабочие, ямщики и прочее, обычное для подобных мест, население. В Кяхте китайцы чаем расплачивались за русские товары: сибирскую «мягкую рухлядь» (меха), мерлушку и сукна европейских мануфактур.

Время шло, постепенно чай распробовали и в России, а торговля «китайской травой» стала столь выгодна, что в 1800 г. было принято «Положение о чайной торговле», по которому вся «кяхтинская торговля» могла производиться «только меной и без кредита», а коммерческие операции с китайцами из Майманьчина разрешалось вести лишь лицам православного исповедания, без какого-либо допуска к этим делам иностранцев. Тогда же стали складываться русские торговые товарищества и компании. Эта коммерция знавала взлёты и падения, т.к. зависела от политических отношений между двумя весьма своеобразно устроенными империями — в течение XVIII в. «кяхтинскую торговлю» обе стороны запрещали шесть раз!

Не менее сложные правила были установлены китайским правительством и для европейцев, ведших морскую торговлю. Им разрешалось жить в портовых городах Кантон, Макао (Аомынь) и Фучжоу. Дипломатический иммунитет в отношении европейских дипломатов китайскими властями не признавался, и в минуты обострения отношений их сажали в тюрьму, подолгу не выпуская на волю. Для испанского посла Марти Интазиуса и португальского Пиреса такое заключение закончилось смертью. Первыми дипломатами, которым удалось пробраться от морского побережья в Пекин, были англичане из Ост-Индской торговой компании. Для этого им пришлось долго изучать китайское «искусство почтения», называвшееся «котоу». Они согласились на всё, даже кланяться каждой табличке с именем императора. Во дворце англичане беспрекословно исполнили все команды церемониймейстера, провозглашавшего: «Займите свои места!», «Трижды поклонитесь до земли!», «Встаньте и идите на свои места!». Тем не менее их усилия пошли прахом — во всех просьбах посланцам Ост-Индской компании было отказано, а английский посол ещё долгие годы продолжал считаться «чиновником, привезшим дань», и аудиенции он удостаивался вместе с удельными азиатскими князьями Туркестана.

Ничуть не лучше было отношение и к торговым конкурентам англичан. Послы голландской Ост-Индской торговой компании в 1795 г. также были отправлены восвояси ни с чем, да вдобавок ещё напутствованные следующими словами: «Пусть штатгальтер примет мои дары, и пусть они вечно напоминают ему о моих благодеяниях. Приказываю ему посвятить все заботы о своём государстве и управлять его народами со вниманием и справедливостью».

В качестве партнёров иностранцам было определено купеческое товарищество «Кхонг», полностью контролируемое императорской властью. Рассчитываться за чай надлежало только серебром, хотя при наращивании объёмов поставок чая в Европу он там дешевел, а серебро, которым за него приходилось платить, дорожало. Не желая нести потери, английские бизнесмены быстро нашли выход: в Китае с XVII в. широко распространилась наркомания — привычка курить опиум охватила миллионы подданных императора, так вот, чтобы оправдать свои расходы при закупках чая, англичане наладили ввоз в страну опиума. Ост-Индская торговая компания оплатила работу исследователей-селекционеров, которые в индийской Бенгалии вывели специальный сорт опийного мака, что положило начало целенаправленному культивированию этого растения и его промышленной переработке. Основная масса товара направлялась в Китай — Ост-Индская компания добилась от его властей разрешения на монопольный ввоз опиума в страну, и с 1773 г. начались регулярные поставки. Всё опийное производство была размещено вне Китая — товар был привозным и продавался только за серебро, шедшее в уплату за чай, который вывозили в Европу, диктуя цены на его реализацию.

