Образовательная экскурсия

 

Посвящается родителям

 

Ольга ФЁДОРОВА

 

Картины на китайском шёлке

Отец с группой китайских студентов. Харбин 1953 г.

 

Этот рассказ — об одной из страниц истории взаимоотношений Китая и СССР, о начале 1950-х гг., когда китайские студенты начали обучаться в советских вузах и многочисленные советские специалисты в самых разнообразных отраслях науки и техники были направлены в вузы Китая для преподавания своих предметов.
Одним из них был мой отец, который два года проработал в Харбинском политехническом институте, преподавая предмет, который назывался «Электрические сети и системы». Время, проведённое в Китае, стало интереснейшим этапом в жизни нашей семьи и оставило у меня яркие воспоминания. Они в моей душе как китайская живопись на шёлке, где каждое небольшое изображение символично и красочно.

 

Отец уехал в КНР в 1952 г. один. Мы с мамой и братом-студентом пока оставались в Москве. Папа решил, что пока обживётся, посмотрит, что и как, а потом, если будет такая возможность, то и мы приедем к нему. Нас пугали и климат, и дальняя дорога, и политическая обстановка. Харбин, куда был направлен папа, находится на севере Китая. Климат там резко континентальный: суровые, малоснежные зимы и жаркое лето. Путь туда по Транссибирской магистрали и Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД) занимал более недели. Кроме того, в Китае совсем недавно установилась коммунистическая власть — КНР была провозглашена 1 октября 1949 г. и Коммунистическая партия во главе с Мао Цзэдуном стала руководить страной. И, наконец, Харбин был тогда одним из центров русской эмиграции первой волны (после 1917 г.). Кроме эмигрантов, там жили потомки русских строителей КВЖД. Всё это, мягко говоря, настораживало. Но отец мой любил путешествия, прекрасно знал свой предмет. Китай с его древней культурой чрезвычайно интересовал его; кроме того, были и другие причины, как мне кажется. Ведь жили мы, как и вся страна, весьма небогато.

Семья ютилась в 11-метровой комнатке деревянного дома, а в остальных проживали наши родственники, вернее, родственницы. После войны живым из взрослых мужчин остался только мой отец.

И вот он уехал в неизвестность. Письма от него в необычных конвертах с китайскими иероглифами стали приходить регулярно. Советским специалистам создали прекрасные условия, и отец звал нас к себе. Мама решилась на эту поездку лишь в январе 1954 г.

Этому предшествовало два важных события в моей жизни — в конце декабря 1953 г. меня, ученицу 2-го класса, приняли в пионеры. Это мероприятие происходило в Траурном зале Музея им. Ленина. Над нашими головами свисали опущенные знамёна, огромная фотография Ленина, лежащего на смертном одре, смотрела на нас со стены. Мы читали торжественное обещание: «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, обязуюсь...». Короче говоря, мы обязались жить по заветам Ленина и Сталина. Потом нам повязали галстуки, прикрепили значки. Трубили горны, мы парами следовали за нашей пионервожатой. С красным галстуком я первое время не расставалась.

Кроме того, как отличницу, меня наградили билетом на ёлку в Кремль. Новогодние представления в те годы проводились в Большом Кремлёвском дворце. Все парадные залы открыли для детей. Была установлена огромная ёлка, горки для катания, ещё какие-то немудрёные аттракционы. Разумеется, присутствовали Дед Мороз и Снегурочка. После танцев вокруг ёлки состоялся концерт, всем вручили подарки в жестяных сундучках с видом Кремля.

Помню, я была в валенках, в которых было удобно кататься по натёртому паркету, и, конечно же, моё одеяние дополнял красный галстук.

Так произошло единственное в моей жизни посещение Большого Кремлёвского дворца.

И вот мы с мамой входим в купейный вагон поезда, следующего в КНР. Я одета в коричневый с начёсом лыжный костюм (шаровары и курточка), сверху — юбочка (девочки и женщины в брюках тогда не ходили, только в шароварах). Разумеется, повязан красный галстук. В купе мы увидели женщину с девочкой, которые ехали туда же, куда и мы. Лена, моя ровесница, ещё не пионерка. Я с гордостью демонстрирую галстук.

Вагоны были старые, но приличные, жарко натопленные. Вскоре обнаружились ещё женщины с детьми, которые ехали в Харбин к своим мужьям-преподавателям. Одна из них, Анна Борисовна Приходько из Киева, ехала с грудным ребёнком — Лизой-Лизеттой.

