Анфас и профиль

 

 

Валерий ЯРХО

 

Русские soldat’ы

 

Материал для подготовки урока по теме
«Формирование русской регулярной армии на протяжении XVII—XIX вв.».
7, 8 классы

 

О том, как создавалась отечественная регулярная армия

С восшествием в начале XVII в. на русский престол династии Романовых царём Михаилом Фёдоровичем и его наставником в делах, родным отцом, волей политических обстоятельств ставшим третьим патриархом Русской православной церкви Филаретом Никитичем, были задуманы многие нововведения. Среди этих нововведений важнейшими стали военно-политические преобразования.

Дабы обезопасить страну от новых попыток польской экспансии на спорных территориях в Прибалтике, Малороссии и Белоруссии и учтя уроки Смутного времени, правители Московии пошли на союз с европейскими протестантами. Для ослабления грозного врага, войско которого выучкой и оснащением превосходило московское, были заключены союзы со Швецией и Голландией — государствами, объявившими себя оплотами протестантизма и вступившими в открытую военную борьбу с католическими странами, в том числе и с Польшей.

На первых порах роль русских союзников сводилась к поставкам в Швецию и Голландию очень дешёвого хлеба, что давало возможность отпускать больше средств непосредственно на ведение войны. Но вместе с тем в Москве задумали создать по-настоящему боеспособное профессиональное войско, способное противостоять польскому. Решено было, не распуская стрелецких полков, формировать новые части, беря за образцы пехоту и кавалерию европейских стран. За помощью обратились к союзникам, и в 1631 г. в Москву приехал полковник Александр Лесли, шотландский дворянин, отец которого сражался под знамёнами шведского короля Густава-Адольфа II, достигнув звания фельдмаршала. По царскому повелению в 1632 г. полковники Лесли (получивший на русской службе отчество и звавшийся потом Александром Ульяновичем) и Пецнер, а по смерти последнего Генрих Ван Дам, сформировали четыре пехотных полка и один кавалерийский, рядовой состав в которых назывался «солдатами».

Словечко это транзитом через Францию и немецкие земли пришло из Италии, и происходит оно от названия монеты soldo, в свою очередь от этой монеты возник глагол soldare — «нанимать». А отсюда во французском и немецком языках итальянское название наёмных воинов обратилось в «Soldat». Перенимая европейский «воинский артикул», московские военачальники, особо не мудря, перенесли и название личного состава, именуя рядовых в новых полках «солдатами».

За образец для создания новой кавалерии выбрали незадолго перед тем появившихся на полях сражений рейтар — особый род конного войска, происходивший от наёмных отрядов «чёрных всадников», отменно проявивших себя в ходе Тридцатилетней войны. Их можно назвать «конными стрелками»: в отличие от всех прежних родов кавалерии, основу вооружения рейтар составляло огнестрельное оружие — помимо аркебузы или мушкета, у каждого было по несколько пистолетов в седельных кобурах. Если же дело доходило до рукопашной схватки, то рейтары пускали в ход «рейтарский меч», оружие, сочетавшее лучшие качества сабли и шпаги: длинный, прямой, узкий, обоюдоострый клинок, которым можно было рубить и колоть в уязвимые места доспехов противника.

Наиболее известный литературный пример подобного войска — те самые знаменитые мушкетёры французского короля, в ряды которых так мечтал попасть доблестный шевалье д’Артаньян. Ещё более сближало парижских мушкетёров и московских рейтар то обстоятельство, что первым их московским полком командовал природный француз шевалье Шарль де Эберт. Да и набирали в рейтары только молодых людей из лучших московских фамилий, в точности так же, как не всякий французский дворянин мог попасть в королевские мушкетёры.

