ВТОРОЕ КРЕПОСТНОЕ ПРАВО

Колхозники читают статью Сталина «Головокружение от успехов». Т. Гапоненко
Колхозники читают статью Сталина «Головокружение от успехов».

Т. Гапоненко

 

Материал рекомендуется для подготовки уроков по теме
«Коллективизация сельского хозяйства в СССР». 9, 11 классы

Продолжение. Начало см. № 19/2005.

Одновременно с коллективизацией усиливалось налоговое давление на крестьян, сохранявших единоличное (индивидуальное) хозяйство. Зачастую для уплаты всех видов налога крестьянин должен был распродать бoльшую часть имущества, что автоматически вело к разорению, и, таким образом, единственным выходом для него оставалось вступление в колхоз. Во многих районах сплошной коллективизации ретивые уполномоченные, увлечённые перспективой моментального внедрения социалистического общежития в деревне, при помощи инструкций обкома ВКП(б) и нагана добивались при создании колхозов обобществления (т.е. передачи в общественное, коллективное, пользование) огородов, садиков, кур, гусей, уток, коз, готовились к обобществлению изб и одежды. Основным видом коллективного хозяйства, таким образом, всё чаще становилась коммуна, лишавшая крестьян остатков последнего личного имущества. Зимой 1930 г. непосредственной реакцией на бесчинства советского партийного и колхозного актива стал всплеск вооружённого сопротивления. К марту выявилась и полная утопичность планов обработки образовавшихся гигантских колхозных латифундий ввиду отсутствия тракторов. Сопровождавшие коллективизацию падёж и забой скота вкупе с отсутствием техники грозили сорвать весенний сев и оставить страну без хлеба. Развёртывание повстанческого движения во многих зерновых районах страны и угроза голода в городах могли привести к революционному взрыву и свержению советской власти. Поэтому Сталин решил временно снизить темпы коллективизации.

2 марта 1930 г. в «Правде» появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой автор свалил всю вину за творившийся произвол на местные партийные и советские органы, попытавшись сохранить лицо центрального аппарата ВКП(б). Одновременно Сталин неуклюже попытался опровергнуть принудительный характер внедряемой колхозной системы, выдавая его за добровольный и ненасильственный. Главным видом коллективного хозяйствования лидер ВКП(б) объявил не коммуну, а артель, в которой у крестьян сохранялось минимальное имущество, не подлежавшее передаче в собственность колхоза: мелкие птица и скот, приусадебный участок, дом и т.п. Особо Сталин подчёркивал добровольность основы развёртывания колхозов. Многие утомлённые непрерывной коллективизацией уполномоченные и «двадцатипятитысячники» были ошарашены столь специфической «благодарностью» товарища Сталина, в одночасье превратившего их из героев социалистического строительства в «козлов отпущения», последовали даже письменные протесты. Но Сталину были безразличны душевные переживания мелких исполнителей. Требовалось снизить накал политической ситуации.

Реакцией коллективизированного крестьянства на программную статью Сталина стал развал колхозов при полной растерянности местного советско-партийного актива, не представляющего себе, как реагировать на новое колебание «генеральной линии». Наиболее вопиющие зверства и безобразия, творившиеся рьяными исполнителями партийных инструкций, с лёгкой руки Сталина назвали «перегибами», за которыми стояли сотни тысяч сломанных и растоптанных человеческих судеб. Однако никакого реального исправления перегибов не последовало. Действительно, кое-кого из наиболее одиозных личностей, участвовавших в раскулачивании в Сибири, на Северном Кавказе, предали показательному суду, но вскоре амнистировали. При рассмотрении многочисленных жалоб на необоснованные раскулачивание и депортацию, захлестнувших потоком центральные органы власти, таковыми признавалось не более 10%. Из спецпереселенцев назад вернулись немногие (семьи красноармейцев, бывших красных партизан и т.п.), при этом имущества им никто не вернул. Политбюро и не ставило целью искупить вину перед пострадавшими — речь шла лишь о том, чтобы предупредить неизбежный общественный взрыв, выпустив пар.

