Петр РЯБОВ

Краткий очерк истории анархизма

Анархизм в ХХ веке

П.А.Кропоткин

Князь Петр Алексеевич Кропоткин (1842—1921) происходил из аристократического рода, но выбрал не блестящую придворную карьеру, а сначала занятия естественными науками, затем — революционную деятельность. Совершив поездку за границу, Кропоткин под впечатлением от опыта Парижской коммуны 1871 г. и от общения с бакунистами из Юрской федерации осознает себя анархистом.

В 1872—1874 гг. князь активно участвовал в революционной пропаганде кружка чайковцев: вел агитацию среди рабочих, популяризировал социалистические идеи в литературных произведениях, написал программу кружка. В 1874 г. последовали арест и заключение в Петропавловской крепости. После дерзкого побега из военного госпиталя Кропоткин на 40 лет оказался в эмиграции, где стал признанным вождем и теоретиком международного анархизма, а также авторитетным ученым.

В эти годы Кропоткин неоднократно высылался властями из страны в страну, подвергался арестам, провел три года во французской тюрьме; на него готовила покушение русская монархическая организация Священная дружина (ошибочно видевшая в Кропоткине организатора убийства Александра II). Однако Кропоткин продолжал свою научную, общественную и публицистическую деятельность, выступал с лекциями и речами, писал статьи и обзоры для научных изданий, издавал анархические газеты: «Револьте» (в Женеве), «Револьт» и «Тан Нуво» (в Париже), «Хлеб и Воля» (в Лондоне) и другие. С ним общались, переписывались многие известные деятели культуры и социальных движений.

С началом первой мировой войны Кропоткин выступил в поддержку Франции, Англии и России против германского империализма, так как считал Францию центром мирового революционного движения, а Германию — оплотом реакции и милитаризма. Эта позиция не нашла отклика у большинства анархистов мира (осуждавших войну вообще), и Кропоткин оказался в изоляции.

Вернувшись в Россию в июне 1917 г., престарелый князь оказался в гуще событий. Он считал необходимым противостоять двум угрозам — немецкого вторжения и развязывания гражданской войны. На предложение А.Ф.Керенского занять любой министерский пост во Временном правительстве Кропоткин ответил: «Я считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным делом».

К Октябрьскому перевороту Кропоткин отнесся неоднозначно, видя в нем как начало социально-экономических преобразований, так и узурпацию власти, ведшую к перерождению и гибели революции. В эти годы князь участвовал в пропаганде идей федерализма, содействовал развитию кооперативного движения.

Опираясь на свой огромный авторитет среди революционеров, Петр Алексеевич вызволил немало людей из застенков ЧК, протестовал против подчинения советов большевистским партийным комитетам, против разгрома новой властью кооперативного движения, против всесилия политической полиции и эскалации красного террора, против ликвидации свободной печати и уничтожения негосударственных издательств.

...Похороны «дедушки русской революции» (как его часто называли) в феврале 1921 г. в Москве собрали многие десятки тысяч человек. В честь Кропоткина названы острова и горные хребты, вулканы и населенные пункты.

Современники на редкость единодушно отзывались о великом анархисте как о необычайно светлой, цельной и гармоничной личности. Бернард Шоу назвал Кропоткина «одним из святых столетия», а Оскар Уайльд считал его жизнь «совершенной». Принципиальность, порой доходящую до ригоризма, Кропоткин сочетал с широтой взглядов и терпимостью, что позволяло ему находить взаимопонимание и с сектантами-духоборами, и с британскими профессорами, и с рабочими-анархистами.

Петр Алексеевич Кропоткин — не только выдающийся революционер, писатель, гуманист, публицист; он был также ученым-энциклопедистом. Им написаны специальные исследования по географии и геологии, биологии, по социологии и политической экономии, по педагогике и истории, по этике и литературоведению.

Назовем главные сочинения Кропоткина (оставив в стороне специальные работы по естественным наукам): мемуары «Записки революционера», «Речи бунтовщика», «Хлеб и Воля», «Поля, фабрики и мастерские», «Взаимная помощь среди животных и людей», «Современная наука и анархия», «Этика». Всего князь написал свыше двух тысяч работ; некоторые статьи систематизировались, перерабатывались и составляли брошюры и книги.

