публикации и републикации

Харитон ХУДАЛОВ^*

Долг памяти

Главы из книги

---

^*Харитон Алексеевич Худалов, генерал-лейтенант в отставке, закончил войну командиром 10-й гвардейской дивизии.
Его воспоминания — не просто ценный исторический источник.
Они весьма точно характеризуют те приоритеты, которыми руководствовались командиры
частей и соединений Красной армии.
Обращает на себя внимание тот факт, что наиболее запоминаются комдиву трения,
возникающие в ходе общения с начальством.
Читателю будет небезынтересно сравнить мемуары генерала с рассказом простого солдата,
увидевшего те же бои в Померании в несколько другом ракурсе.
Текст печатается по книге: Долг памяти. Орджоникидзе, 1987

В логово

19-я армия, в которую вошла 10-я гвардейская дивизия, образовалась после Петсамо-Киркенесской операции из состава Карельского фронта. Войска в течение месяца приводили себя в порядок — пополнялись личным составом и всеми видами снаряжения. В начале января 1945 г. соединения армии из районов Вологды, Ярославля и Рыбинска двинулись железной дорогой через Бологое, Прибалтику, Белосток и выгрузились на станции Острува-Мазувецки.

Лампа над деревянным столом не горела, и саперы провели сюда электрическое освещение от полевого движка.
В зале уже были командиры дивизий, входившие в состав корпуса, начальник штаба, командующий артиллерией корпуса и несколько офицеров-операторов. Вошел командир корпуса генерал-лейтенант С.П.Микульский в сопровождении незнакомого генерал-лейтенанта артиллерии. Им оказался В.М.Лихачев, командир 3-го артиллерийского корпуса прорыва РВГК.
Часы громко, как колокольные удары, пробили 21.
— Ну, в добрый час, начнем,— объявил Микульский. — Заслушаем командиров дивизий.
Первым докладывал я. План не содержал захватывающей идеи или оригинального смысла. Дивизия с приданными ей частями усиления совершала обычный фронтальный прорыв. Поскольку танков в распоряжении не было и авиация выполняла задачи самыми минимальными силами, приходилось рассчитывать только на свои собственные войска и на бригаду артиллерийского корпуса. Поэтому я попросил командира корпуса дать нам несколько батарей для прямой наводки. План был одобрен комкором. Но произошел неожиданный инцидент, крайне неприятно всех поразивший. В.М.Лихачев, командир корпуса РВГК в резкой форме заявил Микульскому:
— Я не одобряю вольного обращения с артиллерией РВГК. Легкие артиллерийские бригады нельзя дробить. Их надо при любых обстоятельствах держать в кулаке.

Генерал Микульский, человек мягкий и деликатный в отношениях с людьми любых рангов, спокойно ответил, что в данном случае «кулака» не требуется. Напротив, есть необходимость действовать малыми артиллерийскими силами, причем в течение очень короткого времени.
Соединения и части резерва Верховного Главнокомандования были мощным средством для поражения противника. Применялись они массированно, как правило, поддерживали полевые войска при прорыве. Потом выводились в тыловые пункты, где и жили автономно. Такая обособленность создавала порой условия для возникновения разногласий между общевойсковиками и командиром из РВГК. Поэтому и генерал Лихачев придерживался буквы Устава. Он не пожелал слушать никакие доводы и потребовал использования артиллерийских бригад «целиком», как он сказал, «по их прямому назначению».
Пришлось С.П.Микульскому принять это «предложение», а мне задуматься над тем, как восполнить недостающее количество орудий прямой наводки.
Затем заслушали командира 102-й гвардейской стрелковой дивизии С.И.Хромцова. И когда, казалось, уже всё было обговорено и согласовано, слово попросил командующий артиллерией этого соединения и заявил, что если ему не будут предоставлены крупнокалиберные орудия, он снимает с себя ответственность за успех артподготовки по разрушению опорных пунктов противника, расположенных в прочных каменных постройках.
С.П.Микульского несколько озадачило такое категорическое заявление, и он обратился ко мне:
— Может, генерал, и ваш командующий артиллерией такого же мнения, может, и он начнет сейчас просить орудия крупных калибров?
— Не думаю,— ответил я. — Во-первых, такой артиллерии у вас нет, а во-вторых, мы намерены прорвать оборону противника имеющимися огневыми средствами. С очагами же обороны в населенных пунктах будем расправляться орудиями прямой наводки.
Командир корпуса не смог скрыть раздражения:
— Какие-то упрямые артиллеристы пошли, — проворчал он, — ведь хорошо знают положение с артиллерией в корпусе, а твердят свое, требуют.
Всем было ясно, что слова эти адресованы командованию 102-й дивизии, но они явно задевали и командира 3-го артиллерийского корпуса прорыва РВГК. Микульский тут же отстранил командующего артиллерией от должности. И, наверное, никто из присутствующих не посочувствовал этому перестраховщику.
Однако усталость и перенапряжение всё больше давали знать о себе. И когда огромные часы стали отбивать полночь, кто-то, не выдержав, остановил маятник. Командир корпуса наскоро уточнил свое решение, и все разъехались по местам.
Глубокой ночью, возвратившись на свой КП с начальником штаба полковником П.Г.Гудзенко, мы занялись уточнением указаний комкора, ибо времени было в обрез. До наступления оставались считанные часы.
Солдаты были уже готовы оттолкнуться левой ногой от траншеи. Все мускулы, разум, сила воли были собраны в кулак, чтобы завтра можно было как можно скорее оказаться над окопами врага.
...Вот и сама атака. Дружная, стремительная, с автоматным огнем, криками «ура!» На душе весело.
— Пошли! — И мы привычным шагом тронулись за войсками. Перед нами будто перепаханное поле: траншеи противника сровнялись с землей.
Рота быстро развертывается, и гитлеровцы, попадая под автоматный огонь, бросают оружие, сдаются в плен.
...Населенный пункт Буххольц. Стая гусей, вытянув длинные шеи и неласково гогоча, идет навстречу. Точь-в-точь как их далекие предки, спасшие Рим.
Кто-то из офицеров стал подтрунивать над артиллеристами:
— Вы, мол, стреляли так, что даже гусей не напугали.
Из подвалов робко начинают выходить люди. Удивляются, что их никто не трогает, наблюдают, как проходят стремительным броском гвардейцы.
Левее поднялся в атаку 28-й гвардейский полк. Его командир подполковник Пасько сообщил, что противник не оказывает заметного сопротивления и отходит, только одна батарея пытается беглым огнем приостановить продвижение батальона Анфиногенова. Но вскоре замолкла и она.