Крестьяне же восприняли статью в качестве разрешения покидать постылые артели и буквально побежали из них. Весной—летом 1930 г. из колхозов вышло более 2/3 крестьянских хозяйств, загнанных туда насильно. Остались лишь те, для кого по собственной безхозяйственности вопрос о пребывании или непребывании в колхозе не имел значения.

Процент коллективизированных крестьянских хозяйств
в 1929—1930 гг.

1  окт. 1929 20 янв. 1930 10 марта Апр. Май Июнь Сент.
4,1 21 58, 1 37 28 24 21

Против колхозов, ставших символом нищеты и разорения, выступали не только середняки, но и многие бедняки. Группа середняков и бедняков Александровского округа Московской области писала в «Крестьянскую газету»: «Нам велят идти в колхоз, но мы в колхоз не хотим, т.к. не видим в нём ничего хорошего». Массовый выход из колхозов весной—летом 1930 г. не поколебал уверенности сталинского руководства в достижении поставленной цели. Однако теперь главный упор был сделан на экономические, а не на репрессивные методы принуждения. Перед крестьянином-единоличником был поставлен недвусмысленный выбор: либо колхоз, либо полное разорение непосильными налогами. Одновременно в деревню направлялись новые группы коммунистов-агитаторов (вербовочные бригады), призванные убеждать единоличников вступать в колхозы. В итоге за первое полугодие 1931  г. разными способами в колхозы было вовлечено более 7 млн хозяйств, доля коллективизированных хозяйств превысила 50% от их общего числа. В основных зерновых районах (Украинская степь, Северный Кавказ, Нижняя Волга, Крымская степь, частично Заволжье) ЦК ВКП(б) констатировал завершение коллективизации к июню 1931 г. В 1931 г. с учётом всех видов налогов крестьянское единоличное хозяйство платило при совокупном годовом доходе:

от 500 до 700 руб. — налог от 300 до 630 руб.;

от 700 до 1 тыс. руб. — налог от 750 до 840 руб.;

2 тыс. рублей — налог 2340 руб.;

3 тыс. руб. — налог 3840 руб.;

5 тыс. руб. — налог 7440 руб.

Другим эффективным методом экономического давления на крестьян стал резкий рост планируемых объёмов хлебозаготовок. Если в 1930 г. план хлебозаготовок составил 9,7 тыс. пудов зерна, то в 1931 г. — уже более 1,5 млн, а в 1932 г. — около 2 млн пудов и это притом, что урожайность в результате социалистических экспериментов с 1928 г. неуклонно падала! Заготовки ложились тяжёлым бременем и на хозяйства колхозников, и на хозяйства единоличников, при этом заготовительными органами хлеб изымался подчистую, включая и тот, что предназначался на семена. Колхозникам, естественно, приходилось легче, чем единоличникам, но ненамного. Уполномоченные по заготовкам требовательно понукали: «Без рассуждений… выполняйте план хлебозаготовок. О продовольствии и семенах будет суждение после выполнения хлебозаготовок». Следующим методом, стимулировавшим коллективизацию, стало постепенное возобновление массовых депортаций «неблагонадёжного» населения деревень, сёл и станиц в отдалённые районы СССР — на этот раз тех, кто не мог выполнять непосильный план хлебозаготовок. Так, в январе—феврале 1931 г. с Северного Кавказа Полномочным Представительством ОГПУ было выселено 9 тыс. хозяйств: операция дала необходимый «эффект» — в колхозы тут же записалось 5,5 тыс. хозяйств единоличников.

После зимы 1930 г. новый этап раскулачивания и депортаций начался в марте 1931 г., затронув Сибирь, Украину, Поволжье, Центрально-Чернозёмную область, Среднюю Азию, Дальний Восток, Белоруссию, Казахстан, Северный край, Ленинградскую, Московскую и Ивановскую области, Нижегородский край, Башкирию, Татарию и продолжался до конца года. В 1930—1931 гг. депортации подверглось более 380 тыс. крестьянских семей (более 1,8 млн человек). Больше всего оказалось депортированных с Украины (около 64 тыс.), из Западной Сибири (более 52 тыс.), с Северного Кавказа (более 38 тыс.), Нижней Волги (около 31 тыс.) и т.д.