Лесли и Ван Дам совершили вояж в Европу, где на казённые деньги были произведены закупки современного вооружения, главным образом лучшие образцы пистолей и мушкетов, необходимых для войска нового типа. Кроме прямых закупок, были сделаны большие заказы разным европейским фирмам. Для налаживания производства собственного оружия голландскому предпринимателю Андрею Денисовичу Виниусу, который вёл торг хлебом в Московии, было разрешено основать близ Тулы железноделательные заводы, чтобы обеспечивать поставку вооружений для армии. Используя связи Лесли среди шведских военных, московское правительство также предполагало навербовать побольше солдат-наёмников. Но сделать этого не удалось, т.к. в самом разгаре был очередной этап Тридцатилетней войны, в которой шведской армии была отведена одна из главных ролей, и каждый шведский солдат был на счету у себя дома. Из-за трудности найма солдат Лесли и Ван Даму удалось только на треть укомплектовать полки «иноземного строя» профессионалами-наёмниками, которым была отведена роль инструкторов. Две трети состава полков были набраны из русских добровольцев, получавших за службу деньги. К 1633 г. в новое войско было набрано 9 500 человек. В его рядах оказались и предки русских классиков литературы Георг Лермонт и фон Визин — оба служили в рейтарском полку де Эберта, состоя в чине ротмистров.

В соответствии с русской поговоркой про первый блин, вышедший комом, дебют нового войска получился неудачным, как и вся военная кампания, во время которой он состоялся. Полки Лесли и де Эберта в составе войска боярина-воеводы Михаила Борисовича Шеина отправились воевать с поляками под Смоленск, но не оказали того решающего влияния на ход боевых действий, которого от них ожидали. В конце 1633 г. рейтарский ротмистр Лермонт вместе со многими своими товарищами сложил голову где-то под Смоленском, русская армия потерпела поражение, а войско «иноземного строя», признав его «не оправдавшим доверия», по возвращении из похода расформировали. После этого фиаско рейтарский полковник де Эберт покинул Московию, а вот пехотные полковники Александр Лесли и др. остались на русской службе и очень пригодились десяток лет спустя, когда была предпринята новая попытка создания русских воинских частей европейского образца.

Собственно всё это время «войско иноземного строя» никуда не исчезало: оно просто перестало существовать как отдельная организация, а люди остались на службе, подчиняясь Разрядному приказу, учреждению, ведавшему войском и вообще «служилыми людьми». Их регулярно вызывали на службу, отправляя отдельными отрядами на усиление южных рубежей, т.к. в это время до предела обострились отношения между Москвой, Стамбулом и Бахчисараем, и на линии степных укреплений, выстроенных на стратегически важных участках, с переменным успехом шла пограничная война, растянувшаяся на десятилетия.

В то же время Виниус с другими голландскими предпринимателями, Филимоном Филимоновичем Акем-Тилеманом и его тестем, гамбургским купцом Марселисом, основали совместную промышленную компанию, получившую от русской короны привилегию на строительство железоделательных заводов. Они значительно расширили производство на тульских заводах, и основали новые — на Шексне, под Костромой, в Олонце. Для работы на этих заводах компания пригласила более 600 мастеров из Голландии и разных мест Германии: литейщиков, кузнецов, шпажников, оружейников, слесарей, строителей плотин, специалистов для устройства водяных двигателей, которые обеспечивали работу заводских механических молотов и иных устройств.

Другие иностранные мастера ставили лесопильни, заводили производства стекла (изделия из него было трудно завозить — бились в дороге), бумажные фабрики и прочие полезные промыслы. Из разных европейских стран на службу русским царям регулярно прибывали архитекторы, механики, медики, аптекари, военные инженеры. Тем самым под идею реорганизации русского войска был подведён гораздо более прочный фундамент, а главное, у нового царя Алексея Михайловича имелось твёрдое намерение во что бы то ни стало устроить новое войско.

В 1642 г. в Москве из московских стрельцов выбирали лучших, сведя их в два новых солдатских полка, по способу их формирования названных «выборными». В каждом полку было четыре десятка офицеров-иноземцев и больше тысячи солдат. Для постоя новому войску отвели Бутырскую слободу, даровав личному составу полков значительные льготы: кроме шедшего им казённого денежного жалования и провианта, им разрешалось заниматься огородничеством, разными промыслами, открывать лавки и любые другие торговые заведения, не платя никаких пошлин. За это служившие в солдатских полках обязаны были в мирное время учиться «иноземному строю», стрельбе из мушкетов, нести службу в городских караулах наравне со стрельцами, а во время войны беспрекословно идти, куда направят воеводы, исполняя роль ударной силы на поле боя.

