Образовательная экскурсия

 

Мария ЕЛИФЁРОВА

 

Поэт Английской революции

Материал для подготовки интегрированного урока по истории и литературе на тему
«Английская революция середины XVII в. Творчество Джона Мильтона». 7 класс

 

О Джоне Мильтоне, Оливере Кромвеле и «Потерянном рае»

В декабре прошлого года исполнилось 400 лет со дня рождения Джона Мильтона — самого парадоксального гения английской литературы. Ценимого некогда выше Шекспира — и резко померкшего в глазах читателей XX — начала XXI вв. В одиночку пытавшегося создать английский классицизм — и ставшего посмертно кумиром всех романтиков Европы и США. Пуританина, не стеснявшегося воспевать чувственную сторону отношений между супругами. Кабинетного филолога — и вместе с тем активного деятеля Английской революции. Человека, неразрывно связанного с Оливером Кромвелем, — и так много создавшего в английской культуре в то время, когда Кромвель занимался её разрушением (но не поднявшего голос протеста против этого). Первого подлинного поэта Нового времени, когда жизнь и творчество автора становятся неразделимыми и не могут быть поняты в отрыве друг от друга.

История формирования личности Мильтона в каком-то смысле начинается ещё до его рождения. В 1583 г. его дед Ричард Мильтон, богатый землевладелец из Оксфордшира и убеждённый католик, лишает наследства своего сына Джона, узнав, что тот — протестант. Официально в ту пору католицизм в Англии уже преследовался, но на периферии перевес оставался за теми, кто обладал влиянием в местном обществе. Джон Мильтон-старший бежал в столицу, где он мог исповедовать протестантизм без опасений и даже рассчитывать на поддержку властей. В Лондоне он встретил свою любовь — Сару Джеффри, с которой познакомился около 1600 г. В их семье 9 декабря 1608 г. родился младший Джон Мильтон — будущий поэт. История его семьи сформирует те религиозные убеждения, которые будут характерны для всей дальнейшей жизни Мильтона. Можно сказать, что его пуританство было предопределено внешними обстоятельствами.

Ребёнок оказался способным, и проявилось это довольно рано. Родители прочили ему карьеру проповедника, но после окончания лондонской школы Св. Павла Мильтон решает, что это слишком ограниченный вид деятельности. Он видит себя учёным и в 1625 г. поступает в Кембриджский университет.

В отличие от большинства англичан того времени, для которых университет был лишь ступенькой на пути к успеху в светском обществе, Мильтон взялся за собственное образование серьёзно и провёл в университете семь лет, изучая классическую литературу, историю и древние языки. В конце концов, он так хорошо знал древнееврейский, что обучал ему приезжего американского богослова Роджера Уильямса (на свой лад небескорыстно — взамен американец давал ему уроки голландского). В результате Мильтону присвоили степень магистра искусств «с отличием» (cum laude). Это редкий случай в истории английской литературы того времени. Шекспир вовсе не имел университетского образования, а Кристофер Марло и Бен Джонсон получили степень магистра искусств отнюдь не за академические заслуги (притом второй из них в университете никогда не обучался). Что же касается мировой литературы, то в ней впервые за три столетия после Петрарки в лице Джона Мильтона появляется поэт подобного масштаба — на практике соединяющий в себе художника и исследователя-филолога.

Ни один другой английский поэт до Мильтона не придавал такого значения образованию. После упорных штудий в университете, с дипломом магистра искусств, Мильтон всё ещё чувствовал себя неудовлетворённым. Оставив Кембридж, он взялся за самообразование и ещё шесть лет потратил на изучение богословия, философии, истории, литературы и естественных наук. Всё это пригодится ему в дальнейшем, когда он будет сочинять свои поэмы.

Один из его первых литературных опытов — стихи, написанные на латыни, в которых он благодарит отца за помощь ему в годы учёбы. В это же время он написал драматическую шутку «Комус», тема которой при ближайшем рассмотрении — отнюдь не шуточна: речь идёт об искушениях, подстерегающих праведника. Мильтон использовал сюжет средневековой религиозной драматургии, но облёк его в современную, даже модную светскую форму. Да и «рецепт» победы над грехами у Мильтона оказался не средневековым: с его точки зрения, добро должно опираться на разум. Здесь Мильтон предвосхищает философию Просвещения. Уже в первых произведениях проявляется творческое своеобразие Мильтона: он применяет накопленный обществом за предшествующее столетие опыт светского гуманизма в религиозных целях.