Крестьяне выкапывают зерно, спрятанное на кладбище. Одесский округ. 1928 г.
Крестьяне выкапывают зерно,
спрятанное на кладбище.

Одесский округ. 1928 г.

Вопреки распространённым представлениям, депортации продолжались и в 1932 г., и в 1933 г., и далее — вплоть до Второй мировой войны. Обосновывались они «сопротивлением разгромленного кулачества колхозному движению трудящихся крестьян». Всего в 1930—1940 гг. в отдалённые районы СССР из мест постоянного проживания, не считая переселений внутри краёв и областей, были принудительно депортированы в качестве «кулаков» и членов «кулацких» семей более 2,1 млн человек. Смертность среди спецпереселенцев в 1932—1935 гг. составляла 25%, рождаемость 6%. К концу 1932 г. коллективизация в целом завершилась, охватив почти 65% крестьянских хозяйств и 80% посевных площадей. Она необратимо изменила и создала принципиально новые условия жизни крестьян, которые саркастически называли эту новую жизнь «ВКП(б)» — «вторым крепостным правом (большевиков)».

Темпы коллективизации и процент
крестьянских хозяйств в колхозах

год

1928

1929

1930

1931

1934

1935

1936

1937

% 1,7 7,6 58 61 75 83 90 94

Практика колхозного хозяйствования.
Советский колхоз в 1931—1933 гг.

Колхоз ни в коем случае не был формой самоорганизации крестьян, как, к примеру, кооператив. Кооператив подразумевал добровольное объединение крестьянами сил и капиталов для совместной обработки земли и распоряжения полученной продукцией. Прибыль в кооперативе делилась в соответствии с внесёнными средствами и приложенными усилиями. Владельцами кооператива были его учредители. В отличие от кооператива, колхоз был принудительной формой организации труда в сельском хозяйстве, навязанной государством для более эффективной и безнаказанной эксплуатации крестьян, а также для контроля за их бытом, поведением и материальным уровнем жизни. Колхоз (а де-факто в его лице — государство) присваивал себе хозяйственные постройки, рабочий скот, средства обработки земли, трудовые усилия и право на землепользование крестьян и лишал его малейшей возможности свободно распоряжаться перечисленными ресурсами. Существование вне колхоза в 1930—1933 гг. вело либо к раскулачиванию, либо к полному разорению непосильными налогами.

Из воспоминаний крестьян деревень
Псковской области
(записи 1973—1984 гг.)

«Первое моё горе — как родителей раскулачили. Я тады уже замуж зайшла, так нас не тронули, потому как мой Василий в 17-м году как раз в Питере миколаевским солдатом служил и с колокольни в жандармов стрелял. Как батьку забрали, да мамку выселили, так я, как пташечки прилетят, все голосила […]

Второе горюшко — задарма робили всю жизнь. Трудодней робили мног, а получали ничох. И всю жизнь на столе засуха была — хлеба хлеборобу не хватало. Теперь стало получше: […] и пенсию по 12 рублей получаем. Сыто стали жить, но денег всё равно не хватает. […]» (А.Ф.Семёнова, 1902 г.р., дер. Перелазы Усвятского района Псковской обл., запись 1973 г.)

«[…] В нашей деревне все были работящие, жили крепенько и не хотели своё отдавать, как в колхозы погнали. Все были против, потому как етой жизни не знали. Взяли всех наших мужиков в село Урицкое (12 км отсюдова) и расстреляли. Четыре брата Паничевых из Есипово сковали эту власть. Из бедняков были, непутёвые хозяева. После революции, как поделили землю по едокам, все в середняки выбились, а они — нет: больно шебутные были. Как пошли колхозы, они стали коммунисты, ездили по деревням, наганами махали — загоняли в колхоз. Лютовали сильно, даже расстреливали людей на месте. За это двоих забрали в Ленинград, в Кресты посадили» (М.Ф. Шваркунов, 1914 г.р., дер. Лысая гора Усвятского района Псковской обл., запись 1973 г.)

