Образовательная экскурсия

Единение Азии и Европы...

Россия перед нашествием Наполеона глазами баронессы де Сталь

Баронесса Жермена де Сталь (1766—1817) была диссиденткой. Конечно, это не самое главное её достижение или отличительная черта. Блестящая светская дама и очаровательная женщина, хозяйка литературного парижского салона и романистка, путешественница и тонкий ценитель живописи и музыки, баронесса де Сталь не стремилась в политику. Политической фигурой её сделал Наполеон. Точнее сказать, противницей военной диктатуры и милитаристского режима корсиканца сделало её свободолюбие и утончённость души. Она открыто, вслух осуждала личную грубость и солдафонство императора. Статьи де Сталь, её суждения доводили Наполеона до бешенства. Он приказал сжечь весь тираж её книги «О Германии» (1810), т.к. мадам де Сталь считала, что в мире должна властвовать не сила оружия, а высокий ум, образованность и свобода. Наконец последовал указ о высылке писательницы из Парижа. Под конвоем её доставили на границу. Так она начинает путешествовать, посещает Россию и становится доверенным лицом Александра I в его тайных переговорах с Англией. За неполных три месяца своего путешествия по России де Сталь увидела Украину, Москву, Петербург, Финляндию. Её наблюдения точны, честны и достаточно объективны (насколько могут быть объективны впечатления человека, не знавшего русского языка и общавшегося с довольно узким кругом франкоговорящего дворянства). Во всяком случае, де Сталь благожелательно относится в России и к русским, отмечая их открытый характер, непосредственность и неуёмную («первобытную») энергию.

Ценность заметок де Сталь о России заключена в том, что она увидела русскую жизнь в последние недели и дни перед нашествием Наполеона в 1812 г. Она запечатлела высокий патриотический подъём всех слоёв общества. Много внимания уделяет де Сталь истории и религии русских. Особенно ей понравилась Москва: «Вы найдёте в этом огромном городе всё разнообразие нравов и плёмен, составляющих Россию». Кто скажет, что это не прозорливое и точное замечание?

Мы предлагаем два отрывка из путевых записок о России баронессы де Сталь. Наша газета уже публиковала впечатления о Российской империи двух французов — Александра Дюма и Теофиля Готье (см. «История» №29—30/2004, №16/2005 ). Надеемся, это поможет расширить взгляд на Отечественную историю и понять, как иностранцы воспринимают наше прошлое и настоящее.

 

Материалы для подготовки факультативных занятий
«Восприятие иностранцами России XIX в.». 8—11 классы

 

Ещё издали завидите вы золочёные куполы московских церквей. Москва стоит среди равнины; ведь и вся Россия не что иное, как огромная равнина, и потому, подъезжая к большому городу, вы даже можете не заметить его обширности. Кто-то справедливо заметил, что Москва скорее деревня, нежели город. Всё смешалось там: лачужки, дома, дворцы, базары, подобные восточным, церкви, общественные учреждения, пруды, рощи и парки. Вы найдёте в этом огромном городе всё разнообразие нравов и племён, составляющих Россию. Не желаете ли вы, говорили мне, купить кашемировую шаль в Татарской части? Видели вы Китай-город? Азия и Европа соединены в этом огромном городе. В нём живётся свободнее, чем в Петербурге, где на всё двор неизбежно кладёт отпечаток. Знатные жители Москвы за местами, за положением не гонятся, но большими пожертвованиями доказывают свою любовь к Отечеству: в мирное время они жертвуют на общественные учреждения, во время войны — на военные действия. Огромные богатства русских вельмож идут на разнообразные коллекции, на предприятия и на пиры, подобные пирам «Тысячи и одной ночи», но часто необузданно-страстные обладатели богатств прожигают их бесцельно и безумно. Когда я приехала в Москву, все говорили лишь о жертвах, которые приносились на войну. Молодой граф Мамонов ставил свой полк и сам хотел служить в нём только подпоручиком. Графиня Орлова, по-азиатски любезная и богатая, жертвовала четвёртую часть своих доходов. Когда я проходила мимо дворцов, окружённых обширными, как в деревнях, садами, мне говорили, что вот владелец этого дал государству тысячу крестьян, тот — двести. Мне странно было слышать выражение «дать людей», но надо сказать, что сами крестьяне шли на войну с воодушевлением и на войне господа были лишь их руководителями. Как только русский поступает в солдаты, ему бреют бороду и с того времени он свободен. Предполагали дать свободу всем шедшим на военную службу; тогда бы вся страна оказалась свободной, ибо на войну поднялись почти все. Будем надеяться, что государству удастся провести без особых потрясений столь желанное освобождение подневольных. Но с бородой не так легко расставались: она придавала много силы и достоинства лицу. Русский, с его долгой бородой, не пройдёт мимо церкви, чтобы не перекреститься. Глубоко трогательна вера русских в образа. Убранство церквей отличается роскошью; вкус к роскоши, вообще свойственный русским, сближает их с Азией, вы видите в церкви лишь золото, серебро, рубины. Рассказывают, что кто-то из русских предлагал написать Библию буквами, составленными из драгоценных камней. Он знал, что этим возбудит любовь к чтению, подействовав на воображение. Удивительно, что этот дар воображения не проявился ещё ни в искусствах, ни в поэзии. Русские во всех областях могут быстро достигнуть определённой точки успеха, но дальше они не идут. Первые шаги делают всегда непроизвольно и лишь вторые стараются обдумать. Надо сказать, что вообще русские, столь непохожие на жителей Севера, до настоящего времени не показали себя способными к глубокомыслию. Некоторые дворцы в Москве, для ускорения постройки, воздвигнуты из дерева: народ от природы непостоянен во всём, кроме веры и любви к родине, склонен и любит перестраивать своё жилище. Многие из этих прекрасных зданий воздвигались для какого-нибудь празднества, предназначались для блеска лишь одного дня; при сооружении их затрачивались огромные богатства, и они сохранились до рокового дня всеобщего разрушения. Многие дома выкрашены разноцветными красками: зелёной, жёлтой, розовой, и резьба на них тщательна, как украшение десерта.