Командир артиллерийского полка полковник Дейч с присущим ему оптимизмом энергично управляет артиллерийской группой дивизии. Он удачно сработался с командирами стрелковых полков, без слов понимают друг друга. Вот и сейчас, не успел Пасько доложить, как Дейч передает координаты целей для артиллерии. Батарея противника окончательно замолкает.
Командир батальона Анфиногенов при подходе к населенному пункту Кристольфельде встретил сильное сопротивление. Пока он разбирался в обстановке, рота второго эшелона обходным путем из-за фланга стремительным броском отбросила противника.
Неискушенному командиру действия бойцов в поле кажутся непонятными. Взвод и рота в бою наступают перебежками, согнувшись, ведут огонь лежа. Каждый боец вроде воюет по-своему. Со стороны многое кажется странным. Поэтому приезжему из армии товарищу картина боя не понравилась. Поблизости оказался рядовой Федоров, которого я знал еще по Северу, когда был командиром 28-го стрелкового полка, и интереса ради попросил Федорова рассказать своими словами о только что закончившемся бое.
— Как пошли мы в атаку, у немцев только пятки замелькали. Не упустить бы, думаем. Выдвинулись на дорогу — и бегом за ними. Первая рота правее, наша — чуть левее. Охраны, конечно, нет. На что она?! Но вдруг из хутора, что у опушки леса, огонь. Ну, мы мигом развернулись. А шум такой, что команды не слышно. Но все равно наступаем по всем правилам. Немец застрочит — спикируем на землю, замолчит — опять бросок. Уж какие тут перебежки! Каждый скорее рвался к хутору, и вроде соревнования получалось. Ворвались. Противник наутек, а мы снова за ним. Настигаем и бьем...
Я поблагодарил Федорова, и он побежал догонять свою роту. Полковнику было невдомек, что солдат воюет уже четвертый год и не нуждается в понукании.
Наступление развивалось успешно. В одном господском дворе мы временно разместили свой наблюдательный пункт. На чердак, где мы находились с офицерами, по лестнице поднялся генерал С.Ф.Горохов — заместитель командующего 19-й армией. Как новый человек свое знакомство с офицерами он решил начать на НП. Поговорил со всеми, посмотрел карты и говорит:
— С обстановкой я уже знаком. Вижу, что офицеры знают свое дело. Как вы оцениваете результаты боя?
— Прорыв обороны противника был осуществлен строго по плану. Первая позиция была атакована пехотой с ходу без задержки. За два часа мы продвинулись на 12 километров. А это не так уж мало.
— Это ответ дипломата. Как прикажете понимать вас? — в упор посмотрел на меня Горохов.
Я понял свою оплошность и ответил:
— 12 километров, конечно, немного. Но если бы были танки НПП [непосредственной поддержки пехоты], темпы наступления могли быть в два раза выше.
— Вижу, вы довольны результатами дня. Топчетесь на месте, скажу я вам. Забудьте свой Север. Честь и хвала вам за него. Там перед вами были отборные горноегерские части. А здесь? Разведчик, доложите, кто перед нами.
Подполковник Казьмин, опытный специалист по разведке, спокойно доложил:
— Пленные, взятые на главной полосе, принадлежали 94 и 96 полкам 32-й пехотной дивизии. Позже попадались из полков «Ятцинген» и «Фибрант» дивизии «Померания». Эти полки сформированы здесь на месте в госпиталях.
— Видите теперь, кто перед вами. Далеко не швабы, не тирольцы, а второй сорт с изъяном.
— Мы продвинулись дальше своего соседа. Слева никого нет,— попытался я объяснить.
— Надо наступать, а не равняться. Не забывайте, что вы находитесь на главном направлении.
— Наверстать упущенное за день мы сможем в ночных действиях. Для нас ночь — добрая спутница.
Должно быть, эти слова благотворно повлияли на Горохова. Выслушав задачи на ночь, он смягчился, пожелал нам успеха и убыл к себе на КП армии.
Перед рассветом на дальних подступах к Бальденбергу встретил командира 24-го стрелкового полка. Спросил обстановку и подал ему свою карту. Лазарев доложил:
— Два батальона по просьбе командира танковой бригады посажены десантом на танки и продвигаются в направлении Жублиц.
— Решение командира полка о выделении десантом двух батальонов вызвано создавшейся обстановкой, — добавил подъехавший командир танкового корпуса. — Дивизия, которая должна действовать с танкистами, где-то еще на подходе. Дальнейшее выдвижение танкового корпуса без пехоты рискованно.
— Товарищ генерал! Мы все выполняем единую общую задачу, но вместе с тем у каждого есть и своя конкретная, — сказал я Панфилову с некоторым упреком.
— А разве плохо, что танкисты расчищают вам дорогу, и вы наращиваете темпы наступления? — самодовольно парировал Панфилов.
И тут я высказал генералу-танкисту то, что напрашивалось давно. Нередко в оценке действий отдельных родов войск допускалась несправедливость, с которой не могу смириться поныне.
— Там, — сказал я, — где вступают в бой танкисты, противник почти без сопротивления пропускает их, и тут же обратно занимает свою оборону. Пехоте же без танков НПП приходится организовывать бой. И так каждый раз. Танкисты доносят о своих успехах, а пехоту упрекают за то, что она и без боя за танками не успевает. Вы срываете цветочки, а корни остаются нам, слава — вам, а нам? По вашим докладам командованию создается впечатление, что танкисты успешно развивают наступление, будто перед вами и противника нет, а пехота де где-то позади ползет. Вам предоставлено и право сноситься по радио непосредственно с командующим фронтом. Это обязывает вас составлять объективные донесения. А то ведь в штабе фронта, получая ваши данные, делают заключение, что танкисты воюют хорошо, чего не скажешь о пехоте.
Генерал слушал молча. В свое оправдание говорить ему было нечего да к тому же он знал, что при вводе корпуса в сражение танкисты по ошибке открыли огонь по седьмой роте 28-го полка, о чем не было донесено в штаб корпуса и армии.
...Не доезжая Бальденберга, наша машина была обстреляна трассирующими пулями из пулемета. Вопреки предложению шофера подождать рассвета, я велел продолжать путь, удивляясь, откуда взялся пулемет. Ведь противника поблизости не должно было быть.
Въехали в Бальденберг, сошли с машины, и глазам не поверил: танкисты, артиллеристы, стрелки расположились кто где, словно на большом привале во время маневров. Кто-то бреется, кто-то умывается, кто-то латает гимнастерку. Дымят кухни, гармонист играет «На сопках Маньчжурии». От всего веет тишиной, беспечностью, и меня потянуло на покой. Вдруг адъютант выскакивает из ближайшего дома с криком:
— В зале в гробу во всем белом лежит покойник!..
