«УМРЕМ ЗА ПРАВУЮ ВЕРУ»

Митрополит Московский и Коломенский
Макарий (Булгаков) о Русской православной церкви
в эпоху ордынского ига

Митрополит Макарий (Булгаков)

Можно ли адекватно и непредвзято понять и правильно истолковать русскую историю без изучения истории Православной церкви, без глубокого и вдумчивого постижения её роли в становлении и развитии российской государственности, русского национального самосознания, тех мотивов, которыми руководствовались наши предки, строившие, защищавшие и творившие свой отчий дом?
В такой общей постановке это вопрос риторический, имеющий только положительный ответ. Сложности возникают, когда мы приступаем к конкретному рассмотрению той или иной эпохи, начинаем изучать деятельность определённых исторических лиц.
Не является исключением и время монгольского нашествия и ордынского ига на Руси. Ордынский разгром стал национальной катастрофой для молодой русской государственности. И в то же время монгольское иго открыло новый период в истории русской Церкви. Начали меняться отношения Церкви и государственной власти. Постепенно центр государственной жизни переходит на север, во Владимиро-Суздальские земли, и за ним, естественно, передвигается и центр митрополии. Поселение митрополита Петра и его преемников в Москве было вызвано желанием поддержать единство распадавшейся в удельном хаосе Руси, соединить церковный центр с той государственной линией, которая стремилась к собиранию и единству страны. Конечно, существовала реальная опасность: ставя себя на службу государственной политике, даже самой насущной для спасения отечества, Церковь в перспективе могла исказить свою миссию — быть совестью государства. При митрополитах Петре, Алексии об этом не могло быть и речи, но потом, изучая историю русской Церкви, мы видим, каким непростым и даже трагическим был путь воплощения этой миссии. Но, несмотря на весь трагизм и извилистость пути, церковная история даёт нам и другие картины: прежде всего, это несомненный расцвет подвижничества и святости. Татарское нашествие не оборвало церковной традиции, как богословской, так и духовной. Не были прерваны связи России с православным Востоком, с Афоном. Тогда на Святой горе создавались целые поселения русских монахов. Через них приходит на Русь «умозрительная письменность» — творения Василия Великого, Исаака Сирина, Максима Исповедника, Симеона Нового Богослова. Но ещё сильнее эта непрерывность духовной традиции воплощается в русском монашестве. Русский XIV век, век Куликовской битвы, был, прежде всего, веком преподобного Сергия Радонежского, в образе которого христианская святость воплотилась во всей полноте.
Всё подлинное, всё живое в Русской Церкви того времени так или иначе связано с преподобным Сергием.
Мы предлагаем в качестве дополнительного материала для изучения этой непростой темы отрывки из речи В.О. Ключевского «Значение преподобного Сергия для русского народа и государства», произнесённой им на собрании Московской Духовной Академии в 1892 г., и фрагменты из книги митрополита Макария (Булгакова) «История Русской Церкви». Митрополит Московский и Коломенский Макарий (1816–1882) — выдающийся богослов, историк Церкви и проповедник, основатель научных премий, носящих его имя. Его многотомное сочинение «История Русской Церкви» приравнивается исследователями по значимости обобщений и уникальности фактического материала к трудам С.М. Соловьёва и В.О. Ключевского.

Период монгольского владычества над Россиею, казалось, был особенно благоприятным временем для нравственного её улучшения и возвышения. Никогда ещё она не подвергалась такому громадному бедствию, какому подверглась теперь, и никакое бедствие не тяготело над нею так долго. Никто в России не сомневался тогда, что иго монгольское есть наказание Божие за грехи, а пастыри Церкви громогласно повторяли эту мысль и не переставали призывать народ к покаянию и исправлению жизни…