Кремль, эта крепость, служившая опорой русским царям в борьбе с татарами, окружён высокой зубчатой стеной с башнями по углам; башни своей странной формой похожи скорее на турецкие минареты, чем на укрепления; в этом их сходство с крепостными башнями Востока. Но хотя внешний вид городских строений носит восточный характер, влияние христианства сказывается повсюду. О нём говорит множество церквей, которые столь почитаемы в России и которые в этом городе привлекают ваш взор на каждом шагу. Невольно сравниваешь Москву с Римом, но не потому, что она имеет сходство с ним в стиле своих зданий, этого нет; но удивительное сочетание сельской тишины и пышных дворцов, обширность города и бесчисленное множество церквей сближают Рим Азии с Римом Европы. Мне довелось видеть внутренность Кремля в первых числах августа. Я входила туда по лестнице, по которой несколько дней тому назад шёл император Александр. Его окружало необъятное множество народа, все благословляли его и клялись до последней капли крови защищать Отечество. Своё слово они сдержали. Сначала мне открыли залы, в которых хранилось оружие русских воинов. Подобные арсеналы других стран заслуживают большего внимания. Русские не пережили рыцарства, они не принимали участия в Крестовых походах. Воинственный дух русских воспитывался в войнах с татарами, поляками и турками, среди жестокостей, которые поддерживались, с одной стороны, дикостью азиатских народов, с другой — лютостью тиранов, правивших Россией. Их отвага не благородное мужество Баярдов и Персиев¹, но неустрашимость неистовой храбрости, которою жила Россия в продолжение многих веков. Впервые выступив в европейском обществе, русские не обнаружили духа благородного рыцарства, который так свойствен народам Запада; они показали себя безжалостно страшными к своим недругам. Постоянные усобицы в русской истории до Петра Великого и даже после него дурно отразились на нравственности народа, особенно в высших классах: деспотическое правление, единственным исходом из которого было убийство самого тирана, уничтожало сознание чести и долга в умах народа. Но любовь к Отечеству и преданность верованиям вышли сильными и непреклонными изо всех кровавых бедствий истории, а народ стакими добродетелями может ещё удивить мир.

Из арсенала меня повели в покои древних русских царей: там хранятся одеяния, в которые облачались они в дни венчания на царство. Ничего красивого в этих покоях нет, но их убранство согласуется со строгостью жизни, которую вели раньше, да и теперь ведут, русские цари. Во дворце Александра царит пышное великолепие, но он сам спит на жёсткой постели и путешествует как простой казацкий офицер. В Кремле показывают двойной трон, который сделан был для Петра и его брата Иоанна. Их сестра царевна София стаивала обыкновенно за местом Иоанна и подсказывала ему, что он должен был говорить. Но несамостоятельность Иоанна скоро должна была уступить врождённым силам Петра, и он один завладел престолом. Начиная с его царствования русские цари перестали носить азиатские одежды. При Петре Россия увиделапарик эпохи Людовика XIV. Не умаляя своего восхищения перед этим великим человеком, я всё же скажу, что весьма неприятным является в нём противоположность необузданной силы дарований со стремлением провести церемонную правильность в одежде. Имел ли он повод искажать восточные нравы своего народа, имел ли он право переносить столицу на север, на границу Империи? Это большой вопрос, и ещё не решённый, лишь века могут дать на него ответ.

Я всходила на соборную колокольню, называемую колокольней Ивана Великого. С неё открывается вид на весь город. Оттуда смотрела я на дворцы царей, покоривших своим оружием царства Казанское, Астраханское и Сибирское. Я слушала пение в церкви, где служил экзарх Грузии; в нём можно видеть представителя христианского единения Азии и Европы. Сорок сороков церквей свидетельствовали о набожности жителей Москвы. Торговые учреждения Москвы тоже носят азиатский характер. Люди в чалмах и в разнообразных восточных костюмах раскладывают перед вами редкие товары; сибирские меха, индийские ткани могли вполне удовлетворить страсти к роскоши русских вельмож, у которых воображение пленяется и соболями самоедов, и рубинами персов.

В московском дворце, в саду Разумовского, вы найдёте превосходную коллекцию растений и подбор минералов; граф Бутурлин тридцать лет жизни посвятил собиранию прекрасной библиотеки. На некоторых книгах, ему принадлежащих, сделаны пометки рукою Петра I. Этот великий человек и не думал, что европейская образованность, которую он так ревностно поддерживал, придёт в Россию лишь для того, чтобы разорять просветительные учреждения, которые основал он в стране, стремясь образованием воспитать её неуимчивый дух. Далее находится приют подкидышей, одно из наиболее человеколюбивых учреждений всей Европы. Больницы для людей всех сословий встречаются в различных частях города. Наконец, кругом видишь лишь богатство, дела милосердия, роскошные здания и благотворительные учреждения, церкви и дворцы, которые расточают благодеяния для значительной части населения и проливают кругом себя блеск роскоши. Как на ладони представились перед нами все извилины Москвы-реки, которая после нашествия татар не видела уже потоков крови в своих водах. День был великолепный, солнце радостно играло лучами на блестящих куполах церквей. Мне вспомнился престарелый архиепископ Платон, пастырское письмо которого, написанное к Александру в восточном духе, так меня тронуло: он посылал икону Божией Матери, чтобы отвратить от России человека, готового покорить Россию. На мгновение мне пришла в голову мысль, что ведь Наполеон может прийти сюда, очутиться на этой самой башне, с которой я любовалась городом, может уничтожить её; мелькнула вдруг и другая мысль, что дерзнёт он стать на место царское, как дерзнул завладеть им на время хан Золотой Орды. Но небо было так безоблачно и прекрасно, что я отогнала свой страх. Спустя месяц этот прекрасный город был обращён в груду пепла. Этим русские заявили, что они опустошат всю покорённую врагом страну тем самым огнём, который он принёс с собой. Но разве русские и их монарх не искупили своей ошибки? Несчастие, постигшее Москву, возродило страну; этот благочестивый город погиб, как мученик, пролитая кровь которого даёт новые силы братьям, его пережившим.