Не успели мы опомниться, как артиллерия противника беглым огнем вразброс накрыла населенный пункт. Объявлять тревогу не понадобилось. Куда только девалась кажущаяся беспечность. Подразделения бегом устремились за городскую черту. Командир тяжелого артиллерийского дивизиона РВГК тут же вызвал огонь по позиции противника. Из леса вышло несколько вражеских танков при поддержке самоходок. Кто-то из пехоты развернул две 45-мм пушки и открыл по ним огонь. В несколько минут с противником было покончено. Никто его не преследовал, поскольку вероятнее всего это были отходящие бродячие группы, не представлявшие теперь никакой опасности.
Меня позвали к рации. Начальник штаба полковник Гудзенко передал:
— По данным штаба корпуса, противник сосредоточил в районе Прехлау крупные силы пехоты с танками. В составе этой группировки находятся две дивизии неустановленной нумерации, части 26-й пехотной дивизии, запасной полк «Курлянд» и некоторые другие войска. Оперативный дежурный штаба корпуса предупреждает, что с рубежа Доммслав—Крумензее ожидается удар по правому флангу нашей дивизии. 35-й гвардейский стрелковый полк, который шел во втором эшелоне, вместе с противотанковым резервом дивизии отразил контратаку противника на рубеже Пенкуль—Айкфир.
Радиограммой из штаба корпуса нам приказано было изменить направление наступления и двигаться на северо-восток к Руммельсбургу.
Как только я закончил разговор с Гудзенко, в радиосвязь включился командир корпуса генерал Микульский. Узнав, где находятся полки, он категорически потребовал отвести части на 20 км назад, мотивируя это тем, что дивизия находится под ударом противника с фланга. Мои уговоры не делать этого были безрезультатны. Пришлось подчиниться. Но как потом выяснилось, командир корпуса под воздействием сверху переоценил тревожную обстановку.
Надо было осмыслить всё не спеша и только тогда принимать меры для выполнения новой задачи согласно изменившейся обстановке. Немецкое командование пыталось перехватить инициативу и нанести сильный удар во фланг корпуса и дивизии в самое уязвимое место, причем тогда, когда броневая сила — танкисты Панфилова — находились далеко впереди, и с ними была потеряна связь.
Я приказал командиру 24-го полка подполковнику В.Ф.Лазареву развернуться на восток, на Факельхакен. Для прикрытия внешнего фланга дивизии с севера потребовал выделить батальон капитана Тарасова, ранее действовавший вместе с танками и оторвавшийся далеко вперед.
— Пусть это подразделение, — приказал я Лазареву,— движется на уровне первого эшелона, который составит прежде всего ваш полк.
В заключение предупредил, что танковый корпус уходит всё дальше на север, и с ним тактической связи не будет.
Командиру 28-го гвардейского полка подполковнику А.Р.Пасько, который прибыл в Бальденберг, немедленно было сообщено об изменении обстановки и необходимости наступать правее 24-го полка в направлении Рейнфельд—Хамер. Я обещал Пасько и Лазареву передать уточненные задачи следующего дня сразу, как только части перестроятся и войдут в свое направление.
...Танковый корпус должен был устремиться к Балтике, 10-я гвардейская дивизия поворачивала на северо-восток под угрозой мощного контрудара противника справа. Сам выехал в Пенкуль, куда переместил КП дивизии.
Поскольку 10-я дивизия составляла по-прежнему авангард 19-й армии и находилась на острие ее оперативного построения, я со штабом дивизии постоянно интересовался обстановкой во всей полосе наступления корпуса. Ведь успехи соседей и их местоположение составляли один из самых важных элементов оперативной обстановки.
Штаб фронта располагал данными о предполагаемом ударе из Восточной Померании на юго-запад. Целью его было нанести удар по советским войскам в Западной Польше и отбросить их за Вислу. При этом в первую очередь сила удара подмяла бы под себя весь левый фланг 2-го Белорусского фронта, 19-ю армию.
К 18 часам 26 февраля в Пенкуль на КП дивизии прибыли командующий и члены Военного совета армии, командир корпуса и несколько операторов-офицеров.
Не подозревая о их нервозном состоянии, я доложил обстановку и задачи полкам на новом направлении, а также показал на карте положение частей.
Командарм, удивленный спокойным тоном доклада, заметил:
— Генерал, не кажется ли вам, что вы слишком оптимистически докладываете нам положение своих частей? Части дивизии разбросаны, а вы считаете это нормальным. Где находится полк второго эшелона?
До меня теперь только дошло, с чем связан приезд всей группы начальников.
— Если вы подразумеваете под «разбросанностью» то, что с самого начала наступления дивизия вырывается на 15—25 км вперед по сравнению с соседями и при этом отражает атаки противника, как, например, было сегодня, то мы можем подождать подхода соседей. Генерал Горохов упрекал нас за то, что продвигаемся всего по 12 километров в день. Теперь, используя успех танкового корпуса, продвинулись на 45 км, и вы обвиняете нас в том, что дивизия слишком быстро двигается вперед. Какой же «скорости» нам придерживаться? Для изменения направления с поворотом фронта, что не так легко, понадобилось два часа. Разве это признак неуправляемости? Ни с одной частью, кроме батальона Тарасова, который прикрывает фланг, с момента изменения направления связь не прерывалась.
Далее я назвал цифры и другие факты, отражающие наши успехи. Но Козлов вдруг прервал мой доклад:
— Где ваш телефон?
Он связался с начальником штаба армии и продиктовал:
«Передайте наверх, что дальше такое положение терпеть нельзя. Я прошу, настаиваю...»
Оказывается, часом раньше, командарм был освобожден от занимаемой должности.
Маршал Советского Союза К.К.Рокоссовский в своих воспоминаниях «Солдатский долг» пишет: «Сказывалось плохое руководство войсками. Г.К.Козлов то и дело терял связь с соединениями, опаздывал с принятием решений...»

Между тем войска армии были достаточно подготовлены для успешных боевых действий. Имели они и опыт Заполярья.
Для командарма генерала Г.К.Козлова обстановка к началу операции складывалась не лучшим образом. Из трех стрелковых корпусов армии в исходные районы с марша подошел лишь один 40-й гвардейский корпус, и то только двумя дивизиями. Остальные соединения подходили по мере развития операции и вводились в бой с некоторым опозданием, что не могло не сказаться на ходе наступления.
