Взгляд Клио

 

Не гордись, но смиряйся и извлекай урок!

В пресс-центре Издательского дома “Первое сентября” состоялся круглый стол на тему “Как изучать историю Великой Отечественной войны в современной школе?”.

В нём приняли участие: Михаил Владимирович ЛЕВИТ, кандидат педагогических наук, учитель московской гимназии № 1514; Юрий Станиславович ЦУРГАНОВ, кандидат исторических наук, преподаватель РГГУ; Юлия Зораховна Кантор, доктор исторических наук (Санкт-Петербург); Леонид Анатольевич НАУМОВ, кандидат исторических наук, директор Московской городской педагогической гимназии-лаборатории № 1505.

Вели круглый стол: Алексей Леонидович Савельев, главный редактор, и Анатолий Авраамович Берштейн, обозреватель газеты “История”.

А.Савельев. Здравствуйте, уважаемые участники круглого стола. Он посвящён очень актуальной теме — теме изучения и преподавания в школе истории Великой Отечественной войны. Тема действительно актуальная без всяких скобок и кавычек, потому что она касается не только тех, кто профессионально занимается историческими сюжетами, она затронула, пожалуй, каждого человека в нашей стране, точнее, каждую семью, и поэтому она и болезненна, и подчас непредсказуема. Кроме того, не надо забывать, что эта тема всегда была чрезвычайно политизирована, точнее, идеологизирована, и поэтому её преподавание, впрочем, как и её изучение, не может не сталкиваться с большими трудностями. Как рассказывать нашим детям, школьникам, подросткам правду? Как мы знаем, история несёт большой воспитательный заряд. Но вот вопрос: как его реализовать, как направить его в нужном всему обществу направлении? Мы попытаемся сегодня, естественно, не решить все вопросы, но затронуть их для того, чтобы понять, что нам делать.

А.Берштейн. Мой первый вопрос ко всем участникам будет таков: в связи с особым статусом этой темы в общественном сознании, должна ли она преподаваться в школьном курсе истории России как-то особенно, привилегированно, необычно, не как все остальные периоды и темы Отечественной истории? Нужно ли её выделять при преподавании?

Ю.Кантор. Каждый эпизод Отечественной истории возбуждает определённый социальный интерес и при этом подогревается политическим интересом или конъюнктурой. Сейчас в силу того, что приближается круглая дата — 65-летие Победы, а в прошлом году мы отмечали трагическую дату — начало Второй мировой войны, эта тема более чем “на щите”. Какое-то время назад, если мы вспомним события десятилетней давности, не менее популярной была тема революции 1917 г. — как Февральской, так и Октябрьской. Ещё чуть ранее, двадцать лет назад, зачитывались журналами “Огонёк”, “Новый мир” и т.д., не говоря уже о газетной публицистике, когда речь шла о сталинизме. Поэтому, в принципе, как мне представляется, не корректна сама постановка вопроса, когда речь заходит о специфическом, специально выделенном преподавании какого-то конкретного исторического сюжета.

Мне кажется, что тема Великой Отечественной войны, а эта тема расширяется ещё и темой Второй мировой войны, нуждается в подробнейшем освещении, максимально объективном, со всех сторон. История, как и литература, — предмет воспитательный. Но воспитывать надо не только на положительных примерах, но и на отрицательных.

М.Левит. У меня как у школьного учителя есть отдельный взгляд на этот предмет. Во-первых, дело осложняется тем, что историю Отечественной войны изучают в школе дважды — в 9 и 11-м классах. В 9-м — это один возраст, в 11-м — другой, и поэтому нужны разные педагогические жанры.

Второй сюжет связан с тем, что Великая Отечественная война — это сегодня не совсем историческое событие. И разделить её условно на две составляющие, т.е. на то, что является историей и на то, что историей не является, это очень важная задача исследователя (учителя в том числе), потому что учитель, чтобы быть честным перед детьми, должен обнажить свои размышления, и говорить не только о событиях тогдашних, но и о восприятии их сегодня. И что касается 9-го класса и 11-го — это всё по-разному. Но и там, и там я никоим образом не отступлю от бессмертных принципов Цицерона — не скрывать никакой правды и не говорить никакой лжи.

Ю.Цурганов. Я бы не стал этому периоду истории придавать какой-то особый статус. Примерно с 2000 г. Великую Отечественную войну делают базовой, несущей конструкцией новой идеологии Российской Федерации, поэтому и преподаётся она особым образом, и эта тенденция, видимо, только усилится.

