осмысление истории

Александр СЕНЯВСКИЙ^*

Поляки в Красной Армии

Социально-психологические проблемы

---

^*Александр Спартакович Сенявский — доктор исторических наук,
ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН, Москва.

Вопрос о службе поляков в Красной армии следует рассматривать как в широком историческом контексте, так и с учетом конкретной общественно-политической ситуации 1944 г.
Начнем с первого. Конец 1930 г. был очень непростым для поляков на территории СССР. С одной стороны, в этот период по Советскому Союзу прошли массовые репрессии, в том числе и по национальному признаку, в результате чего многие поляки стали жертвами сталинского террора. Советским руководством они, независимо от места проживания, рассматривались как весьма подозрительная этническая группа, опасная сразу в нескольких отношениях: националистическими взглядами, наличием родственных связей за границей, жизненным опытом проживания в ином государстве и при иной общественной системе, «чуждым» мировоззрением, в том числе социальным, и т.д.
В этом ряду определенную роль играл и традиционный стереотип восприятия поляков, корнями восходящий еще к эпохе Российской империи. Там в них видели обладателей независимого свободолюбивого характера, вечных бузотеров и подстрекателей к мятежу. Не сгладились еще из памяти и события польско-советской войны 1920 г., после которой родился негативный термин «белополяки» и остался неприятный осадок от унизительного поражения. Кстати, отход западных территорий Украины и Белоруссии в результате этой войны к Польше оказался миной замедленного действия и явился для советского руководства не только политическим, но и психологическим стимулом при удобном случае взять реванш, что и произошло в 1939 г.
С другой стороны, в 1939 г. произошел новый раздел Речи Посполитой, и значительная часть этнических поляков, проживавших на территории Западной Украины и Западной Белоруссии, оказалась в пределах новых советских границ. Судьбы многих людей были трагичны: произошло интернирование значительной части польских военнослужащих (по разным оценкам от 220 до 250 тыс. человек), затем последовала расправа над ними в Катыни, проведена массовая депортация польского гражданского населения. Существовали и другие притеснения по этническому принципу.
Нападение фашистской Германии на СССР перевернуло всю мировую политическую ситуацию, что внесло некоторые изменения и в положение поляков на советской территории. Советское руководство нуждалось в союзниках, и таковыми виделись все силы, способные противостоять фашистской Германии и заинтересованные в этом. Польша была оккупирована гитлеровцами, но существовало эмигрантское правительство в Лондоне, с которым уже 30 июля 1941 г. были восстановлены дипломатические отношения. Тогда же было подписано соглашение о формировании на территории СССР польской армии, основой которой стали интернированные в 1939 г. польские военнослужащие. Ее командующим был назначен 6 августа 1941 г. генерал Владислав Андерс. Соглашением строго оговаривался национальный суверенитет формируемых частей, присягавших на верность Польской республике, а на время совместных действий, в оперативном отношении они должны были подчиняться Верховному Главнокомандованию в СССР.
Сталин изначально делал ставку на эмигрантское правительство в Лондоне, отвергая предложения просоветски настроенных поляков сформировать лояльные СССР польские этнические части. Всем желающим предлагалось вступить в армию Андерса. Такая позиция во многом отражала нежелание советской стороны ссориться с Англией. Однако в тяжелой ситуации 1942 г. польский командующий отказался ввести в бой на советско-германском фронте уже сформированные и боеспособные части, одновременно настаивая на всё большем увеличении их личного состава.
Советское руководство не было заинтересовано в существовании в своем тылу не вполне благонадежных вооруженных формирований, которые к тому же приходилось снабжать оружием, продовольствием и обмундированием. Делалось это в ущерб собственной воюющей армии в условиях острейшего дефицита людских и материальных ресурсов. Поэтому в сложной политической игре советское руководство не стало препятствовать сначала частичному, а потом и полному выводу армии Андерса на Ближний Восток (с марта по сентябрь 1942 г.).