В своем учении Кропоткин опирается прежде всего на традиции Просвещения и позитивизма. Мировоззрение Кропоткина в своих принципиальнейших моментах довольно существенно отличается от бакунинского: Бакунин был в большей степени практическим деятелем анархического движения, а Кропоткин — признанным теоретиком.

Бакунин делал акцент на разрушении всего, подавляющего личность, Кропоткин же, напротив, мыслил скорее созидательно, конструктивно; Бакунин подчеркивал существовавшие в обществе классовые противоречия, Кропоткин — общечеловеческое (и даже — общебиологическое) начало. Развивая (а во многом и преодолевая) бакунинские представления о коллективизме, Кропоткин предлагает свой коммунизм. Для Бакунина человек является преодолением и отрицанием мира природы, для Кропоткина — его органической частью. По верному замечанию Н.А.Бердяева, анархизм Кропоткина по сравнению с бакунинским — «более идиллический, он обосновывается натуралистически и предполагает очень оптимистический взгляд на природу и на человека».

Кропоткин предпринял грандиозную и единственную в своем роде попытку обосновать анархизм как развернутое мировоззрение, основанное на научно-позитивистском фундаменте, как универсальную теорию, охватывающую самые разные отрасли знания: от точных наук до социологии и этики. Кропоткин попытался вывести анархическое учение из жизни природы и народа, из анализа современности, обнаружить анархические тенденции в народных движениях различных эпох, подвести под анархизм естественнонаучную базу, систематизированнно изложить позитивную программу анархизма, разработать принципы анархической этики и обосновать неразрывное тождество анархии и коммунизма (ибо, по Кропоткину, анархия без коммунизма — произвол эгоистических индивидов, а коммунизм без анархии — чудовищный деспотизм). Такова была грандиозная задача, которую на протяжении почти полувека решал в своих сочинениях князь-революционер.

Кратко рассмотрим некоторые важнейшие моменты кропоткинского анархического учения.

Кропоткин считал одним из универсальных законов бытия биосоциологический закон взаимопомощи как важнейшего фактора эволюции. На основании огромного материала Кропоткин стремился доказать, что дарвиновское положение о борьбе за существование следует понимать как борьбу между видами и взаимопомощь внутри видов. Взаимная помощь и солидарность, по мнению Кропоткина, были и остаются главным фактором прогресса, средством к выживанию видов и инстинктивной основой человеческой нравственности.

По мнению Кропоткина, тот вид, который способен организовать свою жизнь на солидарных началах, более приспособлен для выживания и развития. Этот закон распространяется на все этапы развития животного мира и истории человечества. С точки зрения Кропоткина, и природе, и человеку присуща врожденная нравственность, а отступления от нее связаны с дурным влиянием авторитарных социальных институтов, прежде всего государства. Поэтому в своей последней работе — в «Этике» — Кропоткин стремился разработать учение о свободной морали, независимой от санкций и принуждений.

Для мировоззрения Кропоткина характерна глубокая вера в природу и в народ, в неизбежность прогресса — несмотря на все помехи, создаваемые государством.

Свое понимание истории Кропоткин выражает в следующих словах: «Через всю историю нашей цивилизации проходят два течения, две враждебные традиции: римская и народная, императорская и федералистская, традиция власти и традиция свободы. И теперь, накануне великой социальной революции, эти две традиции опять стоят лицом к лицу».

Кропоткин предсказывал переход от буржуазно-бюрократического индустриального общества к вольному анархическому коммунизму. Народные массы, склонные ко взаимной помощи, по мнению мыслителя, постоянно создают, воспроизводят и поддерживают в обществе горизонтальные связи и соответствующие учреждения, основанные на координации и на согласовании интересов: род, обычное право, средневековый город, гильдию. Государство же, возникающее демоническим образом, душит, разрушает и уничтожает эти учреждения, стремится к их окостенению, централизации и иерархизации.

Отметив две указанные тенденции, Кропоткин констатирует: «Очевидно, что анархизм представляет собой первое из этих двух течений — то есть творческую созидательную силу самого народа, выработавшего учреждения обычного права, чтобы лучше защищаться от желающего господствовать над ними меньшинства».

Таким образом, в учении Кропоткина анархизм предстает не просто как тенденция в истории мысли, а как тенденция самуй природной и общественной жизни, направленная к самоорганизации и гармонии на началах свободы и неиерархической координации. По замечанию историка Макса Неттлау, Кропоткин преследует «определенную цель: связать анархизм, если не отождествить его, с реальной жизнью, с главным и наиболее широким течением жизни и прогресса, чтобы таким образом установить неизбежность анархизма».