Перед поездкой в неведомый Китай нам сделали обязательные прививки от холеры и чумы; оспу привили раньше. Кроме того, был проведён инструктаж: фрукты и овощи необходимо было мыть в марганцовке и т.д.

Мы — дети — беззаботно носились по вагону, прыгали по полкам. Играли и шумели. Мамы много занимались с нами: мы читали вслух, учили стихи, играли в настольные игры. Был даже устроен стихотворный вечер, поскольку моя мама обладала талантом ставить детские спектакли. (Они проходили и в нашей 11-метровой комнате, и на террасе дачи, разделённой занавесом-простынёй.)

Но главное, мы любовались из окна на прекрасные виды. Запомнились Уральские горы, где путь для поездов был пробит в скалах. Заснеженный Байкал, по берегу которого мы ехали. Длинные туннели, гудок перед скалой с изображением Сталина, которое сделали зэки. Потом степные равнины, покрытые снегом, полустанки, где продавали горячую варёную картошку. Города Иркутск, Улан-Удэ. Наши мамы постарались, чтобы для нас, детей, вся эта проездка стала чудесным праздником, который запомнился бы на всю жизнь. Обедали мы в старинном вагоне-ресторане. На белых скатертях нам подавали невиданные блюда. Помню шпроты и жареных фазанов. Так незаметно прошла неделя, и мы прибыли на пограничную станцию Отпор.

Здесь хочется сделать краткую остановку и вернуться в 1953 г., памятный, прежде всего, мартовской кончиной Сталина. Тогда я училась в 1-м классе, но помню, как об этом событии объявили в школе, и все начали плакать, а те, у кого глаза были сухими, пытались подражать большинству.

Два мои брата — родной и двоюродный — отправились на похороны вождя. Помню их появление глубоким вечером в пальто без пуговиц, с потерянными галошами, рассказ о давке: их зажало в толпе, но они сумели выбраться по пожарной лестнице на кровлю восьмиэтажного дома. По крышам попытались добраться до Дома Союзов, но это не получилось, и они спустились обратно. Главное их сожаление — так и не удалось увидеть покойного «отца народов».

Запомнился ответ одного нашего знакомого на вопрос, который просто висел в воздухе, так часто его задавали: «Как же мы будем жить без Сталина?» — «Как жили, так и будем жить». В это трудно было тогда поверить. Вообще же, заметив моё детское восхищение Сталиным, мама постаралась охладить мой восторг, понизив голос, она рассказала, как при Сталине исчезали люди, за которыми приходили по ночам. Её слова запомнились на всю жизнь.

А перед этим я рвалась на демонстрацию, чтобы увидеть кумира на трибуне Мавзолея. В конце концов моя тётушка сжалилась над ребёнком, и когда работники их типографии отправились на Красную площадь, взяла меня с собой. Помню, мы стояли в колонне сбоку от ГУМа, было 1 Мая. У типографских работников в руках тяжёлые транспаранты, портреты, флаги. Я умоляла дать мне понести хотя бы флаг, но мне дали его только подержать. Потом мы стройной колонной вышли на площадь, и я увидела его в шинели и фуражке, с поднятой в приветствии рукой. Он показался мне очень красивым, величественным. Но, к сожалению, мы проходили далеко от трибун, рядом с ГУМом.

После пересечения границы мы оказались в Манчжурии. Ночевали в огромных привокзальных гостиничных комнатах. Наутро гуляли по городку, уже заграничному. Здесь в магазинах был бoльший выбор продуктов и товаров, чем в Москве, но родители предупредили нас, детей, чтобы мы громко не восхищались этим и ничего не просили. Мама, правда, всё же купила мне тёплые варежки.

Мы погрузились в китайский поезд, который оказался ещё комфортнее: на верхних полках были установлены оградки, чтобы не упасть. Проводники постоянно носили горячий китайский жасминовый чай в оплетённых соломой термосах. Наше путешествие подходило к концу. Поезд прибыл в Харбин, центральный город КВЖД, расположенный примерно посередине этой дороги, которая соединяла Транссибирскую магистраль с когда-то русскими Порт-Артуром (ныне Люйшунь) и Дальним (Далянь).

Харбин был заложен в 1898 г. на берегу реки Сунгари как столица КВЖД, в нём поселились русские строители дороги. Его главная улица называлась Пристань, а многочисленные православные храмы, архитектура магазинов и купеческих лавок делали его почти неотличимым от небольших российских городков. Был он в основном одно-двухэтажным. Крупнейшим зданием в нём был Харбинский политехнический институт, окружённый целым комплексом строений, лабораторий и общежитий для студентов.