Вместе с тем, небольшая часть польских офицеров во главе с полковником Зигмундом Берлингом отказалась выехать в Иран и осталась в СССР. Она и стала ядром других, формируемых уже на просоветской основе, польских воинских частей.
Менявшаяся ситуация на советско-германском фронте, всё более определявшаяся перспектива победы СССР над Германией, неудовлетворенность сталинского руководства позицией польского правительства в Лондоне и, наконец, использование Германией в политико-пропагандистской игре факта обнаружения массовых захоронений в Катынском лесу расстрелянных польских офицеров, — все это стало источником разрыва в апреле 1943 г. дипломатических отношений между СССР и эмигрантским правительством Польши. Вскоре Сталин дал разрешение на формирование новых польских частей.
8 мая началось формирование польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко под командованием полковника З.Берлинга, а в октябре 1943 г. она приняла боевое крещение в районе поселка Ленино Могилевской области. В июле 1944 г. созданная в СССР 1-я польская армия начала боевые действия на территории Польши в составе 1-го Белорусского фронта. 21 июля Крайова рада народова приняла декрет о слиянии партизанских отрядов Армии Людовой с 1-й польской армией, сформированной в СССР. Так было образовано Войско Польское.
15 августа 1944 г. Польский комитет национального освобождения (ПКНО) издал декрет о частичной мобилизации, предусматривавший призыв в польскую армию военнообязанных 1921—1924 гг. рождения, а также всех офицеров, подофицеров и военных специалистов, годных к воинской службе. В течение нескольких месяцев 1944 г. в Войско Польское было призвано нескольких десятков тысяч поляков на территории Советского Союза и около 100 тыс. человек — на освобожденной территории Польши.
Следует отметить, что создание на территории СССР в годы Второй мировой войны специальных воинских формирований из граждан других стран и советских граждан соответствующей национальности было вызвано не столько военной необходимостью, сколько политическими соображениями, рассчитанными на перспективы послевоенного устройства в Европе.
Пополнение в эти формирования всячески стимулировалось советским руководством и военным командованием и в действительности осуществлялось далеко не всегда по этническому принципу. Так, в Войске Польском служили не только поляки, но и русские, и представители других народов СССР. Поэтому у советского руководства действительно существовала заинтересованность в направлении поляков на службу именно в эти части. Подтверждением этому служит целый ряд документов.
Приведу лишь один документ «низового звена» в подтверждение тезиса о том, что соответствующие установки высшего военно-политического руководства не были пустыми декларациями и доходили до всех уровней военных и политических структур. Приказ № 0640 Управления командующего бронетанковыми и механизированными войсками 32-й армии Карельского фронта от 5 июля 1944 г., адресованный начальнику штаба 90-го отдельного линейного танкового полка, гласил: «Во исполнение директивы начальника Мобилизационного Управления ГУФКА от 3.6.1944 г.
№ 1/406910 — к 15 июля 1944 г. выявить из числа сержантского и рядового состава поляков, латышей, литовцев, эстонцев и откомандировать их в отдел укомплектования армии для направления в национальные армии, обеспечив их положенным по сезону обмундированием, документами и аттестатами. К тому же времени выявить и откомандировать таким же порядком немцев, румын, греков и австрийцев».
Как видно из документа, эти установки реализовывались даже на далеком от Польши театре военных действий Карельского фронта.
Возникает вопрос: всегда ли они работали на практике и какие обстоятельства могли этому помешать? В данном случае нас интересует именно польская составляющая вновь образуемых контингентов.