Обстановка, которая создавалась по мере развития наступления, обязывала Козлова выезжать временами непосредственно в войска, где приходилось вносить изменения по ходу действий. Надо было заставить и свой штаб чаще бывать в частях. Это обязательное требование. К примеру, маршал Г.К.Жуков не обходился без личного общения и знания положения дел в войсках. Под стать Жукову был и маршал Рокоссовский. Желая понять психологическое состояние солдат, он часто бывал с бойцами в окопах и траншеях. И так вели себя многие военачальники.
Может показаться, что руководство войсками таким образом становилось лишь наблюдателем событий. Но походная радиостанция, без которой начальник не выезжает никуда, всегда обеспечивает надежную связь с частями и со штабом, а близость с войсками помогает ощущать биение их пульса, заставляет реагировать на ход событий.
Новым командиром был назначен генерал-полковник Романовский.
На пути дивизии стал Руммельсбург. В системе укреплений «Померанского вала» он представлял собой главный опорный пункт. Лесные массивы, озера, хорошо развитая сеть дорог, заранее подготовленные полевые укрепления создавали благоприятные условия противнику для прочной обороны и нанесения удара.
Боевые действия не прекращались ни днем, ни ночью. Всеми видами разведки было установлено, что для защиты города были переброшены части СС и «Полицай», дополнительно подтянуты 203-я, 549-я дивизии фольксштурма и 4-я танковая группа СС. Враг явно готовился к очередному контрудару.
Второго марта вечером пехота противника с танками при сильном тумане ринулись на правый фланг 35-го полка. В результате тяжелого боя один батальон был отброшен. На помощь подоспели противотанковый дивизион и батарея 29-го артиллерийского полка. Контратака противника захлебнулась. Его пехота оказалась отсеченной от танков. Остановились и танки, когда шесть из них подожгли артиллеристы.
Не успел я переговорить с командиром полка майором Толочко, как последовал звонок из штаба армии. Один из офицеров-операторов предупредил, что противник готовит сильный контрудар из района Руммельсбурга.
— Имея верные данные, — сказал он, — командарм приказал вам повысить бдительность, усилить боевое обеспечение.
Чтобы по возможности сорвать это намерение врага или хотя бы ослабить его давление на дивизию, я с заместителем стал думать о том, как опередить противника. Контрудар — дело важное, требующее сложной подготовки. Противник едва ли будет проводить его ночью, когда почти невозможны ни артиллерийская, ни авиационная поддержка. Следовательно, для принятия действенных мер есть время до утра. За этот срок во что бы то ни стало нужно улучшить свое положение, в частности, овладеть выдвинутым в сторону левого фланга дивизии немецким опорным пунктом Клайн-Фольц. При его захвате создадутся выгодные условия для штурма Руммельсбурга с двух сторон. Действовать надо, как только наступит рассвет, а то и раньше, чтобы упредить противника или навязать ему встречный бой.
Офицеры штаба одобрили замысел, но вновь раздался телефонный звонок, на этот раз из штаба фронта. Говорил заместитель командующего фронтом генерал-полковник К.П.Трубников:
— Почему сегодня дивизия не овладела городом Руммельсбург?
— Дивизия в трудных условиях. Тем не менее она, хоть и медленно, но методично продвигается вперед, — ответил я. — Более высокому темпу наступления мешает распутица. Она сковала действия частей. Единственное средство против танков и САУ [самоходных артиллерийских установок] противника — 45-миллиметровые орудия, но их приходится солдатам тащить на руках. Тылы дивизии и частей растянулись, снабжение ухудшилось.
Трубников выслушал доклад, потом кратко объяснил важность захвата Руммельсбурга, значение магистральных автострад, подходящих к нему со всех сторон как к узлу возможного сосредоточения и рубежу развертывания сил противника.
— Имейте в виду, что овладение Руммельсбургом — это нечто большее, чем тактический успех. Враг угрожает всем войскам на левом фланге. У нас в штабе фронта есть данные, что он готовится в самое ближайшее время нанести контрудар в полосе вашей дивизии. Надо помешать немецкому командованию собрать ударный кулак, опередить подходящие силы врага и овладеть городом. Со своей стороны фронт примет все необходимые меры, но вы должны смотреть в оба. Иначе придется выслать к вам прокурора...
Заканчивая разговор, Трубников спросил:
— Что вы думаете предпринять?
— Перед частями дивизии стоит задача завтра взять город. Положение с боеприпасами выправилось, только что прибыла колонна «студебеккеров».
— А вы уверены в успехе операции?
— Уверен. Прокурора высылать не придется.
— Будем ждать результата к 12 часам. — Голос в трубке заметно изменился и зазвучал мягче. — Желаю вам успеха!
Минут пять, если не больше, после этого разговора я сидел неподвижно, ни о чем не думал, умышленно как бы выключил мозг и расслабился. Потом закурил и стал взвешивать положение.
— Дал слово — надо его сдержать. Если командование фронтом торопит, значит, есть для этого серьезные основания. Надо действовать. Обиды относительно прокурора — в сторону, — думал я, как вдруг вместе с заместителем по тылу дивизии в дверь вошел начальник фронтовой автоколонны, доставивший боеприпасы. Им оказался сослуживец по 66-му кавалерийскому полку в Аракчеевке в 1937 г. Клюев. Был он без погон, и от внезапной встречи с генералом растерялся. Я обнял его. К большему обстановка не располагала, и мы попрощались. Было решено ночной атакой разделаться с пригородом Клайн-Фольц, буферным опорным пунктом. Для атаки была задействована разведрота дивизии, в прошлом лыжная, состоящая из бывалых разведчиков.
План разгрома противника на 3 марта 1945 г. предусматривал два этапа. На первом этапе отдельная разведывательная рота дивизии должна была пробраться в тыл немецкого опорного пункта. К атаке должен был подготовиться 35-й полк. По общему сигналу разведрота с тыла и подразделения полка с фронта должны были атаковать Клайн-Фольц и уничтожить гарнизон противника. Тем самым они развязывали руку для удара по Руммельсбургу.
Содержанием второго этапа боя был захват Руммельсбурга.
Слово взял офицер оперативного отделения капитан А.П.Малюков. Он доложил, что оборона в Руммельсбурге уже разведана и обратил внимание на одну деталь, показывая на карте: от завода, расположенного на юго-восточной окраине города, идет за поле глубокий водосточный канал, который превращается в овраг. По оврагу и каналу можно незаметно подобраться к самому городу.
Идею Малюкова положили в основу наступления. Связь, возглавляемая подполковником А.Е.Клейносовым и его офицерами И.Г.Барсуком и А.М.Радневским, как правило, работала четко. Не было случая, чтобы связисты подвели. Вот и сейчас прошло совсем немного времени, а Клейносов уже доложил, что связь с командирами частей налажена.