К концу XIV и особенно с начала XV в. в России сделалась господствующею мысль о близкой кончине мира — новое, необычайное побуждение к покаянию и благочестию христианскому. Настало последнее столетие седьмой тысячи лет от сотворения мира, с истечением которой, думали, должно последовать преставление света и должен открыться всеобщий суд. Эту мысль разделяли вполне сами наши архипастыри, даже просвещённейшие из них, каковы Киприан и Фотий, и пользовались ею, чтобы убеждать своих пасомых к исправлению жизни. Что же, посреди таких обстоятельств в продолжение монгольского периода сделались ли русские действительно лучшими по своей нравственности, нежели какими были прежде? Мы нимало не сомневаемся, что все означенные обстоятельства, грозные и поучительные, не могли не производить сильных, иногда потрясающих действий на массы народа и что тысячи, десятки тысяч людей искренно обращались тогда к Богу и оканчивали жизнь с истинным покаянием, как точно и было, по прямому свидетельству летописей, например, во Владимире при первом нашествии татар и во Пскове — во время моровой язвы. Но надобно сознаться, что все эти действия были только временные и проходившие скоро. А сказать, чтобы в тот период изменился к лучшему самый характер русского народа, чтобы русские более прониклись духом Евангелия, более утвердились и возвысились в началах христианского благочестия, отнюдь не позволяет история. Много светлого и доблестного представляет она тогда у нас, но почти ничего такого, чего бы не представляла и прежде. Зато, с другой стороны, представляет много и мрачного, даже более мрачного, нежели сколько мы видели у себя в предшествовавшее время.

Икона-хоругвь «Нерукотворный Спас». XIV в.

Русские отличались уже и прежде глубокою приверженностию к святой вере Христовой и православной Церкви. Теперь открывались для них случаи засвидетельствовать эту приверженность и любовь своею кровию. В 1246 г., когда Батый позвал к себе черниговского князя Михаила и потребовал от него чрез своих волхвов, чтобы он пред вступлением в палату ханскую прошёл по обычаю монголов сквозь огонь и поклонился солнцу и истуканам, благоверный князь отвечал: «Я христианин и не могу поклониться твари и идолам». Когда ему предложили на выбор одно из двух: или поклониться, или умереть, князь не поколебался избрать последнее, несмотря на все убеждения близких людей, приготовился к христианской кончине и вкусил лютую смерть от варваров. Примеру доблестного князя тогда же последовал и любимый боярин его Феодор. В 1270 г. другой князь русский, Роман Ольгович Рязанский, был оклеветан в Орде, будто он поносил хана и его веру. Хан отдал князя в руки татар, которые начали принуждать его к своей вере. Но он не только не соглашался на это, но открыто исповедовал, что вера христианская воистину есть святая, а татарская — поганая. Озлобленные язычники отрезали ему язык, заткнули уста и медленно изрезали по составам все члены его тела, так что новый мученик действительно уподобился древнему Иакову Персскому, по замечанию летописей. Защищая себя от нападающих врагов или выступая против них сами, русские были убеждены, что они проливают свою кровь и умирают прежде всего за святую веру и Церковь. «Умрём за святую Богородицу (т.е. за соборную церковь Пресвятой Богородицы) и за правую веру», — говорили жители Владимира, когда он был осаждён татарами. «Умрём за святую Софию (т.е. за Софийский собор)», — обыкновенно повторяли новгородцы, собираясь на поле брани. «Прольём кровь свою за дом Пресвятой Троицы и за святые церкви», — восклицали псковитяне во дни Довмонта, отражая нападения Литвы. И Димитрий Донской, отправляясь с войском из Москвы против татар, говорил прочим князьям и воеводам: «Пойдём против безбожного и нечестивого Мамая за правую веру христианскую, и за святые церкви, и за всех младенцев, и старцев, и за всех христиан». Да, русские любили своё Отечество, а в нём прежде всего любили свою святую веру и свою святую Церковь. Русские тем более привязывались к святой вере и Церкви, что в них только находили для себя утешение и подкрепление посреди бедствий и скорбей, в особенности от своих поработителей, и в имени, или звании, христиан видели своё главное отличие от поганых агарян, своё превосходство пред ними. Но не скроем свидетельства летописей, что, в то время как одни из сынов России, из благочестивых её князей, охотно умирали за святую веру, не соглашаясь изменить ей и поклониться монгольским идолам, «многие другие князья с своими боярами проходили (пред палаткою Батыя) сквозь огонь и поклонялись кусту и идолам ради славы света сего, и каждый выпрашивал себе власти». Находились и такие между русскими, которые совершенно отвергались от веры христианской и принимали веру наших поработителей. Припомним Домана северянина, родом из Путивля, отсекшего голову святому Михаилу, князю Черниговскому, и несчастного Изосиму, который прежде был иноком самой нетрезвой и вообще позорной жизни, а сделавшись вероотступником, много досаждал христианам в Ярославле и убит ими.