Во второй половине 1944 г. советские войска завершили освобождение СССР и вышли к государственной границе. Но война продолжалась, впереди были Европа, Германия, штурм Берлина... Армия несла большие потери и нуждалась в пополнении. И оно было призвано из только что освобожденных от немецкой оккупации районов. Больше трех лет в них хозяйничали гитлеровцы, активно работала фашистская пропаганда. Всё это не могло не отразиться на «качестве» нового пополнения, его политических взглядах и настроениях. Особенно сложно обстояло дело с призывниками из западных областей Украины и Белоруссии, Молдавии и Прибалтики, которые вошли в состав СССР буквально перед самой войной. Их население еще не успело привыкнуть к тому, что, продолжая жить на прежнем месте, «поменяло» страну и гражданство. Серьезные проблемы создавало и то, что многие новобранцы не знали русского языка.
Случались и конфликты на национальной почве. Один из них возник в декабре 1944 г. между командованием 19-й армии 2-го Белорусского фронта и прибывшими в составе нового пополнения бойцами-поляками. Причиной конфликта стали высказанное ими желание служить в польской армии и отказ принимать присягу в армии советской. Для этого у них были все юридические основания — соответствующие указы высшего советского руководства, о которых население узнавало из газет и на которые могло сослаться. Однако на местах возникали проблемы: несмотря на существующие директивы о направлении представителей определенных этнических групп в национальные армии, попадали туда далеко не все желающие, о чем красноречиво свидетельствуют документы, обнаруженные нами в Центральном Архиве Министерства Обороны.
Приведу частично текст донесения политотдела 19-й армии за период с 5 по 15 декабря 1944 г.: «До 13 декабря в распределительный пункт армии прибыло
8 эшелонов с новым пополнением в количестве 3073 человека, в том числе 157 сержантов и 2916 рядовых... Из числа пополнения значительная часть молдаван, украинцев и белорусов из западных областей, имеются также поляки... Имеющиеся в числе пополнения поляки заявляют о своем желании служить в польской армии. Имеются также случаи попытки увильнуть от службы в армии... Многие из них носят медальоны с изображением Иисуса Христа (польский католический религиозный знак). В беседах и при врачебных осмотрах многие жалуются на различные болезни, между тем врачи признают их вполне здоровыми и годными для службы в армии. Часть этих людей высказывает нежелание воевать, говоря, что лучше бы до них не дошла война.
Прибывшие в 27 стрелковую дивизию 160 человек призваны все в западных областях Белоруссии. Из них 31 человек служили ранее 6 месяцев в старой польской армии. Остальные в армии никогда не служили. Из числа этого пополнения 3 человека — Кетойс Винцент, 1901 года рождения, Ветрис Михаил, 1907 года рождения, и Страх Виккентий, 1902 года рождения, отказывались взять красноармейские книжки, выписанные им в запасном полку, мотивируя тем, что они по национальности поляки, а в красноармейских книжках им записали, что они белорусы... Прибывшие в 18 стр. дивизию поляки обращались к каждому беседовавшему с ними офицеру с просьбой о направлении их служить в польскую армию. Как мною доложено шифротелеграммой, 32 поляка подали об этом коллективное заявление. О результатах расследования этого случая доложу дополнительно».
Обращают на себя внимание несколько фактов:
1) имеющиеся случаи записи в красноармейских книжках мобилизованных поляков другой — белорусской — национальности, их протесты по этому поводу;
2) высказанное поляками желание служить именно в польской, а не в советской армии, и активные коллективные действия в этой связи, в том числе совместное заявление 32 человек;
3) выдвигаемые политотделом версии, сводящиеся в основном к мотиву нежелания воевать, упоминание в негативном контексте католической религиозности нового пополнения, решение провести специальное расследование сложившейся ситуации.
Другой документ дополняет и конкретизирует обстоятельства вокруг указанных событий. Это внеочередное донесение Политотдела 19-й армии от 22 декабря 1944 г. Начальнику Политического Управления Карельского фронта генерал-майору Калашникову, содержащее информацию о подаче коллективного заявления группой военнослужащих нового пополнения в 424 стр. полку 18 стр. дивизии:
«В дополнение к моей шифротелеграмме № 107 от 17.12.1944 г. докладываю, что 11 декабря с.г. из 391 запасного полка в части 18 стр. дивизии прибыло новое пополнение в количестве 135 человек. Прибывшее пополнение было ранее распределено по взводам и в первый день своего прибытия в 18 стр. дивизию оставалось в этих взводах. В составе пополнения, прибывшего в 424 стр. полк, значилось трое русских, 111 белорусов и 21 поляк. В 1-м взводе была группа белорусов, заявлявших, что они поляки, а не белорусы.