Конечно, этих двух полков было явно недостаточно, и их создание можно назвать ещё одним экспериментом. По настоящему формировать новую армию стали, когда по приглашению царского тестя, боярина Ильи Даниловича Милославского, побывавшего с посольством в Голландских Штатах, на русскую службу был приглашён полковник Исаак Ван Бокховен с сыновьями Корнелиусом и Филиппом. Вместе с ними в 1647 г. приехали десятка два опытных голландских и немецких офицеров, которые совместно с «московскими старожилами» — полковником Александром Лесли, Александром Кроуфордом и Йоганом Бутлером — собрали ещё два элитных полка. Рядовой состав и этих полков был сформирован из отпрысков благородных фамилий, а руководившие новым войском Бокховены превратили новые части в подобие военного училища. Офицеры-иностранцы тщательно обучали русских солдат и рейтар сражаться в конном и пешем строю, действовать пикой, стрелять залпом из сменявших друг друга рядов сомкнутого строя, чем достигалась большая плотность огня. При такой тактике боя от умения двигаться плотным строем по любой местности, скорости и чёткости движений большой людской массы с оружием в руках зависела скорострельность. Каждый лишний залп, данный по врагу перед рукопашной, выбивая из его рядов десятки, а то и сотни бойцов, давал преимущество. Таким образом, строевая подготовка сделалась важнейшим элементом боевой выучки. Офицеры с палкой в руках нещадно гоняли солдат на плацу, уча их безукоризненно точно и быстро исполнять приёмы движения, повороты, смыкания и размыкания строя, рассыпания в цепь, перестроения по сигналам, доводя каждое движение до автоматизма. Необычайное значение приобрели военные музыканты: игра не только поднимала дух воинов и придавала ритм движениям, также музыканты выступали в качестве сигнальщиков, перекрывая грохот боя, когда голос командира уже трудно было разобрать. Музыкальные сигналы давали возможность управлять войском, донося команду до большой массы солдат, которые должны были реагировать чётким, доведённым до автоматизма исполнением тех или иных движений в сомкнутом строю. Всё это было ново и непривычно для русских, но инструкторы-иностранцы не без помощи суровых наказаний так преуспели в боевой подготовке своих подчинённых, что многие из рядовых, прошедших эту школу, спустя пару лет уже сами могли командовать частями «иноземного строя». По крайней мере, именно так утверждал шведский резидент Родерс, писавший из Москвы своему королю: «Бокховен уже 2—3 года обучает здесь упражнениями конного строя два русских полка, которые большей частью состоят из благородных людей. Думаю, что он теперь так сильно обучил, что среди них мало найдётся таких, которые не были бы в состоянии заменить полковника». Если в послании шведского дипломата и имелось некоторое преувеличение, то весьма незначительное — из полков, которыми командовали Бокховены, действительно вышло немало дельных русских офицеров (достаточно вспомнить Артамона Матвеева, Нарышкиных, многих других видных русских политиков и военных, чьи карьеры начались со службы рядовыми в полках «иноземного строя»).

Личный состав частей «иноземного строя» подчинялся Иноземному и Пушкарскому приказам, а их командиры-иностранцы из тех, кто не перешёл в русское подданство, ещё и Посольскому приказу. Людское пополнение солдатских полков было возложено на крестьянские и посадские общины, которые обязаны были «выставлять даточных людей». От общин уходившим в солдаты «даточным» полагалось «кормовое и денежное жалование», а беглых «тягловых», которые сами являлись в Иноземный приказ или приказные избы по городам, изъявляя желание служить в солдатах, помещикам и общинам не выдавали.

Несмотря на то что из солдатских и рейтарских частей уже составилось целое войско, параллельная система стрелецких полков сохранялась до самого исхода XVII в., когда указом Петра Великого их упразднили. С началом Северной войны воюющей армии постоянно требовалось пополнение, а потому прежнюю «даточную повинность» распространили на все сословия и классы общества (за исключением духовенства).