Воинская хоругвь, осенявшая русские полки. XIV в.

Любя веру и Церковь, предки наши, естественно, чтили пастырей Церкви и особенно высших представителей её — иерархов. Излишне было бы приводить на это доказательства. Обыкновенная похвала доброму князю в летописях наших такая: «Бе иереелюбец и мнихолюбец, митрополита же и епископы чтяше и послушаше их, аки Самаго Христа...» и т.п. Ho бывали случаи и неуважения к самим епископам и митрополитам. Известно нам, как в 1295 г. ростовский князь Константин Борисович взял своего владыку Тарасия под стражу со всеми бывшими при нём людьми. Известны и действия великого князя Димитрия Донского с митрополитами Киприаном и Пименом. Известно, наконец, сколько огорчений и скорбей потерпел митрополит Фотий от князей и бояр, которые ещё до прибытия его из Греции самовольно завладели разными угодьями и доходами митрополитского дома и не хотели их уступить, а потом по злобе и мести распускали про митрополита хулы и клеветы и ссорили его с великим князем. Новгородцы в 1422 г. избрали себе по жребию во владыки игумена Клопского монастыря Феодосия и возвели его на сени, но чрез два лета, прежде нежели он был рукоположен, изгнали его от себя потому только будто бы, что он был, как говорили они, шестник, т.е пришлец, а не природный новгородец.

Милосердие к бедным и несчастным было также одною из господствующих добродетелей того времени. Ею отличались особенно некоторые князья. Например, про Владимира Васильковича Галицкого повествуется, что когда он сделался болен, то «раздал всё имение своё убогим. Золото, и серебро, и дорогие камни, и пояса отца своего, золотые и серебряные, и что сам приобрёл после отца, — всё раздал. Большие серебряные блюда и золотые и серебряные кубки сам перед своими глазами побил и перелил в гривны, и большие золотые монисты бабки своей и матери всё перелил, и разослал милостыню по всей стране, и стада раздал убогим людям и коней».

О князе Довмонте Псковском читаем у летописца: «Бяше милостив паче меры... нищая милуя, сироты и вдовица заступая и обидимыя изымая». Иоанн Данилович Калита оттого и получил такое прозвание, что всегда носил при себе калиту, или мешок, с деньгами для раздачи бедным. Супруга нижегородского князя Андрея Константиновича Василиса вскоре по смерти его раздала всё своё богатство и имение: золото, и серебро, и жемчуг, и многоценные одежды, частию нищим, частию на церкви и монастыри, а сама постриглась в монашество под именем Феодоры
(1378).

Но несравненно более мы видим тогда примеров немилосердия и несострадательности к ближним, даже жестокости и бесчеловечия. В Новгороде не проходило почти ни одного из пожаров, а они случались там так часто, при описании которого местный летописец не заметил бы: «Окаянные злые люди, Бога не боящиеся и не жалеющие своей братии, пограбили чужие имения, иных же и убили над их товаром и много совершили пакости погоревшим». А чего не терпели мирные жители того или другого города от своих же русских, когда последние овладевали этим городом!