12 декабря трое из этой группы — Кокштыс Аугустин, Капрыс Антон и Кревич Винцент — обратились к командиру взвода, кандидату в члены ВКП(б) мл. лейтенанту Митюнину, недавно прибывшему в полк из Архангельского военного училища, с вопросом: можно ли написать командованию заявление о неправильном заполнении их красноармейских книжек и о желании служить в польской армии? Мл. лейтенант Митюнин не разъяснил порядка подачи рапортов и жалоб в Красной армии и ответил, что заявление подать можно.
В тот же день боец Кокштыс Аугустин передал мл. лейтенанту Митюнину заявление за подписью 32 человек.
Заявление подписали...»
Далее приводится полный список лиц, подписавших заявление, с указанием года и места рождения, образования, социального происхождения и положения. Особо подчеркивается имущественное положение, особенно владение землей, служба в польской армии, пребывание в немецком плену, проживание на оккупированной немцами территории.
Цитирую дальнейший текст документа:
«Все подписавшие заявление утверждают, что они по национальности поляки, а не белорусы, и что в военкомате по месту призыва они по документам значились поляками. По прибытию же в
391-й запасной полк им были выписаны красноармейские книжки, в которых они названы белорусами. Находясь в 391-м запасном полку, они отказывались получать красноармейские книжки и отказывались расписываться в ведомостях... В числе подписавших заявление 6 человек находились в плену у немцев. Выявлены 8 человек, служивших салтусами (солтысами, старостами) и один, служивший старшиной. 23 человека служили ранее в польской армии. Все 32 человека продолжительное время проживали на оккупированной немцами территории.
В связи с подачей коллективного заявления в 424 стр. полк был командирован представитель политотдела армии, который в процессе расследования установил, что заявление подано по инициативе Кокштыс Аугустина, бывшего владельца столярной мастерской в г. Вильно, служившего в польской армии и находившегося более двух лет в плену у немцев. В пути следования сюда, до приезда в Вологду, антисоветски настроенный Кокштыс вел среди поляков агитацию, направленную против службы в Красной армии, а по прибытии в полк он использовал недовольство некоторой части поляков тем, что их считают белорусами, для подачи коллективного заявления о переводе в польскую армию.
Однако в поданном заявлении мотивы национальности не выдвигаются, а приведены мотивы невозможности принять присягу в Красной армии, т.к. многие из них ранее служили в польской армии, где они присягали, а теперь считают, что, присягая в Красной армии, они этим самым изменят Богу и польскому народу.

Из личных бесед с подписавшими заявление, также установлено, что многие из них подписали его только потому, что хотели, чтобы в их документах была правильно указана национальность. Причем, служить в Красной армии они будут и присягу примут. Так, боец Черник Иосиф заявил: “В красноармейской книжке указано, что я белорус, а я поляк. Раз надо служить в Красной армии, то буду служить и присягу буду принимать”.
Боец Марковский Бронислав заявил: “В Ксенжках в райвоенкомате писали, что мы поляки, а здесь написали — белорусы. Зачем топчут нашу нацию. Нужно, чтобы красноармейская книжка была оформлена правильно, тогда мы ее возьмем”.
Некоторые из подписавших заявление, по их словам, сделали это в связи с желанием служить именно в польской армии, где проходят службу их родные и односельчане. Как заявили Волейня Владимир Казимирович, Седлецкий Станислав, Чатович Антон Юзефович и др., им говорили в сельсовете и они знают из газет, что все желающие поляки могут выехать в Польшу. Имущество выезжающих здесь опишут, а в Польше выдадут такое же».
