|
 |
Смотрины.Н. Неврев. 1888 г. |
Судьба самой знаменитой русской
«бесприданницы» Ларисы Огудаловой, несмотря на
достоверность жизненных ситуаций в пьесе, случай
все же крайний.
Талант Островского, запечатлевшего для нас
купеческую и мещанскую среду России XIX в.,
волей-неволей искал ситуации острые, позволяющие
придать сюжетам динамику почти детективного
расследования. Любовная интрига, которой, как
правило, делается акцент при постановке этой
пьесы, в ней вовсе не главная линия. Лариса —
обедневшая дворяночка, внимания которой
добиваются богатые представители купечества,
класса, по сравнению с нею, низшего. Лариса, а в
особенности ее мамаша, желали, прежде всего,
денег, были готовы пожертвовать для этого честью,
поэтому и ухватились «за последний шанс» с той
роковой поездкой на пароходе.
Но истинная трагедия семейства Огудаловых
заключалась в том, что они оказались между двумя
кастами — дворянской и купеческой, у которых
были свои законы, обычаи и «понятия». Внутри каст
положение бесприданниц решалось в соответствии
именно с ними, и при всей незавидности положения
бедных невест назвать его совершенно
безнадежным было нельзя. Многие состоятельные
люди «принимали в них участие», и вовсе не так,
как богатые и развратные приятели семьи
Огудаловых.
«Брачная благотворительность» была делом
весьма своеобразным, но «чистым», не
коммерческим, не аморальным. Не поручусь, что
подобные обычаи существовали везде, но на
юго-востоке Московской и в ближайших к ней уездах
Рязанской губерний сложилась замечательная
традиция специальной благотворительности,
дававшая неплохие шансы оказаться
«пристроенной» для бесприданниц из
простонародья — у каждой была возможность
вытянуть свой «счастливый билетик». И это не
метафора, так было на самом деле: устраивались
лотереи, бедные невесты «благонравного
поведения» тянули жребий и в случае выигрыша
получали от устроителей условленное приданное.
Например, газета «Московские ведомости» в ноябре
1852 г. сообщала: «Зарайская городская Дума
объявляет, что, согласно завещанию покойного
потомственного почетного гражданина Михаила
Ивановича Крашенинникова, в думском присутствии
1 октября 1852 г. допущены были к извлечению жребия
20 девиц из беднейших мещанских семейств. Из них
вынули жребий четыре девицы, согласно назначению
в завещании, они получали право на получение
денег при выходе в замужество, имена их суть
следующие: Александра Николаевна Новикова, Ольга
Филадельфовна Евреинова, Александра Ивановна
Салтычева, Анна Андреевна Карпова и Александра
Никитична Могишева. Те из девиц, что вынули
жребий, которые не выйдут замуж в грядущем году,
будут допущены до жеребьевки в следующем на
общих основаниях».
В маленьких уездных городках, где не было
большого числа развлечений, подобного рода
«брачная благотворительность» изрядно
разнообразила жизнь местных филантропов. Между
ними порой возникала целая конкуренция на этой
почве: каждый имел соглядатаев из числа свах и
приживалок в богатых домах, всех этих «тетенек» и
«дяденек» неясного и часто весьма отдаленного
родства, в изобилии крутившихся возле
состоятельных семейств в ожидании их щедрот. Эта
«брачная агентура» высматривала «подходящих
девиц», после чего благотворители старались
устроить судьбу «своих бесприданниц» как можно
лучше. Это вызывало уважение и придавало вес в
уездном обществе, что было важнее надежного
банковского кредита в большом городе —
«уважаемый человек», живущий в маленьком
местечке, мог себе позволить все, что угодно.