Не ожидая, когда штаб оформит документы на боевые действия, я связался с командирами полков по телефону и поставил перед ними боевые задачи. Находчивому и решительному командиру 28-го полка А.Р.Пасько было приказано до рассвета сосредоточиться у юго-восточной окраины Руммельсбурга перед оврагом. В период артподготовки одному батальону выйти по водосточному каналу к заводу, затем внезапным броском ворваться в город, 24-му полку подполковника В.Ф.Лазарева, находившемуся во втором эшелоне, — обойти город ночью справа и создать угрозу его окружения. Командиру 35-го полка майору Г.И.Толочко, как уже было сказано, предстояло атаковать пригород и опорный пункт Клайн-Фольц с разведротой дивизии. В последующем же его полку надо было быть готовым к фронтальной атаке города во взаимодействии с 28-м полком.Командиру роты разведки старшему лейтенанту П.А.Дмитриеву на командном пункте поставили задачу по карте, уточнили все возможные в той обстановке детали его действий. Рассчитали, что подразделение будет готово к атаке в полночь. Роте выделялась дополнительная радиостанция с радистами из батальона связи. Если не удастся выйти в тыл, то разведчики должны были завязать бой на фланге и отвлечь на себя часть вражеских сил.
Артподготовка для наступления частей дивизии должна была быть готова к 6 часам.
Когда уже были отданы все указания, я подумал о том, что надо бы поставить в известность командиров стрелковых полков о нашем разговоре с генералом Трубниковым. Это заставит их мобилизовать все силы, сделать и невозможное возможным. Но вскоре я отказался от этой мысли, поскольку был уверен, что командиры полков и без того не подведут.
Мы не успели еще сделать какие-либо выводы и дать оценку обстановке, как в штаб привели двух пленных. Унтер-офицер довольно открыто сказал:
— Под Руммельсбургом собрался разный сброд. Гиммлер хочет показать Гитлеру, что он может еще спасти Германию.
Более отвратительной погоды, чем в ту ночь, нельзя было бы и вообразить. Но мокрый снег с дождем, который шел весь день 2 марта 1945 г., был нашим «союзником». В 20 часов 13-я разведывательная рота в полном составе начала продвижение. Разведчики и на этот раз обернули в тряпье металлические части вооружения. Ничто не звенело и не лязгало. Я стоял у дороги, наблюдал за выходом роты. Солдаты шагали бесшумно, как тени, и исчезали в темноте.
Непосредственно перед Клайн-Фольцем есть неширокое продолговатое озеро. Его требовалось обойти. Двигались взводными колоннами, организовав разведку и охрану. В случае необходимости рота могла бы быстро развернуться в цепь. Этот несколько необычный походный порядок основывался на определенном замысле — опытные разведчики учитывали разные ситуации, в которых могли оказаться.
О том, как они выполняли задание, впоследствии рассказал старший лейтенант П.А.Дмитриев. Перед Клайн-Фольцем путь колонне преградило озеро. Обход его затянулся. Весенние воды поднялись выше отлогого берега. Место оказалось топким и бойцы проваливались в трясину по колено. Тем не менее осторожно, без шума, миновали этот трудный участок. До цели оставалось около двух километров. Противник изредка стрелял в сторону 35-го полка и освещал местность ракетами. На всякий случай.
Требовалась особая осторожность. Спешить было нельзя. Разведчики делали остановки, то и дело проверяя правильность маршрута. Дозорные зорко осматривали местность. Ночь стояла темная, никаких ориентиров не было. Полагаться можно было только на опыт. Наконец появилась дорога, но тут же возникло сомнение: а ведет ли она к Руммельсбургу? Прощупали в темноте дорожное покрытие, осмотрели посадки на обочинах и в кюветах, сверили по компасу направление. Нет, дорога не та. А вскоре нашли и нужную дорогу. Через некоторое время на фоне ночного неба вырисовались очертания строений. Подошли к Клайн-Фольцу. Бойцы привели себя в порядок, проверили, не отстал ли кто. Развернули радиостанцию...
И вот, наконец, принято донесение Дмитриева: «Вышел на место, всё в порядке. Начинаю движение...» Операторы и артиллеристы, находившиеся рядом со мной, тут же дали 35-му полку и артиллерии команду приготовиться.
Рота разведчиков взводными колоннами непосредственно у Клайн-Фольца прошла мимо первых строений. Послышался чужой неясный говор, замелькали тени. Настала пора действовать.
— Векшин, красную ракету! — приказал командир роты старший лейтенант П.А.Дмитриев связному.
Прорезавшая темень яркая трасса ракеты на несколько секунд осветила дорогу, кустарник, обозначила дома. Не успела она догореть, как разведчики развернулись в цепь, и ночная тишина огласилась треском автоматов, взрывами гранат. Заговорили орудия и «Катюши» 35-го полка. Как только закончился огневой налет, полк перешел в атаку.
Противник не ожидал ночного нападения, тем более с тыла. Ожили его огневые точки, но вскоре одна за другой замолкли. Гитлеровцы растерялись и без боя побросали свои позиции. В гарнизоне Клайн-Фольца началась паника. Неискушенные в военном деле «Дары Геббельса» — фольксштурмовцы — по ошибке завязали перестрелку между собой. Вскоре опорный пункт врага пал. Были взяты в плен 200 человек, захвачено 10 пушек, 7 танков и штурмовых орудий, другое военное имущество. Удачные боевые действия разведывательной роты дивизии создали благоприятные условия для атаки Руммельсбурга.
К началу артподготовки на наблюдательный пункт прибыл командир корпуса С.П.Микульский. Он не стал принимать доклада, а прислонился к дереву, откуда хорошо просматривался весь город, и поинтересовался, где полки заняли исходное положение. Вероятно, ночь для командира корпуса была нелегкой, хотя внешне он держался спокойно. По всему было видно, что генерал волнуется, думает о чем-то своем, доклада почти не слушает. Чтобы как-то заинтересовать его, я указал на завод в юго-восточной части города. У завода в предрассветной мгле начинала слабо вырисовываться сточная канава, переходящая в овраг.
— В этом овраге,— говорю я комкору,— сосредоточился батальон 28-го гвардейского полка. Генерал оживился и спросил:
— Есть надежда на успех?
— К 12 часам город будет взят. Прокурора присылать не придется...
— И к вам обещали прокурора?—удивился он.
На этом разговор прервался. Началась артподготовка. Плановое время истекло, и командующий артиллерией полковник А.Г.Седышев попросил разрешения перенести огонь. Но от командира головного батальона 28-го полка майора В.А.Анфиногенова доклада о готовности к атаке пока не поступало. Пришлось перенос огня артиллерии задержать на несколько минут. От него зависел результат действий всего полка.