Главной технической проблемой, с которой столкнулись европейские купцы, был вывоз чая. Товар этот, как уже говорилось, чрезвычайно нежный, плохо приспособленный для долгих морских путешествий, а купеческие суда шли из Китая, случалось, много месяцев, порой целый год, и всё это время сложенный в трюмах чай мог испортиться — заплесневеть, пропитаться посторонними запахами. Его просто могли погрызть корабельные крысы! Для сохранении чая при перевозках морем был изобретён специальный ящик для его упаковки — в виде фанерного куба с очень плотно подогнанными стенками и крышкой, по швам обшитого жестяными полосками. Но главным спасением была всё же скорость доставки — эту проблему решили только в начале XIX в., когда на американских верфях в Балтиморе построили суда нового типа, которые за скорость хода прозвали «клиперами» — «стригущими» — казалось, будто они летели над водой, «состригая верхушки волн». Суда нового типа имели очень узкий корпус, а три или четыре мачты могли нести большое количество парусного снаряжения, что делало их самыми быстроходными парусниками в истории мореплавания. Скорость клипера позволяла сократить время плавания до четырёх месяцев. Цена на чай колебалась, шла активная игра курсов ценных бумаг, и та фирма, которая доставляла свой груз первой, продавала его за лучшую цену, а биржевики, угадавшие с вложениями, срывали хороший куш. Конкурирующие между собой чаеторговые компании затевали самые настоящие океанские гонки судов, перевозивших чай, используя все средства, порождавшие азарт. Букмекеры принимали ставки на гонки клиперов, газеты публиковали статьи о их шансах на успех, капитанах, командах, погодных условиях на маршруте и тому подобные сведения. Ажиотаж вокруг этих гонок царил невероятный — на кону были ставки игроков, деньги биржевиков, торговцев, судьбы вкладчиков, цены акций, стоимость чая в лавочках. Лихим морякам «чайных клиперов» приходилось платить за скорость переходов своими жизнями — их корабли не отсиживались в портах, ожидая благоприятной погоды, и «стригли волны» во время штормов, спеша доставить груз. Самая знаменитая гонка состоялась в 1866 г.: 28 мая с рейда китайского порта Фучжоу стартовали 16 клиперов, а 5 сентября «Тайпинг» и «Ариэль» ошвартовались у причальной стенки в лондонском порту с разницей в 20 минут. Объявленную за победу премию владельцы «Тайпинга» разделили с хозяевами «Ариэля», а капитан победителя свою часть — с коллегой-конкурентом. Спустя шесть лет, в 1872 г. «Ариэль» сгинул навсегда со всем грузом и экипажем. Как, где и почему это произошло, до сих пор в точности не известно.

Несколько раз европейцы пытались избавиться от донельзя надоевшего им товарищества «Кхонг», с которым они были принуждены вести дела. Гигантский рынок густонаселённой страны представлялся, так сказать, лакомым куском, здесь можно было не только вывозить чай в обмен на ввозимый опиум, но и продавать товары европейских фирм, что делать при принятой системе ведения дел было крайне невыгодно. В 1833 г. в Кантон прибыл лорд Нэпир, который сменил прежнего резидента Ост-Индской компании, проживавшего в Макао. Лорд попытался начать переговоры с китайским правительством о расширении торговых прав англичан и ликвидации монополии «Кхонг», но не преуспел. Ему фактически указали на дверь, приказав покинуть Кантон на том основании, что в городе из числа европейцев могут жить только купцы, и то в летние месяцы, а лорд — не купец, а государственный чиновник. Вслед за этим был предпринят ещё один антибританский демарш: в апреле 1834 г. Ост-Индская компания лишилась монополии на продажу опиума.

Несмотря на позицию своего правительства, китайские наркоманы жаждали опия, англичане же жить не могли без чая, а потому соображения выгоды превзошли рассуждения об опасности ведения нелегальной торговли. В устьях дельты Жемчужной реки возник торг контрабандным опием, по-прежнему завозимым из Индии. Монополия одной компании на торговлю опиумом исчезла, и теперь всякий желающий закупал в Бомбее и Калькутте этот товар (производимый на шести казённых фабриках), грузил его на быстроходные клиперы и гнал к устью Жемчужной, южнее которого, на острове Ли-тинг, опий продавался китайским торговцам.

