Был ли хлеб всегда в достатке на Руси?

Во многих публикациях последних лет, затрагивающих зерновую проблему, их авторы, чаще всего не относящиеся к числу историков-профессионалов, пишут об изобилии хлеба на Руси исстари и с ностальгией вспоминают о не столь уж отдаленных временах, когда наша страна входила в число крупнейших мировых экспортеров пшеницы и ржи. Действительно, на рубеже XIX—XX вв. Россия вывозила за рубеж 40% товарного зерна, составлявшего по стоимости около половины всего объема ее экспорта. Русский хлеб находил широкий спрос и в Великобритании, и в Германии. В Петербурге, Москве, Риге, ряде других крупных центров действовали специальные хлебные биржи с огромным оборотом. Многие сколотили на поставках зерна немалые капиталы. В рукописном «Жизнеописании Барышниковых», одворянившегося купеческого рода из Вязьмы, один из его представителей так объяснил предпринимательские успехи своего деда, жившего в XVIII в.: «Тогда Америка еще не значила ничего... и весь хлеб шел за границу из России. Один—два года счастливых могли составить значительное состояние». Когда европейские цены на зерно, продолжал он, «поднимались вдруг невероятно», вяземские купцы, закупив осенью его по дешевой цене, продавали весной в Риге «втрое дороже». Значительная доля пшеницы вывозилась и через черноморские порты (Одессу). Хлеботорговля приносила крупные барыши так же в допетровской России. В ней участвовали и знаменитые Строгановы, и богатейший нижегородский гость XVII в. Клим Калмыков.
Как же велась торговля хлебом у нас в более древние времена, был ли он на Руси издревле в изобилии и баснословно дешев, всегда ли хватало его для обеспечения потребностей собственного населения и когда начался массовый вывоз русского зерна за границу?

Некоторые ученые без ссылок на документальные данные утверждают, что уже в эпоху Древней Руси хлеб экспортировался в страны Западной Европы наряду с пушниной, кожами, воском, медом, льном. Обратившись к свидетельствам средневековых источников, можно легко опровергнуть это мнение. В действительности из Восточной Европы в IX—XIII вв. зерно в качестве массового товара не вывозилось ни в Швецию, ни в Германию, ни в Византию, ни тем более в далекую Англию. Возможно, кое-кого ввел в заблуждение неверный устаревший перевод (1820 г.) с греческого на русский язык хроники византийского историка Льва Диакона Калойского (X в.), который будто бы упомянул в числе предложений великого киевского князя Святослава Игоревича по заключению мирного договора с Византией в 971 г. и такое условие, как «позволить привозить к себе хлеб и посланных для торговли в Византию считать по прежнему обычаю друзьями». На самом деле по тексту, переведенному современными учеными, русские, не добившись победы на Дунае, просили византийцев беспрепятственно пропустить их на родину и снабдить продовольствием на обратную дорогу. Точно так же по ранее заключавшимся соглашениям купцы из Руси получали от них хлеб и другие продукты во время пребывания в Константинополе.
Русское же зерно не поступало не только в удаленную столицу Византийской империи, но и в находившиеся поближе ее владения в Крыму. По словам византийского императора Константина Багрянородного (середина Х в.) хлеботорговля крупнейшего центра — Херсона (территория современного Севастополя) зависела от поставок из Малой Азии, но не от своих северных соседей — восточных славян.