Данный документ частью подтверждает информацию предыдущего донесения, а частью существенно конкретизирует и дополняет ее. Вновь подчеркивается негативное восприятие политическими органами 19-й армии факта подачи коллективного заявления, попытка выявить мотивы и упоминание в связи с этим таких «негативных» характеристик заявителей, как нахождение в плену, служба старостами, служба в польской армии, проживание всех на оккупированных немцами территориях. Многие указывали на информацию из газет о возможности для желающих поляков выехать в Польшу и служить в ее армии. Одним из источников информации были личные контакты с польскими военнослужащими. Так, «боец Подгайский Ян заявил, что на вокзале в Рыбинске они видели двух польских офицеров (поручника и подпоручника), которые им рассказали, что всех поляков призывают в польскую армию и посоветовали написать заявление». Часть людей, служивших в польской армии до войны, ссылалась на невозможность нарушить данную ранее присягу. Наконец, некоторые пошли на попятную и заявили, что согласны служить в Красной армии, а подписали заявление только потому, что хотели правильной записи в красноармейских книжках их национальности.
Среди мотивов желания служить в польской армии в беседе с представителем политотдела назывались и такие:
«Я имел желание как поляк, принимавший присягу, служить в армии, где находятся мои братья. Мой младший брат Александр призван в польскую армию». (Ловчик Альфонс);
«На месте нам говорили, что отправят в польскую армию. Там служат два родных брата и пять двоюродных». (Подгайский Ян).
Таким образом, здесь присутствуют по-человечески очень понятные родственные чувства, стремление к воссоединению семьи.
Особо политотдел выделил социально-политические мотивы. В документе говорится: «Наряду с этим, в группе, подписавшей заявление, имеются элементы, не желающие быть гражданами СССР, отрицательно относящиеся к колхозному строю и стремящиеся попасть в польскую армию с тем, чтобы после демобилизации жить в Польше. Мотивируют они это тем, что здесь нет костела и они не могут исповедоваться у ксендза.
Так, боец Скипер Вячеслав в разговоре с представителем политотдела армии сказал: “Я хочу в польскую армию потому, что там есть костел, ксендз и соблюдают религию”. Далее он же говорил: “Колхозники дер. Кукляны мне рассказывали, что при немцах жили лучше, чем в колхозе”».
Некоторые из мобилизованных думали, что «если примут присягу, то больше не будут в Польше, а потом их заставят идти в колхоз, а многие из них имеют по 6—7 га земли».
Особо разбирается вопрос об инициаторах подачи заявления, которым, естественно, оказался «классово чуждый элемент», сочетавший все перечисленные выше негативные признаки: бывший владелец столярной мастерской, служивший в польской армии и находившийся в плену у немцев. К тому же, он оказался и самым образованным из всего списка (имел по 7 классов образования в русской и польской школах, в отличие от своих малограмотных и неграмотных товарищей) и был единственным среди крестьян уроженцем крупного города Вильно. Политотдел приходит к следующему выводу: «Из материалов расследования видно, что в состав пополнения, призванного из западных областей Белоруссии, среди которых имеются поляки, проникли отдельные враждебные элементы типа Кокштыса, которые, используя национальные чувства, сумели в пути следования взять под свое влияние часть поляков, политически отсталых и малограмотных, выдвигающих на первый план свои частнособственнические интересы».
Какие же меры были приняты в связи с этим инцидентом? Продолжим цитирование документа:
«Организатор подачи коллективного заявления Кокштыс арестован органами контрразведки СМЕРШ. В силу того что поляки пытались группироваться, они рассредоточены одиночками по отделениям, 11 человек переведено в 419 стр. полк той же дивизии. Всем им разъяснено, что они являются советскими гражданами и будут служить в Красной армии. Вместе с этим проведен ряд бесед о возвышенных и благородных целях борьбы советского народа против немецко-фашистских захватчиков, дружбе народов СССР и др.
