Анфас и профиль

 

Валерий ЯРХО

Смута в гарнизоне

Материал для подготовки уроков по темам “Революционные события осени и зимы 1905 г.”, “Родной край в годы Первой русской революции”. 9, 11 классы

 

Как в Коломне ответили на призывы Первой русской революции

История воинского постоя в малых русских городах изучена до обидного скудно. На эту тему чаще писали литераторы, нежели историки, и при этом господа сочинители часто бывали весьма необъективны. В качестве исследовательского инструмента удобнее использовать местную, неспешную и подробную историю уездных городов, которую принято называть краеведением. Именно таким способом любопытно и поучительно наблюдать события прошлого, связанные с критическими моментами отечественной истории, когда становится важна каждая незначительная подробность, всякий кажущийся пустяковым мотив поступков.

В прежние времена дислокация воинских частей менялась довольно часто — российские пути сообщений были далеко не совершенны, а расстояния весьма значительны, и при возникновении необходимости воинские части просто переводили ближе к тем местам, где требовалась концентрация значительных военных сил. На смену ушедшим частям приходили другие, и город, в котором был определён им постой, должен был за свой счёт предоставить: казармы для рядового состава, бани, конюшни для полковых лошадей, всякие помещения для цейхгаузов, каптёрок и иных служб, а также обеспечить квартирами господ офицеров.

С казармами обычно хлопот не было — они были давно отстроены вместе со всеми необходимыми службами, и перед приходом новой части их просто требовалось привести в порядок, сделав незначительный ремонт. Мыться солдат водили в городские бани, которые в такие дни полностью отдавались в распоряжение военных. Для офицерского постоя отводились помещения в частных домах горожан — особая городская квартирная комиссия вместе с прибывавшими загодя полковыми квартирьерами определяла в каждом намеченном под постой доме комнаты, которые должен был занять офицер и его денщик. Эти незваные гости жили у хозяев дома совершенно бесплатно и столько, сколько требовалось.

Квартирную повинность горожане несли по очереди, соблюдаемой городскими властями, и если постой был долгий, то через год или два, как определяла срок квартирная комиссия, офицеры меняли квартиры, переезжая от одних хозяев к другим. Такая повинность была одним из видов городского налога, и уклонявшихся от его исполнения строго наказывали. Освобождение от воинского постоя было особой привилегией, и тот, кому она была дарована, заранее помещал на своём доме, у ворот, специальную табличку: “Дом такого-то свободен от постоя”.

Несмотря на всякие хлопоты, затраты и неудобства, связанные с устройством в городе военного постоя, всё же военных любили и их прихода ждали. Причин тому было множество. Во-первых, это было выгодно городской торговле: все “казённые обязанности” и затраты, понесённые горожанами при их исполнении, с лихвой окупались выгодами поставок фуража и продовольствия, подрядов на разные полковые работы и прочих надобностей, оплачиваемых из казённых сумм военного ведомства.

Во-вторых, воинский постой придавал новый импульс общественной жизни уездных захолустий. Городские власти, предводители дворянства, а главное, дамские инициативные группы погружались в упоительную суету “налаживания контактов”, и спустя непродолжительное время в городе начиналась череда балов, маскарадов и танцевальных вечеров, устраиваемых горожанами в честь прибывших.

В свою очередь, господа офицеры почитали долгом ответить на гостеприимство горожан устройством собственных балов, вечеров и праздников, задаваемых уже в честь любезных хозяев города.

На отделке бальных зал, музыке, угощении и прислуге в подобных случаях скупиться было не принято, а потому заказы устроителей праздников приносили порядочные прибыли поставщикам напитков, съестных припасов, торговцам мануфактурой и разным галантерейным товаром.

Трактирщики, содержатели биллиардных, пивных лавок и кабаков радовались особо — клиентуры, регулярно получавшей денежки от казны, у них заметно прибавлялось. И, уж конечно, постой полка повышал благополучие неких “заведений”, на содержание которых требовалось особенное разрешение от полиции, а также тех шляпных и пошивочных мастерских с непомерным штатом “мастериц”, в которых главным занятием было отнюдь не шитьё.