Известный граф Ростопчин², имя которого столь часто встречается в приказах государя, пришёл навестить меня и пригласил на обед. При Павле I он был министром иностранных дел. В беседе он казался человеком своебытным, и можно было предсказать, что он обнаружит свой решительный и сильный нрав, когда этого потребуют обстоятельства. Графиня Ростопчина любезно подарила мне сочинение, написанное ею о торжестве веры. Её книгу украшают прекрасный слог и высокие нравственные идеалы. Я навестила графиню в её подмосковном имении (т.е. в Сокольниках. — Прим. перев.);дорога туда лежит через лес и озеро. С приближением французов граф Ростопчин сам поджёг это имение, этот прелестный уголок русской равнины. Конечно, подобный поступок должен был удивить даже врагов. Император Наполеон сравнил графа Ростопчина с Маратом³, совершенно забыв, что губернатор Москвы жертвовал личным достоянием, Марат же поджигал дома других (а Наполеон не допускает в этом разницы). Графа Ростопчина можем упрекнуть только в том, что он слишком долго скрывал неблагоприятные известия об армии; трудно сказать, себе ли он этим льстил или другим. Англичане, с их удивительною прямотою в нраве, всегда отдают отчёт как в успехах, так и в неудачах, и у них одушевление поддерживается лишь правдою, какова бы она ни была. Русские не достигли ещё этого нравственного совершенства, оно возможно лишь в государстве с политической свободой.

Ни одна образованная народность так не близка к дикарям, как русская, и людей сильных, способных на великий подвиг, всегда можно упрекнуть в пороках, которые так свойственны их необузданной природе. Много восхваляли знаменитые слова Дидеро: «Русские сгнили прежде, чем созрели». Я не знаю мнения более ошибочного: даже их пороки, за небольшим исключением, мы должны приписать не их испорченности, но силе их нравственного закала. Один выдающийся человек сказал: «Стоит русскому пожелать, и город взлетит на воздух». Ярость и хитрость сменяют одна другую, когда русский решается на какой-либо поступок, дурной или хороший. Скороспелое преобразование Петра I отнюдь не изменило у русских характера. К своему счастью, они пребывают ещё в состоянии, которое мы назвали бы варварским; ими управляет чутьё, подчас благородное, но всегда непроизвольное, которое допускает размышление лишь при выборе средств, но отнюдь не цели; я говорю, к счастью для них, но не потому, что хочу восхвалять варварство; под этим словом я подразумеваю первобытную мощь, которая лишь одна у народов может заменить силу гражданской свободы.

Я встретила в Москве людей просвещённых как в науках, так и в литературе; но здесь, как и в Петербурге, почти все профессорские кафедры заняты немцами. Во всех областях русской жизни чувствуется недостаток в людях сведущих. Большинство молодых людей идут в университет лишь для того, чтобы выйти скорее на военную службу. Чины гражданской службы соответствуют в России чинам военным. Все умы направлены на войну; во всех других областях управления, в политической экономии, народном просвещении другие народы далеко опередили русских. Однако, в литературе русские сделали некоторые попытки. Мягкость и звучность их языка замечают даже те, которые его не понимают; он должен быть особенно хорош в музыке и поэзии; но русские, как и многие другие народы материка, пошли по ложному пути, когда стали подражать французской словесности, которая даже в достоинствах своих подходит только к французам. Мне кажется, что русские должны скорее черпать образцы словесности у греков, чем у римлян. Сходство русского письма с письмом греческим, древние сношения с Византийской империей и будущие судьбы России, которые зовут её, может быть, в Спарту, быть может, в Афины, — всё должно побуждать русских изучать Грецию; но главное, необходимо, чтобы их писатели почерпали поэзию из тайников своей души. До сих пор их творения были не проникновенны, а сильная народность никогда не может удовлетвориться такими слабыми приёмами.

Я покидала Москву с сожалением. Неподалёку от города остановилась я в лесу, куда в праздничные дни приходит народ поплясать и порадоваться солнышку, блеск которого так непродолжителен, сияние которого видят они так редко даже в Москве. А что же дальше, к северу? Говорят, что по мере приближения к Архангельску становятся всё более редкими берёзовые леса, столь утомительные своим однообразием; их тщательно оберегают, как апельсиновые деревья во Франции. Направляясь от Москвы к Петербургу, вы видите кругом вначале лишь голый песок, а затем бесконечные болота. Когда идёт дождь, земля становится чёрной, и тогда уже не найдёте дороги. Но всё же и здесь избы говорят о довольстве. Крестьяне украшают свои жилища столбиками, вокруг окон вы видите резные украшения из дерева. Хотя проезжала я летом, но везде стоял передо мной угрожающий призрак зимы; казалось, он скрывался за тучами. Плоды, которые давали мне, были все жёсткие, их созревание было искусственно ускорено. На розу смотрела я с грустью; она напомнила мне наш родной прекрасный край; а цветы, казалось, не поднимали уже так горделиво своих головок, как будто чувствовали над собой леденящую руку севера, готовую сорвать и уничтожить их.

Мне пришлось проезжать через Новгород. Этот город шестьсот лет назад был республикой и входил в состав Ганзейского союза⁴. Новгородцы в продолжение многих веков сохранили свой гордый дух республиканской независимости. Привычно думать, что свобода провозглашена в Европе в последнее столетие; мне же кажется, что она принесла нам не свободу, а деспотизм.