 |
Свадебный портретФото 1880—1890-х гг. |
В соседней с тем же Зарайском Коломне
обычай лотерей для «счастливых невест» также
существовал с давних времен, и в городе
действовали несколько организаций, занимавшихся
судьбой бедных девушек. Участвовали в этом деле
«отцы города» и в коломенской городской Думе, так
же, как и в рязанском Зарайске, устраивали
«жеребьевки». Наделяли сирот приданым местные
миллионеры, действуя, так сказать, «частным
порядком», но чаще подобные дела устраивали при
городских и сельских храмах в виде приходских
попечительств. Центральной фигурой этого
попечительства становился священник, который,
бывая часто в домах прихожан, принимая от них
исповедь, как никто другой знал, когда и куда
лучше направить предлагавшиеся средства. Образ
действий приходских благотворителей строился на
принципах складчины: по призыву священника
устраивали сбор средств, деньги помещали в банк
на неприкосновенный вклад, который постоянно
пополнялся очередными пожертвованиями. Раз в год
проценты с вклада снимались и, исходя из
набежавшей суммы, формировалось приданое для
одной-двух невест на приходе. Сейчас, по
прошествии стольких времен, многим уже трудно
представить всю механику этого процесса, но, на
счастье, остались свидетельства подобных
событий, которые дают нам возможность, в
очередной раз обратившись к прессе XIX в.,
совершить своего рода небольшое путешествие во
времени и оказаться на приходском празднике,
описание которого было помещено в одном из
номеров журнала «Московские Церковные
Ведомости» за 1890 г.
Тем летом, а именно 18 июня 1890 г., в коломенском
храме Воскресения, что в крепости, было объявлено
об открытии приходского попечительства о
бедных, первого такого рода в городе Коломна.
Инициатором создания попечительства выступил
ктитор (староста) этого храма, потомственный
почетный гражданин Иван Агапович Прусаков. От
себя и своего семейства он, в основание капитала
попечительства, внес две тысячи рублей. Его почин
поддержали другие прихожане и вскоре в кассу
учреждаемого благотворительного общества
внесли 700 рублей, из которых 500 рублей пожертвовал
московский мещанин В.М. Киселев. Эти деньги были
помещены в банк под проценты, на которые и
предполагалось осуществлять
благотворительность в отношении городских
бедняков. Супруга господина Прусакова, Татьяна
Ивановна, памятуя о том, что в Коломне существует
древний обычай патронирования неимущих невест,
от себя, из лично принадлежащих ей денег, внесла
три тысячи рублей, оговорив особо, что эти деньги
должны пойти на основание фонда помощи бедным
невестам. На проценты с него Попечительство
обязывалось ежегодно обеспечивать приданое
одной беднейшей невесте прихода.
Открытие работы Попечительства отпраздновали
очень торжественно. Еще накануне праздника была
отслужена вечерня с молебном Боголюбской иконе
Божией матери и акафистом. В храме пел хор
коломенских певчих под управлением А.Я
Михайлова. Служба проходила очень торжественно,
и вместе с настоятелем храма священником А.П.
Крыловым в ней приняли участие местный
благочинный, протоиерей Успенского собора
Коломны С.Г.Скворцов, законоучитель 1-го
московского кадетского корпуса протоиерей
А.А.Смирнов и священники из коломенских церквей:
Спасской — отец С.П. Померанцев; Покровской —
П.А.Богоявленский; Петропавловской на кладбище —
отец Иоанн Фоминцев; Борисоглебской в Запрудах —
И.Ф.Остроумцев. Всенощную пел хор московских
певчих, числом в 21 человек, во главе с регентом
В.С. Голощековым.
 |
Свадебный портретФото 1880—1890-х гг. |
На следующий день служили А.П. Крылов и
запрудненский батюшка И.Ф. Остроумов при пении
коломенского хора. Был отслужен водосвятный
молебен и освещены хоругви, сооруженные на
средства И.А. Пруса и поднесенных храму «в память
о чудесном событии 17 октября 1888 г.» (Имелось в
виду спасение жизней императора и всей
августейшей семьи во время страшной
железнодорожной катастрофы). На одной из
подносимых хоругвей были изображены святые, чью
память празднуют 17 октября, а на другой святые,
чьи имена носят члены императорского семейства.
К поздней обедне в храм Воскресенья вновь
сошлись священники, служившие там накануне
вечером, а к ним присоединился настоятель
московского храма Троицы в Лужниках отец
А.С.Воскресенский.
Священник Крылов сказал торжественное слово,
возвестив об открытии Попечительского общества
и призвал всех присутствующих не оставлять
своими заботами людей неимущих и страждущих.