«Я родился в Шершнях в бедной семье […] В Германскую войну золотой крест дали. А тут как раз революция. Крест я на революцию пожертвовал, мне документ за него выдали. После Гражданской вернулся в деревню, и мне как бедняку выделили участок земли на болоте. Своими руками его осушал и пни выкорчевывал. Работал день и ночь, поднял хозяйство, женился. В колхоз не пошёл. К 37-му году у меня уже было 4 коровы. Тут меня и раскулачили. Обозвал я по-матерному председателя, а он сразу машину вызвал: “Забирайте его — он обругал партию и правительство!” В усвятской тюрьме держали на воде и хлебе. Хлеба давали по 200 грамм в день. Присудили 4 года по статье 58. За свои труды и попал: за то, что болото раскопал, лес рассёк да хорошим хозяином был. В Ухте железную дорогу строил. Там люди мёрли как мухи, а на их место новых привозили. За 800 грамм хлеба (давали и по 300 грамм) никто добровольно прокладывать железную дорогу не пойдёт — вот государство и нашло выход, принудиловку эту. […] Весной 45-го на общем перекуре кто-то сказал, что немцев с лица земли сотрут, а я возразил: “Это Гитлеру конец придёт, а немцы останутся — куда ж народ денется?” За это получил ещё 10 лет. В 56-м вернулся в колхоз. Теперь получаю пенсию 22 рубля: 10 лагерных и 12 колхозных. А председателя того, что меня посадил, наши и застрелили: он во время войны немцам служил». (С.А. Грибачёв, 1891 г.р., дер. Пристань Усвятского района Псковской обл., запись 1976 г.)

«[…] В 1930 г. обе церкви раскопали, и началась эта суматоха — раскулачивание. Кто нейдёт в колхоз и не может выплатить твёрдый налог, того “чёрный ворон” забирал. Пробовали сначала сделать коммуну. Пришла 43-я стрелковая дивизия, свезла вместе две деревни, Жигули и Панково, со всем хозяйством и барахлом; десять красноармейцев осталось, остальные уехали делать коммуны в других местах. Вилкам да винтовкам загоняли нас в коммуну. Всё добро своё свезли: скот, сало, хлеб, яички. Пока всё своё не скушали, хорошо было. А там и разъехались по домам. Из коммуны сделали колхоз имени 43-й стрелковой дивизии. С 1932 года повсюду стали колхозы. Установили двухпроцентный фонд: каждый должен отдать колхозу зерно на случай неурожая. Один сосед сказал: “Зачем засыпать в колхоз? Будет неурожай — мы и так дадим голодающим бесплатно”. За это ему 5 лет дали […] Девок в те годы заставляли вырубать делянки — за 3—4 сотки давали 3—4 метра ситца по 34 копейки (иначе его не купить было) […] Отец говорил, что косил пану “с половины” на панских землях: половину пану, половину себе. А теперь надо косить на 10 колхозных коров, тогда уже дают косить на 11-ю, свою. […]» (Е.Т.Степанова, 1917 г.р., дер. Устье Куньинского района Псковской обл., запись 1984 г.)

В феврале 1932 г. ЦК ВКП(б) принял очередное постановление, окончательно определившее форму организации труда в колхозах. Основным исполнителем колхозного производства становилась бригада. Их могло быть несколько, в зависимости от численности колхоза. Каждая бригада на год имела свой постоянный состав колхозников и трудилась на порученных ей правлением участках работ. По необходимости бригаде могли выделяться скот, машины, сельхозинвентарь, за состояние которых она отвечала. Весной 1932 г. постоянные бригады в целом по СССР возникли уже в 65—70% колхозов, но реально в них ещё очень долго царили неразбериха, плохая организация учёта, обезличивание труда каждого члена бригады и т.п. Труд бригад оплачивался сдельно — т.е. в зависимости от выполненного задания. Мерой оплаты труда каждого колхозника стал трудодень — за каждый вид работ колхознику начислялся его бригадиром в личный табель (учётную книжку) один или несколько трудодней. 1 трудодень колхозника в 1932 г. оплачивался государством в размере 15—20 коп. (или 2—3 коп. от 1 рубля золотом), что являлось ничтожной суммой. Однако накопленные трудодни не превращались в реальные деньги. В зависимости от суммы накопленных трудодней, правление колхоза обычно распоряжалось выдавать из колхозного фонда некоторое количество либо продуктов, либо полусгнившего зерна. С 1933—1934 гг. в колхозах Белоруссии, РСФСР и Украины выдавали в год по трудодням примерно 2,5 центнера зерна весьма посредственного качества — т.е. на месяц на семью приходился в среднем 21 кг, из которых приходилось часть отдавать домашним животным. От полного голода с трудом спасал индивидуальный участок. Навязав деревне колхозную систему, власти вернули крестьян к примитивному натуральному хозяйству.