Политотделом 18 стр. дивизии работа с новым пополнением, в т.ч. и с поляками, планируется особо. Для работы с пополнением по моему предложению выделен опытный политработник. Проведен ряд групповых и индивидуальных бесед, сделан ряд докладов, продемонстрированы кинофильмы. В частности, проведены красноармейские собрания с докладами о боевых традициях нашей части и ее лучших воинах. Помещение карантина, где размещено новое пополнение, убрано и оформлено лозунгами. Но Политотдел дивизии и партполитаппарат не учли того, что пополнение прибыло главным образом из районов, недавно освобожденных от немецко-фашистских захватчиков, и большинство этих людей длительное время находилось под влиянием фашистской агитации, зачастую не разбирается в самых элементарных вопросах. Так, некоторые поляки не знают, гражданами какой страны они являются, не знают, что такое колхоз, партия, Советский Союз, не знают отношений между СССР и Польшей, положение на фронтах Отечественной войны, о зверствах немцев в Люблинском лагере и т.д.
На эти недостатки ... указано и предложено провести с новым пополнением ряд бесед о политической и экономической основе СССР, о правах и обязанностях граждан, о героическом прошлом русского народа и др., а также ряд бесед, направленных на воспитание ненависти к немецким захватчикам. Кроме того, дано указание организовать учебу с неграмотными и малограмотными».
Что касается мер политико-воспитательного и организационного характера, то здесь всё понятно. Как ясно и то, почему на армейском уровне решили «рассредоточить» по разным частям склонных к сплоченным действиям поляков, тем самым ликвидировав очаг коллективного неповиновения. Непонятно другое: почему же в ситуации, когда существуют директивы командования о направлении лиц польской национальности в Войско Польское, их все же используют на службе в Красной армии, а в случае обращения с законной просьбой и со ссылкой на эти приказы, привлекают к разбирательству не только политические структуры армейского и даже фронтового уровня, но и органы контрразведки?
Здесь может быть выдвинуто несколько гипотез.
Первая, чисто прагматическая: у проходивших переформирование армий, готовившихся к боям на решающем стратегическом направлении, был весьма жесткий мобилизационный план, и «делиться» новыми пополнениями, какой бы национальности они не были, им было невыгодно. И всё же «этнический фактор» брался в расчет, и, чтобы избежать открытого нарушения директив, поляков записывали белорусами. Не хотелось армейскому командованию также признавать и исправлять свои ошибки и нарушения.
Кстати, данная история имела продолжение. Вероятно, политуправление фронта указало армейскому уровню на «неаккуратность» в этом вопросе, вследствие чего 28 декабря 1944 г. политотдел 19-й армии докладывал наверх о составе и настроениях вновь прибывшего пополнения. Оправдываясь, «что точных данных о количестве поляков не имеется, так как все прибывшие из Западных областей БССР числятся белорусами», политотдел сообщал, что именные списки 247 человек, которые «настойчиво доказывали свою принадлежность к польской национальности и обращались с просьбами и требованиями отправить их в польскую армию», «направлены командирам корпусов с заданием установить их настоящую нацио-
нальную принадлежность. Начальникам Политотделов ... по этому вопросу даны соответствующие указания». Речь шла уже не о трех десятках, а о нескольких сотнях человек.
Окончательный исход этого дела по документам не прослеживается, хотя имеются дополнительные свидетельства о том, что большая часть пополнения всё же принимала военную присягу, но некоторые упорствовали. Даже «вызванные на беседу с начальником оргинструкторского отдела Политуправления фронта полковником Твердохлебовым 5 человек — Мацук, Мончан, Овсянник, Станкевич и Богданович заявили ему примерно так: «Присягу больше принимать не будем. Мы присягали один раз перед польским народом и Богом. Изменниками Родины не будем”».