С 1699 г. военная служба для дворян стала поголовной обязанностью, для податных сословий сохранилась общинная повинность, при которой условия раскладки числа людей, отправляемых в солдатскую службу пожизненно, перед каждым набором оговаривались особо. С 1705 г. забираемых в армию стали называть «рекрутами», а обязанность их поставки — «рекрутской повинностью».

Подобный способ комплектования русской армии сохранялся полтораста с лишком лет, подвергаясь изменениям лишь в части сроков службы. В середине XVIII в. дворянам была дана вольность не служить, а для взятых в солдаты простолюдинов стали устанавливать сроки службы, отказавшись от пожизненного набора. Однако и после этих «послаблений» попавшему в рекруты предстояло служить 20 лет, а потом ещё пять лет пребывать в бессрочном отпуске, и лишь потом он «выходил в чистyю». Набору подлежали мужчины в возрасте от 20-ти до 35-ти лет. (В позднейшие времена рекрутчины возраст снизили до 30 лет.) За взятого в рекруты крепостного его прежнему владельцу выдавалась зачётная рекрутская квитанция и денежная компенсация, размер которой изменялся с течением времени. Новым хозяином рекрута становилась армия, имевшая над взятым в её ряды полнейшую власть.

Ежегодно, когда в январе—феврале издавался указ о наборе рекрутов, начинали работы специальные учреждения — рекрутские присутствия. Таковых на каждую губернию было не более четырёх — одно в губернском городе, три в уездных. В губернском рекрутском присутствии всем распоряжались чиновники губернской казённой палаты: председатель, управляющий ревизским отделением и советник, которым помогали уездный предводитель дворянства, военный приёмщик и врач. В уездном городе в рекрутском присутствии главным был уездный предводитель дворянства и предводитель «приписного уезда», старшим из них считался тот, кто был выше чином, — городничий (так назывался начальник полиции), военный приёмщик и уездный медик.

Тех, кого определяли отдать в солдаты, в городское рекрутское присутствие, к которому они территориально были приписаны, приводили из деревень бурмистры, управляющие и старосты. Людей осматривал врач, отбирая крепких, не заморённых, имевших не менее двух аршин роста (аршин — 71,12 см), без видимых физических изъянов, с полным комплектом зубов (хорошие зубы являлись одним из главных признаков здоровья). Признанным годными к службе тут же в рекрутском присутствии выбривали лбы — старая предосторожность на случай побега: дезертира с такой метой в любой толпе было заметно (отсюда и пошло выражение «забрить лоб»). Тем, кого браковали, выбривали затылки, чтобы их случайно или злонамеренно не запихнули в партию годных.

Партии «забритых лбов» уводили под усиленным конвоем к месту службы, где их ожидали полгода первоначальной подготовки. В каждой роте, батарее или ином подразделении, куда попадали рекруты, ими занимался специально приставленный к ним офицер, которому в подмогу определялись бывалые, давно служившие солдаты, называвшиеся «дядьками» (ср. «Бородино» М.Ю.Лермонтова: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…»; это новобранцы спрашивали о войне с французами старослужащего, приставленного к ним для обучения).

Жёнам тех, кому «забрили лоб», разрешалось следовать за мужем вместе с прижитыми детьми. Солдатам не возбранялось вступать в брак во время службы — на это только требовалось получить разрешение полковых командиров, которые обычно не возражали, считая, что семейный человек менее склонен к дезертирству, пьянству, воровству и буйству. Армейские регламенты предусматривали для семейных определённые льготы: солдатские дети с 2 лет получали казённое содержание, которое платили мальчикам до семилетнего возраста, а девочкам до 12 лет. Вдовы солдат получали пенсию 2 рубля в год и по 3 рубля на ребёнка.

Жена солдата именовалась «солдаткой», их дети «солдатскими», и таковыми они оставались навсегда, формируя особое сословие. Достигшие семилетнего возраста сыновья солдат определялись в полковые и гарнизонные школы, где их учили грамоте. В 1805 г. полковые школы преобразовали в кантонистские: в них обучали грамоте, «ведению письменных дел», различным ремёслам, музыке и пению. Из выпускников этих школ в основном комплектовались армейские кадры младшего командного состава: кантонистов выпускали в армию строевыми унтер-офицерами, музыкантами, топографами, кондукторами, чертёжниками, аудиторами, писарями и всякого рода специалистами-ремесленниками. Участь солдатских сыновей, таким образом, была предопределена — их ждала армейская служба.

