|
 |
Великий князь Андрей Владимирович |
Начало войны в дневнике
великого князя
Андрея Владимировича
|
История Первой мировой войны
достаточно хорошо изучена, но в советской
историографии она всегда представлялась
односторонне как империалистическая,
антинародная, которую следовало превратить в
войну гражданскую, направленную против
эксплуататорских классов.
Долгое время ученые-историки не могли
использовать в своих трудах весь комплекс
исторических источников, так как многие из них
находились на специальном хранении и были
практически изъяты из научного оборота. Так
получилось, что самые интересные, подробные,
написанные хорошим языком дневники, мемуары,
письма и другие документы личного происхождения
были недоступны для изучения. В первую очередь
это касалось свидетельств, содержащих
негативные оценки революционных событий, либо
вышедших из-под пера представителей
контрреволюционного лагеря, впоследствии
огульно причисленных к «врагам народа».
Рассекречивание архивных документов стало
проводиться лишь с конца 1980-х гг. и особенно в
1990-е гг. Многие из них лишь сейчас начинают
активно вводиться в научный оборот.
К высшей российской аристократии, в первую
очередь, относились члены императорского Дома
Романовых. Великий князь Андрей Владимирович
(1879—1956) был внуком императора Александра II и
двоюродным братом Николая II. Он, как и
большинство членов семейства, получил высшее
военное образование, окончив Михайловское
артиллерийское училище и Александровскую
военно-юридическую академию.
Его старший брат великий князь Кирилл
Владимирович после расстрела в 1918-м царской
семьи оказавшийся наиболее вероятным
претендентом на царский престол, находясь в
эмиграции, в 1924 г. провозгласил себя
российским императором в изгнании. В отличие
от брата, Андрей Владимирович был далек от
политической деятельности, предпочитал вести
великосветский образ жизни, много путешествовал.
Тем не менее после падения самодержавия он
неоднократно арестовывался: сначала — Временным
правительством, затем — большевиками.
В Гражданской войне он не участвовал, хотя не
раз обращался к генералам А.И. Деникину и
П.Н. Врангелю с предложением своей помощи
белым армиям. В 1920 г. он эмигрировал из
России. Живя во Франции, великий князь официально
зарегистрировал брак со своей гражданской женой,
известной балериной М.Ф. Кшесинской. Он
скончался в Париже в возрасте 77 лет, поставив
своеобразный рекорд долголетия среди великих
князей, чем, по воспоминаниям супруги, очень
гордился.
Как правило, члены императорского Дома, получив
военное образование, начинали служить в
какой-нибудь элитной войсковой части. Великий
князь Андрей Владимирович вступил в военную
службу 25 ноября 1895 г. в возрасте 16 лет, в 1898 г.
получил чин подпоручика. В 1906 г. был произведен
в штабс-капитаны, через два года — в капитаны, в
1910 г. стал полковником гвардейской артиллерии.
В 1910—1911 гг. командовал 5-й батареей
гвардейской конно-артиллерийской бригады, а в 1911
— 1914 гг. — он уже командир 6-й Донской казачьей
батареи лейб-гвардии конной артиллерии. К началу
Первой мировой войны Андрей Владимирович — шеф
130-го пехотного Херсонского своего имени полка,
числился в списках лейб-гвардии Измайловского,
Кавалергардского и 4-го стрелкового
Императорской фамилии полков. Имел несколько
орденов. С мая 1915 г. он — командующий
лейб-гвардии конной артиллерией, генерал-майор
свиты императора, однако с осени 1916 г.
практически не находился в действующей армии.
Великий князь Андрей Владимирович в
великосветских кругах считался одним из
наиболее образованных людей. Царедворец генерал
А.А. Мосолов впоследствии высоко оценивал его
способности: «…Андрей Владимирович блестяще
окончил Военно-юридическую академию и стал
советником и идейным вождем молодого поколения
своей семьи… Человек очень даровитый и умный,
его высочество вдобавок и трудолюбив».
В светской хронике начала XX в. великий князь
неоднократно упоминался, но на политической
сцене обычно оставался в тени более ярких фигур.
В течение многих лет Андрей Владимирович, как это
было принято у большинства членов
императорского семейства, вел дневники. Для них
выпускались специальные тетради с императорской
символикой — тисненной золотом царской короной
и инициалами владельца. Особенно подробно
описаны в дневнике великого князя события Первой
мировой войны, участником и свидетелем которых
ему довелось быть.