Анфиногенов пришел в дивизию командиром взвода. В условиях обороны долго не замечали его. А с началом боевых действий он сразу проявил себя.
Когда головные роты сосредоточились, минометная рота стала на огневые позиции, Анфиногенов доложил, что подразделения находятся у самого завода и готовы к атаке.
Огонь артиллерии перенесли в глубь городских кварталов, а бойцы батальона устремились по извилистому оврагу к водоотводному каналу. Через несколько минут они заняли заводской двор. Перешел в атаку и другой батальон. Было хорошо видно, как оба подразделения начали растекаться по улицам города, сея панику и переполох в стане врага. За ними был введен второй эшелон полка.
Генерал Микульский, как только увидел, что батальоны ворвались в Руммельсбург, перекрестился и, поздравив меня с успехом, поехал к себе на КП. Надо было и мне ехать в город, где полки еще вели уличные бои. Кирха на площади очень подходила для наблюдательного пункта.
— Какой батальон ведет бой в районе кирхи?—спросил я Пасько.
— Батальон майора Горобца, он уже находится впереди кирхи. Противник отходит, оказывая ему незначительное сопротивление.
Докладу подполковника Пасько я всегда верил, он зря слов ветер не бросал. Тут же передал адъютанту приказ подать машину. Но, проехав метров триста, машина зачихала, и шофер с адъютантом стали осматривать мотор.
— Придется подождать минут 30—40, чтобы исправить машину, — доложили они.
— Овечкин! Вы следите за тем, чтобы машина всегда была исправной, или вы считаете себя пассажиром? — возмутился я. Адъютант не ожидал такого упрека и ответил:
— Командир корпуса Микульский, уезжая из НП, приказал, чтобы комдив под любым предлогом не попал в город, пока там идут бои.
Генерал-лейтенант П.С.Микульский беспокоился о комдиве...
Доехав до площади, я поднялся с радистами на площадку кирхи, откуда прекрасно наблюдалось поле боя. Внезапно около меня оказался пастор. Пришлось вызвать переводчика. Оказывается, он возмущался тем, что генерал устроил наблюдательный пункт здесь, где жители справляют религиозные обряды.
— Господин пастор! — ответил я ему. — Ваши генералы, побывав у нас в России, все церкви превратили в концлагеря, все церковные ценности разграбили. Ваши артиллеристы во время наступательных боев стреляли прямой наводкой по куполам наших церквей. А ваша кирха цела и невредима. Мы не будем находиться здесь долго, молитесь своему Богу сколько угодно. Пастору нечего было сказать, и он молча удалился. Овладение Руммельсбургом развязало руки армии и фронту. Пятого марта войсками левого крыла фронта восточно-померанская группировка была рассечена на две части. Начался этап выхода войск армии к морю. Левое крыло постепенно поворачивалось на восток, на Гдыню. Немецкое командование стало перед свершившимся фактом.
Необычно мы начали свое наступление на восток. Войска месили грязь. В отдельные дни пехоту сажали на повозки и делали броски по 70 километров. Благо, Померания оказалась богатой лошадьми. Чем ближе подходили к Гдыне, тем быстрее сужался фронт обороны противника, а сопротивление его возрастало.

Для наращивания удара дивизия решением командира 40-го корпуса перемещалась на правый фланг армии на 30 км юго-западнее Маршау, чтобы 21 марта быть готовой к наступлению в направлении Пустковиц—Гдыня.
День выдался ненастный. С утра как из ведра полил дождь. Полевые дороги раскисли. Артиллерия отстала. Взяв всё возможное, вплоть до тяжелого стрелкового оружия, пехота пересекла тыловые дороги армии со скоростью не более 2—3 км в час. Продвигались мы на юг с невероятным трудом. Солдаты тяжело вытаскивали ноги из липкой грязи. Пришлось сделать привал и накормить людей. После этого я потребовал ускорить марш, чтобы засветло прибыть к месту сосредоточения. Сам выехал вперед.
...Небольшие поля, просеки, леса. На моей карте линия фронта где-то впереди, километров за 8—10. Район сосредоточения дивизии — в пяти километрах. При въезде в лес попали под артиллерийско-минометный огонь противника. Адъютант был ранен, но легко. Откуда ни возьмись подбежал полковник из штаба 19-й армии и, приняв стойку «смирно», доложил:
— Товарищ генерал! Противник вклинился в стыке двух стрелковых корпусов. Ему удалось раздвинуть фланги соединений и продвинуться на 5 километров. Закрыть брешь нечем, резервов нет. Командарм Романовский приказал вам закрыть стык и не допустить дальнейшего продвижения врага.
Полковник исчез так же, как и появился. Не доложил даже, стык каких корпусов прорван.
В голове сумбур. А кругом — ни живой души! Если бы не такая мерзкая погода, что стоило бы пройти расстояние в 12 километров? Полки броском могли бы преодолеть его за час-полтора. А теперь как быть?
На войне бывает так, что положение свое никакими словами не опишешь и не оправдаешь. Сколько угодно думай, — ни одного варианта не придумаешь. Была радиостанция. Ну и что? Докладывать командарму о том, в каком положении я оказался, несолидно. Любой командующий мог истолковать это по-своему. Судят ведь не за то, что принято плохое решение, а за то, что не принято никакого решения. А где оно, это решение, когда ты подобен птице, у которой подрезаны крылья. Не всегда трата времени для принятия решения рождает лучший вариант. В такой кризисной ситуации мозг у командира должен работать быстро. Нужны были любые меры для выполнения поставленной задачи. На то я и командир. Иначе грош мне цена...
Ружейно-пулеметная стрельба раздавалась всё ближе. Я вызвал на связь командиров полков Пасько и Лазарева, коротко объяснил им сложившуюся обстановку, каждому в отдельности поставил задачу. Маршрут полка Лазарева проходил по внутренней рокаде, тем не менее я опасался, что он не особо будет утруждать себя, и попросил его ускорить темп продвижения. В Пасько я был уверен: он-то выжмет из себя всё возможное. Поставил о своем решении в известность начальника штаба дивизии и предупредил, что без войск ему здесь делать нечего. 35-й полк оставался в оперативном подчинении 101-й гвардейской дивизии.
На машине выслал адъютанта навстречу Лазареву, а сам с радистами начал знакомиться с местностью. И только теперь понял свою оплошность. Зачем без надобности выехал я вперед, ведь можно было выслать группу квартирьеров. Зачем полез без войск вперед и оказался в дурацком положении, поставил себя под удар к концу войны? Оправдать себя было нечем.