Кропоткин приводит многочисленные и разнообразные «доказательства того, что новый порядок уже сейчас создается путем растущей сети добровольных организаций, отодвигающих государство на задний план».

Социальная революция, с точки зрения Кропоткина, является органичной частью эволюции. Революция — это стихия, которую подготавливают тысячи людей и которой невозможно управлять, руководить.

По Кропоткину, массами в революции движет не столько отчаянье, сколько надежда; революция есть прежде всего созидание, переворот во всех сферах жизни, интенсивное строительство нового (в отличие от Бакунина, более позднему теоретику анархизма присущ, как уже упоминалось, исторический оптимизм, предполагающий акцент на созидание, а не на разрушение). Поэтому-то так важно еще до начала революции распространить новые идеи, сформировать революционное сознание и революционного субъекта, которым, по Кропоткину, не может быть какая-то одна партия или класс, но лишь весь трудовой народ в целом.

Всем предыдущим революциям фатально не хватало именно смелости мысли: все они ориентировались на прошлое, а не созидали будущее. При этом пока народ разрушал старое, буржуазия создавала новое — разумеется, в своих интересах.

Революция, по Кропоткину, — это самоорганизация населения, вооружение народа, разрушение государства, экспроприация собственности, развитие местного территориального и производственного самоуправления. Всё это невозможно без местной инициативы, которая исключает оглядку наверх, передачу права принимать решения какому-либо центру.

Индивидуальная инициатива — душа революции. Необходимо перерастание политической революции в отдельной стране в мировую и социальную революцию, необходим союз рабочих и крестьян, необходимо, наконец, немедленно дать трудящимся жилье, продукты, одежду — чтобы они сразу ощутили смысл и значение наступившей революции для себя лично. Откладывание социальных мероприятий на будущее неизбежно приводит к перерождению революции.

Кропоткин негативно относится как к идее «революционного правительства», «революционной диктатуры», так и к связанному с ними систематическому террору, предлагающему работникам казни вместо хлеба: «Будучи оружием правителей, террор служит прежде всего главам правящего класса; он подготовляет почву для того, чтобы наименее добросовестный из них добился власти... Робеспьер привел к Наполеону».

Эти свои теоретические положения Кропоткин подтвердил, наблюдая трагический опыт российской революции 1917 г., задушенной большевистской диктатурой.

Излагая свою анархо-коммунистическую программу (сложившуюся приблизительно к 1880 г.), Кропоткин на передний план поставил не государство, а личность и федеративный союз общин, объявил целью производства не прибыль, а удовлетворение потребностей человека, противопоставил идеям концентрации производства и разделения труда задачи децентрализации производства и интеграции труда. Все эти нововведения Кропоткин связывал с тенденциями современной мыслителю социальной жизни.

Коммунистический принцип распределения по потребностям Кропоткин обосновывал общественным характером современного производства (и вытекающей из него невозможностью измерить личный вклад каждого работника в тот или иной продукт) и растущим, благодаря успехам науки и техники, изобилием продуктов.

Кропоткин находил в окружающем мире ростки коммунизма и анархии — множество союзов и ассоциаций, основанных (хотя бы отчасти) на негосударственнических и небуржуазных принципах. Это научные общества, библиотеки, кооперативные и муниципальные учреждения, страховые союзы, артели, коммунальные службы, благодаря которым «за известную плату, по столько-то в год, вы имеете право удовлетворять такой-то разряд ваших потребностей — за исключением, понятно, роскоши в этих потребностях».

Говоря о будущем анархо-коммунистическом обществе, Кропоткин так определяет основные приоритеты в экономической сфере:

— абсолютный примат потребления над производством;

— интеграция физического и умственного труда (и соответствующее этой идее «интегральное образование»);

— «довольство для всех» (распределение по потребностям);

— совместная обработка земли городскими и сельскими жителями;

— обобществление и плановость производства;

— прямой обмен между городом и деревней;

— децентрализация и разукрупнение промышленности;

— преодоление уродливого деления народов на «промышленные» и «аграрные» при максимальном самообеспечении областей.

По мнению Кропоткина, всё это поможет сделать труд творческим, приятным и сократить его до пяти часов в день, предоставив людям обширный досуг для развития своей личности.