Непосредственно в храме был объявлен сбор
средств в пользу Попечительства и в дополнение к
уже внесенным деньгам прихожане и гости собрали
еще 50 рублей.
Благочинный городских церквей соборный
протоиерей Скворцов прочел указ Московской
духовной консистории о разрешении открытия
Попечительства, а по завершении службы было
провозглашено многолетие «господину ктитору и
его супруге со чады», а также всем, кто принял
участие в организации работы Попечительства.
После службы состоялись выборы членов совета
нового благотворительного общества. Попечителем
был избран И.А Прусаков, священник Крылов — его
помощником, губернский секретарь А.И. Ананьев —
казначеем, коллежский регистратор И.И. Ананьев —
делопроизводителем Попечительства, приходские
диакон и псаломщик, вместе с коломенским
мещанином М. И. Лесиным, стали членами совета.
Непосредственно за этим и состоялось собственно
избрание невесты, которую собирались наделить
приданым: три девушки, отобранные прихожанами,
тянули жребий. Проценты с учрежденного капитала
дали в том году 150 рублей, и они достались
шестнадцатилетней девице-сироте Марии
Евреиновой. Ей были вручен денежный билет, и
протоиерей Скворцов, поздравляя Марию,
благословил ее и велел помнить, что теперь у нее
появилась духовная обязанность — молиться о
своих благодетелях, помня, что они для нее
сделали.
Иногда благотворитель, устраивая подобный фонд,
мог выдвигать свои особенные «условия и
требования». В небольших городках и селах
выдать невесту даже наделенную небольшим
приданым было непросто: железный принцип «всяк
сверчок знай свой шесток» соблюдался
неукоснительно, а потому девица должна была идти
«за ровню». Дело это осложнялось тем, что люди
тогда многие годы жили на одном и том же месте,
так что случалось, что несколько больших
семейств роднились между собой так, что отыскать
«не родную» пару было крайне затруднительно.
Священникам строго-настрого было запрещено
венчать молодых людей, состоявших в родстве до
«седьмого колена», во избежание
кровосмесительных браков — за несоблюдение
подобных правил священников наказывали:
«запрещали в служении» и отправляли в монастырь
«в подначалие», т.е. на работы. А если
устанавливали, что подобный брак был повенчан
«злонамеренно», а тем более за взятку, то
церковное начальство могло такого иерея и вовсе
«извергнуть из сана».
У дворян, составлявших менее 2% от общей
численности российского населения, ситуация
была еще более сложной — родовые связи
складывались не один век, а найти «ровню» не
только по имуществу, но и «по чести», чину и
титулу было вообще крайне трудно. К тому же
дворяне могли «позволить себе чувства», что еще
более усугубляло ситуацию! Признаки вырождения
многих известнейших фамилий появлялись после
того, как поколения за поколением женились и
выходили замуж за кровных родственников, порою
двоюродных сестер или братьев — браки между
«кузенами» были не так уж и редки. Так, например,
родители А.С. Грибоедова состояли в столь близком
родстве, что он приходился своим отцу и матери не
только сыном, но сколько-то там «юродным» дядей и
племянником одновременно. Но мало того:
Александр Сергеевич и сам себе приходился
родственником — по отцовской линии одним, а по
материнской другим!
Теперь вы понимаете, сколь сложно было соблюсти
все правила и «тонкости» непростого брачного
дела — мало было наделить невесту деньгами для
начала семейной жизни, их нужно было «отдать
замуж за хорошего человека». Решив «довести дело
до конца», благотворители брались и отыскать
этого «хорошего человека», оговаривая «особое
условие» при проведении лотереи: деньги дадут,
если пойдет за того, на кого укажут.
Вот однажды (дело было в 1880-х гг.) пришла тянуть
невестин жребий девушка Саша, жительница слободы
Митяево города Коломны. Была она натуральная
бесприданница: детей в семье много, а она из девок
старшая — родители за ней и полушки дать не
могли. Александре повезло, иные подружки ее по
пять лет «судьбу в шапке искали», а она сразу
вытащила «счастливый билет». В тот год невесте
давалась полная постель — с перинами, подушками,
одеялами и прочим, из одежды — разные
необходимые предметы, шубка на зиму и сто рублей
«живыми деньгами». Родители Сани чуть с ума на
радостях не посходили, а она не очень-то ликовала.