А.Савельев. А почему вы считаете, что не стоит выделять обсуждаемую нами тему в преподавании?

Ю.Цурганов. Потому что победа советского народа в Великой Отечественной войне — это та площадка, с которой осуществляется советский идеологический реванш, который я не поддерживаю.

Л.Наумов. К тому, что прозвучало, я бы добавил две вещи: есть государственный, политический заказ, а есть социальный. И если отталкиваться от социального заказа, то тема вызывает очень живой интерес. Я не скажу, что это не самая интересная исследовательская тема в истории XX в., но то, что она одна из самых интересных для учеников — очевидно. И есть педагогические основания для того, чтобы объяснять её иначе, чем другие разделы курса. Есть ещё и культурно-идеологический момент, заключающийся в том, что при всей раздробленности нашего общества Великая Отечественная война — это реальное поле для консенсуса различных идеологий и мировоззрений, для различных политических сил. И в этом смысле понятно, что новая Россия пытается выстраивать свою идентичность, опираясь на символы-события Великой Отечественной войны.

Существует ещё одна реальная проблема, с которой сталкивается педагог, и она мне представляется достаточно значимой. Заключается она в том, что сложилась достаточно сложная демографическая ситуация. Фронтовики и ветераны, которые ещё десять лет назад могли находиться в статусе дедушек, однозначно перешли в статус прадедушек, и, таким образом, общение с ними даже гипотетически не представляется возможным. И естественным образом в сознании современного ребёнка актуальность исторического материала меняется. Это не то событие, которое происходило с его реальной, современной семьёй, а событие, происходившее с кем-то давным-давно. Реальные люди, с которыми он вступает в контакт, в этом событии не участвовали. Иными словами, в сознании детей война неизбежно встаёт в ряд давно прошедшего. Великая Отечественная интересна для них, как война 1812 г., как события начала ХХ в., но это не то, чем является война для учителей среднего и старшего поколений, которые воспринимают её как прошлое своей семьи. Это очень серьёзный разрыв, и понимать его специфику необходимо.

А.Берштейн. Я попытаюсь продолжить тему. Слово “патриотизм” всегда витает в воздухе, когда обсуждают Великую Отечественную войну. И патриотизм сопрягается у нас всегда с победной стороной этой войны, а не с жертвенной. То есть, говоря образно, существует приоритет 9 Мая, а не 22 июня.

Я знаю многих преподавателей, кто считает, что на так называемых базовых уроках, которых осталось в учебном плане немного, мы должны концентрировать внимание учеников именно на героических сюжетах и дозировать неприятную правду о войне.

Патриотизм, таким образом, начинает вступать с исторической правдой в некоторое противоречие. И тогда возникают вопросы… Что вы думаете?

Ю.Кантор. Я не вижу ничего плохого в том, что патриотический акцент делается на 9 Мая, это совершенно естественная и закономерная вещь, так же как я не вижу проблемы в том, чтобы говорить о том, чтo привело к 22 июня, чтo было с народом, Отечеством и государством в эти дни. Я вузовский преподаватель, и у меня несколько другая ситуация. В школе, как я понимаю, немного иначе. У школьного учителя до 11-го класса должна быть внятно выраженная позиция, он должен дозировать объём информации, чтобы не перегрузить школьников, потому что последние ещё не в состоянии разобраться во многих вопросах не только из-за уровня знаний, но и в силу своего возраста.

Хотела бы обратить внимание на ещё один проскользнувший момент. В определённом смысле стержневым сюжетом истории нашего государства является Великая Отечественная война. Победа в этой войне — это, бесспорно, одна из положительных граней истории государства советского, оставляя за скобками то, что было до и после 1941—1945 гг. Кстати, правда и память — это не всегда одно и то же. И в этом смысле я не согласна с той точкой зрения, что происходит некий советский реванш. В определённом смысле и при заданной расстановке акцентов — да, и даже с элементами некой агрессии, иногда это даже перетекает в прославление товарища Сталина, что (замечу в скобках) является абсурдом, потому что его роль в Победе, мягко говоря, невелика, а точнее, неоднозначна. Но благодаря идеологическим акцентам на военной теме появились многие сборники документов — из разных архивов и по разным тематикам, в том числе, и далеко нелицеприятные. Есть целая серия международных исследований, которые позволяют расширить правду о войне. Это принципиально важно, особенно у нас, потому что без государственной поддержки наука и образование существовать не могут. И в этом смысле я вижу положительную сторону интереса к этой теме.