Говоря о замене государственно-эксплуататорского строя строем вольных общин, основанным на солидарности и взаимопомощи, Кропоткин так формулировал сущность предложенных им мероприятий: «До сих пор политическая экономия знала только разделение труда; мы же настаиваем на его объединении; на том, что идеалом общества (то есть тем, к чему оно уже стремится) является такое общество, где каждый трудится физически и умственно; где способный к труду человек работает в поле и в мастерской; где каждая нация и каждая область, располагая разнообразием природных сил, сама производит и потребляет бульшую часть своих продуктов земледелия и промышленности».

Констатируя возрастающую роль государственного начала в современном ему мире, Кропоткин отмечал: «В первой половине XIX в. имелось громадное прогрессивное движение, стремившееся к освобождению личности и мысли; и такое же громадное регрессивное движение взяло верх над предыдущим во второй половине века и теперь стремится восстановить старую зависимость, но уже по отношению к государству: увеличить ее, расширить и сделать ее добровольной. Такова характерная черта нашего времени».

Отсюда вытекает неизбежная дилемма: «Одно из двух. Или государство раздавит личность и местную жизнь, завладеет всеми областями человеческой деятельности, принесет с собой войны и внутреннюю борьбу из-за обладания властью, поверхностные революции, лишь сменяющие тиранов, и — как неизбежный конец — смерть. Или государство должно быть разрушено, и в таком случае новая жизнь возникнет в тысяче и тысяче центров, на почве энергической, личной и групповой инициативы, на почве вольного соглашения».

Размышляя в русле кропоткинских идей, сегодня, на исходе ХХ в., мы можем признать, что возобладала первая из указанных тенденций: тенденция к поглощению человеческой личности государственным Левиафаном, к созданию тотального государства и к господству этатистского начала в общественной жизни. Кропоткин же считал более вероятным второй исход — и ошибся в своих прогнозах.

Анархо-коммунистическое учение Кропоткина широко распространилось в конце XIX в. и скоро стало в анархическом движении преобладающим, привлекая многих революционеров своей «научностью», детальной разработанностью, наличием как теоретического обоснования, так и конкретной программы действий.

По свидетельству Макса Неттлау, почти безраздельное господство авторитета Кропоткина как теоретика в первой четверти ХХ в. привело к определенному застою и даже регрессу в анархической мысли: «В самом деле, всё, что он [Кропоткин] говорил, всегда бывало связано со столькими хорошими идеями, что попытка обнаружить их слабые стороны всегда воспринималась как опровержение этих идей... Многим мнения Кропоткина казались не подлежащими сомнению истинами, и другим представлялось нежелательным поднимать вопросы, чтобы не ослабить огромное влияние, какое оказывали личность, талант и преданность его своему делу».

Революционный синдикализм,  анархо-синдикализм и ФОРА

Наиболее заметными явлениями в анархическом движении первых двух десятилетий ХХ в. было возникновение (прежде всего в романских странах — во Франции, в Испании и Италии) мощного анархо-синдикалистского движения и деятельность анархо-коммунистической организации ФОРА в Аргентине. Если труды Кропоткина явились попыткой развития анархической теории применительно к новым условиям, то появление анархо-синдикализма было новым шагом в тактике анархизма, пополнившим арсенал его средств новыми орудиями, помимо пропаганды, террора и организации восстаний.

Анархо-синдикализму предшествовало появление так называемого революционного синдикализма. Тысячи рядовых активистов социалистических и социал-демократических партий и профсоюзов, недовольные оппортунизмом своих боссов, чересчур увлекшихся парламентской деятельностью, начали выделяться в особое течение, получившее название революционный синдикализм.

В первом десятилетии ХХ в. в синдикалистских профсоюзах Италии и Франции состояло несколько миллионов трудящихся. Идеологами революционного синдикализма стали Фернанд Пеллутье, Эмиль Пуже и другие. Основами синдикализма были аполитичность (неучастие в парламентской борьбе за власть), антикапитализм и антиэтатизм, отрицание организационного централизма и профсоюзной бюрократии, превознесение стихии жизни и повседневной классовой борьбы — в сочетании с отказом от планирования будущего общества.