А время шло. Наступила пасмурная, хмурая темень. К 20 часам подошел Пасько со своим полком. С ходу вошел в лес. Пройдя километра три, первый эшелон втянулся в лесное дефиле, противник замкнул его хвост. С вводом в бой второго эшелона к утру мы отбросили врага на три километра и закрепились на достигнутом рубеже.
Полк Лазарева подошел с опозданием на час. Ему предстояло овладеть кирпичным заводом, но он не смог.
Лазареву я многое прощал. В 1941 г. он был у меня комиссаром полка. Не его вина, что от природы был медлительный. Зато кристальной чистоты человек. Поэтому, когда сегодня командир корпуса предложил отстранить Лазарева, я не дал своего согласия, хотя и сам теперь висел из-за него на волоске.
Сверху поступали настойчивые звонки, часто менялись дивизионные разграничительные линии, а успех наступления пока мерили лишь десятками метров.
Показания многочисленных пленных позволили представить, что происходило в войсках противника в самой Гдыне. Гарнизону был объявлен приказ Гитлера о том, что город должен обороняться до последнего солдата, пока не будет закончена эвакуация военной техники и гражданского населения. К груди повешенного на городской площади офицера была прикреплена надпись: «Повешен за трусость».
Остатки разбитых в боях частей соединялись в группы смертников. Они охранялись эсэсовцами. Несмотря ни на что, немецкое командование безжалостно и безрассудно бросало в бои последние резервы. Командующий армией генерал-полковник Вейс в приказе указывал: «Отступать дальше ни в коем случае нельзя. Нужно драться до последнего солдата за каждый метр германской земли и помнить, что мы защищаем жизни своих жен и детей».
Разумеется, жизни немецких женщин и детей никто не угрожал. Гитлеровцы просто хотели прикрыться их именами, чтобы хоть как-то повлиять на уже неуправляемых солдат. Известно, что ради достижения своих целей немецко-фашистское командование шло на всё, не останавливалось ни перед чем. Были и такие случаи, когда во время атак на советской территории фашисты гнали впереди своих цепей советских женщин, стариков и детей.
Теперь они, кощунствовавшие над своими женами и детьми, проливали крокодиловы слезы. Среди немецких солдат был даже пущен и с молниеносной быстротой распространился слух, будто Гитлер заключает сепаратный сговор с Эйзенхауэром, и недолго остается до победы над Красной армией, надо только воевать...
Части первой танковой армии на подступах к Гдыне оказались в боевых порядках пехоты, но совместные попытки без согласованности в действиях должного эффекта в наступлении не дали. Пассивность танкистов в боях под Гдыней была обусловлена двумя причинами: танковая армия в распоряжении 2-го Белорусского фронта находилась временно и после завершения операции должна была войти в 1-й Белорусский фронт для участия в Берлинской операции. Другая причина медленных темпов наступления заключалась в том, что немцы в условиях леса и сильно пересеченной местности насытили оборону фаустниками против танков. За каждый подбитый советский танк Гитлер поощрял отпуском до 10 суток. Всё это сдерживало молниеносное продвижение наших войск.
Создавалась нервозная обстановка. Сроки разгрома восточно-померанской группировки, установленные Ставкой Верховного Главнокомандования, истекли. Обстановка накалялась.
Маршал Советского Союза К.К.Рокоссовский в книге «Солдатский долг» писал: «Вырвавшиеся вперед танковые соединения, преодолев предполье, приблизиться к Данцигу не смогли. Перед ними был мощно укрепленный район. Его обороняли в общей сложности почти два десятка вражеских дивизий».
Естественно, противник делал всё для удержания города и военно-морского порта Гдыня. За счет сокращения линии фронта, происшедшего в результате отхода врага, оборона его оказалась до предела
уплотненной и представляла собой классический образец. Вдобавок для усиления огневой мощи сухопутных войск противник привлек береговую и корабельную артиллерию. Среди военных кораблей, поддерживавших наземные части, были крейсеры «Лютцев», «Принц Евгений», «Лейпциг» и шесть миноносцев. Кроме того, в районе Гдыни находилось значительное количество стационарных зенитных батарей, которые в основном использовались против наземных целей. Такая группировка войск с привлечением артиллерии большой мощности вселяла в противника надежду оттянуть падение города.
Остатки разгромленных гитлеровцев сосредоточились севернее Гдыни на полуострове, образуемом заливом Путцгер-Вик и рекой Реда. Район будущих боев представлял собой болотистую пойму и возвышенную гряду, окруженные с востока и частично с юга заливом, а с северо-запада — топкой низменностью, изрезанной густой сетью канав. Этот район с обрывистыми скатами представлял естественную крепость.
По данным немецкого офицера-перебежчика, на полуострове скопилось около 25 000 солдат и офицеров, много танков, артиллерии и другой техники. Глубина плацдарма — около 15 км, на каждом из них — до 700—800 солдат, 25—30 пулеметов, 10 минометов, 8—10 орудий. Первая позиция состояла из 4—5 траншей, затем шли линия опорных пунктов, сплошной противотанковый ров, шесть четырехэтажных убежищ с толщиной верхнего перекрытия в два метра. Дороги под холмами проходили через несколько тоннелей длиной в полкилометра каждый. В них располагались штабы и лазареты.
Вместе с 40-м гвардейским стрелковым корпусом в ликвидации противника на полуострове приняли участие польские воины 1-й танковой бригады имени героев Вестерплятте. Это имя было присвоено бригаде в честь защитников полуострова Вестерплятте, принявших на себя первый удар гитлеровских захватчиков на польской земле в районе Гданьского порта. Первого сентября 1939 г. немецкий линкор «Шлезвиг-Гольштейн» открыл по полуострову огонь из всех орудий. Затем начались атаки с суши. Гарнизон поляков в 182 человека вступил в неравную борьбу с врагом. Целую неделю польские патриоты сдерживали натиск гитлеровских войск. Большая часть защитников Вестерплятте погибла, а те, кто остался в живых, стали узниками фашистских концлагерей.
Сегодня, спустя пять с половиной лет, поляки-танкисты мстили гитлеровцам за своих погибших братьев, за страшные годы оккупации Польши.
Наступление дивизии с 1-й Польской танковой бригадой началось 31 марта в полосе Загорье, восточнее Яново.