Отправляясь на фронт и сознавая исключительную
важность предстоящего, он стремился
зафиксировать все сколько-нибудь значительные
эпизоды, облекая их в повествовательную форму и
нередко давая им собственные оценки или приводя
мнения известных и авторитетных людей. Читая эти
записи, невольно обращаешь внимание на такую
особенность: великий князь стремился отметить
все мельчайшие подробности, которые могут не
сохраниться в памяти или в других источниках, а
также фамилии участников событий и
географические названия. Возможно, это делалось
не столько для себя, сколько для истории,
дальнейшей публикации или подготовки книги. Для
современного читателя они ценны прежде всего
тем, что автор, вращаясь в высших сферах —
среди военного командования, ближайших царских
сановников, встречаясь с императором
Николаем II и его министрами, обсуждал с ними
положение в стране, в армии и на фронте. Великий
князь описывал не только факты, но стремился
достаточно точно передать содержание бесед. По
его дневниковым записям можно судить об
отдельных исторических личностях, их отношении к
войне, внутренней политической обстановке в
стране во время войны и накануне революции, а
также хорошо представить отношение автора и
близких ему лиц к описываемым событиям.
В дневнике нашли отражение всеобщий пафос первых
дней после вступления России в мировую войну,
боевые действия на Северо-Западном фронте,
работа штаба фронта, действия Николая II,
верховного главнокомандующего великого князя
Николая Николаевича, представителей высшего
командования и самого Андрея Владимировича в
первые месяцы войны. Он также называет причины
военных неудач русской армии и как специалист
анализирует состояние отдельных родов войск, в
частности артиллерии.
Первая запись в дневнике сделана в начале
сентября 1914 г.:
18 июля 1914 г. была объявлена мобилизация, а 20 июля манифест возвещал об объявлении войны Германии. Итак, началась всеобщая европейская война. С одной, нашей, стороны: Россия — Франция — Англия, Сербия — Черногория — Япония — Бельгия и с другой: Германия и Австрия...
В России война была встречена с большим подъемом, но без лишнего хвастовства. Все трезво смотрели на грядущие события и ясно сознавали, что война будет тяжелой и упорной.
Торжественный молебен и чтение манифеста в Николаевском зале Зимнего дворца оставит на всех глубокое впечатление. Посреди залы — наши святыни: образ Спасителя из домика Петра Великого и Казанская Божья Матерь. Когда певчие запели «Спаси, Господи» все запели хором и почти у всех на глазах заблистали слезы. Речь Государя еще больше подняла настроение. В его простых словах звучали, как у Апостола, силы с неба, казалось, что Господь всемогущий через него говорил с нами, и когда он сказал: «Благословляю вас на ратный бой», — все встали на колени. Особенно сильно было сказано: «Я здесь перед вами торжественно заявляю, доколе хоть один неприятель останется на земле русской, я не заключу мира». Эти слова были покрыты таким «ура», которого никто никогда не слышал. В этом несмолкаемом звуке как будто звучал ответ Создателю на Его призыв стать всем на защиту Родины, Царя и попранных прав нашей великой Родины.
Из Николаевского зала Государь прошел на балкон, выходящий на Александровскую площадь. Вся она была заполнена сплошь народом, от дворца вплоть до зданий штабов. При появлении Государя все встали на колени. В эти короткие минуты Россия переродилась. Самосознание воскресло у всех, чувство долга стало на первое место, и вся мобилизация прошла при таком блестящем порядке, которого никто не ожидал. Военный министр В.А. Сухомлинов мне сам говорил, что мобилизация прошла при удивительных условиях. Все шло с такой аккуратностью. Ни одной задержки. Наплыв запасных у воинских начальников превышал предполагаемую норму. Число охотников росло с каждым днем. Железные дороги работали выше всякой похвалы.
Ни одного пьяного. Все трезвые.
Грустно мне было видеть, как все товарищи уходили на войну. Проводил я 5-ю батарею, проводил и 6-ю, все ушли, и остался я один дома. 16 лет пробыл я в строю. Сколько усилий потратил над своими батареями и как фатально ушел из строя в феврале этого года. Если б можно было предвидеть события. Но что же оставалось делать. Идти в строй, но куда. В своих батареях — все вакансии заняты. Идти в чужую часть, где никого не знаешь, невозможно. Решил ждать. Проситься в какой-нибудь штаб — и сидеть там без дела, как-то глупо. Но время шло. Пошел уже второй месяц войны, и стало невмоготу. Как ни тяжело было проситься в штаб, а не в строй, я все же решился и написал Кириллу, который находился в ставке верховного главнокомандующего. Предварительно, я просился у Ники, который меня благословил на это.