Завершающим этапом образования Мильтона должна была стать поездка по континентальной Европе. Посещение Франции и Италии (а желательно и других стран) как часть образовательной программы для англичанина вошло в обычай ещё в XVI  в. и позднее получило название «Большой тур». Замечательно, что британцы, известные своей приверженностью традициям, совершали этот «тур» вплоть до начала XX в. Но для Мильтона это было нечто большее, чем обычай. В 1638 г. он отправился через Францию в Италию со вполне определёнными целями. Одной из них была встреча с престарелым Галилео Галилеем. Мильтон и здесь опередил своё время. Несмотря на церковный скандал и вмешательство инквизиции, не без борьбы оставившей Галилея в покое, его научные взгляды в ту пору мало кого интересовали, кроме специалистов-астрономов. Однако Мильтон разглядел в нём не просто автора оригинальной и спорной научной концепции, вступившей в богословские противоречия с католическим толкованием Библии, но мыслителя, перевернувшего представление о мироздании. Забегая вперёд, скажем, что к концу XVII в. галилеевское представление об устройстве космоса станет (гласно или негласно) общепринятым в большинстве стран Европы, включая католические.

Путешествие Мильтона было прервано Английской революцией. Он вернулся на родину ещё до начала гражданской войны, узнав, что обстановка в стране становится всё более неспокойной. Он счёл своим долгом принять участие в политической борьбе на стороне пуритан. Из-за слабого здоровья единственной формой активности, доступной Мильтону, стала публицистика, в которой ему не было равных. В те годы главным противником поэта оказался архиепископ Кентерберийский Джон Лод, стремившийся искоренить пуританство любыми средствами, вплоть до физического уничтожения верующих. Мильтон встаёт на их защиту. Его памфлеты о Реформации оказали такое воздействие на парламент, что к 1642 г. из палаты лордов были удалены епископы.

Однако, как показала начавшаяся тогда же гражданская война, в среде пуритан не было единства. Если представители течения пресвитериан надеялись склонить короля к компромиссу (т.е. убедить отказаться от претензий на абсолютную власть), то другая группа — индепенденты — настаивала на полном уничтожении монархии. Вероятно, по инициативе пресвитериан в 1643 г. был издан закон о предварительной цензуре: отныне для допуска книг в печать требовалось официальное одобрение. Против закона выступил Мильтон в своём памфлете «Ареопагитика». Некоторые историки считают его первым документом, в котором сформулирован принцип свободы печати. Широкую известность получили строчки о цензуре как своего рода убийстве: «...кто убивает человека, уничтожает разумное творение, подобие Божье; уничтожая книгу, мы убиваем самый разум, образ Бога в глазах наших» (перевод автора; в прежних русских переводах было изъято упоминание Бога).

В действительности, Мильтон был далёк от современных представлений о свободе печати. Он считал необходимым вернуться к практике времени Тюдоров, когда для публикации не требовалось никакого разрешения (кроме регистрации авторских прав в Гильдии книгопечатников), но любая книга могла быть изъята и уничтожена в случае, если в ней усматривалось что-либо крамольное. Кроме того, Мильтон не допускал свободы слова для католиков — впрочем, здесь он разделял общее убеждение своих современников (настолько был силён страх перед возможной реставрацией католицизма). И всё же памфлет продемонстрировал независимую позицию Мильтона и стал одной из причин, испортивших его отношения с пресвитерианами.

Конфликту с этой партией способствовали и осложнения в личной жизни Мильтона.

В июне 1642 г. он женился на 16-летней Мэри Пауэлл. То ли из-за разницы в возрасте и интеллектуальном уровне, то ли из-за политических убеждений Мильтона (Мэри происходила из семьи роялистов, а, значит, противников пуритан) брак не заладился с самого начала.

После медового месяца Мэри сбежала домой к родителям. Надо отдать должное нравственной чуткости Мильтона — он не пытался возвращать жену насильственно или принуждать к покорности, хотя по законам своего времени имел на это полное право. Напротив, он принялся за публицистику, в которой отстаивал свободу развода. (Процедура развода, ради которой Генрихом VIII была затеяна Реформация, для рядовых граждан в эпоху Мильтона оставалась всё ещё крайне затруднительной — вескими причинами считались только бездетность и супружеская измена.) Это стоило ему разрыва с пресвитерианами, которые сочли Мильтона безбожником: на его голову посыпались обвинения в многожёнстве, кроме того, оппоненты не поскупились и на обидное прозвище — «Разводчик». В итоге Мильтон перешёл на сторону индепендентов.