Объявляя себя внепартийными организациями, революционные синдикаты (союзы) объединяли в своих рядах как социалистов и социал-демократов, так и анархистов, однако общий радикализм, организационный федерализм и стихийный антиэтатизм сближал их скорее именно с анархизмом, нежели с марксистскими течениями. Революционные синдикаты, объединяя трудящихся по профессиям, рассматривали себя как возможный каркас будущего безгосударственного социалистического общества, а всеобщую захватную стачку считали наиболее мощным и действенным орудием социальной революции.

Первая мировая война привела к расколу синдикалистских профсоюзов на оборонческие и интернационалистические течения. В это время зарождается и распространяется анархо-синдикализм, соединивший в себе революционно-синдикалистские и анархические элементы.

В 1922—1923 гг. был воссоздан анархо-синдикалистский Интернационал (Международное товарищество рабочих), объявивший себя продолжателем Первого интернационала времен Бакунина и объединивший в себе испанскую СНТ, итальянскую УСИ, американскую организацию Индустриальные рабочие мира, французский анархо-синдикалистский профсоюз, аргентинскую ФОРА и другие, более мелкие организации.

Одним из крупнейших теоретиков анархо-синдикализма был немецкий революционер Рудольф Рокер. В те годы в Италии при активном участии анархо-синдикалистов происходили драматические события: красная неделя 1914 г., когда вся страна была охвачена забастовкой, и захваты рабочими предприятий Милана и Турина в 1920 г. Однако установление фашистской диктатуры Муссолини привело к разгрому анархо-синдикалистского движения на Аппенинах.

Надо отметить, что в анархо-синдикалистских профсоюзах соседствовали (и зачастую противоборствовали) различные анархические течения: для одних анархо-синдикализм был лишь средством (связь с трудящимися массами, их самоорганизация через синдикаты и вовлечение в борьбу через забастовки), а анархический коммунизм в духе Кропоткина — целью; другие же анархо-синдикалисты продолжали бакунинскую традицию коллективизма, выступая за передачу предприятий в собственность трудовых коллективов и за распределение не по потребностям, а по труду.

Для испанских анархистов характерен широкий «анархизм без эпитетов», мирно сочетающий в себе различные оттенки и течения и не предрешающий заранее форм будущего общества.

«Самым цветущим из современных анархических движений» назвал в начале века аргентинскую организацию ФОРА Макс Неттлау.

Помимо огромной численности (которая порой достигала 200 тыс. человек) и бескомпромиссного радикализма в действиях, то и дело приводившего ФОРА к организации масштабных демонстраций и забастовок, перерастающих в баррикадные бои с полицией, весьма интересна идеология этой организации. ФОРА одной из первых среди анархистов категорически выступила не только против капиталистического и этатистского современного строя, но и против порождающего его индустриализма, неумолимо воспроизводящего в обществе отношения иерархии и конкуренции.

Марксистскому обожествлению индустриального развития и «железных законов» экономики ведущий теоретик ФОРА Эмилио Лопес Аранго противопоставил «утверждение, согласно которому огромное значение имеет процесс этического развития народов». Люди не являются лишь винтиками в индустриальном механизме; ничего не предрешено; необходимо бороться против «общества-фабрики», разрушающего традиции общинного самоуправления, коллективизма и солидарности и превращающего людей в разрозненные и атомизированные марионетки, в детали огромной машины, основанной на иерархии и конкуренции.

Аранго писал в одной из своих статей в 1920-е гг.: «Мы хотим сказать ... что можно разрушить всю социальную организацию, уничтожить историческое государство, экспроприировать буржуазию и ликвидировать частную эксплуатацию, но эти изменения не обязательно будут означать окончательное падение капитализма. Россия дает нам пример выживания капиталистической организации после поражения буржуазии...

Вот почему следует задать вопрос: можно ли прийти к анархическому коммунизму через капитализм? Ни один анархист не будет поддерживать такой абсурд. Чтобы разработать в настоящем этические и экономические основы коммунистического общества, необходимо прежде всего разрушить в трудящихся дух и привычки рабства, культ закона и почтение к представителям принципа авторитета».

Слепой вере в прогресс и в индустриальные технологии, растворению личности в массовых процессах аргентинские анархисты противопоставляли индетерминизм, подчеркивая, что решающую роль в истории сыграло этическое развитие личностей и народов. Речь шла, таким образом, о бескомпромиссной борьбе не только с капиталом и властью, но также с марксизмом и индустриализмом.

Достигнув огромного размаха в первой четверти ХХ в., ФОРА была разгромлена в 1930-е гг.