23 сентября пришла телеграмма от верховного
главнокомандующего, в которой сообщалось о
назначении Андрея Владимировича в распоряжение
главнокомандующего Северо-Западным фронтом
генерала Рузского.
Сборы были недолгими, заехав в Царское Село и
попрощавшись с матерью, великий князь вместе со
своими адъютантом полковником Ф.Ф. Кубе и
камердинером отправился на фронт.
Первое сильное впечатление на Андрея
Владимировича произвела гибель одного из членов
Дома Романовых — князя императорской крови
Олега Константиновича, тяжело раненного во время
одного из его первых боев:
29 сентября в 10 ч. 20 м. утра я приехал в Вильно и встретил на вокзале генерала Ермолинского. Узнав о моем приезде, он приехал сообщить, что в Вильно, в Витебской общине лежит тяжело раненный Олег Константинович, привезенный вчера вечером с передовых позиций у Вроцлава. Я сейчас же сел в мотор с ним, и мы поехали в лазарет…
Олег проснулся. Я зашел к нему. Он сейчас же сказал: «Как я рад тебя видеть, куда ты едешь?» Я ему сказал. Он спросил: «А ты рад ехать на войну?» Потом спросил, по-видимому, не желая, чтобы другие поняли: «Comment vont les affaires» (Как идут дела (франц.)) На мой благоприятный ответ, он сказал: «Dieu merci» (Благодаря Богу (франц.)). Тут же стояла сестра. Он попросил дать ему поесть… Затем он откинулся назад и уставил свой взор в потолок и глубоко вздохнул. Стоявший рядом доктор быстро схватил его руку, чтоб узнать пульс. Олег, как будто очнулся и спросил: «Как пульс?». «Хороший», — был ответ доктора. «Сестрица, сестрица, — позвал Олег, — скандал!» и обращаясь ко мне: «Je te demande pardon, mais jе crois que je vais vomir» (Прошу прощения, но я думаю, что меня сейчас вырвет (франц.)). Видя, что я стесняю его, я вышел на минуту и скоро вернулся.
Профессор Оппель сидел у него и утешал: «Мы скоро его поправим, мы теперь молодцом». Олег улыбался. Мне пора было ехать. Простился с ним. «Que Dieu te garde (Пусть Бог тебя хранит (франц.)), спасибо, что заехал ко мне. Всего хорошего». Пожелав ему скорее поправиться, я вышел. В соседней комнате я нашел генерала Ермолинского. Мы оба молча посмотрели друг на друга. Не жилец Олег. Как ни утешали нас доктора, но достаточно было на него посмотреть — ни кровинки, в лице. Цвет восковой белизны. Несмотря на страшную рану, никаких страданий. Температура 36,8, пульс 160. Профессор Цейге говорил, [что] лучше бы он страдал. Ему вспрыснули накануне морфий, но это оказалось излишним. Он не только не чувствовал боли, но и не сознавал серьезности своего положения. В его улыбке, разговоре было столько простоты, что казалось, он не хотел признать, что умирает за отечество. Свой поступок как будто он считал в этой огромной войне столь незначительным фактом, что не стоит об этом и говорить. Он даже ни разу не говорил о Георгиевском кресте, который только утром получил от Государя. Он умирал Героем, скромным, и в скромности великим.
Через два дня я лишь узнал о его кончине в этот самый день в 8 ч. 10 м. вечера, т.е. он скончался через шесть часов после того, что я его видел. К 5 ч. ждали его отца и матерь. Они, как я потом узнал, застали его еще в живых, и он скончался у них на руках.
По дороге из Вильно к месту назначения, в штаб
Северо-Западного фронта, находившийся в то время
в Гродно, Андрею Владимировичу пришлось сделать
большой крюк, чтобы попасть в Барановичи, где в
первые месяцы войны размещалась ставка
верховного главнокомандующего. По случаю своего
прибытия в действующую армию он представился
великому князю Николаю Николаевичу, повидался со
старшим братом.