Кроме денег и весёлости, военные привносили в город множество приятных и полезных мелочей, украшавших жизнь в уезде. Каждый полк имел свой оркестр, а духовой оркестр того времени — это же мало с чем сравнимое нынче удовольствие! Зимой именно военные музыканты старались на балах или на катках, где так весело проводила время молодёжь, а люди постарше прогуливались по морозцу вокруг, любуясь на проделки беззаботной юности. Летом полковые музыканты играли по вечерам, а по воскресеньям так и целый день в тех местах, где в городе находился променад — место прогулок “чистой публики”.

И потом с военными в городе вообще было как-то спокойней — всегда у власти под рукой была вооружённая и хорошо организованная сила. Когда требовалось что-то срочно сделать, бросив на этот “аккорд” значительную массу крепких людей, обращались к полковому командиру, и тот выделял солдатиков на любые работы. Городским властям оставалось только покормить их да угостить водкой. Для полицеймейстера гарнизонная команда была неисчерпаемым резервом: выставить ли оцепление, караул, организовать ли посты и прочесывания местности при ловле опасных преступников — к кому ещё обращаться как не к военным? Патрули полка усиливали наряды городской полиции, от чего порядку значительно прибавлялось, солдаты гарнизона при пожаре оказывали неоценимые услуги местной пожарной команде и горожанам. Привычка видеть в военных гарнизонах городов опору порядка просуществовала до самого 1905 г., когда в разных местах страны имели место мятежи армейских частей и флотских экипажей, самыми знаменитыми из которых были восстания на броненосце “Князь Потёмкин-Таврический” и крейсере “Очаков”.

Рядом с Коломной, уездным городом Московской губернии, во второй половине XIX в. вырос огромный машиностроительный завод, основанный военным инженером графом А.Е.Струве, позже перешедший в руки акционерного общества. С 1902 г. на заводе вели работу нелегальные пропагандисты РСДРП, и к 1905 г. эта деятельность принесла свои плоды — в уезде явно наблюдалась “революционная ситуация”. Село Боброво, фактически заводской посёлок, к осени того года полностью контролировалось Советом рабочих депутатов, который избрали на заводе, а в самом городе власть, по словам современников, “держалась на ниточке”.

В распоряжении Совета имелась “Боевая дружина, созданная организацией РСДРП и вооружённая огнестрельным оружием, а кроме того сотни четыре активистов, которые, не являясь членами партии, готовы были кулаком и глоткой поддержать любое решение руководителей подполья, стоявшими за рабочими депутатами. Этой силе могли противостоять лишь 47 чинов городской полиции. Железнодорожную жандармерию на станции “Голутвин”, располагавшуюся рядом с заводом и посёлком Боброво, боевики-дружинники разоружили. Усилить полицию за счёт армейских патрулей, как это делалось прежде, осенью 1905 г. было уже невозможно. После начала Русско-японской войны мортирный полк, более десятка лет простоявший в Коломне, отправился на Дальний Восток, а в освободившихся казармах размещали призванных из запаса, формируя из них части для пополнения воюющей армии. В разгар войны в городе находилось до четырёх тысяч солдат, а так как места в казармах для них не хватало, было решено ставить их постоем на квартирах в частных домах, что плохо сказывалось на состоянии дисциплины. С окончанием войны в городе “на квартирах” остались два батальона запасных из сапёрной бригады, штаб которой находился в Зарайске. Война закончилась, но призванных из запаса солдат не спешили демобилизовывать, хотя пособия их семьям за призванных в армию кормильцев платить уже перестали. Всё это соответствующим образом сказывалось на настроениях рядового состава, и, когда коломенский полицейский исправник Бабин затребовал у командования одного из батальонов роту солдат для выставления караулов, тот ответил отказом, сославшись на то, что не имеет достаточно надёжных людей.