Раскулачивание крестьян. Село Удачное Сталинградской области. 1931 г.
Раскулачивание крестьян

Село Удачное Сталинградской области.
1931 г.

7 августа 1932 г. был принят жестокий и печально знаменитый закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности». Закон предусматривал применение к «расхитителям социалистической собственности» расстрела с конфискацией имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишение свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества. Универсальность бесчеловечного юридического постановления, прозванного «указом семь-восемь», узаконила и расширила террор государства против граждан СССР, т.к. почти что каждого можно было обвинить в «расхищении социалистической собственности». Работница с фабрики, укравшая катушку ниток («80 метров пошивочного материала»), или полуголодный колхозник, подбирающий оставшиеся после уборки хлеба колоски, чтобы спасти детей от голодной смерти, стали жертвами этого закона. Было осуждено много колхозников, действительно подбиравших колоски после уборки хлеба, поэтому он получил ещё одно название — «закон о колосках». По подсчётам доктора юридических наук Ю.И. Стецовского, за время действия драконовского постановления арестам «за колоски» подверглись не менее 1,5 млн крестьян.

В декабре 1932 г. в СССР были введены внутренние паспорта, ставшие важнейшим идентификационным документом личности.

Без паспорта человек не мог переехать в другой город, устроиться на работу, зарегистрироваться по месту жительства, поселиться в гостинице. Колхозники паспортов на руки не получили, их документы хранились в правлении колхоза. Тем самым они оказались прикреплены к своему колхозу и не могли покинуть его по собственному желанию. Свобода передвижения ограничивалась. В январе 1933 г. при машинно-тракторных станциях (МТС), от которых колхозы зависели полностью, появились политические отделы, осуществлявшие контроль за настроениями и дисциплиной колхозников, «расхитителями социалистической собственности», находившиеся в тесном контакте с местными органами ГПУ.

Политотделы, с одной стороны, исполняли контролирующие функции, а с другой — занимались фальсификацией дел и провоцированием репрессий против потенциально недовольных условиями быта и труда. Не только «сбор колосков», но и плохая работа могли привести к вызову в политотдел с самыми печальными последствиями.

В колхозах царил произвол со стороны правления и председателей. Выборы правления, хотя и происходили на общем собрании, но являлись фикцией, т.к. местные партийные и советские органы располагали неограниченными средствами давления на колхозников и практически всегда обеспечивали «избрание» необходимых кандидатур. Ужасной с точки зрения последствий особенностью колхозной жизни были обесценивание труда, личной инициативы и всеобщая социалистическая «уравниловка». Труд бездельника-пьяницы и добросовестного крестьянина оценивался одинаково, не говоря уже о том, что первоначальный вклад каждого в колхозный фонд был разным. Колхозные зерно, инвентарь, скот воспринимались как ничейные, что вызывало и соответствующее отношение вплоть до откровенного воровства. Тем самым снижалась культура обработки земли, исчезали знания, опыт, семейные традиции, простое умение работать, что не просто подрывало экономику, но и истребляло крестьянское сословие в России на поколения вперёд.