Когда первое захватывающее дух и затмевающее
разум чувство выигрыша прошло, Саша
задумалась-закручинилась. И было от чего! Лотерею
эту устраивала известная местная
благотворительница, богатая купчиха, которой не
шибко повезло в личной жизни — муж умер молодым,
жила она вдовою при свекре, надеясь на
наследство. Пока дождалась денег, уже годочки ее
были такими, что про замужество думать поздно
было. Получив после смерти свекра огромный
капитал, сама уже будучи на пороге старости,
занялась богатая вдова благотворительностью.
Среди прочих дел наделяла она бедных невест
приданым, но непросто, а «с условием»: та, которой
выпадет жребий, получает приданое, если идет за
жениха, на какого ей укажут. О будущем муже Саше
сообщили, что по фамилии он Графов и родом из
какого-то села под Зарайском в Рязанской
губернии. Это была тоже традиция — из Коломны за
невестами ездили в Зарайск, а оттуда в Коломну
наведывались женихи. Города стояли близко,
жизнью жили похожей, а расстояние в сорок с
лишком верст, хоть и не дальний свет, а все же
«чужая сторона», кровной родни там не было. Так
что дело было, в общем-то, обычное, но сомнения все
же одолевали девицу: известное дело — бедному
человеку редко перепадает что-либо хорошее,
бесплатно и вовремя. «А ну как приведут
какого-нибудь калеку!?», — думала Саня в тот
вечер, и картины одна страшней другой возникали у
нее в голове. Наступил момент, когда она хотела
даже ночью потихоньку сбежать из отчего дома, но
предусмотрительные родственники,
догадывавшиеся о том, что занимает ее думы, за
Саней в тот вечер внимательно посматривали и
никуда одну не отпускали. Делать было нечего,
смирилась девушка и решила положиться на волю
Божию.
 |
Свадебный портретФото 1880—1890-х гг. |
Утром пришли к ним в дом с неизвестным
еще женихом молодых знакомить. И как ввели в
горницу молодца, так у Сани все страхи разом и
отошли. Кудрявый, носатый, в красной рубахе —
жених был купчихе на зависть! Имелся у него
только один изъян, не самый главный в семейной
жизни, — был женишок на один глаз крив. Око он
потерял еще в детстве: папаша его был кузнец, а он
крутился в кузне, ну, искра окалины отлетела
из-под молота да парнишке прямо в глаз. Сваха,
расхваливая жениха, и этот изъян обернула к его
достоинству: «Счастье-то какое — нипочем мужика
в солдаты не возьмут, при любой войне кормилец
дома останется!» И то верно! А здоровьем жениха
Бог не обидел, — был он крючником на речной
пристани, и бывало, взяв под мышки по кулю соли,
спокойно всходил по мосткам на барку-коломенку.
В один день все сладили, а на той же неделе
повенчали молодых, и стали они жить-поживать,
детей наживать. Так, по крайней мере, гласит
семейное предание о замужестве бабки Саши, одной
из моих прапрабабок. В наследство моим
родственникам по этой линии достались кроме этой
«памяти», от предка, одноглазого крючника, еще
гренадерский рост, кудрявые волосы, большие носы,
да фамилия Графовы.
«А как же любовь?» — спросят меня иные
романтические натуры. Любовь, отвечу я им, в те
поры, когда бабка Саша невестой была, считалась
баловством, «барским уделом». Замуж шли для
жизни, для надежности бытия, «для закону».
Простолюдинки книжными романами избалованны не
были, пустыми мечтаниями голову не забивали —
замуж один раз ходили, как отрезали. Тут расчет
был надежнее чувства. Однако же бывали в нашем
городе такие романтические истории, что будут
под стать той знаменитой, веронской.
Случилось так, что в Коломне некий молодой
человек полюбил девушку. Хоть сам он был не беден,
но девица была наследницей 70 тысяч рубликов, и
выходил он ей «неровней». К тому же между ними
пропасть пролегла, пошире той, что разделяла
Капулетти и Монтекки: парень был православным, а
девица старообрядка, из беспоповцев. Настоящие
Ромео и Джульетта из русского купечества!