На глазах коломенцев ситуация вышла из-под контроля полиции и городских властей. На железнодорожной станции “Голутвин”, рядом с заводским посёлком, члены “боевой дружины” организации РСДРП систематически занимались грабежами товарных вагонов и производили самочинные обыски воинских эшелонов, добывая оружие. К коломенским лавочникам являлись представители Совета рабочих депутатов с требованием передать в распоряжение Совета продукты для бастующих. Взамен они предлагали расписки с обязательствами рассчитаться по долгам после завершения забастовок. Так как за эти бумажки никто не хотел давать товары, то в разговор вступали вооружённые боевики, приходившие вместе с членами Совета. “Мы, купец, к тебе не торговаться пришли, — говорили боевики, грозя оружием, — отдай добром, а то тебя порешим и дом с лавкой сожжём”. О том, что эти угрозы были совсем не пустым бахвальством, убеждаешься, знакомясь с газетной хроникой тех лет, в которой под подобные происшествия отводились две полные полосы, набиравшиеся мелким шрифтом.

Меж тем руководство коломенской революционной организации выполняло требования окружной, уже полностью втянутой в процесс подготовки вооружённого выступления, чтобы поддержать действия революционеров в Москве. Коломенские “эсдеки” к грядущим событиям готовились по-своему, и 1 декабря уже не в Боброво, а в самом центре города, в доме Шведова на Пятницкой улице, открыли свой клуб, в котором повели активную агитационную работу. В этот политический клуб стали захаживать солдаты местного гарнизона, что не ускользнуло от внимания воинского начальства. Командиры батальона доложили о фактах контактов солдат с революционными агитаторами в штаб, и вскоре заподозренный в неблагонадёжности гарнизон спешно вывели из Коломны, заменив его двумя другими батальонами из состава той же, квартировавшей в соседнем Зарайске, сапёрной бригады. Они прибыли в город 7 декабря, как раз в тот день, когда от революционных комитетов в Москве прозвучал призыв к всеобщей политической забастовке — это было сигналом к началу восстания. Разместившись в коломенских казармах на окраине города, вновь прибывшие из Зарайска сапёры оказались ничуть не надёжнее тех, которых сменили. Они были в курсе всех дел, и уже к вечеру 7 декабря в дом Шведова явилась их депутация — человек около двадцати нижних чинов, с которыми у руководства эсдековского политического клуба вышла самая задушевная беседа. Руководители партийного подполья, направлявшие действия рабочих, на 11 декабря наметили демонстрацию, которая, по замыслу организаторов, должна была стать первым этапом захвата власти в городе. Демонстранты рассчитывали, выйдя из рабочего посёлка Боброво, войти в город через Рязанскую заставу, от которой начиналась центральная Астраханская улица, рассекавшая насквозь всю Коломну — до Московской заставы. Двигаясь по ней колонной, они намеревались дойти до городской тюрьмы, захватить её, выпустить арестованных, а потом, “действуя по обстоятельствам”, разоружить полицию, захватить учреждения власти и объявить о переходе власти в руки Совета. Всех планов сапёрам не открыли — им просто предложили примкнуть к демонстрации, но солдаты отказались, хотя и дали слово, что при всякой попытке напасть на демонстрантов станут их защищать. В последующие дни революционеры широко распространяли слух о том, что прибывший в город 4-й сапёрный запасной батальон по первому же сигналу готов выступить с оружием в руках на стороне рабочих.