По долгу службы Андрей Владимирович на личном
автомобиле регулярно объезжал передовые позиции
и тыл армий Северо-Западного фронта, осматривал
места недавних сражений, встречался с их
участниками. Согласно существовавшим в то время
порядкам, члены императорской фамилии,
находившиеся в пределах достижения
неприятельской артиллерии, автоматически
подлежали представлению к награждению. Великий
князь долго отказывался от такой, по его мнению,
незаслуженной награды.
Уже в начале войны противник (войскам
Северо-Западного фронта противостояли немецкие
корпуса и дивизии), используя несогласованность
в действиях командования русских армий, наносил
весьма ощутимые контрудары, не позволяя
развивать успешно начатое наступление в
Восточной Пруссии. Осенью стали проявляться
элементы начинающегося кризиса в русской армии:
недоставало вооружения и боеприпасов, понесшие
потери боевые части оставались
неукомплектованными, пополнение подходило
медленно. Нередко тылы отставали от авангарда;
иногда картина расположения войск была
настолько туманной, что в штабе не знали, где
находится тот или иной полк или даже дивизия и
корпус. Отсутствовали не только нормальные
коммуникации между частями и соединениями, часто
вообще не было никакой связи. Все это привело к
тому, что русская армия уже в первые месяцы войны
понесла большие потери в личном составе,
особенно среди кадровых офицеров и солдат.
В обязанности великого князя Андрея
Владимировича входило инспектирование воинских
формирований. Почти каждую неделю он в течение
нескольких дней находился в расположении
войсковых частей. В этих поездках его обычно
сопровождали представители Генерального штаба
или высшего военного командования.
В дневнике имеются подробные записи об этих
поездках. Так, 3 октября 1914 г. Андрей
Владимирович записал:
Я получил командировку осмотреть тыловые пути корпусов 2-й армии. В 10 ч. вечера я выехал в Варшаву. Мне дали в помощь подполковника Генерального штаба Сергея Карловича Сегеркранца. В 12 ч. ночи мы прибыли в Варшаву.
Штаб армии находился в поезде на Брестском вокзале, и локомотив под парами стоял прицепленный к поезду… Через некоторое время пришли начальник штаба генерал-майор Постовский, генерал-квартирмейстер и командующий 2-й армией генерал-квартирмейстер и командующий 2-й армией генерал Шейдеман. Он взял карту и рассказал все дела под Варшавой, начиная с 28 сентября. Как было трудно в первые дни с малыми силами отстаивать город. Но с подходом новых корпусов дела стали лучше, и в данное время бой происходит в районе 10 верст от города. Для общего наступления ждали лишь подхода II Сибирского корпуса и ХХIII корпуса. Потери были довольно значительны в первые дни. Теперь немцы атаковали главным образом наш правый фланг Прушково—Блон, но все атаки были отбиты артиллерийским огнем. С юга ждали подхода V армии генерала Плеве с 19-м и 5-м корпусами. Видно было, что генерал Шейдеман пережил тяжелые дни.
Один день неприятель опрокинул одну бригаду, которая отбежала до фортов, но, собравшись, вернулась на линию. Это вызвало в городе панику, которая, к счастью, скоро улеглась. Телефон не переставал работать все время с корпусами. Шли донесения о результатах дня…
Канонада началась с раннего утра и все усиливалась. На горизонте пылала деревня Пясечко, зажженная нашей тяжелой артиллерией. Все небо было затянуто дымом от тротиловых бомб. Командир I Сибирского корпуса генерал Плешков был очень в духе. Его сибиряки дрались отчаянно и знаменитый Машдловский лес, который считался труднопроходимым, они взяли штыками. Со стороны Прушково и Блона канонада все развивалась. Гул стоял неумолкаемый…
Возвращаясь в Варшаву, инспекторы видели, как
вдоль дороги перед временными укреплениями
полевых батарей войска строили проволочные
заграждения, которыми они временно
использовались для сушки белья. Приходилось
прямо из автомобиля расспрашивать обозных
офицеров о возможности проезда к тому или иному
пункту, определять номер части и проверять по
карте соответствие их местонахождения.
Отмечалось много путаницы во всем. Это
неблагоприятно сказывалось, прежде всего, на
снабжении фронта, а при возможном отступлении
вообще грозило катастрофой.
В пути нередко встречались немецкие аэропланы,
при появлении которых, оставив автомобиль прямо
на дороге, все прятались в ближайшее укрытие.