На харбинском вокзале нас ожидал отец. Это была радостная встреча! Нас посадили в огромные лимузины и повезли в дом, где жили советские специалисты.

Об этом доме следует сказать особо. Трёхэтажное нарядное здание стояло на большой территории, огороженной стеной с колючей проволокой поверху. Ворота охраняли вооружённые солдаты. Двор был довольно пустынным, но потом там построили беседку в китайском стиле с драконами на крыше, посадили деревца и цветы, в фонтан запустили рыб. Летом дети могли в нём купаться.

Предоставленная нашей семье квартира на втором этаже поражала: четыре большие комнаты и одна маленькая для прислуги, которая пустовала. Молодые женщины — куни по-китайски — приходили иногда помочь по хозяйству. Была также большая кухня с дровяной плитой и уж совершенно непривычная для нас ванная, которой, конечно же, не было в нашем московском деревянном доме.

В комнатах стояла мебель, можно сказать, в колониальном стиле, потому что наличествовали низкие столики, окружённые мягкими креслами, которые до этого мы видели только в кино, пол был устлан толстыми коврами с красивым рисунком. По одну сторону широкого коридора находилась гостиная и бытовые помещения, по другую — кабинет с большим письменным столом, с картой КНР на стене, с картинами, книгами, фотографиями, китайскими вазами; тут же была моя комната с балконом, далее спальня родителей. В комнатах стояли растения в кадках, я их запомнила, потому что одно из них весной расцвело дивными розовыми цветами; папа сказал, что это сакура.

Отец и другие специалисты читали лекции и преподавали свой предмет на русском языке. Китайские же студенты изучали, кажется, один или два года, русский язык (также и для учёбы в СССР). Успехи их в освоении «великого и могучего» и очень трудного (не только для иностранцев) были поразительны.

Студенты прекрасно говорили по-русски, да и писали лишь с небольшими ошибками, а учились в основном на «пять». Трудолюбие, воспитанность и упорство отличало китайских студентов.

В ХПИ действовало много факультетов, лаборатории были прекрасно оборудованы. Среди приехавших советских специалистов были и энергетики, и строители, и архитекторы — все они знакомили китайских студентов с последними достижениями советской науки и техники. С обеих сторон поддерживались уважительные отношения, чувствовалась искренняя симпатия и интерес. Как показали дальнейшие события, эти отношения не смогли разрушить ни «культурная революция», ни другие политические катаклизмы.

В наши дни основанный в 1920 г. русскими строителями ХПИ стал университетом.

После массового вселения жён и детей дом советских специалистов зажил новой жизнью, более радостной и интересной. По двору стали бегать ватаги детей. Учёба наша проходила в обычной квартире, где были объединены в одной комнате ученики начальной школы. Преподавала жена одного из специалистов.

«Возьмите ваши вставочки и пишите», — говорила она, называя вставочкой перьевую ручку. Это выдавало в ней ленинградку. На наши занятия приезжала на автомобиле дочка советского консула.

Дети же были лет до 12-ти и, по-видимому, существовал какой-то возрастной ценз. Более старших детей брать с собой не разрешалось. Они остались дома, в СССР, под присмотром родственников.

Самой маленькой обитательницей дома стала Лизочка Приходько из Киева. Ей было около годика. Все питали к ней и её родителям А.Б. и П.И.Приходько, не побоявшимся привезти маленькую дочь в этот дальний край, особую симпатию. Пётр Иванович Приходько, будучи ландшафтным архитектором, собрал обширные материалы о китайских и японских садах и написал замечательную книгу. В 1990-х гг. уже в почтенном возрасте (ему было более 80 лет) он приезжал в Китай по приглашению своих бывших студентов, с которыми связи не терял. Он посетил Пекин, Харбин и его Политехнический институт, заходил в «наш дом». Было радостно узнать от него, что дом стоит по-прежнему целый и невредимый.

Досуг родителей и детей был украшен разнообразными занятиями. Советские специалисты собирались по вечерам в клубном помещении дома для изучения китайского языка. Мой отец делал это с огромным увлечением и, как я понимаю, достиг успеха. Он путешествовал по Китаю и мог объясняться с китайцами. До сих пор у нас сохранились огромные тома русско-китайского словаря, многочисленные книги по Китаю и Японии, собранные им в последующие годы.