Ученик профессора И.А. Ильина, русский зарубежный социолог Р.Н. Редлих так оценивал реалии колхозной жизни в СССР: «Крестьянин первых лет коллективизации чувствовал себя ограбленным и порабощённым, но внутренне оставался прежним крестьянином, только с жестоко травмированной психикой. В последующие годы в этой психике произошёл ряд глубоких структурных изменений. В этом направлении действовало два основных фактора. Во-первых, в связи с индустриализацией страны и ликвидацией безработицы для части колхозного населения открывалась возможность уйти в город. Это было настоящее бегство из колхоза. В дальнейшем беглецы превратились в рабочих. Вторым фактором была совершенно новая организация труда в деревне. Теперь каждый крестьянин был ответствен перед начальством за порученные ему элементы или участок работы; не он являлся творцом хозяйственного плана, который спускался сверху и в казённом порядке одобрялся собранием колхозников. Крестьянин оказался прикреплённым к частице хозяйства, к одному какому-нибудь процессу (доярки, свинарки). От хозяйственного крестьянского универсализма не осталось и следа. Теперь не редкость встретить крестьянина, который не умеет запрячь лошадь, не знает, как за нею ухаживать, не всякий умеет косить и никто не умеет самостоятельно вести хозяйство в значительных масштабах. Так наметилась возможность перерождения психики крестьянина-собственника в психику потомственного батрака».

Раскулаченный крестьянин И.М. Туров

Раскулаченный крестьянин
И.М. Туров

Для закупки техники и инвентаря многие колхозы были вынуждены брать кредиты у государства, но по собственной неумелости и бесхозяйственности оказывались в долгах. Бесконечные поборы, рост хлебозаготовок, обесценивание труда и отсутствие личной заинтересованности в нём у колхозников не позволяли колхозу рассчитаться с долгами. Но это было ещё не всё. Колхозы оказались инструментом ещё более жестокой эксплуатации крестьянина со стороны государства по сравнению с частным хозяином. Эти хозяйства выполняли обязательный план сдачи сельхозпродукции государству, независимо от урожайности и своего состояния. И размеры поставок, и закупочные цены устанавливались государством. За 1 пуд (16 кг) хлеба крестьянин в 1932 г. получал от государства 1,5—2 руб., при том что метр необходимого крестьянину ситца тоже стоил 1,5 руб. Состояние коллективизированной деревни наиболее ярко отразилось в одном из документов антисталинской оппозиции 1932 г.: «В деревне отбирается почти даром: хлеб, мясо, шерсть, кожа, лён, куры, яйца и пр., всё это стягивается в голодающие города и продаётся за полцены за границу. Деревня превращена в самый худший вид колонии. Товаров в деревне нет; в то же время домотканую одежду и обувь приготовить не из чего, ибо лён, шерсть, кожа отобраны, а скот вырезан и передох от плохого ухода и отсутствия кормов. Лапти стали остродефицитным товаром».

Невыполнение поставок считалось государственным преступлением. Не менее 20% от урожая забирали себе МТС за предоставление обрабатывающей техники и машин. Постоянное увеличение центральными советскими органами планов хлебосдачи вело к полному уничтожению колхозных зерновых запасов. При невыполнении плана в счёт хлебопоставок забирался даже хлеб, заработанный колхозниками на трудодни. Выгребая последнее зерно, представители советских и партийных органов, ответственных за выполнение плана, не останавливались перед избиениями и пытками не только единоличников, но и колхозников. Столь преступное выполнение плана по хлебозаготовкам неизбежно провоцировало массовый голод в стране. Наиболее страшным свидетельством о колхозной реальности остаются опубликованные письма М.А. Шолохова, адресованные в 1931—1933 гг. на имя И.В. Сталина.

Из письма от 16 января 1931 г.

«Лошади и быки осенью 1930 г. с подножного корма перешли на питание соломой и мякиной […] Скот из пахоты вышел донельзя истощённым и когда, вместо обычного корма, его поставили на солому, он дошёл до пределов истощения и в декабре от бескормицы начал дохнуть. […] В колхозе “Красный Маяк” Миллеровского района (колхоз считается примерным!) из 65 лошадей издохло 12. Ездят только на 4, остальные лежат. В Новопавловском колхозе Кашарского района в 1-й бригаде из 180 лошадей, насчитывавшихся осенью 1930 г., к 12 января этого года осталось 67 лошадей […] По Вёшенскому району быков и лошадей издохло более 1 тыс. штук… создаётся самая непосредственная угроза весенней посев-кампании. […] Это явление не единичное и им поражены подавляющее большинство колхозов».