В это время войска 1-й и 2-й русских армий в ходе
Варшавско-Ивангородской операций остановили
наступление 9-й германской и 1-й австро-венгерской
армий на Ивангород, а затем отразили удар
германских войск на Варшаву. 5 октября русские
войска перешли в контрнаступление и отбросили
противника на исходный рубеж. Русские армии
вновь приступили к подготовке вторжения в
пределы Германии.
Великий князь Андрей Владимирович получил
задание выяснить степень готовности к
наступлению частей 4-го корпуса 2-й армии. Об этом
он 8 октября сделал следующую запись:
…Я поехал по Венской дороге на ст. Прушково. Там встретил командира IV корпуса генерала Алиева. В саму станцию попал, как их прозвали «чемодан», т.е. тротиловая бомба и здорово разрушила среднюю часть станции.
Пройдя пешком, мы нашли домик снаружи совершенно разрушенным, и четыре трупа немцев лежало во дворе... Рядом в траншеях наших лежали винтовки, масса патронов, многие были залиты кровью, видны были следы перевязок, сброшенные сапоги, рубашки, амуниция и т.д.
Окопы были покинуты только вчера. Впереди еще ряд окопов и шагах в 200 — немецкие. Дошли и до них. Неприятельские окопы глубже наших и соединены с задними канавами глубиною аршина 2. Там следов крови не нашли, но [увидели] массу соломы, патронов, жестянок из-под консервов и носилки. Стаканы наших шрапнелей валялись сотнями кругом. Но все, что возможно было собрать, было убрано жителями. Далее в лесу, говорили, было еще много неубранных трупов, но было далеко идти, и мы вернулись на станцию — и в Варшаву, где пересели на Калишскую дорогу и поехали на станцию Блон.
Благополучно доехали до станции Жарово, где предупредили, что можно проехать еще верст 5, не более, ибо путь взорван. Доехали до этого места и пошли пешком. Саперы уже работали. Взяли дрезину и поехали. Часто приходилось останавливаться, переносить дрезину на руках через разрушенный участок. Особенно трудно было перебраться через взорванный мост…
Кое-как добрались до станции Блон. Что можно было взорвать, немцы взорвали. Стрелки, рельсы, водяной кран, телеграфные столбы. Станцию же обратили почему-то в конюшню, и видно, что стояли лошади там довольно долго. Навозу было много. Они умудрились даже поставить лошадь в самую маленькую комнату, и видно, лошадь ввели задом, ибо повернуть ее там было невозможно. Навоз указывал, что вводили ее задом. Все шкафы с бумагами перевернуты, разбросаны, разгромлены. Даже домик сторожа и тот разгромили. Нашли массу бутылок из-под вина. Видно, пили много. Даже солдатская фляга — и из той несло коньяком. В саду против станции похоронен офицер 2 пионерного батальона 3/16 октября, и каска лежит на его могиле.
По дороге мы встретили четыре трупа. Карманы у всех вывернуты, сапоги сняты. Один был покрыт шинелью. Шла баба мимо с ребенком. Долго смотрела она на труп; потом палкой попробовала поднять шинель. Шинель отделилась. Она отбросила ее в сторону, как будто испугалась. Потом подняла шинель концом палки, взвалила палку на плечи и пошла с ребенком дальше.
В самой деревне Блон у казарм пожарной команды мы встретили двух сестер Красного Креста. Они обратились ко мне с просьбой помочь вывезти 6 раненых. Лошадей не было, и вывезти нет возможности. Я обещал прислать наши моторы, что и было исполнено. Сестры эти были украшены медалями на Георгиевских лентах. Они во время боя работали, собирая раненых, и генерал Данилов, командир ХХIII корпуса, их наградил. Они о нем отзывались с восхищением. Тут же мы узнали, что недалеко от Блона, в имение графа Потоцкого, занятое немцами, был привезен смертельно раненый офицер. Те, которые его несли, приняли меры, чтоб удалить любопытных, и, по-видимому, с большим почтением отнеслись к нему. Он скончался, и тело его так же таинственно было вывезено, причем офицеры один день носили на левой руке траур. Теперь мы узнали догадками, что убит был, по всей вероятности, R. Petel-Friedrich, сын императора…
19 октября вместе с командующим фронтом генералом Рузским великий князь выехал в 10-ю армию генерала Сиверса, расположенную в районе Сувалки, на границе с Восточной Пруссией. Цель поездки — выяснить причины медленного наступления частей и соединений армии на северо-западе. Об этом в дневнике записано следующее:
Главная заминка в наступлении заключалась в том, что корпуса бывшей 1-й армии Ренненкампфа, после его знаменитого отступления, по-видимому, потеряли свой моральный дух, и не столько войска, сколько корпусные командиры потеряли уверенность.