Через три года Мэри всё же решила вернуться к мужу. Возможно, одной из причин был страх: в 1645 г. перевес сил в гражданской войне решительно склонился на сторону пуритан, и Мэри пришлось искать защиты у мужа, способного найти с ними общий язык. А спустя год и родители Мэри, спасаясь от преследований за приверженность королю, были вынуждены просить убежища в доме зятя. Мильтон принял их — несмотря на политические разногласия. К роялистам вообще Мильтон относился с непримиримым отвращением (в «Потерянном рае» он даже придаст их черты бесам), но конкретным людям, как мы видим, он готов был помочь. Семья оказалась для Мильтона выше политики.

Неизвестно, насколько дальнейшие отношения Мильтона и Мэри оказались счастливыми. Прожили они вместе недолго, хотя за это время у них появилось четверо детей: от четвёртых родов, в 1652  г., Мэри скончалась. В то время это случалось нередко. На этом несчастья Мильтона не кончились. Вскоре он потерял и одного из детей — единственного мальчика.

Новый брак оказался ещё короче и ещё трагичнее: Кэтрин Вудкок, на которой Мильтон женился в 1656 г., умерла в 1658 г., родив девочку, которая также не выжила. Стремление Мильтона обрести дом и семью увенчается успехом только в 1663 г., когда он, уже ослепший и беспомощный, переживший опалу и арест, встретит Элизабет Миншалл. Она будет рядом с Мильтоном до конца его жизни.

Расцвет общественной карьеры Мильтона пришёлся на годы кромвелевской республики, власть в которой принадлежала индепендентам. Новое правительство оценило как его талант публициста, так и его темперамент. Мильтон проявил способность оперативно откликаться на текущие события. Незадолго до казни Карла I в Англии распространилось роялистское сочинение «Божественный образ», написанное как бы от лица самого короля. По заказу кромвелевского правительства, а возможно, и самого Кромвеля, Мильтон пишет в ответ памфлет «Иконоборец», опубликованный в 1649  г., тогда же, когда казнили короля. Он воспользовался тем, что заглавие текста, с которым он полемизировал, было греческим (образ по-гречески — eikon, отсюда и русское «икона»). Надо сказать, что индепенденты были иконоборцами не только в переносном, но и в буквальном смысле слова: в годы кромвелевской республики под предлогом борьбы с «идолопоклонством» были уничтожены тысячи памятников средневекового религиозного искусства, что создаёт в наши дни серьёзные проблемы для английских историков и археологов.

Вероятно, авторитет монарха представлялся Мильтону тоже разновидностью идолопоклонства: пока Карл I был жив, у антиреспубликанских сил оставался повод для консолидации. Причём эти силы не ограничивались одной Англией: против Кромвеля были целиком Шотландия и Ирландия. Поэтому Мильтон отстаивал необходимость физической расправы над королём.

Забегая вперёд, скажем, что казнь Карла I в долгосрочной перспективе произвела совсем не тот эффект, на который рассчитывали индепенденты. Она не спасла Англию от восстаний в Шотландии и Ирландии, для подавления которых пришлось применять силу, — особенно кровавыми стали события в Ирландии, где было уничтожено или выслано две трети населения, что вызвало глубокое возмущение в Европе, оттолкнув от английской республики потенциальных союзников. Казнь даже не предотвратила реставрации династии Стюартов, которых вернули на трон сами англичане, уставшие от политических экспериментов.

Но Мильтон искренне верил в то, что будущее Англии — за республиканским строем. В 1650 г. выходит его памфлет «Защита английского народа», где он, используя известные уже в XVI в. тираноборческие аргументы, отстаивает легитимность английской республики. Ещё один памфлет с тем же названием он напишет четыре года спустя. В 1652 г. сам Кромвель приглашает Мильтона на должность «латинского секретаря», работа которого заключалась в том, чтобы вести международную государственную корреспонденцию. Кому ещё было занимать эту должность, как не Мильтону, свободно владевшему не только латынью (которая всё ещё использовалась в международной переписке), но и французским, итальянским. Ассистентом у Мильтона работал другой известный поэт — Эндрю Марвелл, представитель «метафизической» традиции в английской лирике.