А.Берштейн. Расскажу один эпизод, привлёкший моё внимание, хотя он, что называется, не совсем “в тему”. Под городом Зонненберг в Дании есть мемориальный комплекс, типа Бородино или Ватерлоо, он называется “1864 год”. Я как-то был там со знакомым датчанином.

Поинтересовался, чему посвящён этот мемориал. Выяснилось, что в 1864 г. десять тысяч пруссаков разбили нерегулярную армию датчан, примерно трёхтысячную, и в результате этой битвы Дания потеряла Шлезвиг-Гольштейн, который до сих пор остаётся немецким.

И вот у датчан появился помпезный мемориал, посвящённый этому событию. Его посещают довольно большое количество людей, много детских групп, там проводится просмотр фильмов и т.д. Я спросил у своего датчанина: нет ли тут какого-то противоречия — вы потерпели поражение, и теперь так его отмечаете. Он сказал: “Не отмечаем, а воспитываем патриотизм”. Я не понял, попросил разъяснить. Он ответил: можно проиграть и не потерять уважения к самому себе, можно проиграть, но ходить с высоко поднятой головой, сохранить чувство собственного достоинства; можно потерять какие-то территории, вынужденно подчинившись силе, но оставшуюся, пусть небольшую, часть земли максимально обустроить и жить по-человечески, хорошо и счастливо.

Для нас это достаточно странная точка зрения, но она тоже существует — воспитание патриотизма на фоне поражения.

М.Левит. Когда я готовился к этому выступлению, то подумал, что мы очень давно делим войны на справедливые и несправедливые, освободительные или захватнические. А в чём причина такого деления? Попутно я обнаружил, что это деление есть только в тех странах, которые принадлежат к христианской цивилизации. В других обществах такого деления нет: ни в Китае, ни в мусульманском мире. И мне в голову пришла мысль, что попытка придать войне какой-то оправдательный характер возможна только в том случае, если признать войну за неизбежное и очень серьёзное зло, что на самом деле проповедуется христианством. Поэтому когда мы говорим о патриотизме, об Отечественной войне, мы тем самым утверждаем, что эта война справедливая, освободительная, она ведётся во имя святых идеалов, она прогрессивная, славная. И тогда оказывается, что все её тёмные стороны, которые там могли бы быть, мы отодвигаем в тень. Великая Отечественная война — это символ национальной праведности сегодня. Победа в такой войне с точки зрения властной группировки — это такая ценность, в которой никто не может сомневаться и которая не должна иметь пятен. Но вся наша трудность как раз в том, что патриотизм, не имеющий пятен, противоречит самим основаниям нашей культуры — отвращению к войне как к таковой. Я сейчас не говорю, как с этой проблемой быть, я отмечаю, что она существует, если мы воспитываем гуманизм, потому что всё, что происходит на войне, даже если это делается ради самого насущного и святого, чудовищно.

Ю.Кантор. Если позволите, у меня есть принципиальное возражение. Мне кажется, что в размышлениях моих коллег нарушена некая логика. Я полагаю, что война, начатая одним государством-агрессором против другого, является войной захватнической. С той и другой стороны гибнут люди. Вопрос: во имя чего? Поэтому абстрагирование от смысла этой ситуации при рассуждениях о чудовищности всех вообще войн недопустимо. Потому что иначе мы теряем не только систему координат — христианскую, мусульманскую, буддийскую, какую угодно, — а в принципе мы лишаемся самой возможности оценивать. Если мы теряем такую возможность, то о воспитании какого гуманизма вы говорите?

Принципиальный вопрос связан с тем, чтo читать учителю. Если вы придёте в книжные магазины крупных городов, то среди полок так называемой “сталинианы” и жёлто-красной литературы вы сможете найти какие-то крупицы научно-популярных или научных книг. В областных центрах вы и этого не найдёте. Далеко не все сайты академических институтов готовы выставлять научные разработки и публиковать документы, хотя они сейчас это начали делать. Школьный учитель оказывается в ситуации, когда у него есть только литература 1970-х гг., в лучшем случае 1980-х, ни с какой современной историографией он не знаком. И получается, что в сознании учителя возникает некий разрыв между тем багажом знаний и опыта, который он получил в педагогическом институте и в школе, и той неразберихой, какая существует в современном общественном сознании и продуцируется телевидением.

Неразбериха эта вызвана, с одной стороны, крушением идеалов, а с другой — историческим нигилизмом.