Кроме того, некоторые корпусные командиры, как Рузский выразился, безграмотные в военном деле, ждут наступления соседа, а сами не двигаются. Им мерещатся все новые и новые немецкие корпуса, и потому постоянно доносят в оправдание, что наступление невозможно в виду превосходства неприятельских сил… Все это Рузскому пришлось разобрать, указать дальнейший план наступления и, главное, поддать всем немного энергии.
Результатом этого и было, что 22 октября они взяли Бакаларжево при общем наступлении. Вернулись мы из штаба в Гродно к 1 1/2 [час.], позавтракали и выехали обратно. В 10 1/2 [час.] вечера мы прибыли обратно в Седлец, где были получены за время нашего отсутствия новые указания штаба верховного главнокомандующего.
Эти указания шли вразрез с мнением генерала Рузского, который и решил переговорить по телеграфу с генерал—квартирмейстером штаба верховного главнокомандующего генералом Даниловым. В общих чертах новые директивы сводились к следующему.
В виду того, что армии центра за Вислой сильно продвинулись вперед, в то время как северная в Восточной Пруссии (10-я) и южная у Сана (3-я) отстали, то следует центру приостановить наступление до тех пор, пока 10-я армия не дойдет до нижней Вислы, а южная — до меридиана Пельц. Возражения штаба Северо-Западного фронта сводились к тому, что в первоначальном плане (первый период войны) были две группы армий: северная в Восточной Пруссии и южная в Галиции, которые обе продвинулись довольно далеко вперед. Когда же обнаружилось движение неприятеля на Варшаву, то как из северной, так и из южной были взяты корпуса для усиления центра у Варшавы. В результате от Варшавы неприятель был оттеснен на 150 верст при очень усиленном [нашем] наступлении и довольно быстром отходе неприятеля и при дальнейшем движении центра через недели две или три был бы уже в пределах Познани. Но ослабление флангов привело к тому, что они могли быть отброшены назад, северная группа к Неману, а южная за Сан. Ежели теперь выполнить план верховного главнокомандования и усилить фланги, то это придется сделать за счет центра, и тогда получится, что фланги достигнут намеченной линии, а ослабленный центр будет весьма вероятно снова оттеснен к Варшаве, т.е. к Висле. Такой план был признан генералом Рузским крайне рискованным…
Результат поездки был удачен, в том смысле, что операции на севере и юге признали за самостоятельные, а центр отдельно, причем наступательный характер его остался без задержки. Вопрос о прибавке IV армии к фронту остался открытым, ибо боялись обидеть генерала Иванова, отнимая у него эту армию… По поводу этого инцидента необходимо отметить следующее, что проливает свет на многое. Когда наш генерал-квартирмейстер Бонч-Бруевич говорил Данилову, зачем в последней директиве требуется остановка всего фронта (за Вислой) — Данилов ответил: «Я писал вообще ...».
Надо заметить, что телеграмма, в которой указывается директива, подписана начальником штаба Янушкевичем и в ней все время повторяется фраза: «Его Императорское Высочество верховный главнокомандующий требует, находит, указывает и т.д.». Впечатление, что директива дана лично верховным главнокомандующим. А генерал Данилов про ту же телеграмму говорит: «Я так писал». И вероятно он действительно лично писал и без указаний от верховного главнокомандующего, иначе нельзя себе объяснить, каким образом он может говорить про такую важную телеграмму: «Я писал, вы меня не поняли, это не так» и т.д. и соглашается изменить директивы… У нас всех, кто знал эту тайну, ясно создалось мнение, что именем верховного главнокомандующего он орудует помимо верховного главнокомандующего. Пишет его именем и, ежели и спрашивает мнение верховного главнокомандующего, то, вероятно, скрывая те сведения, которые могли бы повлиять на верховного главнокомандующего в смысле изменения тех соображений, которые ему докладываются. Это открытие очень опечалило наш штаб.