Долго занимать эту должность Мильтону не пришлось. И раньше имевший проблемы со зрением (сам он винил в этом свои учёные штудии, требовавшие огромного объёма прочитанной литературы), к 1654 г. он полностью ослеп. Современные биографы считают, что Мильтон страдал глаукомой. Он продолжал сочинять публицистику — например, к 1654 г. относится новая версия «Защиты английского народа», — но вынужден был надиктовывать текст писарю. Человек, не представлявший свою жизнь без книг, Мильтон остро переживал случившуюся с ним катастрофу. Но, как ни парадоксально, удаление от кромвелевского правительства обернулось, как показала жизнь, для Мильтона счастливой случайностью: неизвестно, как бы сложилась его судьба, оставайся он там и дальше. Именно с середины 1650-х гг. протекторат Кромвеля окончательно вырождается в диктатуру, приобретающую уже знакомые черты монархии. В 1655  г. Кромвель восстанавливает цензуру, за отмену которой некогда боролся Мильтон, а в конце 1650-х  гг. Кромвель присваивает себе королевские регалии, включая горностаевую мантию и скипетр (корону надеть он всё-таки не рискнул). Кроме того, Кромвель делает должность лорда-протектора наследственной, завещав её своему сыну. Правдолюбие Мильтона и его бескомпромиссность теперь вряд ли пришлись бы ко двору. Кто знает, не спасла ли слепота Мильтона ему жизнь?

О том, что, возможно, отношения Мильтона и Кромвеля переменились, косвенным образом свидетельствует молчание публициста после 1654 г. Очевидно, препятствовала этому не болезнь: на события, последовавшие после смерти Кромвеля, Мильтон откликнулся целой серией полемических сочинений, вкладывая в них весь свой темперамент. За один только 1659 г. он опубликовал три работы, в числе которых трактат о государственной власти.

Что вызвало столь бурную реакцию? Со смертью Оливера Кромвеля в 1658 г. протекторат, и без того державшийся исключительно на военной силе, окончательно потерял устойчивость. Ричард Кромвель, к которому власть перешла от отца по завещанию, оказался совершенно неспособным к управлению, к тому же республиканский режим не пользовался в стране всеобщей поддержкой. Инициативу перехватил генерал Джордж Монк, человек с бурной биографией, воевавший когда-то на стороне роялистов, а затем служивший Кромвелю. Он пригласил на престол наследника казнённого Карла I — Карла II, коронованного к тому времени в качестве шотландского короля, но скрывавшегося из предосторожности за границей. Парламент с этой идеей согласился. Около полутора лет длились переговоры об условиях, на которых Карлу возвращался британский трон. Это и заставило Мильтона, взволнованного перспективой реставрации Стюартов, снова включиться в политические дебаты.

На этот раз общественное мнение оказалось не на стороне Мильтона. Республиканское правление больше не вызывало доверия у англичан, и, по сравнению с диктатурой Кромвеля, даже представитель одиозной династии Стюартов казался приемлемой альтернативой. Полемические выступления обошлись Мильтону дорого: в октябре 1659 г. поэта арестовали. Парламент явно перестраховался перед приездом будущего короля — был поставлен вопрос даже о казни Мильтона. Спас его не кто иной, как бывший подчинённый — Эндрю Марвелл, непотопляемый Марвелл, судьба которого складывалась благополучно и при старой, и при новой власти. Благодаря его вмешательству Мильтона освободили ещё до коронации Карла, которая состоялась в июне 1660 г.

Опала, слепота, мучительные головные боли и надвигающаяся старость (Мильтону перевалило за пятьдесят — в XVII в. это был возраст, в котором смерть не считалась преждевременной) — всё это заставило Мильтона в конце концов уйти из политики и всецело посвятить себя литературе. Хотя решение стать поэтом было принято в ранней молодости, общественная деятельность долго отвлекала Мильтона: его единственной художественной публикацией между 1630 и 1660 гг. стал сборник стихотворений (на английском и латыни), выпущенный им в 1645 г.