Мы, дети, выучили только отдельные выражения на китайском языке, главным из которых было: «Нон хао, тунже!» — «Здравствуйте, товарищ!»

По вечерам и выходным взрослые играли в бильярд, волейбол — площадка была во дворе. Мы, дети, собирались в клубе для вышивания. При этом сидели в высоких резных деревянных креслах за длинным столом. С удовольствием смотрели мы военные фильмы, где «наши» китайцы побеждали гоминдановцев. Досуг жён, или дам, как их называли китайцы, был заполнен поездками по магазинам, ателье, мастерским. Юани, заработанные мужьями, по условию необходимо было потратить в Китае. Для путешествия в город по телефону вызывался автомобиль с солдатом-охранником, который всюду сопровождал нас.

Запомнились колоритные улочки Харбина, небольшие домишки, то русские, то китайские, и магазины с вывесками, испещрёнными иероглифами: от маленьких, пропахших черемшой (этот дикий чеснок, насыщенный витаминами, со специфическим запахом, употребляли все китайцы) до огромного, богатого универмага, принадлежащего русским купцам Чуриным ещё с начала века.

В центре Харбина находился православный храм, но мы туда не заходили. Позже я узнала, что при нём существовала большая община православных китайцев и русских.

Бедность китайского населения была ужасающая. Все китайцы, — и мужчины и женщины — одеты были зимой одинаково: в стёганые ватники и такие же штаны, на голове носили ушанки. Летом одевались в хлопчатобумажные кители и брюки. Канализации в бедных кварталах не было, отправления совершались на улице.

Конечно же, существовала прослойка китайской интеллигенции, которую представляли, например, учителя, врачи, студенты, артисты китайской оперы. Обеспеченным классом считались владельцы магазинов, лавок, другие представители «малого бизнеса». Мы же чаще всего посещали магазинчики и ателье русских эмигрантов, которые шили нам пальто с выдровыми воротниками, делали к ним шапки, изготовляли обувь и шляпы. У мамы долго хранились в кожаном коробе шляпки из соломки с букетами цветов, туфли, отделанные золотой материей на высоких толстых каблуках и пр. Это была ручная работа, всё было сделано тщательно, в традициях русского дореволюционного портновского и сапожного искусства. Также были пошиты для мужчин и женщин пальто из габардина, костюмы из прекрасных шерстяных тканей. Мужской костюм тех лет имел обширные ватные плечи, широкие брюки, дополнялся атласным галстуком с драконами или цветами. Все эти вещи потом на родине долго донашивались.

В общем, все наши специалисты, их жёны и дети постепенно очень неплохо оделись.

Всё это в сочетании со вкусной пищей, которой кормили в столовой нашего дома, привело к тому, что мы все окрепли. Правда, климат был действительно тяжёлым. Но я не помню, чтобы кто-то из взрослых и детей сильно болел.

Эмигранты с опаской приглядывались к советским, да и нам (даже детям) были даны указания быть осторожными. Как на особую опасность указывали на одну из модисток, говорили, что она чей-то там агент. Но, как мне вспоминается, лёд в отношениях быстро растаял. Эмигранты собирались возвращаться в СССР, были настроены патриотически, хотя западнее целинных земель Казахстана им селиться не разрешили.

Они всё спрашивали: «Как у вас там?» Мне запомнилась атмосфера этих мастерских и ателье, по-видимому, носивших черты дореволюционного русского быта. Насколько я знаю, все эмигранты и потомки русских строителей КВЖД покинули Харбин. Как сложились их судьбы? Можно надеяться, что во времена оттепели им всё же лагерь не грозил, но были, конечно же, другие трудности.

Все магазины русских в Харбине, в т.ч. и роскошные универмаги Чурина, были в скором времени национализированы.

Большую радость и взрослым и детям доставляли посещения советского консульства. Были встречи по праздникам, проводились вечера отдыха.

Один из вечеров особенно запомнился: мы, дети, исполняли на сцене танец снежинок, читали стихи, взрослые тоже читали стихи, пели хором, разыгрывали комические сценки. Всех поразил Л.С.Константинов, исполняя врача в чеховской «Хирургии». Он продемонстрировал истинный комедийный талант. Все смеялись от души, когда хирург возил бедного пациента-дьячка по сцене, «уцепившись за его зуб». С тех пор этот на вид очень серьёзный человек, преподаватель МВТУ, стал нашим любимцем.