Главное, что Данилов (черный) — сухой педант. Жизни не знает. Нравственный элемент, который составляет главный успех боя, он не понимает и с ним не считается. Ведь на карте, на которой он орудует, нет людей. Есть кружки, означающие корпуса. Есть известное между ними расстояние, а всякий успех, стоивший десятки тысяч жертв, отражается на карте только тем, что наносится новый кружок, впереди старого. И печатают в газетах, такой-то город взят. А что это стоило усилий, потерь — эта ему область недоступная. Ведь что нам стоила эта стратегическая операция отхода всех армий за Сан и Вислу. Сколько напрасных жертв, а главное — моральных страданий для тех войск, которые должны были отступить назад, бросив кровью взятые места. Кто возместит эту нравственную муку? А без этой нравственной веры победы не бывает.
Видел я сам эти бедные корпуса бывшей 1-й армии ныне в 10-й. Как им трудно снова поверить в свои силы. Насколько они потеряли веру в свое начальство. А почему отступили — вина тут штаба верховного главнокомандующего, т.е. того же Данилова. Он нашел нужным им отойти (стратегические соображения). И не мог этот сухой муж понять, что он наносит своим же войскам куда больший удар, нежели неприятель.
Генерал Рузский, находясь в ставке верховного главнокомандующего, убедил всех в необходимости нанесения ударов противнику по всему фронту, но прошло время, а долгожданных директив о наступлении все не было. Пытаясь понять причину бездействия ставки, Андрей Владимирович объяснял ее главным образом субъективным фактором и, прежде всего, бездарным командованием. Однако он называет и объективные причины: плохое снабжение армии, большие потери вследствие непродуманных войсковых операций и др. Нерешительность ставки и Генерального штаба постепенно передавалась командующим армиями. К концу октября наступление по всему фронту было остановлено.
Николай II Александрович (Ники, 1868—1918) — сын императора Александра III и императрицы Марии Федоровны, российский император (1894—1917); вошел на престол 21 октября (3 ноября по новому стилю) 1894 г. К этому времени имел воинское звание полковник, которое сохранил за собой до конца своего царствования, не считая возможным присвоить себе очередной воинский чин. Короновался 14 мая 1896 г. Первая мировая война тяжким бременем легла на Россию и способствовала развитию революционной ситуации в стране. Недовольство царским правительством подвинуло многих политических и военных деятелей на дворцовый переворот, который обернулся Февральской революцией и в конечном результате привел к Октябрьской социалистической революции в России. Император Николай II во избежание гражданской войны отрекся от трона (фактически был низвергнут) и вместе с семьей заключен под домашний арест в Александровском дворце Царского Села, а в начале августа 1917 г. выслан в сибирскую ссылку в Тобольск. После прихода к власти большевиков царская семья в конце апреля 1918 г. переводится на тюремный режим в Ипатьевский дом в Екатеринбурге. В ночь с 16 на 17 июля 1918 г. все были тайно расстреляны. А в печати было объявлено о казни только бывшего императора Николая II. Зарубежная Русская православная церковь (31 октября — 1 ноября 1981 г. в Нью-Йорке) канонизировала царскую семью и их приближенных.
Кирилл Владимирович (1876—1938) — великий князь, внук императора Александра II, второй сын великого князя Владимира Александровича и великой княгини Марии Павловны, двоюродный брат императора Николая II, родной брат великого князя Андрея Владимировича. В 1905 г. против воли императора и канонов Православной церкви женился на своей двоюродной сестре великой княгине Виктории Федоровне (урожденной принцессе Виктории — Мелите Саксен-Кобург-Готской), брак был признан императорской фамилией в 1907 г. Окончил морской кадетский корпус. Участник Русско-японской войны, служил на броненосце «Петропавловск», контр-адмирал (1915 г.) Командир гвардейского экипажа (1915—1917), который в дни Февральской революции он привел к Государственной думе и поддержал ее. С июня 1917 г. — в Финляндии, с 1920 г. — в эмиграции в Швейцарии, Германии, Франции. В 1922 г. объявил себя местоблюстителем престола, а 31 августа 1924 г. — императором Кириллом I. Ряд представителей династии Романовых не признавали этот акт законным. Проживал в приморском городке Сен-Бриак в Бретани (Франция). Скончался 12 октября 1938 г. Был похоронен 19 октября в Кобурге (Германия). В 1995 г. перезахоронен вместе с супругой в великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора в Петербурге.