Теперь у Мильтона, наконец, было достаточно свободного времени для обдумывания грандиозного замысла — поэмы «Потерянный рай». Её тема — грехопадение человечества, сюжет, в Ветхом Завете изложенный на двух страницах. Мильтону предстояло насытить повествование деталями, сделать мотивацию поведения своих персонажей понятной и приемлемой для европейца-протестанта XVII в., а главное — согласовать Библию с современной научной картиной мира. Мильтон задумал ни больше ни меньше как создание протестантской теологии, изложенной в художественной форме. И надо сказать, ему это удалось настолько, насколько вообще подобное возможно: поэма оказала сильнейшее воздействие на религиозные представления не только пуритан, но и представителей Англиканской церкви, к числу которых Мильтон не относился.

Воспитанный на античной классике, всю жизнь любивший Гомера и Виргилия, Мильтон хотел создать собственный эпос — не уступающий древним образцам и при этом христианский. Причин, по которым он выбрал материал именно Ветхого Завета, а не Нового, было несколько. Основная из них — общий интерес пуритан к Ветхому Завету. В глазах Католической церкви Новый Завет обладал приоритетом — католицизм настаивал на историчности Библии, считая, что Ветхий Завет создавался под определённые социальные и культурные условия (т.е. условия дохристианского общества), а следовательно, к обществу, существующему после пришествия Христа, применим лишь с определёнными оговорками. Радикальные протестантские движения, напротив, провозгласили равенство Ветхого и Нового Заветов как частей единого Священного Писания. Английские пуритане не только настаивали на самостоятельном изучении и толковании Ветхого Завета, но и использовали его авторитет в политической борьбе, а также при создании социальных концепций. (Объективности ради следует заметить, что применение протестантами Ветхого Завета на практике было весьма избирательным: истории неизвестно, чтобы какие-либо протестантские течения, кроме, возможно, самых маргинальных, практиковали, например, запрет на употребление в пищу свинины или побивание камнями за прелюбодейство — что, как известно, он предписывает). Доскональное знание Ветхого Завета и умение его цитировать составляло неотьемлемую черту пуританской субкультуры. А Мильтон, кроме всего прочего, ещё и читал этот священный текст в оригинале — на древнееврейском.

Второй фактор, подтолкнувший Мильтона к выбору такой темы, — Ветхий Завет в принципе эпичен по стилю и манере изложения. В нём говорится о длительных исторических эпохах и грандиозных событиях. Содержание же Нового Завета по преимуществу богословско-этическое, оно плохо вмещается в форму эпоса (разве что Апокалипсис мог бы дать необходимую тональность, но эта книга слишком метафорична для эпоса, а переосмыслять её образы в более конкретном ключе рискованно с религиозной точки зрения). К тому же, как уже говорилось, Мильтон чувствовал потребность примирить религию с современным научным знанием. Когда Католическая церковь категорически отвергла учение Галилея, в качестве аргумента против его научных взглядов использовалось Священное Писание, которому якобы противоречила гелиоцентрическая концепция. Однако повествование о Сотворении мира в Книге Бытия не давало ясной картины — Земля ли вращается вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли. Единственный довод, который нашёлся у противников Галилея, — ссылка на текст о том, как полководец Иисус Навин остановил солнце на целый день и благодаря этому выиграл сражение. Но с точки зрения Мильтона, это не доказательство, способное опрокинуть все научные данные — ведь «остановку солнца» можно истолковать по-разному.

Многих современных читателей шокирует, что Мильтон представляет в поэме Адама и Еву в раю как супругов, ставших мужем и женой в физиологическом смысле этого слова. Действительно, в ортодоксальном христианстве, включая католицизм, достаточно рано распространилась традиция, согласно которой чувственные отношения появились только после грехопадения.

Но текстом Библии это никак не подкрепляется: знаменитое «и будут два одна плоть» (Быт. 2, 24) звучит тогда, когда Адам и Ева ещё только сотворены и о грехопадении пока даже не помышляют. Здесь Мильтон ничуть не противоречит источнику. Гораздо сильнее он расходится с Библией, когда объясняет мотивы поведения людей при грехопадении. В Библии Адам и Ева в одинаковой степени не ведают, что творят, но Ева искушается первой и искушает Адама — за что впоследствии должна расплачиваться своим подчинённым положением. У Мильтона Ева изначально сотворена для подчинения Адаму, а потому более слаба, чем и объясняется её грехопадение — Адам же, строго говоря, никакого падения не совершает, а вкушает запретный плод исключительно из рыцарской любви к Еве, чтобы не оставить её в своём грехе одну. Сам запретный плод становится у Мильтона чем-то вроде магической субстанции, которая портит природу человека и делает его развратным (тогда как в Библии дело не в самом плоде, а именно в поступке). Подобная «биологизация» библейского объяснения человеческой природы — примета мышления Нового времени. Впоследствии эта особенность, присущая и самому Мильтону, вызывала возражения у критиков, смотревших на творение Божие с позиций традиционного христианства, например, католического писателя Г.К.Честертона.