Родители девицы померли, и за нею зорко
приглядывала ее тетка-опекунша, а также и вся их
старообрядческая община, которая очень
рассчитывала на капиталец сироты. Дом денно и
нощно караулили сторожа и приказчики. Однако не
укараулили! В один из дней ушла богатенькая
сиротка из дому с самого утра, по какому-то делу
тетенька ее послала, ушла она и в положенный срок
не вернулась. Уже когда стемнело, прибежали к
бившейся в истерике тетке люди и сообщили, что
сиротка-то уже мужняя жена, что в доме
жениховском пир горой идет! Кинулись туда
тетка-опекунша, начетчик их общины да
братья-сестры, однако куда там — у ворот, крепко
угощенные, стояли двое городовых, а во дворе
прогуливались несколько дюжих молодцов,
служивших у тятеньки жениха в приказчиках, да и
собачки во дворе имелись весьма серьезные. «Не
велено вас пущать, — разъяснил городовой вновь
прибывшим, — дабы не портить празднику!»
Оказалось, что женишок, рискуя быть пойманным и
отделанным теткиными сторожами, регулярно лазил
в невестин сад, где девица его поджидала. Когда
жить им порознь стало совсем невмоготу, решили
они бежать и тайно венчаться. Зная, что в Коломне
их перехватят — город-то небольшой, жених
съездил в Москву, в одном из храмов сговорился со
знакомым батюшкой, выходцем из Коломны.
Священник тот назначил день и час, и, вернувшись в
Коломну, жених известил свою ненаглядную о том,
что все готово. Утром вышла она из дома, вроде бы
по делу, а там уж ее жених ждал. Проулками вышли
они к железнодорожной станции, сели в утренний
поезд и поехали в Москву. У священника все уж
готово было, и он сначала невесту окрестил по
православному обряду, а потом и повенчал молодых.
Новобрачные вечерним поездом прибыли в Коломну и
прямо со станции, с друзьями жениха, поджидавшими
их с пролетками у станции, поехали в дом к нему,
где был свадебный стол накрыт.
Была в Коломне и трагедия, под стать финалу
«Бесприданницы» с выстрелом в спину. Одной зимою,
сразу после рождественских праздников, вспыхнул,
как свечка, дом богатого торговца кожаным
товаром. Все домочадцы и он сам успели выскочить
из полыхавшего дома, но в пламени погибла
молоденькая жена купца. Они и полугода не
прожили, повенчались «в осенний мясоед».
Следствие установило: загорелось от керосиновой
лампы, висевшей на стене, для освещения темной
лестницы. Одновременно с этим происшествием из
города куда-то уехал один молодец из мещан,
претендовавший на руку той купчихи, когда она еще
в девушках была. Прошедшим летом он просил ее
руки и получил отказ, родители предпочли отдать
дочку за богатого купца, да и сама невеста была
согласна на такой брак. Поговаривали, что якобы
когда в доме кожевенника шла свадьба,
отвергнутый претендент в пьяном виде грозился
«порушить это дело». Официально тогда доказать
не смогли, но в городе упорно считали, что
озлобленный неудачей отставленный жених
пробрался ночью, когда все спали, в дом супругов,
снял в сенях «прикрученную» лампу со стены, да и
шваркнул ею об пол. Много ли в деревянном доме
надо для пожара? Дескать «так не доставайся же ты
никому!».
Много других историй о «бесприданницах
Огудаловых», «охотниках за невестами
Бальзаминовых», «мстителях Карандышевых», и
прочих персонажах так и умерли, не найдя своего
рассказчика, подобного Островскому. Под спудом
хранят провинциальные российские города эти
части живой истории наших предков. А может, и не
умерли эти истории вовсе? Может, ждут они своего
часа, как последний, неприкосновенный запас, как
средство от нашего исторического беспамятства?
На тот случай, если вдруг нам станут интереснее
новеллы из собственного подлинного прошлого,
нежели романтические бредни, повествующие о
страстях, бушующих в придуманной
латиноамериканской глубинке?
Валерий ЯРХО