Один из таких «потомственных солдат» прожил удивительно долгую жизнь, вобрав в свою судьбу практически всю военную историю России в XIX в. Как гласила запись в его послужном списке, «Василий Николаевич Кочетков 7 марта 1811 г. вступил в военную службу из кантонистов лейб-гренадерского полка». Первая военная кампания, в которой он принял участие, началась в июне 1812 г. Вместе со своим полком унтер Кочетков сражался под Бородино, потом был в заграничных походах, участвовал в битве под Лейпцигом и брал Париж.

В 1820 г. его, уже ставшего фельдфебелем, перевели в лейб-гвардии Павловский полк, с которым Кочетков прошёл Русско-турецкую войну 1828—1829 гг., а в 1831-м, сражаясь с польскими мятежниками, штурмовал варшавские форты. По личной просьбе матёрого фельдфебеля его перевели на Кавказ, где он побывал во многих боевых делах. В 1845 г. в боях под Дарго, будучи тяжело ранен, он попал в плен к чеченцам, но спустя почти год Василий Николаевич бежал от горцев и явился к своим. За этот подвиг его наградили Георгиевским военным крестом IV степени. Выбравшись из плена, Кочетков провоевал на Кавказе ещё пять лет, потом побывал с полком в венгерском походе 1849 г. Только в 1851 г., прослужив 40 лет, ветеран вышел в «бессрочный отпуск», но не прошло и двух лет, как началась Крымская война, и его опять призвали. Попав в Казанский конно-егерский полк, старый фельдфебель защищал Севастополь, принимая самое горячее участие в боевых действиях, совершая многочисленные вылазки с командами охотников.

По окончании Крымской войны необыкновенный вояка по личному указу императора Александра II был переведён в лейб-гвардии драгунский полк, а в 1862 г. зачислен в почётную роту дворцовых гренадер. К тому времени Кочеткову было уже более 60 лет. Увешанный знаками отличия, получавший хорошее жалование, занимавший надёжное и почётное место в службе, тем не менее он в 1869 г. подал рапорт на высочайшее имя с просьбой разрешить ему переход в части, действовавшие на среднеазиатском театре военных действий. Ходатайство его было удовлетворено, и в качестве фейерверкера первого класса Кочетков попал в бригаду горных орудий, в составе которой участвовал в боях за Туркестан и Самарканд, а в 1874 г. в отряде под командой генерал-адъютанта К.П.Кауфмана, проделав марш через песчаную пустыню, брал Хиву. В том же 1874 г. его опять же по высочайшему повелению отозвали в Россию, определив на службу в конвой императорского поезда. Но служба в охране императора продолжилась лишь два года — в 1876 г. Кочетков, по предложению великого князя Николая Николаевича (старшего) отправился в Сербию, где волонтёром поступил в сербскую армию, провоевал всю Сербско-турецкую войну, по окончании которой остался на Балканах, влившись в ряды регулярной русской армии. Василий Николаевич воевал до 12 октября 1877 г., когда был тяжело ранен в левую ногу, которую пришлось отнять. Лишь став полным инвалидом, Кочетков вышел в окончательную отставку, когда ему исполнилось уже 88 лет. К тому времени он в общей сложности прослужил в армии более 60 лет, в составе трёх родов войск: пехоты, кавалерии и артиллерии. За это время Кочетков сменил 12 частей, принял участие в 10 военных кампаниях, получил в боях шесть ран. Мундир старого служаки был уникален: на его погонах сплелись вензеля трёх императоров, во времена царствования которых ему довелось служить — Кочетков последовательно присягал на верность Александру I, Николаю I и Александру II. На рукаве мундира в восемь рядов шли золотые и серебряные нашивки за выслугу и отличия, а на шее и груди едва умещались 23 креста и медали.