Однако поэма Мильтона — нечто гораздо большее, чем интерпретация Библии с точки зрения радикального протестантизма, соединённого с научным мышлением. Об этом говорит её слава за пределами Англии, в том числе в католической Франции. Хотя французские просветители, включая Вольтера, относились к Мильтону скептически (как, заметим, и к английской словесности воообще), в эпоху романтизма Мильтон стал литературным образцом для всей Европы, а в России с ним познакомились именно во французском переводе Шатобриана.

Мильтон удивился бы, узнав, что континентальный классицизм, на который он ориентировался, так и не принял его за «своего», но что мировую известность «Потерянный рай» получил как раз благодаря романтикам. Не в последнюю очередь причиной этому стал язык поэмы. Сам Мильтон полагал, что пишет классическим языком. Однако, как заметил в XX в. поэт и литературный критик Т.С.Элиот, язык Мильтона какой угодно, только не классический: простоты и ясности, которые являются непременными признаками этого стиля, у Мильтона нет. На него давил груз его учёности, в первую очередь знания итальянского и латыни, грамматика которых сильно отличается от английской. По наблюдению Элиота, Мильтон строит фразу так, как если бы писал не на родном языке. В результате получается совершенно особый, индивидуальный язык самого Мильтона, не только неповторимый, но и обладающий повышенной музыкальностью (слепота Мильтона заставляла его оценивать собственный текст только на слух). В этом и состоит обаяние поэзии Мильтона, в особенности для романтиков, придававших большое значение языковому новаторству. Кстати, многие слова, вошедшие в современный английский язык, впервые были придуманы Мильтоном в «Потерянном рае» — например, self-esteem («самооценка»).

Но был и ещё один фактор, совершенно не предусмотренный Мильтоном. В «Потерянном рае» присутствует чрезвычайно яркое изображение Сатаны. В отличие от средневековых писателей, представлявших его как отвратительного монстра (например, у Данте он покрыт шерстью и имеет три пасти), у Мильтона он — эпический герой-воин, всё ещё сохранивший часть ангельской природы, несмотря на падение. Фигура врага рода человеческого столь величественна, а его чувства переданы столь психологически убедительно, что трудно не проникнуться к этому персонажу симпатией (что вряд ли было целью Мильтона). Из-за подобной трактовки образа падшего ангела романтики зачислили Мильтона чуть ли не в богоборцы и свои союзники. Именно Сатана заинтересовал их в первую очередь. Впоследствии даже возникнут предположения, что под видом мятежника против Бога у Мильтона выведен Кромвель. Идея сомнительная: Мильтон мог быть недоволен Кромвелем в конце 1650-х гг., но изображать своего единоверца и недавнего соратника по революции в виде врага христиан — для верующего человека как-то уж слишком. Кроме того, воинство Сатаны в изображении Мильтона явно напоминает роялистов, а не пуритан.

Как вообще могло получиться, что подобный персонаж оказался у Мильтона столь притягательным? Безусловно, свою роль сыграли законы эпического жанра. Никакой эпос не может существовать без эпического героя, совершающего подвиги и преодолевающего испытания. Адам на эту роль не годится — в раю подвигов не совершают, и Мильтон отдавал себе отчёт в том, что даже попытка возвысить акт вкушения запретного плода до статуса благородного поступка вряд ли, в свою очередь, возвысит Адама до статуса эпического героя, подобного Энею или Гектору. Бог же не может быть эпическим героем по определению: сила такого героя должна всякий раз вызывать изумление, но чему изумляться, если христианский Бог изначально всемогущ и всеведущ? Волей-неволей единственным кандидатом на роль эпического героя оказывается падший ангел.