В самой России закрепощение крестьян введено было лишь в XVI в. До царствования Петра I государственные указы начинались такими словами: «Царь указал и бояре приговорили». Пётр I сделал неоценённое благодеяние России, но он принизил значение родовитых вельмож и объединил в своих руках светскую и духовную власти; всё это делал он, желая устранить препятствия в исполнении его начертаний. Ришелье поступал так же во Франции; вот почему так восхищался им Пётр I. Известно, что, увидев гробницу Ришелье в Париже, он воскликнул: «Великий человек, я отдал бы половину своей страны, лишь бы научиться у тебя управлять другою!». В этом случае царь был очень скромен, ибо имел над Ришелье много преимуществ. Он был великим полководцем и, кроме того, создал в своей стране флот и насадил промышленность, тогда как Ришелье был лишь тираном-правителем во внутренней политике и коварным дипломатом во внешней. Но возвратимся к Новгороду. В 1470 г. этим городом завладел царь Иван Васильевич⁵, он лишил его свободы и приказал перевезти в Московский Кремль так называемый «вечевой колокол», звон которого призывал граждан на площадь, где они обсуждали свои общие дела. Лишившись свободы, Новгород стал беднеть, его торговля падала и население уменьшалось. Так губительно и вредно, говорит лучший русский историк, сказывается на всём неограниченный произвол самовластия! В настоящее время Новгород представляет необыкновенно печальную картину. Окружающий его вал свидетельствует, что город был некогда большим и населённым; теперь вы видите лишь разбросанные, редкие дома, обитатели которых кажутся тенями, рыдающими над могильной плитой. Быть может, то же зрелище представляет теперь и Москва. Но народ отвоевал её, он же её и возродит.

Бесконечные болота тянутся от Новгорода до Петербурга. Когда подъезжаешь к одному из самых красивых городов мира, кажется, что невидимый волшебник чудотворным мановением жезла перенёс сюда на пустынную почву всё, что есть прекрасного в Европе и Азии. Основание Петербурга говорит нам о той могучей силе русской воли, которая не знает ничего непреодолимого. Кругом города всё низменные места, и сам он построен на болоте, и под мрамором подложены сваи; но, видя величественные здания, забываешь о непрочности их оснований и невольно остановишься в раздумье перед чудом, как мог этот прекрасный город построиться в такое короткое время. Этот народ отличается неслыханной настойчивостью в борьбе с природой и полчищами врагов. Необходимость делает русских терпеливыми и непобедимыми, но в обыкновенной жизни они очень непостоянны.

По приезде в Петербург первым чувством моим было желание возблагодарить небо за то, что я нахожусь на берегу моря. Я увидела на Неве английский флаг, знак свободы, и почувствовала, что могу, поручая себя океану, отдаться под непосредственное покровительство Провидения, доверившись стихиям, а не быть в зависимости от людей, в особенности же от человека, который, кажется, пришёл для восстановления злых начал на Земле.

Против дома, в котором я поселилась в Петербурге, находится статуя Петра I⁶. Он представлен сидящим на коне, который на дыбах взбирается на крутой утёс посреди змей, задерживающих его шаги. Правда, змеи помещены там, чтобы поддерживать громадную тяжесть коня и всадника. Но идея памятника малоудачна: в действительности государь никогда не боялся зависти, символом которой служат эти змеи; пресмыкающиеся не были его врагами, и Пётр I ничего не боялся в своей жизни, как только русских, которые печалились о старых обычаях страны. Но то обаяние, которое сохранилось к его личности, свидетельствует о несомненном благе, которое сделал он для России, ибо сто лет после своей смерти деспоты уже не имеют льстецов. На пьедестале его статуи начертано: «Петру Первому Екатерина Вторая». Эта простая и тем не менее гордая надпись заслуживает похвалу за свою правдивость. Они двое сумели высоко поднять народное сознание и внушить народу мысль, что он непобедим; это значит уже сделать его таковым, по крайней мере, у своего домашнего очага, ибо победа есть нечто случайное, что зависит чаще от ошибок побеждённого, чем от дарований победителя.

В Петербурге, конечно, нельзя сказать о женщине французскую пословицу: elle est vieille, comme les rues (она стара, как улицы (фр.) — Прим. перев.), ибо улицы имеют совершенно новый вид. Здания блистают ослепительной белизной, а ночью, освещаемые луной, они кажутся громадными белыми привидениями, которые, став неподвижно, смотрят за течением Невы. Я не нахожу ничего особенно красивого в этой реке, но таких прозрачных вод я не видела нигде. Гранитная набережная длиною в тридцать вёрст окаймляет её русло, и величие этого сооружения человеческих рук достойно хрустальных вод, которые оно украшает. Если бы Пётр I предпринял подобные работы на юге, он не получил бы того, чего желал, — флота; но его начинания на юге более бы отвечали духу народа. Русские, живущие в Петербурге, кажутся южанами, осуждёнными жить на севере и, выбиваясь из сил, бороться с климатом, который им совсем не привычен. Жители севера обыкновенно большие домоседы и боятся холода, ибо он для них постоянный враг. Простонародье в России совсем иных привычек: кучера зимою ждут по десяти часов близ ворот и не жалуются; они ложатся на снег под повозки и ведут образ жизни неаполитанских бедняков на шестидесятом градусе географической широты. Вы видите их расположившимися на ступенях лестниц, как немцы на своих перинах. Иной раз они спят стоя, прислонившись к стене головою. То беспечные, то пылкие, они предаются с одинаковой страстностью и сну, и неутомимым трудам. Многие из них большие пьяницы и тем отличаются от жителей юга, которые очень трезвы. Но и русские бывают трезвы, когда требуют этого трудные обстоятельства войны. Русские вельможи тоже южане по своим привычкам. Надо посмотреть на их дачи, построенные на острове, образуемом Невою, в обводе самого Петербурга. Южные растения, благовония Востока, азиатские диваны украшают их жилища. Огромные оранжереи, где зреют плоды всех стран, создают искусственный климат. Обладатели этих дворцов стараются уловить каждый луч солнца, пока оно видно на горизонте. Они радуются ему, как другу, который скоро уйдёт от них, но которого знали они некогда в какой-то более счастливой стране.

На другой день моего приезда я отправилась на обед к одному из купцов, особенно уважаемых в городе. Он славился русским гостеприимством и всякий раз, когда обедал у себя, вывешивал над домом флаг и этим приглашал к себе друзей своих. Обед был устроен на открытом воздухе, все наслаждались прощальными днями уходящего лета, а подобные дни на юге Европы даже не называли бы летними. Сад был очень живописен, его украшали цветы и деревья, но уже в нескольких шагах от дома начинались пустыня и болото. Природа окрестностей Петербурга представляется мне вечным неприятелем, который захватывает свои права, как только человек перестаёт с ним бороться.