Несмотря на то что Василий Николаевич почти всю жизнь провёл в походах и боях, у него была семья и родилось десять детей. Трое из шести его сыновей пошли по стезе отца, став военными. Старший сын ещё при жизни Кочеткова дослужился до чина капитана в туркестанской горной батарее, второй сын был поручиком, третий вахмистром. Одна из четырёх дочерей ветерана также связала свою судьбу с армией, став сестрой милосердия в петербургском военном госпитале. Свою жену Кочетков пережил на много лет, а дети разъехались, поэтому, выйдя в отставку с пенсией 562 рубля в год, Василий Николаевич поселился «на казённом коште» в Мариинском приюте Петербурга. Умер он 30 мая 1892 года в возрасте 107 лет (!). Его блестящий послужной список вместе с уважительным некрологом был опубликован на страницах «Правительственного вестника».

В военное время наборы проходили чаще и рекрутов брали больше. Особенно часто и много брали в армию во время череды войн, с малыми перерывами длившихся с 1805 по 1815 гг. Русская армия вместе с её союзниками по коалиции, воевавшая с французской армией во главе с Наполеоном Бонапартом, несла тяжёлые потери, для пополнения которых из дому забирали с каждым разом всё больше и больше молодых мужиков и парней. Вместо обычного расчёта мирного времени «с 500 ревизских душ двоих рекрутов», во время войны требовали с сотни четверых, потом шестерых, наконец, после военных неудач в 1807 г., уже по десятку, причём рекрутам особо уже во рты не заглядывали, забривая лбы и щербатым. Среди перепуганного населения, которому ничего не объясняли, пошли слухи о том, что из-за нехватки солдат будут рекрутировать незамужних девок. За несколько недель слухи о девках-рекрутах расползлись по всем центральным губерниям, и едва 29 июня 1807 г. закончился Петровский пост, отцы семейств тут же стали спешно выдавать дочерей замуж. Везде творилось что-то невообразимое: в церквях день и ночь венчали, но всё равно не успевали, и тогда стали совершать обряд для нескольких пар одновременно. Церковные причты заламывали за совершения таинств огромные деньги — им платили, сколько запрашивали. Свахи, в особенности в Москве, в то лето едва успевали поворачиваться, и некоторые из них на свадебном буме составили такие капиталы, что позже записывались в купеческие гильдии. Ловкие женихи из купеческих, мещанства и чиновничества свои жениховские карьеры устроили замечательно: какой-нибудь замухрышка, состоящий в 14-м классе, соглашаясь «спасти девку от рекрутчины» брал за ней приданое в несколько тысяч наличными, да ещё движимым и недвижимым имуществом.

Крепостные крестьяне должны были получать разрешения на брак у своих бар, но если те и не дозволяли, они венчали дочек «самоходкой» — для этого увозили молодожёнов в чужие приходы. Но если и там священник отказывался венчать, тогда прибегали к раскольничьим начётчикам, которые венчали в лесу, вокруг «ракитова куста».

Рапорты городничих и земских исправников сообщали, что подобная паника творится всюду вокруг Москвы, в Поволжье и чернозёмных губерниях. Только чрезвычайными усилиями чиновников разных рангов, которым в случае неудачи посулили лишение мест «по неспособности отправлять должностные обязанности», эту вакханалию притушили, но окончательно ажиотаж прекратился только после очередного набора рекрутов-парней: только увидев, что девок не собираются «рекрутировать», их перестали выдавать за кого попало.

Казус с девками-рекрутами — не просто забавный анекдот старого времени. Это иллюстрация отношения простолюдинов к рекрутской повинности — от неё ожидали любых неприятностей. Способы, которыми осуществлялись наборы рекрут в русскую армию, создавали благодатную почву для разного рода злоупотреблений, которые, конечно же, цвели пышным цветом.

Шантаж и вымогательство начинались ещё «на местах», когда тот, кто мог попасть в солдаты, и их родители старались всячески «задобрить» старосту или бурмистра, ублажить сельских сход, вносивший «мировой приговор» по рекрутскому набору. У чиновников места в рекрутских присутствиях считались «самыми хлебными», и попасть на них постороннему было невозможно. О методах и размерах действий этих господ можно судить, обратившись к уголовному делу, начатому в отношении коллежского советника Марка Ивановича Гороховского, долгое время в тамбовской губернской казённой палате возглавлявшего рекрутское присутствие.