Попытки китайских властей пресечь этот незаконный ввоз никакого успеха не имели — военные джонки императорского флота не могли конкурировать ни скоростью хода, ни вооружением с клиперами контрабандистов. Требования китайского правительства к резидентам Ост-Индской компании о прекращении контрабандной торговли в ответ вызывали лишь вежливые рассуждения о том, что компания не может отвечать за всех коммерсантов-европейцев, продающих опиум. Дескать, надо было думать, когда уничтожали монополию компании на этот вид торга.

Не желая мириться с таким положением вещей, император в 1839 г. направил в Кантон своего комиссара Линь-цзе-сюя, наделённого чрезвычайными полномочиями. Комиссар Линь ещё до начала переговоров с англичанами объявил о намерении уничтожить торговлю опиумом вообще, и начал свою борьбу коварно, по-азиатски: он вызвал в Кантон резидента Ост-Индской компании Дента и главного управляющего английской торговлей капитана Элиота, как было сказано, «для дачи некоторых объяснений по делам торговли». Когда англичане явились, Линь-цзе-сюй объявил их, а с ними всех купцов, находившихся на тот момент в Кантоне, пленными, которые будут удерживаться до тех пор, покуда европейцы не выдадут всего запаса опиума, ими завезённого. Пленников не стали заключать в тюрьму, но их покинула вся китайская прислуга, а по городу ходили прокламации, настраивавшие против них население. К этому моменту англичане уже закупили чай и любая задержка с вывозом или угроза товару могла вызвать панику на бирже, разорение множества причастных к делу людей. Комиссар хорошо знал всю силу своей угрозы — Элиот и Дент согласились на его условия, обещав своим соотечественникам, что убытки, понесённые коммерсантами, будут возмещены английским правительством. Более 20 тыс. ящиков опия сожгли под контролем людей Линь-цзе-сюя, после чего урожай чая 1839 г. был благополучно вывезен в Великобританию.

Но эту выходку англичане не забыли, и вскоре к берегам Китая прибыл английский экспедиционный корпус, начавший боевую операцию, вошедшую в анналы истории под названием «Первой опиумной войны». В ходе боевых действий англичане нанесли тяжёлое поражение противнику, принудив китайское правительство к переговорам. В результате 1843 г. было открыто для торговли с европейцами пять портов, остров Гонконг китайцы уступили англичанам и выплатили большую контрибуцию. Торговцы опиумом внакладе не остались, получив возмещение убытков из сумм контрибуции, а вот их противник, комиссар Линь-цзе-сюй поплатился ссылкой в Восточный Туркестан.

После этого поражения в Китае начались беспорядки, которые привели к восстанию и длительной гражданской войне. Фактически на территории империи было создано независимое Тайпинское государство, которое нелегально поддерживали иностранные бизнесмены и миссионеры, и которое никак не могла одолеть имперская власть. Пользуясь затруднительным положением императора, дипломатические представители Великобритании, Франции и США настаивали на изменении договоров, заключённых после Опиумной войны, в свою пользу. Они желали получить право торговли на всей территории Китая и помещения для дипломатических миссий непосредственно в Пекине.

Не дождавшись удовлетворительного ответа, англичане вознамерились решить проблему силой и в качестве повода избрали захват китайскими властями судна «Эрроу», шедшего под английским флагом.

Команду «Эрроу» подозревали в пиратстве, контрабанде и торговле опиумом. Двенадцать человек, находившихся на борту корабля, были арестованы и, несмотря на требования англичан, не освобождены. Китаю была объявлена война, которая завершилась полным разгромом императорских войск. Англо-французская армия превосходила противника вооружением и выучкой, а численное преимущество китайцев не играло решающей роли.

В ходе боевых действий случались такие военные курьёзы: французский авангард из 600 человек в коротком бою обратил в бегство 40-тысячный корпус китайской армии.