На следующее утро я пошла в церковь Казанской Божией Матери, построенную Павлом I по образцу собора Св<ятого> Петра в Риме. Внутренность церкви, украшенная многочисленными мраморными колоннами, необычайно красива; само же здание мне не нравится, и именно потому, что напоминает храм Святого Петра, но отличается от него тем резче, чем больше старались подражать ему. Разве можно в два года выполнить то, что стоило целого столетия лучшим художникам мира? Русские затем предпочли скоростью наверстать время, как и пространство; но время сохраняет только то, что оно создало, а произведения искусства, которые, казалось бы, создаются вдохновением, требуют вдумчивой и долговременной обработки.

Из храма Казанской Божией Матери я направилась в Александро-Невскую лавру, посвящённую одному из доблестных русских князей, который своими завоеваниями продвинул границы России до берегов Невы. Императрица Елисавета, дочь Петра I, перенесла мощи святого в серебряную раку, на которую богомольцы имеют обыкновение класть монету, когда просят о чём-либо святого. В Александро-Невской лавре находится гробница Суворова, и памятник украшен лишь его именем. Покойному большего не надо; но русские не должны довольствоваться этим в увековечении памяти человека, оказавшего России столько услуг. Впрочем, этот народ столь воинствен, что геройские подвиги удивляют его гораздо менее, чем могли бы удивить других. На кладбище Александро-Невской лавры многие знатные люди воздвигают памятники своим предкам, но ни один из этих памятников не выделяется ни красотой художественного выполнения, ни величием творческого замысла. Правда, смерть не производит на русских особенно сильного впечатления, и, быть может, причиною тому бодрое настроение русских; быть может, их непостоянство; но долговременная печаль не в русском характере. Они более склонны к суеверию, чем глубокому благочестивому чувству; суеверие связано с условиями земной жизни, а вера — с загробной; суеверие основано на сознании неизбежности судьбы, вера — на добродетели.

Русский министр иностранных дел Румянцев был со мной чрезвычайно любезен; к сожалению, он был таким же^: в дипломатических сношениях с Наполеоном и поддерживал его континентальную систему, тогда как было бы гораздо лучше, если бы, следуя английским министрам, отказался от неё, как только она была нарушена. Без сомнения, в стране с неограниченной властью монарха воля государя направляет всё, но сан первого министра требует, чтобы одни и те же уста не произносили противоречивых слов. Воля государя есть воля всей страны; страна же может менять политику, когда этого требуют обстоятельства. В лице министра представлено лишь единичное мнение, и оно должно быть одинаково в столь важных делах в течение всей его жизни. Нельзя себе представить человека более изысканных приёмов и более любезного в обхождении с иностранцами, как Румянцев. Я была у него, когда стало известно, что посланником Англии назначен лорд Тирконнель и адмиралом — Бентинк; как тот, так и другой — личности выдающиеся; это были первые англичане, возвратившиеся на материк, с которого были изгнаны властью тирана. После десяти лет ожесточённой борьбы, после десяти лет, в продолжение которых при всех успехах и неудачах англичане оставались верны главному правилу своей политики — безусловной добросовестности, — после этих десяти лет они наконец возвратились в страну, которая прежде всех других сбросила ненавистное иго всемирной монархии. Их выговор, их простота, их гордость обнаруживали в них людей правдивых во всех отношениях, и они знали истинное положение дел, которое Наполеон сумел скрыть от людей, читавших лишь его известия и сообщения его агентов. Даже противники Наполеона на материке настолько опутаны и запуганы распространившейся ложью, что не могут уже, как мне кажется, довериться своему личному мнению; что касается меня, то я держалась всегда собственного мнения, отбросив все советы благоразумия и нередко и низости, которые душат всех в бонапартовской системе. Моё происхождение не позволяло бы мне отказаться от этого, но мой разум не всегда был бы в силе защищать себя от стольких софизмов. Поэтому я с душевным волнением опять слушала голос Англии, с которой почти всегда можно жить в согласии, когда желаешь заслужить уважение честных людей и своей личности.

На другой день граф Орлов⁷ пригласил меня на остров, названный в честь его Орловским. Этот остров самый живописный из всех, которые образует Нева. Сад украшен тенистыми дубами, столь редкими в этой стране. Граф и графиня Орловы не жалеют средств для приёма иностранцев, которые находят у них и предупредительность, и пышность. В их доме чувствуешь себя покойно, как в тихом сельском пристанище, в котором, однако, пользуешься всеми удобствами и роскошью городской жизни. Граф Орлов является представителем просвещённых русских вельмож, и его любовь к родине тронула меня глубиной своей. В первый раз я была у него в день объявления мира с Англией. Это было в воскресенье; в его саду, открытом в этот день для гуляющих, мы видели много русских торговцев. Они носят длинные бороды и одеваются, как мужики, то есть простые крестьяне. Гуляющие собрались на острове, чтобы послушать чудную музыку графа Орлова; музыканты исполнили английский гимн «God save the King»; эту песнь свободы поёт страна, которая считает монарха главным её хранителем. Мы были растроганы и от души рукоплескали этому гимну, который должен стать родным для всех европейцев. Европейцы должны или служить тирании, или ненавидеть её. Граф Орлов подошёл к купцам и объявил им, что сегодня празднуется мир России с Англией. Услышав это, они перекрестились и возблагодарили Бога за то, что море вновь открыто для них. Орловский остров находится в середине других островов, на которые летом переезжают петербургские вельможи и даже государь с государыней. Неподалёку находится Строгановский остров; богатый владелец его выписал из Греции очень много ценных предметов древности. Двери его дома всегда были гостеприимно открыты, и туда мог идти каждый, кто был представлен хозяину; он не назначал званых обедов или ужинов, но радушно встречал всех, кто хоть раз был принят в его доме. Часто он не знал и половины тех лиц, которые у него обедали, но ему нравилась пышность гостеприимства, как нравился всякий блеск роскоши. Подобные обычаи гостеприимства приняты во многих петербургских домах, а потому вполне понятно, что вы не найдёте здесь тех оживлённых разговоров, которые так любят французы. Общество слишком многочисленно, чтобы могла завязаться постоянная и общая беседа. Все люди высшего света отличаются изысканными приёмами, но они недостаточно образованны; среди людей, близких ко двору и чувствующих на себе давление власти, нет взаимного доверия, и они не могут понять прелести умственного общения.