Вся округа замерла в ожидании: что-то теперь будет? Из всех официальных органов власти в Коломне тогда исправно функционировала только городская Дума, с 1898 г. возглавляемая городским головой, купцом 3-й гильдии Михаилом Ивановичем Посохиным. Этот далеко не самый богатый торговец — он имел одну лавку в городе — славен был чрезвычайной честностью, активностью и, как никто другой, подходил для общественного служения. Посохин продемонстрировал себя незаурядным организатором: управился с постройкой первого в городе водопровода, состоял председателем многих попечительств и вполне устраивал всех на своём посту. И вот нежданно-негаданно господин городской голова оказался перед лицом явного, открытого бунта. Растерянность Михаила Ивановича ясно выразилась в том восклицании, которым он начал свою речь перед гласными Думы: “Господа гласные, — сказал Михаил Иванович с горячностью, — я вот уж семь лет сижу на этом стуле головой и ни разу такого безобразия не видел”. Эти слова: “сижу на стуле головой” — вошли в городской фольклор как пример словесной нелепицы, но тогда всем было не до смеху.

 

Политическое кредо Посохина было вполне умеренно-консервативным, не более того, но так уж вышло, что его самого и тех, кто был с ним в те роковые дни, советская историческая наука заклеймила “черносотенцами”. Сами себя они называли “Священный союз Народной Самоохраны”, во главе которого стояли братья Буткины, Яков Мельников и Александр Миляев. Буткины вели большой торг кожевенным и скобяным товаром, а старший из них, Иван, состоял старостой коломенского “Общества хоругвеносцев”, созданного при городском Успенском соборе для ношения икон, хоругвей и соблюдения порядка во время регулярных крестных ходов, которых в Коломне ежегодно проводилось пять. В городскую “Народную Самоохрану” вступили подрядчик Можаев, купцы Левин, Фомин, Быков, Яковлев, трактирщики Козлов, Нефёдов, Богданов. В него целиком вошло “Общество хоругвеносцев”, многие коломенские извозчики и огородники — это были очень почтенные, старинные городские корпорации. Духовным лидером “Союза” стал священник Василий Горский, выпускник московской Духовной семинарии, с 1889 г. служивший в Воскресенской, что на Посаде, церкви города Коломны.

В октябре 1905 г. в Коломне, после ряда митингов, устроенных революционерами, горожане вышли на демонстрацию с портретами царя и национальными флагами. Поднявшие народ Буткины, Миляев и Мельников 23 октября ходили как депутаты городского общества к исправнику Бабину, требуя, чтобы тот, применив данную ему власть, убрал из города руководителей революционной организации Сапожкова и Старкевича, в противном случае угрожая сжечь дом Кромера, в котором жил тогда Сапожков. Но Бабин отвечал, что не имеет на то законных оснований, ибо 17 октября государем были дарованы русскому народу разные свободы, и люди, устраивающие митинги, действуют в рамках дозволенных новыми законами прав.

На следующий день, 24 октября, отец Василий Горский возглавил крестный ход, собравший по набату до трёх тысяч человек. Начавшись возле Воскресенского на Посаде храма, крестный ход обошёл весь город. В двух местах они служил молебны, и по их окончании перед людьми выступил Иван Петрович Буткин, призывая к борьбе “со смутьянами”. После этого митинга и был основан “Священный союз Народной Самоохраны”. Его члены пытались вести контрпропаганду, а когда узнали, что “смутьяны” собираются идти на город, то решили остановить их силой.

Полагаться на военных городские власти не могли: в разговорах с думцами офицеры говорили, что они — люди военные: прикажут — пойдут, не прикажут — с места не сойдут. Но никакого приказа и не было: командованию округа было не до Коломны — нужно было Москву удерживать от атак мятежников. Офицеры сапёрного батальона оказались в крайне затруднительной ситуации: они прекрасно помнили, как гвардейцы столичного гарнизона, выставленные в оцепления 9 января 1905 г., чётко исполняя приказ “остановить толпу” и открыв огонь по надвигавшейся на дворцовую площадь демонстрации, разом превратились в “палачей русского народа”. Тут же, в уездном захолустье, офицеры запасной сапёрной бригады примерять на себя это звание, да ещё не имея на то приказа, по своей инициативе, не желали. Да и подчинённые их были совсем не лейб-гвардейцы. Нижние чины их батальонов состояли из лиц, призванных из запаса во время войны, считавших свою службу делом досадным и временным. Их было легко распропагандировать (что, собственно, и произошло), а потому, даже если бы окружное командование отдало приказ раздать оружие и начать действия против демонстрантов, не было никакой уверенности, что солдаты этот приказ исполнят в точности, а не перейдут на сторону мятежников.