В 1920-е гг. деятельность анархистов в СССР постепенно сходит на нет. Кое-кто из последователей Кропоткина и Бакунина вступил в ВКП(б), другие были репрессированы. До конца 1920-х гг. существовало, впрочем, анархо-синдикалистское издательство «Голос Труда», выпустившее в свет большое количество литературы.

Последним очагом легального анархизма в СССР был музей Кропоткина (и действовавший при нем Общественный кропоткинский комитет). В середине 1930-х гг. музей был закрыт, а анархическое движение в России на полвека уничтожено.

Лишь в середине 1980-х гг., на волне перестройки, вновь начнется его медленное возрождение...

Анархисты и гражданская война в Испании 1936—1939 годов

В 1920—1930-е гг. во многих странах Европы установились тоталитарные или авторитарные режимы, которые насильственно уничтожили, загнали в глубокое подполье и эмиграцию анархическое движение. Так было в России, Германии, Италии. Страной с наиболее мощным анархическим движением, обладающим многолетними традициями, оставалась Испания.

Не прекращавшаяся на протяжении семидесяти лет агитация испанских анархистов, череда организованных ими восстаний и забастовок, сеть анархических школ, мощные профсоюзы, опирающиеся на общинное, коллективистское сознание трудящихся, — всё это сделало анархистов Испании решающей силой революционного процесса.

К 1930-м гг. в анархистском профсоюзе НКТ состояло около двух миллионов рабочих, а в Федерации анархистов Иберии (ФАИ) — несколько сотен тысяч человек. В 1936 г. конгресс НКТ в Сарагосе принял программу «Концепция либертарного коммунизма», предусматривающую переход к обществу, которое строится как федерация коммун и синдикатов, к обществу без денег, с децентрализованным планированием экономики, с заменой регулярной армии рабочей милицией.

Разразившийся в июле 1936 г. мятеж генерала Франко и последовавшая за ним гражданская война подтолкнули анархистов к решительным действиям и дали им возможность осуществить крупнейший в ХХ в. анархистский социальный эксперимент, как по размаху, так и по радикализму далеко превосходящий опыт махновского движения на Украине.

Узнав о выступлении Франко, тысячи рабочих-анархистов вышли на улицы испанских городов. Борьба с фалангистами и иными сторонниками генерала переросла в антипомещичьи и антикапиталистические выступления: повсеместно рабочие захватывали предприятия, крестьяне — помещичьи земли; создавались отряды народной милиции.

Под контролем НКТ оказались наиболее промышленно развитая область Испании Каталония и сельскохозяйственный Арагон. Были сформированы анархистские вооруженные части, которые возглавил легендарный Буэнавентура Дуррути. Эти отряды отправились на фронт — воевать с франкистами.

Революция затронула буквально все сферы жизни. В это время в Испании была создана анархо-феминистская организация Мухерес Либрес (Свободные Женщины), поставившая своей целью борьбу с традиционной патриархальностью испанского общества и вовлечение женщин в общественную, политическую и культурную жизнь.

Социализированные промышленные предприятия, захваченные рабочими, функционировали, насколько можно судить, довольно эффективно: все решения принимались на собраниях трудовых коллективов, была существенно повышена заработная плата, прибыли инвестировались в культурные проекты, на нужды образования (благодаря этому многие рабочие впервые в жизни смогли посетить кино или театр).

Довольно далеко зашла социальная революция в деревне, особенно в Арагоне: крестьяне на общих собраниях свергали местную власть, избирали революционные комитеты, отбирали землю у помещиков, создавали кооперативы. Эти кооперативы — коллективы, как они назывались, — в отличие от советских колхозов создавались снизу и добровольно; желающие могли обрабатывать землю индивидуально (но без применения наемного труда).

Создавались коллективные склады и магазины. Отдельные кооперативы объединялись в федерации. Это движение получило широкий размах: в Арагоне было создано 400 коллективов, в Кастилии — 300, в Каталонии — 40. В Арагоне в коллективах участвовали 400 тыс. человек (70 % населения региона), которые обрабатывали 60 % всех находившихся в хозяйственном обороте земель. Арагонские кооперативы достигли больших успехов в сельском хозяйстве: в 1937 г. урожай в Арагоне вырос на 20 %, тогда как в других регионах страны он существенно снизился (что, впрочем, отчасти объяснялось разным положением испанских регионов в годы гражданской войны). Строились дома, больницы, учреждения культуры.