Речь многих русских вельмож блистает изяществом и благородством, так что вначале составишь себе ложное представление об уме и образованности своего собеседника. Начало почти всегда блестяще: ваш собеседник, будь он мужчина или женщина, поражает вас своим умом, но часто дело не идёт дальше блестящего начала. Русские совсем не привыкли быть в беседе задушевными и говорить, что думают. Ещё недавно русские так боялись своих повелителей, что и теперь не могут привыкнуть к разумной свободе, которую старается водворить Александр.

Некоторые русские дворяне пытались блеснуть на поприще словесности, но просвещение не так ещё распространено в России, чтобы обо всём этом могло составиться общественное мнение, основанное на мнении каждого. Русские слишком страстны, чтобы любить отвлечённые идеи; их забавляет лишь то, что налицо, и у них не было ещё ни времени, ни желания обобщить наблюдения мыслью. Да к тому же весьма опасно высказываться в этом великосветском, близком ко двору обществе, где все наблюдают друг за другом, где так часто друг другу завидуют. Молчание Востока заменили здесь слова любезные, но пустые и поверхностные. Эта атмосфера блеска и веселья может пленить, но лишь на мгновение; она не воспитывает человека, не развивает его дарований. Люди, которые так проводят время, не приобретают способности ни к труду умственному, ни к другим занятиям. Совсем не то встречала я в парижском обществе. Людей благородных и образованных объединяют беседы либо деловые, либо остроумные.

...Мы отправились посмотреть кабинет естественных наук, замечательный сибирскими произведениями. Меха этой страны заманили русских, как испанцев золотые рудники Мексики. Было время в России, когда разменной монетой ещё служили меха куниц и белок: столь велика была потребность в защите на зимнее время. Самое замечательное в Петербургском университете — это богатая коллекция костей допотопных животных и особенно остатки исполинского мамонта, найденного почти нетронутым в сибирских льдах. По геологическим исследованиям оказалось, что история мира гораздо древнее, чем нам он известен. Мысль о бесконечности всегда заставляет содрогаться. Жители и даже животные этих крайних пределов обитаемого мира как будто обдают холодом, которым дышит вся природа на много миль от их страны, и цвет шерсти животных белый, как снег; земля как будто теряется во льдах, и мгла приостанавливает растительную жизнь. Меня удивил вид жителей Камчатки, которых так искусно изобразили в петербургском музее. Священники той страны, называемые шаманами, некоторого рода гадатели: они носят у себя под кафтаном из древесной коры (лыка) что-то похожее на стальную сетку, к ней привязано несколько железных пластинок, бряцание которых при каждом движении гадателя сильно поражает слух. В минуты вдохновения они очень подобны людям, поражённым нервным припадком, и впечатление, производимое на внимающих, похоже скорее на колдовство, нежели на силу духа. Внутренняя жизнь в этих печальных странах проявляется только в страхе; сама земля, видимо, отталкивает от себя человека своими ужасами.

Затем я была в крепости, посетила храм, где находятся гробницы всех государей после Петра Великого⁸. Эти гробницы стоят как бы в день похоронного обряда, но не помещены в склепах, так что чувствуешь себя весьма близко к этим мертвецам. Когда Павел I вступил на престол, он повелел короновать останки своего отца, который не получил этого почёта при жизни и не мог быть помещен в крепости. По повелению Павла I совершён был вторично обряд погребения его отца и матери — Екатерины II. Оба гроба снова были выставлены, четыре камергера стояли на страже у их тел, как будто скончавшихся накануне, и они были помещены рядом и примирены лишь под властью смерти. В числе государей, унаследовавших деспотическую власть от Петра I, есть несколько таких, которые свергнуты были с престола кровавым заговором. Те же придворные, у которых нет силы характера, чтобы сказать правду своему государю, способны возмущать народ против него; и это притворство и лицемерие — неизбежные спутники всякой политической революции; им необходимо окружать лестью свою жертву. Однако до чего дошла бы страна, управляемая деспотически, если бы тирану помимо всех законов не угрожал кинжал? Ужасный выбор, могущий показать, какого рода эти учреждения, в которых преступление составляет противовес власти.

Поклонившись праху Екатерины II, я отправилась в её летнее местопребывание (Царское Село). Дворец и парк устроены с большим искусством и великолепием. Воздух становился уже холоден, хотя было только 1 сентября, и в это время большим несоответствием были южные цветы, обвеваемые северным ветром. Все записи, собранные о Екатерине II как о государыне, возбуждают восхищение, и я не знаю, не обязаны ли русские больше ей, нежели Петру I, уверенностью в свою непобедимость, принёсшую им столько успехов. Обаяние женщины умеряло суровость власти и вело рыцарскую вежливость к победам, за которые ей поклонялись. Екатерина II обладала в высшей степени здравым умом правительницы; люди с большими дарованиями, казалось, менее походили на гениальных; её высокий ум внушал глубокое уважение тем русским, которые не доверяли собственному мышлению и вверялись её мудрому руководству. Невдалеке от Царского Села находится дворец Павла I, прелестное здание; в нём вдовствующая императрица с дочерьми поместила лучшие произведения своего таланта и своего изящного вкуса. Они свидетельствуют об удивительном терпении этой матери и её дочерей, верно хранящих семейные добродетели.