Образ Сатаны как героя-воина придуман не Мильтоном. Незадолго до написания «Потерянного рая» в Англии была обнаружена рукопись древнеанглийской поэмы — стихотворного переложения Библии, созданного в полуязыческие времена. Это очень необычный текст, свидетельствующий, насколько своеобразно понимали Библию новокрещёные древние германцы (достойно упоминания хотя бы то, что вместо Древа познания добра и зла запретным там становится «древо смерти», плоды которого оказывают наркотическое воздействие). Именно они предложили героическую трактовку фигуры Сатаны, причём некоторые сцены рукописи совпадают с аналогичными в «Потерянном рае». Считается, что Мильтон был знаком с этой поэмой — вероятно, кто-то из изучавших её филологов прочёл ему текст вслух. Скорее всего, эпически приподнятый образ Сатаны показался Мильтону решением проблем его собственного замысла, и он перенёс некоторые фрагменты в «Потерянный рай».

...До сих пор речь шла о репутации поэмы Мильтона в мировой литературе, причём с точки зрения последующих эпох. Но как обстояло дело в современной поэту Англии, как приняли её читатели? Советские критики, исходившие из стереотипного представления о Мильтоне как о «революционном поэте» (т.е. обязательно непризнанном и гонимом), распространяли утверждение, что поэма осталась непонятой современниками, успеха не имела, и Мильтон умер в нищете и безвестности. Эти сведения до сих пор можно встретить в отечественных справочных изданиях. Из них соответствует действительности только то, что в 1667 г. издательство предложило Мильтону за «Потерянный рай» сравнительно небольшую сумму в 10 фунтов стерлингов (которая, тем не менее, составляла в XVII в. годовой доход чернорабочего!) и поэт, действительно на тот момент бедствовавший, согласился на эти условия.

О «непризнанности» Мильтона лучше всего судить по истории его последующих изданий: допечатка тиража «Потерянного рая» выйдет в 1668  г., второе издание — в 1674 г.

В промежутке между этими датами Мильтон опубликует написанное по просьбе читателей продолжение поэмы — «Возвращённый рай» (1671), экспериментальную драматическую поэму «Самсон-борец» (1671), «Историю Британии» (1670), несколько философских трактатов, а также переиздаст свой поэтический сборник 1645 г. (1673). У Англии эпохи Реставрации оказалась короткая память на политику и большая чуткость к искусству. Мильтона оценивали тогда выше Шекспира.

Литературному критику Джону Драйдену, младшему современнику Мильтона, приписывают слова: «Он побил нас всех, да и древних тоже» (т.е. превзошёл даже античные образцы. — Авт.). Драйден же спустя три года после смерти Мильтона напишет либретто оперы по мотивам «Потерянного рая». Что это, если не литературное признание?

Что ж, судя по всему, последние годы жизни Мильтона были вполне успешны — его окружали забота жены и преклонение читателей. По-настоящему страдал он только от слепоты: не случайно поэму «Самсон-борец» он заканчивает финалом из библейской легенды — с ослеплённым Самсоном, монологи которого у Мильтона несомненно автобиографичны. Что до литературной славы, то репутация Мильтона как главного английского поэта продержалась целое столетие, пока это место не занял Шекспир.

Кем нам Мильтон видится сейчас, в XXI столетии, когда он больше не стоит на вершине литературного Олимпа, когда классицистический идеал подражания античности вызывает лишь усмешку, когда эпос сделался достоянием низкопробного кинематографа в жанре фэнтези, а объяснение зла и страданий в мире, даваемое Священным Писанием, многим не кажется убедительным?

Ответ несложен: поэтом. Любой настоящий поэт в конечном итоге хотя бы немного выше самого себя — своей личности и эпохи. И лучшим подтверждением того, что творчество Мильтона по-прежнему будоражит умы и требует осмысления, становятся книги современных английских писателей: роман-мистификация «Мильтон в Америке» Питера Акройда и трилогия известного детского писателя Филипа Пулмана «Тёмные начала», заголовок которой — цитата из «Потерянного рая».

Советуем прочитать

Аникст А.А. Джон Мильтон. В кн.: Мильтон Дж. Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец. — М., 1976.

Чамеев А.А. Джон Мильтон и его поэма «Потерянный рай». — Л., 1986.

Элиот Т.С. Мильтон; Мильтон-2. В кн.: Элиот Т.С.Избранное. Т. 1—2. Религия, культура, литература. — М., 2004.