Из письма от 4 апреля 1933 г.

«Вёшенский район, наряду со многими другими районами Северо-Кавказского края, не выполнил плана хлебозаготовок и не засыпал семян… Сейчас умирают от голода колхозники и единоличники; взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всяческими болотными кореньями. […] Вёшенский район не выполнил плана хлебозаготовок… потому, что плохо руководит краевое руководство. […] Вместо намечавшихся… 22 тыс. тонн хлебозаготовок Шеболдаев предложил сдать 53 тыс. тонн […] Овчинников… дал официальную установку парторганизации: ”Хлеб взять любой ценой! Дров наломать, но хлеб взять!” Установка подхватывается районной газетой ”Большевистский Дон”. В одном из номеров газета даёт ”шапку”: “Любой ценой, любыми средствами выполнить план хлебозаготовок и засыпать семена!”

Коровы, отравленные противниками колхозов. Село Гаревка Тогучанского района

Коровы, отравленные
противниками колхозов

Село Гаревка Тогучанского района

В Плешаковском колхозе два уполномоченных райкома Белов и другой… колхозников сначала допрашивали, а потом между пальцами клали карандаш и ломали суставы, а затем надевали верёвочную петлю и вели к проруби в Дону топить. […] В Грачёвском колхозе уполномоченный райкома при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал допрашивать полузадушенных, потом на ремне вёл к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос.

О работе уполномоченного или секретаря ячейки Шарапов (уполномоченный крайкома, директор завода ”Красный Аксай”) судил не только по количеству найденного хлеба, но и по числу семей, выкинутых из домов, по числу раскрытых при обысках крыш и разваленных печей. “Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявились! Кулацкая жалость его одолела! Пусть как щенки пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!”, — распекал на бюро райкома Шарапов секретаря ячейки Малаховского колхоза за то, что тот проявил некоторое колебание при массовом выселении семей колхозников на улицу. За полтора месяца из 1500 коммунистов было исключено более 300 человек. Исключали, тотчас арестовывали, снимали со снабжения как самого арестованного, так и его семью. Не получая хлеба, жены и дети арестованных коммунистов начинали пухнуть от голода и ходить по хуторам в поисках “подаяния”. По Вёшенскому району: Хозяйств — 13 813. Всего населения — 52 069. Число арестованных… — 3128. Из них приговорено к расстрелу — 52.

Выселение из дома и распродажа имущества производилась простейше: колхозник получал контрольную цифру сдачи хлеба, допустим 10 центнеров. За несдачу его исключали из колхоза… Было официально воспрещено остальным колхозникам пускать в своих дома ночевать или греться выселенных. Им надлежало жить в сараях, погребах, на улицах, в садах. Население было предупреждено: кто пустит выселенную семью — будет сам выселен с семьей. […] 1090 семей при 20-градусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице […] Председатели сельсоветов и секретари ячеек посылали по улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы…Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?

Но выселение — это ещё не самое главное. Вот перечисление способов, при помощи которых добыто 593 тонны хлеба:

1) Массовые избиения колхозников и единоличников;

2) […] Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия — январь, февраль. Часто в амбары сажали целыми бригадами.

3) В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили… В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос.

4) В Наполовском колхозе уполномоченный райкома… Плоткин при допросе заставлял садиться на раскалённую лежанку. Посаженный кричал… тогда под него лили из кружки воду, а потом “прохладиться” выводили на мороз и запирали в амбар. Из амбара снова на плиту и снова допрашивают […] Аналогичная история происходила и в Верхне-Донском районе».

Столь бесчеловечная и преступная политика власти по отношению к собственному народу делала неизбежным рост активного сопротивления и новый виток Гражданской войны, полыхавшей с 1917 г.