Опираясь на вековые общинные традиции и на идеи классиков анархизма, коллективы действовали на принципах самоуправления, отрицания иерархии. Все важные решения принимались на собраниях членов коллективов.

По мнению современного исследователя А.Шубина, «в результате анархистских социальных преобразований возник новый сектор экономики, качественно отличный как от капиталистического, так и от государственного. Отличительные черты этого уклада — коллективное распоряжение трудящихся средствами производства, влиятельные структуры самоуправления и участие тружеников в принятии производственных решений. Анархисты и левые социалисты сделали практический шаг к ликвидации отчуждения производителя от средств производства...

Несмотря на все трудности, анархистам удалось создать относительно эффективно работающую ... социальную систему (насколько это возможно в условиях гражданской войны)».

Анархистский социальный эксперимент был насильственно прерван. На смену изначальному, хотя и весьма условному, «антифашистскому единству» пришли существенные разногласия и конфликты между двумя главными силами республиканского лагеря — анархистами и Испанской коммунистической партией. Тесно связанная со сталинским режимом, компартия взяла курс на централизацию и милитаризацию общества, по существу отказавшись от социальных преобразований.

Анархистская народная милиция казалась коммунистам вредной «партизанщиной», а производственное самоуправление на социализированных предприятиях и создание сельскохозяйственных коллективов — опасной альтернативой предлагавшейся коммунистами национализации и огосударствлению экономики.

Коммунисты рассматривали анархистов как своих главных политических конкурентов; анархисты, со своей стороны, учитывая опыт российской революции, не доверяли временным союзникам по антифранкистской борьбе. Опираясь на военную помощь СССР, ИКП взяла курс на установление контроля над аппаратом власти, армией и силовыми ведомствами (куда активно внедрялись приехавшие из Советского Союза военные специалисты и сотрудники НКВД). Началась чистка интербригад, откуда убирали нелояльных Сталину людей.

При этом парадоксальным образом коммунисты сотрудничали с правыми социалистами и либералами, тогда как анархисты сблизились с левым крылом социалистов во главе с Ларго Кабальеро (который выступал за создание синдикалистского правительства, опирающегося на поддержку социалистических и анархистских профсоюзов).

Развернувшаяся при активном участии анархистов социальная революция противоречила взятому коммунистами курсу на диктатуру, на усиление государства при умеренности в социальной политике. Столкновение конкурировавших внутри республиканского лагеря сил было неизбежно.

Установив контроль над армией и силовыми структурами, коммунисты начали охоту за деятелями оппозиции, в первую очередь за анархистами.

В мае 1937 г. коммунисты спровоцировали бои в Барселоне, приведшие к разоружению отрядов анархистов и к началу террора против НКТ и ФАИ, а в августе 1937 г. снятая с фронта танковая бригада коммунистического генерала Листера обрушилась на арагонские кооперативы.

Аресты, казни, принудительный роспуск кооперативов, начатые коммунистами, довершили франкисты, вступившие в Арагон в марте 1938 г. Под нажимом компартии коллективизированные предприятия Каталонии и других регионов были национализированы.

Однако победа коммунистов над анархистами оказалась пирровой. Все эти события предрешили гибель испанской революции. Ослабленная внутренней борьбой, республика не могла противостоять наступлению франкистских войск. Падение республики в 1939 г. и установление диктатуры генерала Франко привели к новым массовым репрессиям против анархистов. Партизанская борьба продолжалась еще целое десятилетие, но движению был нанесен смертельный удар.

1968 год и современное анархическое движение

Два десятилетия, последовавшие за окончанием второй мировой войны, знаменовали глубокий упадок анархического движения во всем мире. Репрессии тоталитарных режимов, с одной стороны, повышение уровня жизни трудящихся в развитых странах мира в середине ХХ в., когда индустриально-буржуазная цивилизация достигла своего апогея и могла позволить себе содержание социальных государств — с другой, ослабили анархистов.

На смену массовым анархистским профсоюзам, многотысячным организациям пришли небольшие разрозненные группы ветеранов анархизма, пытавшихся осмыслить катастрофический опыт революционных бурь первой половины ХХ в. и выйти из политического гетто.