В зале консульства часто демонстрировались трофейные кинофильмы. На меня фильм «Дорога на эшафот» произвёл такое большое впечатление, что я помню до сих пор отдельные сцены, посвящённые трагической судьбе Марии Стюарт.

Но не на все фильмы и встречи в посольстве допускали детей. Иногда нас помещали в детскую комнату, где было много игр, занимательных игрушек, и мы там прекрасно проводили время: смотрели диафильмы, прыгали и скакали. Однажды нас допустили в зимний сад при консульстве, где в кадках росли высокие деревья. Убедившись, что взрослых рядом нет, мы начали по ним лазить, раскачиваясь на ветках, как обезьянки.

Удивительно, что нас брали на приёмы, которые проводила китайская сторона. Мне кажется, китайцы любили, когда присутствовали русские дети — они смягчали официальную обстановку, делая её более домашней. Китайские представители приветливо разговаривали с нами, гладили по головам. И мне довелось видеть длинные банкетные столы, красиво сервированные, уставленные китайскими кушаньями: были там и трепанги, и пекинская утка, подавали деликатесы, суп из ласточкиных гнёзд. Но все дети старались поскорее вырваться из-за стола, чтобы побегать по коридорам, поиграть в салочки и прятки, иногда залезая под банкетные столы.

Ходила я с родителями на представления в китайскую оперу. И могу сказать, что дети прекрасно воспринимали эти красочные спектакли, где женские партии традиционно исполняли мужчины, — сражения на мечах, виртуозные танцы, своеобразную китайскую музыку и пение. В многоярусном театре со специфическим запахом мне не было скучно, и я с интересом следила за действием, которое мне пояснял отец.

Так прошла зима и наступила весна: наши специалисты преподавали, как показало время, очень успешно, потому что китайские студенты стали прекрасными инженерами, строителями, архитекторами, энергетиками.

Во второй половине 1960-х гг. «дружба навек» неожиданно для всех прервалась. В Китае разразилась «культурная революция». Невозможно было себе представить, что атмосфера дружелюбия, симпатии, которые выражали китайцы к русским людям, мгновенно изменилась. Не только изменилось отношение к Советскому Союзу, но из прессы мы узнавали, что гонениям подвергались и те, кто получал образование в СССР, обучался у русских специалистов. Многим из бывших студентов (эти сведения как-то просачивались) тяжело пришлось в эти годы.

Неожиданно в те же годы один из бывших студентов Харбинского политехнического института приехал по делам в Москву. Он стал видным специалистом в области энергетики и очень ценил тёплые отношения, которые у него завязалась с моим отцом ещё в Харбине. Он посетил нас. Его визит был очень сердечным, но грустным, поскольку отец, как мне помнится, уже болел, да и от нашей жизни в Китае остались одни давние воспоминания.

Но вернёмся снова в наше китайское прошлое. Хотя общение нас, детей, с простыми китайцами было довольно ограниченным, но всё же мы наблюдали их жизнь — и в очень бедных кварталах, куда мы иногда ходили со взрослыми, или, например, из окон квартиры, откуда мы видели все те полгода, которые жили там, одну и ту же картину: китайцы работали на стройке, с утра до вечера перенося землю и стройматериалы в корзинах, как воду носят — на коромыслах. Этот упорный, неустанный труд просто поражал. И сейчас он вспоминается как некий символ, поскольку грандиозные достижения Китая видны всему миру. В наше время Харбин стал шестимиллионным мегаполисом с небоскрёбами, ухоженными парками и широкими улицами. (Я увидела это в Интернете.) А православная церковь (храм Святой Софии) стоит на середине большой площади. Здесь музей старых фотографий Харбина.

В июле 1954 г. мы вернулись домой по той же дороге. Снова мимо проплывали необъятные степи, уже цветущие, по которым бегали фазаны, потом встреча с Байкалом, в который из окон бросали монетки, чтобы вернуться сюда когда-нибудь, снова увидели Уральские горы и всё великолепие природы нашей страны.

Китай же я воспринимаю с тех пор как что-то далёкое, но родное. С радостью слежу за его экономическими достижениями, поражаюсь соединению древней культуры с современными технологиями, о чём свидетельствует, например, своеобразная современная архитектура в городах. Олимпиада в Пекине продемонстрировала всему миру мощь культурного, интеллектуального, экономического потенциала современного Китая, замечательные достижения китайских спортсменов. И надеюсь, что в этом необыкновенном расцвете жизни страны есть частичка труда наших родителей, которые сумели обеспечить в своё время китайским студентам высокий уровень образования.