Я увлеклась новыми впечатлениями и не знаю, как я забыла о войне, от которой зависела судьба Европы. Я порывалась высказать всему миру тайные чувства моей души и была вполне уверена, что нечего бояться высказывать истины, которые, признанные всеми, могут получить силу. Но между тем неудачи следовали одна за другой, а общество не было о них осведомлено. Один остроумный человек сказал, что в Петербурге все скрывают, хотя ничто уже не было тайною, а на самом деле правду уже предчувствовали (но по привычке молчали). Русские сановники скрывают накануне то, что должно быть известно сегодня, и правду можно узнать лишь случайно. Один иностранец открыл мне, что Смоленск уже взят и Москва находится в величайшей опасности. Мною овладело уныние. Я опасалась, не произойдёт ли повторение печальной истории мира Австрии и Пруссии после покорения их столиц. Я боялась, что третий раз с успехом повторится эта история. Я не замечала народного воодушевления; непостоянство характера у русских мешало мне наблюдать его. Уныние сковало все чувства, и я не знала, что у людей с сильной впечатлительностью после этого уныния последует тоже потрясающее возбуждение. До возбуждения у простого народа царило непонятное равнодушие; но когда народ пробудился, перестали существовать для него все преграды и опасности, и он, не страшась, пошёл вперёд на неровную борьбу с людьми и стихиями. Я знала, что внутреннее управление, как военное, так и судебное, часто попадало в руки продажных людей и что вследствие растрат невозможно было составить понятия ни о числе войск, ни о мерах, принятых для его обеспечения продовольствием; ложь идёт рука об руку с воровством в этой стране, где так мало образования; среднее сословие не сохранило простодушия крестьян и не приобрело великодушия бояр, никакого общественного мнения не создалось ещё в новом третьем сословии, лишившемся простосердечия народной веры. Во взаимных отношениях было тоже заметно, что у начальников армии замечалась зависть. Интересы правителя деспотического требуют всегда возбуждать соревнование между его подданными, и воля одного человека, властная изменить судьбу отдельной личности, постоянно возбуждаемые надежды и опасения естественно поддерживают постоянную зависть и соревнование, усугубляемые ненавистью к иностранцам. Генерал, командовавший русской армией, Барклай де Толли, хотя и рождённый в России, не был вполне славянского происхождения, и этого достаточно, чтобы мешать ему вести русских к победе; кроме того, он направлял свои блестящие дарования на лагерную жизнь, на позиции, на манёвры, между тем как главным боевым приёмом у русских считается атака (приступ). Заставлять отступать, даже по мудрому и разумному требованию, значит охлаждать в них пыл, в котором состоит вся их сила. Поэтому следствие похода было самое печальное, а замалчивание о неудачах имело ещё более ужасные последствия. Англичане в своих газетах сообщают всегда наиболее точные сведения о всех раненых, пленных и убитых в сражении. В этом видна благородная искренность правительства, одинаково правдивого как в отношениях к народу, так и к государю и признающего за обоими право знать, в каком положении находятся общественные дела. С глубокой скорбью смотрела я на прекрасный город Петербург, которым скоро завладеет неприятель, и, когда вечером возвращалась с островов и видела золочёный шпиль на крепости, сверкавший в воздухе подобно огненному лучу, в то время как Нева отражала мраморные набережные и окружающие её дворцы, я представляла себе все эти чудесные творения померкнувшими от высокомерия властелина, готового сказать, подобно сатане на вершине горы: «Царства земные принадлежат мне». Всё прекрасное в Петербурге казалось мнеблизким кгрядущему разрушению, и я не могла наслаждаться этой картиной без чувства скорби.

Я собралась посмотреть воспитательные учреждения, основанные императрицей, и там ещё более, чем среди дворцов, росла моя тоска: достаточно было дуновению бонапартовской тирании коснуться учреждений, имеющих целью совершенствование народа, чтобы их чистота исчезла. Институт Святой Екатерины (Смольный монастырь — Прим. перев.) состоит из двух домов, в каждом из них воспитывается по ста пятидесяти девиц дворянского и купеческого сословий; их воспитанием руководит сама императрица и доставляет им всё, что может дать богатая семья своим детям. Порядок и изящество замечаются даже в мелочах жизни институтской, и в основу преподавания изящных искусств положены религия и нравственность. В русской женщине много природной грации, и я, войдя в залу, где воспитанницы нас приветствовали, видела, сколько учтивости и скромности выразила каждая из них в почтительном поклоне. Затем были вызваны девицы, из которых каждая отличалась каким-либо талантом, и одна из них, зная наизусть отрывки (из книг) лучших французских писателей, прочла мне несколько наиболее красноречивых страниц моего отца в его «Cours de morale religieuse». Вероятно, это нежное внимание исходило от самой императрицы. Я испытала сильное волнение, когда вдруг услышала слова, столь дорогие моему сердцу. В каждой стране за пределами империи Бонапарта грядущее потомство воздаст справедливость тем, которые даже в могиле чувствовали удары императорских наветов. Всякий раз перед обедом воспитанницы в институте Святой Екатерины пели псалмы хором. Это приятное и звучное пение возбудило во мне умиление и грусть. Как отразится война на этих просветительных учреждениях? Куда скроются эти голубки перед победителем? После обеда девушки собрались в великолепной зале, где начали танцевать. Их лица не выделялись красотой, но сами они были необыкновенно грациозны; это дочери Востока, которых христианство воспитало в скромности. Сначала они исполнили древний танец по мелодии: «Vive Henry quarte, vive се roi vaillant!» (Да здравствует Генрих IV, да здравствует сей храбрый король!). Сколько прошло лет с тех пор! Две маленькие девочки с круглыми личиками закончили балет русской пляской; этот танец порою принимает слишком развязный вид, но, исполняемый детьми, становится невинной русской пляской. Не нахожу слов описать, как я была очарована талантами девушек, взлелеянных нежной заботливостью императрицы.