Тем временем репрессии продолжались даже в самых демократических странах. Так, в США в эпоху маккартизма анархисты преследовались уголовно. Была запрещена и традиционная анархическая символика; тогда американские анархисты придумали ряд новых символов, используя, например, наряду с традиционными черными флагами и с буквой А в круге, изображение взъерошенной дикой кошки.

Новый взлет анархического движения связан с тем процессом, который, на мой взгляд, следует назвать мировой революцией второй половины 1960-х гг.

Тогда на улицы Нью-Йорка и Парижа, Рима и Берлина вышла бунтующая студенческая и рабочая молодежь, потребовавшая свободы и гуманизации общества, реформы университетов, прекращения войны во Вьетнаме, равноправия чернокожих, реального, а не формального освобождения женщин, производственного самоуправления и ликвидации ядерного оружия... В этом пестром и неоднородном движении новых левых (отвергших авторитет обюрократившихся «старых» левых — коммунистов и социал-демократов) анархисты заняли видное место — наряду с другими идейными течениями.

Черные знамена реяли над захваченными итальянскими заводами и над баррикадами парижского Красного мая 1968 г. Наиболее известный студенческий лидер Даниэль Конбендит был именно анархистом.

Лозунги Красного мая: «Социализм без свободы — это барак», «Не роботы, не рабы», «Анархия — это мы» (по контрасту с известной фразой, приписываемой Людовику XIV: «Государство — это я») — говорят сами за себя. Стотысячная молодежная демонстрация в Париже несла перед собой издевательский лозунг, пародирующий штампы официальных mass-media: «Мы — маленькая кучка анархистов».

В поисках альтернативы как бюрократически-тоталитарному «реальному социализму» и ленинистским компартиям (французских коммунистов Ж.П.Сартр метко назвал «революционной партией, которая боится революции»), так и бездушному индустриально-буржуазному обществу, всецело подчиненному логике погони за прибылью, значительная часть новых левых обратилась к полузабытым, но неожиданно оказавшимся актуальными сочинениям Бакунина, Кропоткина и других теоретиков анархизма.

1968 год, породивший новые социальные движения: феминистские, зеленые, антимилитаристские, коммунитаристские и т.д. — дал новый импульс анархическому движению.

На смену «старым» анархистам, по преимуществу нацеленным на профсоюзную борьбу, пришло полуанархическое движение автономистов, которое и по сей день насчитывает (особенно в Германии) тысячи активистов. Это весьма политизированная молодежная субкультура со сложной и развитой инфраструктурой: коммуны, сквотты (захваченные здания), альтернативные кафе и книжные магазины, антифашистские и феминистские группы. В последние годы на первомайские демонстрации в Берлине немецкие автономисты выводят ежегодно по 10—20 тыс. человек.

Они пытаются создать некую альтернативу буржуазному обществу, решая все вопросы коллективно и консенсусом, противопоставляя патриархату реальное равенство полов, традиционным семейным формам общежития — коммуны, иерархии — самоуправление, пропагандируя и активно практикуя экологизм, антимилитаризм и антифашизм.

Автономисты выступают в защиту национальных и сексуальных меньшинств, протестуют против войн. В последние годы огромный размах и известность получили организованные немецкими «автономистами» кампании протеста против атомной энергетики в Германии, в частности против попыток захоронения ядерных отходов в Горлебене.

В целом ряде стран сохраняются и традиционные анархо-синдикалистские профсоюзы, из которых наиболее крупными являются САК в Швеции, СНТ и СЖТ в Испании (в них состоят тысячи человек, а шведский САК вообще является вторым по величине после официального социал-демократического профсоюза Швеции).

Во всем мире существуют многочисленные анархические издания, исследовательские центры, библиотеки (среди них — английское издательство «Фридом», основанное еще Кропоткиным, американский журнал «Анархия», немецкая газета «Шварцен Фаден», швейцарская анархическая библиотека СЕРА).

В числе наиболее известных современных теоретиков анархизма стоит назвать американских мыслителей Ноама Чомски и Мюррея Букчина (последний разрабатывает интересную концепцию экоанархизма), а также близкого к анархизму выдающегося французского философа Андре Горца. Всему миру известны фантастические романы американской писательницы Урсулы Ле Гуин, один из которых — «Обездоленные» (недавно изданный и на русском языке) — является замечательным примером современной анархистской литературной утопии.

Как видим, и сегодня анархизм отнюдь нельзя назвать музейным экспонатом. Его теорию и практику было бы несколько преждевременно сдавать в архив истории...