То, что в губернском рекрутском присутствии «берут», ни для кого в Тамбове большим секретом не являлось. Но также всем в губернии было известно и о том, что председательствующий в присутствии чиновник казённой палаты Марк Иванович Гороховский дружен с тамбовским губернским прокурором Головиным и находится «в милости» у самого губернатора, а потому все предпочитали благоразумно помалкивать. Однако на место милостивого губернатора прибыл новый, не такой милостивый; приятель-прокурор был с повышением переведён в Вятку, и результат этих служебных перестановок не замедлил сказаться на положении Гороховского. После рекрутского набора в 1812 г. на имя нового тамбовского губернатора Немова были поданы жалобы двух однодворцев из Кирсановского уезда, обвинявших Гороховского в вымогательстве у них взяток. По распоряжению губернатора заседатель уголовной палаты Ардабьев провёл следствие, и оказалось, что всё в челобитной однодворцев было правдой. Пока шло это первое следствие, на стол губернатору легли челобитные от нескольких крестьян Тамбовского и Спасского уездов, в которых говорилось о поборах Гороховского и его людей. Проверки показали, что люди не лгут, и губернатор Немов дал этим жалобам законный ход.

Но Марк Иванович был «травленый волк», поседелый в разных канцеляриях и присутствиях служака, который, отлично зная старинную русскую приказную волокиту с её «крючками» и разными уловками, совершенно владел приёмами бюрократической борьбы. Ему удалось затягивать и путать расследования более двух лет, однако, в конце концов, следствие уголовной палаты неопровержимо и явственно доказало, что Гороховский брал взятки во время рекрутских наборов, «принимая» с каждого просителя от 50 до 300 рублей. Чиновники возглавляемого им присутствия, набирая людей без разбора, загнали «под красную шапку» 267 подростков, не достигших совершеннолетия и 283 «перестарка», возрастом старше 55 лет. Так же в дело попали сведения о том, что лично Марк Иванович брал по 500 рублей с крестьянских семей за возвращение взятого в рекруты из военной службы. На много лет опередив Гоголя, бойкий коллежский советник, войдя в сговор с помещиками, которые должны были выставлять людей для наборов, записывал в рекруты умерших крестьян, которые продолжали числиться по ревизской сказке, а деньги, полагавшиеся за них помещикам, они делили. Сколько именно принесла должность Марку Ивановичу, установили, когда при обыске в его доме нашли записную книжицу, в которую аккуратный коллежский советник заносил свои доходы: судя по более чем трём тысячам записей выходило, что он незаконно «приобрёл» около 187 тыс. рублей.

Когда громы загремели прямо над головой Гороховского и дело всё отчетливее «пахло Сибирью», в Тамбове вдруг заполыхали пожары. В мае 1815 г. они вспыхивали еженощно, перекидываясь на деревянные дома и лавки, иной раз выжигая целые улицы. Пошли разговоры о том, что пожары — дело рук неизвестных злоумышленников, но никто не мог взять в толк, чего собственно они добиваются, губя город? Власти слухам о поджигателях сначала не поверили, но после того как в июне отполыхал очередной пожар, ставший 27-м по счёту, губернатор Александр Михайлович Безобразов распорядился оцепить город силами местного гарнизонного батальона и выставить ночные посты в каждом квартале. Сам губернатор спал не более двух часов в сутки, лично объезжая по ночам посты в сторожевой цепи и кварталы города.

Такие чрезвычайные усилия сказались тем, что вскоре прямо на месте поджога были захвачены мальчишки, ученики местного военно-сиротского училища Сальников и Иванов. В последующие дни поджигателей ловили часто: были среди них подростки из мещанских семей, дворовые люди разных господ, попался раз батальонный писарь гарнизонной команды и даже несколько дворян-однодворцев. На допросе пойманные все как один признались, что поджигать их нанимал сын настоятеля Знаменской церкви, исключённый из семинарии Семён Турдаковский, который платил мальчикам по двугривенному и дарил пустяковые подарки, а взрослым поджигателям сулил по пятьдесят рублей за поджог.