Но в этом раскладе присутствовала ещё одна реальная и вооружённая сила, способная противодействовать революционерам: в нескольких верстах от города, в помещениях ткацкой фабрики Жучковых, в селе Лысцево, с весны 1905 г. была расквартирована сотня донских казаков. Она и была той самой “последней ниточкой”, на которой держалась законная власть в городе. В отличие от сапёров и полиции, “донцы” были совсем по-иному настроены. В листовках и газетах левых партий, привозившихся в город из Москвы, революционные комитеты призывали “безжалостно истреблять казаков, злейших врагов народа”. Станичники понимали — “в случае чего” их будут убивать раньше других. К тому же буквально накануне событий у казаков вышел конфликт с сапёрами, который подтолкнул городские власти и офицерство к решительным действиям.

Командовавший сотней есаул в пятницу, 9 декабря, на одной из коломенских улиц повстречал трёх солдат-сапёров, которые не только не отдали ему чести, но один из них грубо толкнул офицера. Есаул кликнул конный патруль своих казаков, которые арестовали солдат и доставили их в казармы, где хотели сдать дебоширов в руки офицеров. Но в казармах они застали полную анархию: офицеров не было видно, а рядовые, увидав арестованных товарищей, и узнав, за что их арестовали, повели себя крайне агрессивно. Человек тридцать сапёров, схватив в руки палки и камни, отбили арестованных, крича казакам, что они и своим офицерам честь отдают “только по праздникам”. Об этом происшествии было сообщено собранию городской общественности, которое состоялось в тот же вечер. На него пригласили командиров казачьей сотни и сапёрных офицеров. Посохин и Буткин обратились к собравшимся с предложением разоружить ненадёжных саперов и 11 декабря не допускать демонстрацию в город, преградить путь мятежникам. Отцы города просили помощи у казаков, и тут же был организован сбор средств в пользу рядового состава казачьей сотни, давший 500 рублей. На другой день каждому казаку подарили карманные часы, их угощали и сулили наградить особо, когда всё кончится. Уверившись в полной лояльности донской сотни, офицеры гарнизона при помощи казаков разоружили своих склонных к бунту подчинённых, и эта операция была проведена стремительно и скрытно — ненадёжных солдат лишили оружия и заперли в казармах.

О приготовлениях горожан стало известно в заводском посёлке, но члены революционного комитета не придали этому большого значения. Они полагали, что их всё равно будет больше, чем их противников, да и, по большому счёту, отступать им было некуда. Забастовки завели ситуацию в тупик — завод стоял, рабочие, два месяца сидевшие без заработка, роптали. Нужно было либо двигаться вперёд и захватывать власть, либо “прикрывать лавочку” и, перейдя на нелегальное положение, разбегаться кто куда.

Но их товарищи в Москве на тот момент брали верх, захватив целые районы города, в разных местах России шли ожесточённые схватки властей и революционеров, и многое, очень многое зависело от побед на местах, вот в таких, как Коломна, городах, на узловых станциях, в портах.

Поэтому никаких сомнений у предводителей демонстрации не было: 11-го декабря они собрали в заводском рабочем театре митинг, на который пришли 400 человек. Позже к ним примкнула учащаяся молодёжь из города, подошли люди из слобод, и когда колонна, поднявшая над головами революционные лозунги и красные знамёна, пошла к городу, набралось уже более тысячи человек.

На полпути к городу навстречу колонне выехал полицейский исправник Бабин, который переговорил с Николаем Сапожковым, руководившим шествием.

— Я вынужден вас предупредить по долгу службы, — говорил Бабин, — что население города настроено против вашей демонстрации. Во многих городах подобные шествия вызывали столкновения, оканчивавшиеся кровопролитием. Я должен предотвратить несчастные случаи, а потому прошу вас вернуться назад и мирно разойтись по домам.