Возможно, что запись поляков белорусами имела более глубокую политическую подоплеку. Ведь вопрос о том, кого считать польскими гражданами, обернулся острым противоречием между советской и польской сторонами еще с момента восстановления дипломатических отношений с эмигрантским правительством летом 1941 г. и началом формирования армии генерала Андерса. Польская сторона считала таковыми всех жителей Польши в границах до 31 августа 1939 г., а советская, напротив, объявляла всех жителей территорий западных областей Украины и Белоруссии гражданами СССР. Для облегчения набора в польскую армию советское правительство согласилось тогда сделать изъятие из Указа о гражданстве от 29 ноября 1939 г., признав гражданами Польской Республики всех поляков — жителей этих областей, а также обещало передать в польскую армию поляков-добровольцев, уже призванных в Красную армию.
В 1944 г. уже не существовало дипломатических отношений с «лондонским правительством», и прежние соглашения утратили свою силу. Но вопрос перешел в практическую плоскость, — и в связи с новой мобилизацией в Красную армию, и в связи с активным формированием частей Войска Польского, и в связи со вступлением на территорию Польши. Проще всего было решить мобилизационные задачи с советскими гражданами, обойдя национальные затруднения и записав поляков белорусами, о гражданстве которых сомнений не возникало.
Вторая гипотеза имеет собственно политический характер. Ее косвенно подтверждает вмешательство в ситуацию органов контрразведки «Смерш». Известно, что именно в этот период на территории западных областей Украины и Белоруссии, а также Польши складываются очень непростые отношения с формированиями Армии Крайовой, выполнявшей указания Лондона. В частности, руководство АК, понимая неизбежность мобилизационных мероприятий Красной армии на этих территориях, отдавало распоряжения своим сторонникам, с одной стороны, уклоняться от мобилизации, а с другой, «чтобы при принудительном призыве Советами поляки использовали возможность вступления в армию Берлинга». Такие приказы были переданы во все округа на восток от так называемой «линии Керзона».
Советская контрразведка, безусловно, знала о планах руководства АК «просочиться» в Войско Польское, иметь там свою агентуру и по возможности взять его под свой контроль. Вероятно, именно поэтому особенно настойчивые попытки лиц польской национальности при мобилизации вступить не в Красную, а именно в польскую армию, вызвало такие подозрения и привлекло пристальное внимание «Смерш».
Впрочем, один вариант объяснений не исключает другого. Возможно, они просто оказались задействованы на разных уровнях: запасные полки, выполняя мобилизационный план, брали всех подряд, записывая белорусами, а политорганы и «Смерш» стремились выявить неблагонадежные и потенциально опасные элементы. Каждый делал свою работу. Кроме того, психологически срабатывали принципы «инициатива наказуема» и «не высовывайся», особенно против указаний начальства.

Таким образом, поляки, мобилизованные в Красную армию во второй половине 1944 г. оказались психологически в очень непростой ситуации. Они вынуждены были решать:

— оставаться ли им в Красной армии, что для служивших ранее в польской армии означало нарушение данной там присяги, или настаивать на переводе в Войско Польское, что было чревато репрессиями, вплоть до угрозы самой жизни;
— числиться белорусами, уступив административному произволу, или отстаивать свою подлинную национальную принадлежность;
— становиться советскими гражданами «второго сорта» — из-за принадлежности к «неблагонадежной» национальности, длительного проживания на оккупированной территории, наличия родственников за границей и т.д., а для крестьян — с перспективой оказаться в колхозах, — или оставаться гражданами Польши, с вынужденным переездом из родных мест, с потерей земли, хозяйства, имущества. Для многих такой личный выбор означал еще и разделение семей государственной границей.

В данной ситуации личные судьбы людей оказались между жерновами «большой политики», и драматизм ситуации заключался в том, что любой выбор нес «маленькому человеку» моральные страдания и жизненные потрясения.