Враг отчаянно сопротивлялся. Бои приняли ожесточенный характер, не стихали ни днем, ни ночью. Немало неприятностей доставляла корабельная артиллерия противника. Она вела интенсивный огонь по скоплениям войск и командным пунктам. Уже при первом огневом налете бронебойный снаряд угодил в каменный дом, где разместился КП дивизии. Пришлось покинуть это место. Однако вскоре враг ощутил на себе всю силу ударов советской артиллерии, мощных наземных атак и бомбардировок с воздуха. Пять дней шла непрерывная интенсивная обработка его обороны. Гитлеровцев приходилось вышибать из казематов, траншей, тоннелей и укрытий. Вынужденные отступать войска немецко-фашистской группировки оказались вплотную прижатыми к морю. Так земля исконно польского Поморья была очищена от гитлеровцев.
Среди взятых в плен один солдат почему-то обратил на себя мое внимание. Он не был похож на остальных, не кричал «Гитлер капут», не был удивлен происшедшим, не разглагольствовал, как другие. Видимо, он или смирился со своим положением, или был уже подготовлен к нему. Мы вместе с переводчиком и пленным отошли в сторону и присели втроем на зеленый бугорок. Мне хотелось от этого солдата узнать некоторые подробности немецкой жизни.
Пленному было 30 лет, имел он среднее образование, свободно разбирался в карте, держал себя без напряжения. Когда он понял, чего от него хотят, спокойно стал рассказывать:
— Немцы — культурная, деловая нация, но как-то повелось издавна, что генералы часто вмешивались в политику. Не могу рассказать подробно, как Гитлер пришел к власти. Но помню, что многие были довольны его приходом, в том числе и я. Для молодежи, что бы вы ни говорили, он создал очень хорошие условия. Ребята ни в чем материально не нуждались, весело проводили время с девушками. Гитлер ликвидировал также безработицу. У меня родители городские, отец имел магазин. Настоящие немцы, особенно занятые торговлей, ненавидели евреев. Они с незапамятных времен заселяли германскую землю и быстро размножались. Евреи черновой работой никогда не занимались, поэтому повсюду в торговле они являлись главными конкурентами.
От магазина отца невдалеке была небольшая лавка еврея. Торговал он бойко и вскоре накопил капитал. А наш магазин захирел. Такое положение становилось характерным для Германии. Когда Гитлер натравил наш народ против евреев, все немцы были им довольны. Авторитет Гитлера еще больше поднялся...
Никто из раненых не хотел покидать поле боя, насколько это было возможно. Всем хотелось побывать в Берлине. Поэтому получившие ранение просили, чтобы дальше своего медсанбата их не отправляли. «Домой поедем после окончательной победы», — говорили бойцы. Я вызвал начальника медслужбы и передал ему просьбу раненых. Видя, как нахмурился врач, спросил:
— Если бы вот здесь, сегодня, ранило вас, поехали бы вы в глубокий тыл?
— Ни в коем случае, я тоже хочу вернуться домой после победы. Она уже не за горами. Даже тяжелораненым было бы совестно уходить сейчас в тыл.
Все хотели вернуться только с победой, не иначе. Солдат вырос не только как боец, но и политически, и это тоже было немаловажно. С таким настроением солдату легче будет восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство.
Войска 40-го гвардейского стрелкового корпуса, куда входила 10-я гвардейская стрелковая дивизия, после овладения Оксфортским полуостровом нуждались в отдыхе. Были ощутимы потери в личном составе за период восточно-померанской операции. Из полного штабного состава в боевых порядках дивизии оставалось не больше трех тысяч солдат и офицеров. Сохранились в основном артиллеристы и тыловые подразделения. Требовалось пропустить личный состав через полевые душевые установки. Штабам надо было подытожить боевые действия. Части также были заняты приведением в порядок братских могил и сооружением памятников.
А войска фронта в то время устремились на запад, к рубежу Висла—Одер. Им предстояло принять участие в берлинской операции. Все торопились... Повсюду двигались колонны. Дивизиям указывались маршруты движения, привалы, места прохождения исходных пунктов и рубежи регулирования.
В условиях наступательного боя войска, тем более пехота, не были привязаны к дорогам, теперь же на марше дороги тянули к себе всех, как магнит.
Тыловые части и учреждения в качестве вторых эшелонов следовали с небольшим интервалом за главными силами. Такое массовое шествие армады войск внешне чем-то напоминало «Железный поток» Серафимовича. А неискушенному глазу это казалось сумбурным, как в свое время вельможе Остен-Сакену с сыновьями императора, когда он пробирался в Крым по тыловым маршрутам войск к Меньшикову во время войны с англофранцузами.
Десятая гвардейская дивизия к исходу 14 апреля сосредоточилась в лесах северо-восточнее города Трептова и прикрывала побережье Балтийского моря справа от Кольберга и слева от Вальддивинова. Прочесывались лесные массивы, ликвидировались мелкие разрозненные группы противника, отколовшиеся в свое время от отходивших на запад крупных частей.
Большинство бродячих групп немцев без сопротивления сдавались в плен. Кое-где они пытались уйти в море, пробраться в Данию и Бельгию. Но были и фанатики, которые боялись и не хотели сдаваться в плен, покориться нашей воле и великодушию народа-победителя. Западнее Кольберга, у устья одной маленькой речушки, с начальником политотдела мы обнаружили большое количество трупов. Это были нагие мужчины и женщины в возрасте примерно 20—25 лет, лежавшие в объятиях друг друга и обмотанные веревками. На шее трупов висели бирки из картона, на которых были написаны от руки известные высказывания геббельсовских пропагандистов антисоветского толка. Например, «не хотим большевистской заразы». Мы невольно задумались о том, как же глубоко проник в души этих молодых людей отравленный ядом нацизм.

...Война подходила к концу. 28 апреля дивизия вошла в состав 134-го стрелкового корпуса, которым командовал генерал А.Г.Фроленков. Жаль было мне расставаться с командиром 40-го гвардейского стрелкового корпуса генералом Гороховым. За короткое время мы без слов научились понимать друг друга. Требования Горохова никого не обижали. Часто он появлялся у командиров полков, минуя меня, и быстро находил с ними взаимопонимание, многому учил их. Словом, Горохов был трудолюбивый, грамотный боевой командир. С должности заместителя командарма он попросился в корпус. Видимо, служба в низах научила его многому, и ему интереснее было быть командиром, чем заместителем.
Прощаясь, он сказал мне:
— Сожалею, что нам так недолго пришлось работать вместе.
На том и простились.
134-й стрелковый корпус в составе 113-й, 114-й стрелковых и 10-й гвардейской дивизий той же 19-й армии наступал в направлении Каммин. Форсировали мы дельту Одера на Свинемюнде, где и застал нас конец войны.
Для 10-й гвардейской дивизии война кончилась на острове Узедом, откуда Гитлер начинал готовить запуск по Лондону смертоносных ракет ФАУ-1 и ФАУ-2.