Николай Николаевич (1856—1929) — великий князь, верховный главнокомандующий в начале Первой мировой войны и после отречения от престола Николая II (20 июля 1914 г. — 23 августа 1915 г. 2—11 марта 1917 г.). Внук императора Николая I, двоюродный дядя Николая II. Он окончил Николаевское инженерное училище (1873), Николаевскую военную академию (1876, с серебряной медалью и занесением на мраморную доску), был участником Русско-турецкой войны 1877—1878 гг., состоял офицером для особых поручений при главнокомандующем; за переход через Дунай награжден орденом св. Георгия 4-й степени, за переход через Балканы в составе генерала Гурко — золотым оружием. Затем последовательно командовал лейб-гвардии гусарским полком, 2-й бригадой 2-й кавалерийской дивизии, в 1895—1905 гг. — генерал-инспектор кавалерии. Генерал-адъютант свиты императора (1894), генерал от кавалерии (1901), председатель Совета государственной обороны (1905—1908), командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа (1905—1914). Главнокомандующий Кавказской армией и наместник царя на Кавказе (24 августа 1915 г. — 1 марта 1917 г.) После Февральской революции находился в ссылке в имении Дюльбер (Крым). В конце марта 1919 г. эмигрировал и проживал в Италии. С 1922 г. поселился на юге Франции, с 1923 г. — в Шуаньи (под Парижем). С декабря 1924 г. принял от барона П.Н.Врангеля руководство жизнью всех русских военных зарубежных организаций, которые к этому времени оформились в Русский общевойсковой союз (РОВС). Среди части белой эмиграции считался главным претендентом на престол. Умер 5 января 1929 г. в Антибе (Франция). Похоронен в русской церкви г. Канны.
Рузский Николай Владимирович
(1854—1918) — генерал-адъютант свиты императора, генерал от инфантерии (1909), командир армейского корпуса. Окончил Николаевскую военную академию (1881), Участник Русско-турецкой и Русско-японской войн, начальник полевого штаба 2-й Манчжурской армии; командир 21-го армейского корпуса, член военного совета; в кампании 1914—1917 гг. командующий 3-й армией Юго-Западного фронта, главнокомандующий Северо-Западным фронтом,
6-й армией и Северным фронтом. В штабе генерала Рузского в Пскове был подписан императором Николаем II акт об отречении от престола, что было осуществлено под непосредственным давлением его и других военных. После начала проведения в жизнь выборного начала армии в апреле 1917 г. подал в отставку и уехал на лечение на Северный Кавказ. В октябре 1918 г. зарублен красногвардейцами как заложник в Пятигорске.
Олег Константинович (1892—1914) — князь императорской крови, четвертый сын великого князя Константина Константиновича и великой княгини Елизаветы Маврикиевны, правнук императора Николая I. С начала Первой мировой войны находился на фронте, был смертельно ранен в августе 1914 г. За проявленные мужество и смелость на фронте отмечен орденом св. Георгия 4-й степени. Похоронен в склепе часовни в имении Осташево (Московской губернии), могила не сохранилась.
Плеве Павел Адамович (1850—1916) — генерал от кавалерии, командовал войсками Московского военного округа. Во время Первой мировой войны командующий 5-й и 12-й армиями; затем командующий Северо-Западным фронтом; вскоре уволен с назначением в Государственный совет.
Ренненкампф Павел Карлович (1854—1918) — генерал-адъютант, генерал от кавалерии. Окончил Гельсинфорское пехотное юнкерское училище, участвовал в кампании 1900 г. в Китае, в Русско-японской и Первой мировой войнах. В начале мировой войны командовал 1-й армией Северо-Западного фронта, с которой принял участие в Восточно-Прусской операции. После неудач под Лодзью в ноябре 1914 г. был отстранен от командования, отчислен в распоряжение Военного министерства. 3 октября 1915 г. уволен со службы. После Февральской революции арестован и отправлен в Петропавловскую крепость. После Октябрьской революции уехал в Таганрог. 12 апреля 1918 г. был расстрелян.
Янушкевич Николай Николаевич (1868—1918) — выпускник Николаевского кадетского корпуса и Михайловского артиллерийского училища (1880). Окончил курс Николаевской академии Генштаба (1896). Заместитель начальника канцелярии военного министерства (1911—1913). Генерал от инфантерии (1914). С марта 1914 г. — начальник Генерального штаба.
С 19 июля того же года — начальник штаба верховного главнокомандующего (1914—1915), помощник по военной части наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича (с августа 1915 г.), а затем — главный начальник снабжения Кавказской армии. После октября 1917 г. был арестован и отправлен в Петроград, но по дороге убит конвоирами.
Окончание следует
Владимир ХРУСТАЛЕВ,
кандидат исторических наук,
Владимир ОСИН