Как с этим бороться, непонятно, потому что между учителями нет единого информационного пространства, и интернет-ресурса такого нет, и обмена опытом нет, не все же издалека могут приехать на мастер-классы, лекции, чтобы обменяться опытом. Все эти нестыковки сказываются на школьниках.

В конечном счёте, всё сводится к внутренней позиции учителя. Учитель должен отделять своё “я” и авторскую интерпретацию, если она у него есть, от фактов. Ещё Конфуций сказал, что опасно путать знания с убеждениями. Так вот, не надо путать знания с убеждениями. Но в то же время давать одни факты, просто комментировать ту или иную дату неприемлемо — учитель обязан расставлять акценты. Вопрос в том, насколько это будет корректно.

А.Берштейн. Перейдём непосредственно к самой истории Великой Отечественной войны.

Я прекрасно помню, когда вышла книга Александра Некрича “1941-й год”, и там впервые были названы субъективные причины наших начальных поражений на первом этапе, — какое потрясение было среди интеллигенции. Это была бомба. Сейчас ситуация несколько иная.

Есть точка зрения Виктора Суворова по поводу того, что война началась как превентивная со стороны Германии, т.к. Сталин готовил экспансию. Есть мнение Марка Солонина о том, что причинами наших начальных поражений явилось нежелание очень многих воевать за Советы, и поэтому такое количество пленных было в начале войны. Если эти два человека не историки, то появились и похожие версии историков.

В прошлом году в издательстве “Время” вышла серьёзная монография историка Александра Осокина, называется она “Великая тайна великой войны”, где автор доводит до нашего сведения фантастическую версию, согласно которой Сталин обманул сам себя или его обманул Черчилль. Потому что Сталин якобы договаривался с Гитлером о том, что они совместно нападут на Англию, и он должен был десантировать советские войска в Европу, после же, по договорённости уже с Черчиллем, начать совместное с обеих сторон наступление на Германию, захватить её в клещи и уничтожить. Вот такая, казалось бы, неправдоподобная точка зрения сейчас тоже существует. И подкрепляется она некими аргументами.

Это к вопросу о том, что, казалось бы, даже абсолютно незыблемое в этой войне — то, что она отечественная и освободительная, — подвергается сомнению. И мой вопрос такой: как быть с этими концепциями, версиями, точками зрения? Выносить такие версии за скобки урока, на факультатив, оставляя только незыблемые, светлые, позитивные страницы этой войны, или всё же их каким-то образом обсуждать? Ведь дети приносят эти версии в школу и требуют от учителя пояснений…

Ю.Цурганов. Не просто обсуждать, а показывать историю войны историографическим образом, как она описывалась в период 1945—1953—1956 гг. Тут поворотный момент —доклад Никиты Сергеевича Хрущёва на ХХ съезде. Дальше — что происходило в хрущёвский и брежневский периоды, дальше — переоценки, начиная с перестройки в 1990-е гг. Что писали зарубежные историки? Что писала русская эмиграция? То есть выдавать какую-то одну точку зрения, в основном родившуюся в брежневские годы, я бы категорически не стал.

Л.Наумов. Вовсе не всё, что у меня находится в голове, нужно выплескивать на ребёнка, не потому что я за цензуру, а потому, что это здравый смысл. Мало ли, что я знаю как историк. Есть целесообразность. Если учитель вменяемый, если он ставит перед собой педагогическую задачу обучить чему-то детей, он сталкивается с явным дефицитом времени.

А вот другая практическая ситуация. О чём мы говорим ученикам — о победе или о трагедии? Это важный и нужный философский аспект проблемы. Есть другой конкретный вопрос: рассказываем мы или нет какие-то “теневые” сюжеты? На первый вопрос есть совершенно понятный ответ: конечно, о том и о другом. Тут нет никаких сомнений, потому что трагическое и героическое переплетаются в каждой войне. Общество убеждено, что это была и трагедия, и победа. А вот как быть с “теневыми” сюжетами? Что думает сам учитель по этому поводу?

А.Савельев. Наш учитель стоит на перекрёстке разных требований к нему. Есть требования государственной истории, которые ему предъявляются в виде программы и учебника. Есть история частная, семейная, с которой приходит ученик на урок. Он же не сваливается с луны. Школьник живёт в определённой семье, обладающей неким историческим сознанием, может быть, даже первобытным. К тому же существуют научные концепции, потому что учитель-историк — профессионал в своей области, и он не может не разделять конкретные научные взгляды. И вот как быть с этими тремя векторами влияния, как их совместить между собой, учитывая к тому же, что часто эти три важных вектора не коррелируют друг с другом?