Несмотря на полный разгром, правительство Китая усиленно делало «хорошую мину при плохой игре», скрывая истинное положение дел от подданных. В своих манифестах император называл европейцев так — они «взбунтовавшиеся варвары, которых следует истреблять, ибо они неразумны, как скоты». Мандарины усиленно распускали слухи о том, что «варвары» разбиты и изгоняются из страны. Даже когда европейцы взяли Пекин и принудили власти признать все их претензии, простолюдины продолжали слушать те же речи. Для вящего пропагандистского эффекта, когда победоносные отряды европейцев вышли из китайской столицы и удалились за пределы видимости, войскам был отдан приказ открыть стрельбу для создания иллюзии боевых успехов. Когда русский посланник граф Н.П.Игнатьев, заинтересовавшись причиной пальбы, вернулся в Пекин и стал расспрашивать о том, что, собственно, происходит, ему ответили — дескать, императорская артиллерия производит учения.

Вот такие совсем не шуточные события разыгрывались вокруг экспорта товаров из Китая, среди которых, безусловно, первым номером был чай.

В XIX в. в Англии ввозом чая занимались несколько крупных фирм, среди которых лидером считалась акционерная компания «United Kingdom Tea Company». На её огромных складах производилась сортировка, взвешивание и упаковка чая, который потом расходился не только внутри страны, но и за её пределами. Наибольшее количество товара поставлял на европейский рынок Китай, производивший 2/3 мирового объёма чая. Но англичане стремились ликвидировать это товарное доминирование, адаптировав чайные кусты к другим условиям разведения — в собственных колониях на Цейлоне, в индийских колониях, на островах британской Ост-Индии (прежде всего на Яве).

Аналогичные попытки не обошли стороной и Россию. Первый опыт адаптации чайных кустов в благоприятном для чаеводства районе возле Батума предпринял в 1847 г. князь М.С.Воронцов, но лишь в 1861 г. были выращены первые русские чайные кусты — произошло это в Озургетском питомнике. Успех сопутствовал владельцу небольшой плантации Соловцову, но лишь в качестве единичного удачного частного эксперимента. В настоящее коммерческое предприятие разведение чая на Кавказе превратил владелец знаменитой чаеторговой фирмы Попов, специально ездивший в Китай для изучения тонкостей этого дела. На этом этапе к решению задачи подключилось и казённое удельное ведомство, снарядившее специальную экспедицию по изучению чаеводства в разных местах Востока. Эта экспедиция доставила научные сведения и заметки о технологиях выращивания, переработки и торговле чаем, что позволило поддержать энтузиастов. Группа частных лиц и удельное ведомство в бассейне реки Чаквы разбили плантации на нескольких сотнях десятин, и вскоре русский чай появился в магазинах больших городов.

Чаёвничать в России полюбили не меньше, чем в Англии, причём до революции настоящими «чемпионами продаж» были китайские чаи. Зато при советской власти свершилась странная метаморфоза во вкусах россиян, возлюбивших индийские сорта чая. Помните жёлтые коробочки с маркой «Три слона»? Представители ведущих мировых фирм, торгующих чаем, приложили немало усилий для завоевания российского рынка, но столкнулись с устоявшимися привычками: сегодня наши соотечественники предпочитают дешёвые смеси разных сортов. И дело тут не в ценах, вернее, не только в них: молодёжь традиционно не очень жалует чай, предпочитая кофе, а вкусы и привычки нескольких старших поколений — выступающих в роли главных потребителей чая в России — формировались в условиях разделения мира на два враждующих лагеря. Англия и производимые её фирмами товары оказалась за «железным занавесом». В Китае же долгие годы шла война, а потом, в короткий промежуток мирного времени, мы, так и не успев привыкнуть к китайским напиткам, лишились их из-за разногласий верхушек политических режимов наших стран. Зато тесные партнёрские отношения были налажены с Индией и Цейлоном, ставших к тому времени независимыми. Цены на чаи, производившиеся в этих бывших британских колониях, были умеренными, а качество товара достаточно высоким. На советских чаеразвесочных фабриках индийские и цейлонские сорта на треть или наполовину смешивали с чаями, выращенными на плантациях в Грузии и Краснодарском крае, но всё равно получалось очень вкусно. Многие до сих пор считают, что настоящий чайный вкус должен быть именно таким.