Вторая Гражданская война.
Сопротивление
коллективизации
и сталинскому режиму
в 1930—1933 гг.

Резко возросший к концу 1929 г. нажим на деревню вызвал устойчивый рост сопротивления со стороны крестьян. В 1928—1929 гг. сопротивление в основном имело характер саботажа хлебозаготовок и отдельных терактов против представителей советского и партийного актива. Как только на рубеже 1929—1930 гг. недвусмысленно обозначился принудительный характер создания колхозов, возникла новая форма — массовый забой скота. Осознавая невозможность уберечь собственное хозяйство от неотвратимого разорения, крестьяне принялись резать собственный скот и заготавливать мясо впрок, лишь бы не отдавать скотину даром государству. В кратчайший срок животноводству был нанесён непоправимый ущерб. Почти прекратились поставки мясомолочных продуктов из деревни в город, где такие продукты питания, как молоко, сметана, масло, творог, мясо, колбаса стали в начале 1930-х гг. непозволительной роскошью, доступной лишь привилегированной части населения СССР.

М.А. Шолохов. В 1931—1933 гг. он направил И.В. Сталину письма, рисующие страшную картину коллективизации в Северо-Кавказском крае

М.А. Шолохов.
В 1931—1933 гг. он направил И.В. Сталину письма,
рисующие страшную картину коллективизации
в Северо-Кавказском крае

Зимой 1930 г. в связи с началом сплошной коллективизации в характере сопротивления произошли качественные изменения вплоть до перехода к открытым вооружённым выступлениям. Доведённые до отчаяния крестьяне создавали повстанческие отряды и группы, нападавшие на бригады раскулачивания и освобождавшие арестованных «кулаков», некоторые из них переходили к партизанским действиям. Вооружались подобные отряды самым примитивным оружием, вплоть до охотничьего, но, случалось, использовались винтовки, обрезы, сохранённые с 1918—1921 гг. Действия повстанцев затрудняли недостаток оружия и малочисленность организаторов. Возглавляли повстанческие группы бывшие унтер-офицеры, находившиеся на полулегальном положении белогвардейцы и даже бывшие красные партизаны, потрясённые бесчинствами властей. Повстанцы нападали на мелкие подразделения военизированной охраны ОГПУ, местные органы власти и комитеты партии, стремились к установлению связей с бойцами и командирами РККА, изолированными от событий в городских гарнизонах. Против повстанцев использовались подразделения курсантов военных школ, сводные отряды коммунистов и комсомольцев, дивизионы войск ОГПУ. Из регулярных частей РККА формировались сводные отряды, комплектовавшиеся наиболее надёжными красноармейцами и командирами, в отношении которых существовала уверенность в их лояльности по отношению к советской власти. Из опасения возможного перехода на сторону повстанцев к боевым действиям из каждого полка (1,5—2 тыс. человек личного состава) привлекались в среднем 200—300 человек. Зимой—весной 1930 г. на Дону, на Кубани, на Тереке, в Западной Сибири и даже в отдельных районах Центрально-Чернозёмной области происходили открытые вооружённые столкновения между повстанцами и военизированными формированиями советско-партийного актива, усиленными войсками ОГПУ и сводными частями РККА. В вооружённых выступлениях участвовали в разных районах тысячи человек. По данным ОГПУ за январь—апрель 1930 г. по стране произошло более 6 тыс. крестьянских выступлений, в которых участвовали почти 1,8 млн человек. (Для сравнения: к лету 1919 г. совокупная численность чинов Белых армий в России не превышала 600 тыс. человек).

Количество повстанческих крестьянских выступлений
по отдельным регионам страны зимой—весной 1930 г.

Украина — 1895
В Центрально-Чернозёмной обл. — более 1 тыс.
На Средней и Нижней Волге — 801
На Северном Кавказе — 649
В Московской области — 459
В Западной области СССР — 268
В Белоруссии — 265
В Закавказье — 229
В Узбекистане — 212
В Сибири — свыше 200

Кирилл АЛЕКСАНДРОВ,
кандидат исторических наук
(Санкт-Петербург)

Окончание следует

TopList