Л. Наумов. Да, есть какая-то концепция учебника, есть семейный опыт ребёнка. Когда я сталкиваюсь с такими ситуациями, я думаю, что имею право на один педагогический приём. Попробую рассказать о нём. У меня есть предки, они участвовали в этой войне; я отношусь к ним с искренним уважением, независимо от того, согласен ли я с некоторыми их поступками или нет: они мои предки, моя семья, мой народ и т.д. И когда я выстраиваю всю совокупность таких отношений, я пытаюсь понять и представить, как бы я объяснился по этому поводу со своими предками, что бы я им сказал, с чем я был бы согласен, с чем не согласен. Это абсолютно реальные образы, с реальными поступками, мировоззрением.

Существует некоторая перегрузка датами Великой Отечественной войны. Перегрузка понятная, потому что методика преподавания в 1970-е гг. была мотивирована тем, что война велась нашими ещё живыми отцами и дедами, и надо было знать детали и подробности. Сейчас ситуация изменилась: это война, которую вели прадедушки, и в ней чисто хронологическая составляющая, наверное, не должна быть такой значимой, но всё же надо выстраивать преподавание вокруг событий и фактов. Они существуют и от них надо идти. В число методических приёмов я бы добавил изучение карты войны, которая сама по себе очень интересна.

Двигаясь дальше в этом формате, я бы обратил внимание на то, что у детей нет визуального образа того, что происходило, и это надо каким-то образом компенсировать. Они воспринимают Великую Отечественную войну стихийно, через какие-то свои собственные представления из компьютерных игр, кинофильмов. Я фанатик работы с текстом, но в данном случае не стал бы злоупотреблять приёмами текстологии, потому что тексты, посвящённые войне, очень сложны. А видеоряд достаточно интересен. Какие-то видеохроники, фотографии. Многое можно показать.

Беда ещё в том, что нет достаточной методической литературы, и учителя находятся в некотором вакууме, в условиях методического и методологического, пропагандистского шума, в котором очень сложно что-то услышать. Шум — это самое неприятное, что мешает им сосредоточиться.

Да, мне кажется, должна меняться вся наша методика преподавания войны, потому что это война наших прадедов, и в ней должно быть меньше фактов. Я не убеждён, что её вообще нужно объяснять. Должна быть более сложная ситуация. Мы описываем какое-то историческое событие, связанное с войной — Московская битва, штурм Берлина, блокада Ленинграда, Сталинградская битва. Я специально выбираю события, где можно найти средоточие трагического, героического и даже преступного. И мы должны в этом событии показать и то, и другое, и третье, как оно происходило, не закрывать проблему тем, что мы тупо перечисляем либо наши победы, либо наши неудачи.

А.Берштейн. В какой степени в рамках изучения Великой Отечественной может быть использована художественная литература, художественный и документальный кинематограф? Скажем, повести и романы Виктора Астафьева, фильм Антона Пивоварова “Ржев” и т.д.

Л.Наумов. Мы выходим на сложнейшую методологическую и педагогическую проблему. С одной стороны, очевидно, что тема войны даёт нам массу возможностей и подталкивает к тому, чтобы эта интеграция осуществлялась. Война в этом смысле идеальный сюжет для любой интеграции, потому что там всё перемешано, и трудно отделить одно от другого.

На меня в своё время произвела впечатление работа с фильмом “Жди меня”. Правильно построенный просмотр фрагментов фильма позволяет провести серьёзную работу в классе, потому что дата создания фильма (1942 г.) разрушает представление о нём как о примитивном лубке. Если мы смотрим его спустя пять, десять, шестьдесят лет, то видим, что это серьёзное произведение, потому что для того, чтобы сказать в глаза миллионам женщин, что надо ждать, точно зная, что это бессмысленно, от его создателей требуется огромная внутренняя сила или, напротив, безответственность. Я считаю, что сила. Другое дело, что ещё нет методической системы для такой работы, и приходится всё делать на ощупь.

Но есть единственный сюжет, который, по-моему, не надо обсуждать с детьми: Красная армия и её поведение в 1945 г. в Германии, потому что по этому поводу в нашем обществе нет консенсуса, это слишком больная тема для взрослых, чтобы переносить нерешённые проблемы на детей. Пусть взрослые разберутся с этим вопросом, найдут относительно взвешенную для себя позицию, и это станет предметом для диалога с детьми.