Под покровительством государыни находятся институты глухонемых и слепых. Со своей стороны император уделял много забот Кадетскому корпусу, директором которого состоял генерал Клингер⁹, человек большого ума. Все эти учреждения приносят большую пользу, но в чём их можно упрекнуть — это в излишней роскоши. Было бы целесообразнее учреждать подобные школы по всему государству, обставить их не такими удобствами, но позаботиться, чтобы они распространяли в народе просвещение. Всё в России начинается с роскоши, и кровлю строят ранее основания. Есть только два большие города в России, Петербург и Москва, другие едва заслуживают этого названия; и, кроме того, они находятся друг от друга на большом расстоянии; даже дворцы вельмож столь удалены один от другого, что их владельцы могут сообщаться между собою с трудом. Жители разбросаны по всему пространству государства, и один человек едва ли может помочь своим знанием другому. Крестьяне считают посредством особого счётного прибора: его я видела у служащих на почте. Греческие попы гораздо менее образованны, чем католические священники, и ещё менее, чем протестантские пасторы; поэтому духовенство в России совсем не способно действовать на народ, как это мы видим в других странах Европы. Связующим звеном нации служат вера и любовь к родине; но нет у них очага, лучи которого могли бы разливаться на все части государства; и обе столицы не в состоянии ещё сообщать провинциям приобретённые ими знания по литературе и по искусствам. Если бы эта страна имела возможность пользоваться миром, она бы с успехом шла по пути преобразований, начертанных императором Александром. Но кто знает, не проявятся ли в этой войне добродетели, влиянием которых возродится народ. Русские до настоящего времени имели даровитых людей лишь на военном поприще; во всех других областях они оказывались лишь подражателями, и книгопечатание у них было введено сто двадцать лет назад. Другие европейские народы развивали свои природные дарования под влиянием приобретённых знаний; у русских не наступило время такого развития. Подобно тому, как две реки по слиянии текут в одном русле, не смешивая своих вод, так и природные дарования у русских не проникаются образованием, и часто видим, как один и тот же человек представляется вам то европейцем, живущим в общественном укладе, то славянином, действующим под влиянием бурных порывов. Талант проявится у них в искусствах, а в особенности в литературе, когда они найдут средство воплотить в речи свою природу, как они её проявляют в своих действиях.

Я видела представление русской трагедии, предметом которой было освобождение москвитян, когда они оттеснили татар к Казани. Смоленский князь выступал в боярском наряде, и татарское войско называлось Золотой Ордою. Эта трагедия почти вся была составлена по правилам французского драматического искусства; ритм стихов, декламация, постановка сцен — всё было французское; только одно явление составлено было в русском духе: изображался потрясающий ужас молодой девушки перед проклятием своего отца. Авторитет родителей у русского народа почти так же силён, как в Китае, и поэтому силу народного гения всегда должно искать в простом народе. <...> Во всей русской истории одна личность меня особенно занимает — это Иван Грозный. Будучи уже в преклонных летах, он осаждал Новгород. Бояре, видя его дряхлым, просили его передать начальство над войском его сыну. Это предложение привело старика в страшную ярость, и ничто не могло успокоить его: сын бросился ему в ноги, но он оттолкнул его с такой силой, что несчастный умер на третий день. Отец в отчаянии сделался равнодушным как к войне, так и к своей власти и через несколько месяцев по смерти сына скончался сам. Это возмущение старика деспота против требования времени — нечто великое и торжественное. Перед вами первобытный человек, который живёт лишь инстинктами: чувства эгоизма и дикой ярости сменяются нежными чувствами человеколюбия.

В России существовал закон, каравший одинаково за увечье руки, как и за убийство. Русский человек крепок своей военной силой; все другие виды деятельности, относящиеся к образованности, к деятельности на пользу общества и государства, слабо развиты в России. Но женщины, которых встречала я в Петербурге, казались мне воодушевлёнными горячею любовью к родине, в чём заключается главное нравственное могущество государства. Княгиня Долгорукая, баронесса Строганова и многие другие из высшего общества лишились своих имений от разорений в Смоленской губернии, но они не падали духом, а поощряли других к подобным жертвам. Княгиня Долгорукая рассказывала мне об одном старике с длинной бородой, который, сидя на горе у города Смоленска, со слезами на глазах говорил своему сыну, которого держал на коленах: «В старину, сын мой, русские одерживали победы в далёких краях Европы, а теперь чужеземцы нападают на них в их родине». Эта скорбь старца не была напрасна, и мы скоро увидим, чем искупятся эти слёзы.

Перевод с французского Надежды РЖИГО
(1912)
Печатается по изданию:
Россия первой половины XIX в. глазами иностранцев. /
Сост. Ю.А. Лимонов. — Л.: Лениздат, 1991.

 

Примечания

1 ...благородное мужество Баярдов и Персиев... — Баярд Пьер дю Терайль (1476—1524) — французский военный, участник многих сражений, прославился своей храбростью. Персий — здесь, вероятно, Персей — один из героев древнегреческого аргоского цикла, победитель Медузы Горгоны, совершил немало подвигов.

2 Ростопчин Фёдор Васильевич (1763—1826) — русский государственный деятель, в 1812 г. был назначен военным губернатором и главнокомандующим Москвы; не проявил необходимой распорядительности в снабжении армии продовольствием и провиантом, препятствовал созданию народного ополчения.

3 Марат Жан Поль (1743—1793) — один из видных деятелей Великой французской революции, публицист, учёный, издавал газету «Друг народа», выражал и защищал интересы широких слоёв населения, пользовался большой популярностью; убит Шарлоттой Кордэ.

4 Ганзейский союз — торгово-политический союз северонемецких городов XIV—XV вв. во главе с Любеком, осуществлял посредническую торговлю между Западной, Восточной и Северной Европой.

5 B 1470 году... городом завладел царь Иван Васильевич... — имеется в виду поход на Новгород Ивана III Васильевича (1440—1505), который состоялся не в 1470 г., а в 1471-м, после чего Новгород стал «отчиною» Москвы.

6 ...статуя Петра I... — имеется в виду знаменитый «Медный всадник» — произведение известного скульптора Э.Фальконе (1716—1791).

7 Орлов Григорий Владимирович (1777—1826) — граф, сенатор, долгое время жил в Париже, автор работ по истории итальянской живописи и музыки.

8 Имеется в виду усыпальница российских императоров и императриц в соборе Петра и Павла, построенном по проекту известного итальянского архитектора Д.Трезини (1670—1734) в 1733 г. Собор является частью архитектурного ансамбля «Петропавловская крепость».

9 Клингер Фридрих (Фёдор Иванович) (1752—1831) — немецкий поэт, офицер, на русской службе с 1770 г., в 1801 г. — директор Кадетского корпуса, а с 1802 г. — Пажеского корпуса; в 1811 г. — генерал-лейтенант; литературные произведения Клингера, особенно романы, пользовались в России немалым успехом.