Поповича немедленно арестовали и допросили. Изобличённый на очных ставках с поджигателями, Турдаковский признался, что деньги на устройство поджогов он получал от Гороховского и действовал по его указке. Со слов поповича выходило, что Гороховский собирался массовыми поджогами и распусканием вздорных слухов замаскировать главное преступление — подрыв пороха в губернском арсенале и последующее уничтожение уголовной и казённой палат, полагая таким образом «спрятать концы» своих дел, к разбирательству которых преступил губернский суд.

По ходу дела о поджогах открылось и ещё одно обстоятельство: те же свидетели, которые обвиняли Марка Ивановича в прегрешениях по рекрутской части, рассказали, что главным посредником при получении взяток с крестьян был у него именно тот самый попович, что устраивал поджоги. Молодца засадили под строгий караул, но, опасаясь отравы, которой могли попотчевать живую улику против тамбовских взяточников, Турдаковского увезли из города, отправив его в Петербург, в распоряжение главнокомандующего. Показания, данные Турдаковским, лишь дополнили окончательное изобличение Гороховского, которого по приговору суда, лишив всех чинов, орденов, дворянства, сослали в Нерчинские рудники. Изъятые у него деньги поступили в казну, а недвижимость в Тамбовской и Воронежской губерниях продали с аукциона, передав вырученные деньги в пользу тамбовского приказа Общественного призрения.

В награду за помощь следствию поповича Турдаковского наказали довольно мягко, отдав в солдаты, и в том, что именно ему «лоб забрили», видна либо насмешка судьбы, либо тяжёлое остроумие судьи, вынесшего такое решение.

Большую часть XIX в. рекрутская повинность сохранялась, и сокращались лишь сроки службы: в период с 1855 по 1872 гг., соответственно до 12, 10 и 7 лет. От рекрутчины отказались лишь в 1874 г., когда был принят устав о воинской повинности, которым совершился переход к призывной армии, где прежних рекрут стали звать «новобранцами». Призывным возрастом считалось достижение 20 лет к 1 января того года, когда производился призыв. Но так как годных к военной службе молодых людей было примерно втрое больше того, чем требовалось для пополнения армии в мирное время, то для определения новобранцев была введена жеребьёвка, производившаяся в учреждениях по отбыванию воинской повинности, куда подлежавших призыву по возрасту вызывали особыми повестками. Сама жеребьёвка была строжайше регламентирована: билеты для неё заготавливали заранее по установленному образцу, метил их председательствовавший в присутствии, потом их свёртывали, смешивали и помещали в отдельный ящик или лотерейный барабан. Никто, кроме вызванного по списку участника жеребьёвки, к опечатанному ящику или барабану прикасаться не мог. Перед тем как потянуть жребий, соискатель должен был засучить рукав на правой руке до локтя, показать свою руку всем присутствовавшим, а потом тянул билет. Кому входило служить, призывался, тех, кого «пронесло», оставляли дома, и больше к жеребьёвкам не призывали.

Со всей Московской губернии вытащивших жребий служить свозили в московскую Красную слободу, на сборный пункт в Красных казармах, что возле Лефортовского моста. Всю округу наполняли родственники призванных, которыми местные жители набивали квартиры, пуская на постой столько народу, сколько могло вплотную улечься на полу. Большинство питейных заведений в Красной слободе функционировали только во время призыва на военную службу. За право торговать в эти дни трактирщики вносили в городскую казну стоимость годового патента трактирного заведения, принимали на себя все полагавшиеся повинности на целый год, но эти затраты многократно окупались за месяц-полтора зимней торговли. Это для многих «золотое времячко» продолжалось с середины января до конца февраля, когда новобранцев начинали отправлять в части. По мере того, как из казарм выходили партии «новобранцев», отправляясь к местам службы, а их родственники разъезжались, жизнь в Красной слободе вокруг казарм затихала до следующего января.