Сапожков возразил на это, что демонстрация мирная, и царский манифест от 17 октября гарантирует свободу шествий.

— Я должен выполнять распоряжения правительства, а его постановлением все демонстрации запрещены.

Однако Сапожков отказывался распускать демонстрацию, и исправник, ещё раз сказав, что он сделал всё, что мог, сел в свои саночки и, развернувшись, умчался в Коломну. Колонна демонстрантов двинулась дальше. Боевая дружина РСДРП, вооружённая маузерами и револьверами, выдвинулась во главу колонны, готовясь к прорыву. Сапожков и его брат, командовавший “Боевой дружиной”, — оба с американскими магазинными винчестерами, спрятанными под куртками, были среди других боевиков. У большинства остальных “мирных демонстрантов” при себе имелись самодельные кинжалы, дубинки, кастеты и кистени. У городской заставы, возле кладбища, их ждали люди из коломенского “Союза Народной Самоохраны”, вооружённые примерно теми же “подручными средствами”, и сотня казаков.

Демонстранты схлестнулись в жестокой драке с отрядом горожан, но исход схватки решили конные казаки, врезавшиеся в колонну верхами. Под первый и самый сильный удар попали дружинники: охаживая их ногайками по головам и плечам, казаки смяли боевиков ещё до того, как те пустили в ход оружие, а следом навалились на пришельцев и парни Буткина, погнавшие демонстрантов прочь от города, обратно в Боброво. Боевики всё же открыли огонь, отсекая казаков, — Сапожков и другие дружинники залегли в кюветах шоссе и выстрелами из винчестеров и маузеров выбили нескольких казаков из сёдел. Сотник отдал приказ не преследовать убегавших и, отстреливаясь “для острастки”, демонстрация отступила в Боброво, унося с собой тех, кто сильно пострадал в свалке. Атаковать штаб-квартиру Совета горожане и их союзники-казаки не посмели в виду явного неравенства сил, но в самой Коломне “чёрная сотня” разгромила клуб в доме Шведова, покончив со штабом революции в городе, и разнесла квартиры наиболее досаждавших “смутьянов”.

Позже, разбирая причины неудачи революционных выступлений в 1905 г., Ленин в своей статье “Уроки московского восстания”, написанной в 1906 г. (см. его Полн. собр. соч., т. 13), особо подчёркивал, что революционеры “были не на высоте задачи в борьбе за колеблющееся войско”, т.е. уступали в инициативе, действовали менее решительно, чем “чёрная сотня” и местные власти. В качестве характерного примера подобной ситуации, Владимир Ильич, прежде всего, помянул случай с разоружением сапёров в Коломне, указав, что именно эту вооружённую силу, уже совсем готовую перейти на сторону революции, и нужно было в первую очередь, используя всякие возможные способы, сделать своими сообщниками, втянув солдат в активные действия, после чего отступать им было бы уже некуда.

Как показали события, случившиеся двенадцатью годами позже, в этом лидер большевиков был прав, и именно переход на сторону революции частей столичного гарнизона в октябре 1917 г. и предрешил исход вооружённого переворота, принесшего “всю власть Советам”.

Но тогда, в 1905-м, инициатива горожан и настрой донцов спасли Коломну от захвата силами революционной организации 11 декабря, а неделю спустя, 18 декабря, на станцию “Голутвин” прибыла усиленная рота лейб-гвардии Семёновского полка под командой подполковника Римана. За какой-то час “семёновцы” заняли вокзал, окружили Боброво и начали обыски и аресты по заранее составленным агентами московского охранного отделения спискам. К вечеру от грозной революционной силы, несколько месяцев державшей в страхе всю округу, не осталось и следа.

Иллюстрации с сайтов
www.velotourist.ru,
www.kolomnarzm.ru,
www.geophoto.ru,
www.phys.nsu.ru,
www.pushkin-history.ru