Ю.Цурганов. С поведением Красной армии в 1945 г. взрослые не разберутся ещё очень долго. И что же, мы будем ждать?

Вы понимаете, 9-й класс, 16 лет, они юные, но всё-таки они уже граждане. Сколько мы их будем оберегать и от чего? Я считаю, что о таких вещах можно говорить.

А.Берштейн. Извините, чисто психологический вопрос. Есть вещи, которые до какого-то времени детям не говорят. Не потому, что это правда или неправда, а просто есть то, что они в силу определённых психологических, возрастных и разных обстоятельств не способны воспринять. Это не тот случай?

Ю.Цурганов. В 12 лет, конечно, рано, а в 16 лет в самый раз.

А.Берштейн. Вы за то, чтобы дети знали полную правду о войне?

Ю.Цурганов. Важным критерием, на мой взгляд, является то, что в Российской Федерации задействованы колоссальные силы — интеллектуальные, финансовые — для внеклассного преподавания истории войны в весьма бравурном ракурсе. Зачем я буду говорить об общеизвестном? Лучше я скажу то, что кроме меня мало кто расскажет.

М.Левит. Мне с юношеского возраста было страшно обидно за 41-й год. Я искал объяснения для себя: как же так? Страна 20 лет рвала жилы, произвела невероятное количество техники, обучила многих людей неплохо воевать, что было доказано в ряде конфликтов, начиная с КВЖД и кончая Холхин-Голом и Советско-финской войной. И такой страшный разгром 22 июня! Если бы страна была меньше, то что было бы?

Как мне кажется, история войны, как она выглядит в 9-м классе, — это, прежде всего, не эпическое изложение, тем более не псевдоэпическое. Жанр, в котором следует излагать историю Великой Отечественной войны — это трагедия, и победа в этом смысле есть катарсис. Победа — это очищение, выстраданное за все те ужасы, которые в ходе этой войны весь народ и каждый в отдельности вынес. Может быть, нужно потратить какое-то время на то, чтобы даже не учебник изучать, а художественные тексты и кинодокументы, хотя бы выдержки из “Обыкновенного фашизма”, из “Иди и смотри”. Там есть, что показать — все эти трагические кадры.

Не дай Бог с войной шутить. Довоенная и послевоенная дипломатическая возня… Обидно за Советский Союз, который мне когда-то представлялся справедливым неимпериалистическим государством. И вдруг моя страна оказалась на одной доске с Германией. А ведь мы считали себя передовым отрядом человечества! Мне до сих пор кажется, что Советский Союз в этом качестве был задуман очень хорошо.

Юношам и девушкам 14—15 лет очень бы неплохо понять эти чувства и размышления. Как и то, что война — страшное и отвратительное дело, и уж если ей пришлось заняться, то только по крайней необходимости. Тут у меня такая историческая параллель: Михаил Илларионович Кутузов, который был главнокомандующим в первой Отечественной войне 1812 г., категорически не хотел переходить границы Российской империи.

Рамками Отечественной войны я ограничиваю события с осени 1941-го до конца 1943 г. Потом начинается сплошная неоднозначность, поскольку там переплелись мотивы как освободительные, так и империалистические, захватнические. И эту позицию юношам и девушкам тоже нужно понимать, потому что иначе мы их оглупляем.

Я за мировоззренческое и нравственное преподавание Великой Отечественной войны. Я хотел бы, чтобы из хронологических таблиц был извлечён максимально возможный нравственный урок.

А.Берштейн. Насколько возможна и необходима сейчас, в реальных современных условиях, какая-то единая рекомендация со степенью обязательности по преподаванию истории Великой Отечественной? В какой степени нужен какой-то общий подход, общий договор в преподавании, или он просто нереален?

М.Левит. Я категорически не приемлю в преподавании и в изучении войны какой-либо гордыни — национальной или личной. Для меня это не только общие рассуждения, но и прошлое моей семьи. Не гордись, но смиряйся и извлекай урок!

Ю.Цурганов. Что касается вопроса об общем подходе, то я не верю, что он появится в ближайшем будущем. Поэтому обратим эту ситуацию себе на пользу. Пусть ученики считают, что набор разных точек зрения — это реальная и значимая ценность сама по себе.

Круглый стол подготовил

Алексей СОКОЛОВСКИЙ

Фото На_Че

Полную версию круглого стола можно приобрести в виде записи на DVD-диске, который распространяется на IX Московском педагогическом марафоне учебных предметов и в интернет-магазине ИД “Первое сентября”.