Куликовская битва

В 1372 г., читаем в летописи, «пошёл князь Михаил тверской ратию на Торжок, пожёг весь город, и была великая пагуба христианам: одни погорели в своих дворах над своим имуществом, другие бежали в церковь Святого Спаса и там или сгорели, или задохлись от пламени, третьи бежали от огня к реке Тверце и потонули. Добрые жёны и девицы, иноки и чернецы, которых тверитяне обдирали до последней наготы, чего не делают и поганые, те от срамоты и беды потопились в воде... Бесчисленное множество мужей и жен отведено в плен, святые церкви пожжены, город весь опустел. Трупами людей убитых, огнём сожжённых и утопших наполнили пять скудельниц». В 1375 г. новгородские удальцы-разбойники, кроме того что совершенно разграбили и сожгли Кострому и потом Нижний Новгород, в обоих городах попленили ещё множество народа, жён и девиц и, спустившись вниз по Волге до города Болгар, продали там всех этих жён и девиц бусурманам. Точно так же и тверитяне, вновь разграбивши Торжок (1446), одних жителей избили, а других попродали. Смоленский князь Святослав Иванович, отправившись (1386) с ратью к городу Мстиславу, нещадно мучил всех разными казнями, кто ни попадался на пути, мужей, жён и детей: иных во множестве запирал в домах и сжигал, а младенцев сажал на кол.

Дмитриевский собор во Владимире

Вообще должно сказать, что грубость нравов, жёсткость сердца, отсутствие христианской любви к ближним и бесчеловечие составляли самый главный нравственный недостаток того времени. Всего чаще и более этот недостаток обнаруживался при взаимных распрях и междоусобиях наших князей. Движимые своекорыстием, властолюбием, местию и другими недостойными чувствами, они не щадили ни друг друга, ни своих подданных. Умерщвляли своих совместников, когда могли, заключали их в оковы и темницы или даже выкалывали им глаза, как поступил великий князь Московский Василий Васильевич с галичским князем Василием Юрьевичем Косым и брат этого последнего Димитрий Шемяка с самим Василием Васильевичем. А вступая с ратию во владения своего соперника, князья обыкновенно разоряли всё, что ни встречалось, грабили и жгли сёла и города, умерщвляли мирных жителей без различия пола и возраста и частию забирали их в плен. Были и такие князья, которые спешили в Орду и там клеветою, подкупом, угодничеством пред ханом достигали погибели и убиения своих совместников, а иногда, выпросив у хана татарское войско, вторгались с этими дикарями в пределы своего отечества и неистово опустошали целые его области. Другим свидетельством того же самого недостатка служат господствовавшие тогда у нас разбои. В княжестве Московском с успехом против них действовал Иоанн Данилович Калита, в Тверском — князь Михаил Александрович Тверской; но ничто не могло искоренить их в Новгороде. Там составлялись целые полки охотников и удальцов и отправлялись сухим путём и на судах по Двине и Волге в отдалённые места и везде грабили и жгли деревни и города, умерщвляли жителей и с добычею возвращались домой, а иногда и сами погибали в отважных своих походах. Не менее жестокости и бесчеловечия показывали русские и во время своих внутренних смут, происходивших в том или другом городе.

Так, в 1340 г. крамольные брянцы, собравшись на вече, тут же умертвили князя Глеба Святославича в самый праздник святителя Николая, несмотря на все убеждения бывшего тогда у них митрополита Феогноста...

Эскиз храма-памятника на Куликовом поле. Архитектор А. Щусев

Грустною, непривлекательною представляется нам картина нравственного состояния наших предков во дни монгольского владычества. Но будем помнить, что избранники Божии, люди высокой веры и глубокого благочестия, редки во все времена. И тот период истории нельзя назвать совершенно мрачным и безотрадным в нравственном отношении, хотя бы он обнимал собою более двух столетий, в продолжение которого жили и действовали такие великие святители, каковы: Пётр, Алексий или Игнатий Ростовский, Стефан Пермский, Арсений Тверской, и им подобные; такие великие подвижники, каковы: Сергий Радонежский, Кирилл Белоезерский, Дионисий Глушицкий, Димитрий Прилуцкий, Стефан Махрицкий, и ещё многие; такие доблестные князья, каковы: Александр Невский, Даниил Галицкий, Довмонт Псковский, Даниил Московский, Михаил Тверской и другие.

Фрагменты текста приводятся по изд.:
Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви.
Кн. 3. М.: Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1995.