Хотя климатические и почвенные условия Южной Руси были довольно благоприятны для выращивания зерновых культур — пшеницы, проса, полбы, ячменя — нет никаких данных о массовом и регулярном экспорте части собиравшегося урожая. Единственное прямое свидетельство такого рода зафиксировано в Ипатьевской летописи под 1279 г., когда «голод был по всей земле: и в Руси, и в Ляхах (т.е. в Польше — Авт.) Литве, и в Ятвягах». Тогда к галицко-волынскому князю Владимиру Васильковичу прибыли послы от ятвягов, западнобалтийского племени, проживавшего на северо-востоке современной Польши, и попросили продать им хлеб, предложив в обмен воск, серебро, шкурки белки, бобра, черной куницы. Откликнувшись на просьбу, «Володимир же из Берестья посла к ним жито (т.е. зерно. — Авт.) в лодиах по Бугу с людми с добрыми кому веря». Ладьи с хлебом, спускаясь вниз по Западному Бугу, доплыли по его притоку Нареву до г. Пултуска, где под покровом ночи на них совершили грабительское нападение поляки. Узнав об этом, Владимир Василькович направил свою рать против польского князя Конрада Мазовецкого, чтобы проучить его и не допустить повторения подобных инцидентов.
На основании приведенного выше летописного сообщения можно предположить, что в неурожайные годы хлеб из Галицко-Волынского княжества вывозился порой в соседнюю Польшу, но говорить о его постоянных поставках в значительном объеме не приходится. Ведь в силу территориальной близости различные стихийные бедствия (засухи, наводнения, сильные проливные дожди во время уборки урожая, эпидемии) нередко случались одновременно в обеих странах. Так, например, сильный голод отмечен и в польских землях и на Руси не только в 1279 г., но и в 1125—1126, 1219, 1221—1224 гг. Об одном из таких продолжавшихся целых три года и там, и тут недородов сообщал владимирский епископ Серапион, умерший в 1275 году. Излишки же хлеба в урожайные годы обычно поступали из южнорусских земель не на международный рынок, а в более северные районы расселения восточных славян, где почвы были менее плодородными, а собственных запасов зерна часто не хватало.
Поэтому оно не могло экспортироваться, как порой безосновательно утверждается в научной литературе, в балтийские страны через Смоленск, Витебск и Полоцк по Западной Двине, куда будто бы подвозилось из Владимиро-Суздальской Руси. Через крупнейший порт в ее устье — Ригу — хлеботорговля в XIII—XIV вв. велась в очень ограниченных масштабах. В Рижской долговой книге за 1286—1352 гг. зарегистрировано всего лишь 14 торговых сделок с пшеницей, 2 — с рожью и 2 — с ячменем. Так, например, в 1306 г. в Риге было продано за 600 рижских марок серебра 160 ластов ржи (1 ласт равен 72 пудам, или 1152 кг. — Авт.). Но в тексте источника не указывается, откуда поступила эта партия зерна. А ведь она вполне могла быть привезена не из Руси, а, скажем, из Германии. Из донесения полоцкого ольдермана (купеческого старосты) Рижскому магистрату от 26 октября 1400 г. явствует, что немецкие купцы закупали в Полоцке и Смоленске для собственного потребления, наряду с прочими съестными припасами (медом, крупнорогатым cкотом), и рожь. Как видим, и это свидетельство нельзя привлекать в качестве доказательства массового экспорта русского хлеба на Запад в XIV—XV вв.
Что же касается XV столетия, в нашем распоряжении есть лишь одно упоминание о вывозе зерна псковичами в соседнюю Ливонию, очевидно, в урожайный год. Оно не фигурирует в числе товаров, вывозившихся из Московии англичанами в эпоху Ивана Грозного. Регулярные и массовые поставки зерна из России в Швецию, Данию, Голландию, Англию начинаются лишь с XVII в. под воздействием целого ряда факторов. Среди них — и дальнейший рост феодального землевладения в целом, и расширение барщинного хозяйства, и освоение русскими черноземных южных областей, и значительное повышение спроса и цен на хлеб в странах Западной Европы.

Жатва. Житие пророка Елисея. Фреска. 1681 г.

Применительно к более древним временам, наоборот, скорее можно утверждать о спорадическом импорте зерна на Русь в неурожайные годы. Так было, скажем, в 1231 г., когда массовый голод в Новгороде достиг крайней точки. По словам летописца, «прибегоша немцы из-заморья с житом и мукою, и створиша много добра». Спасительный для новгородцев продукт был доставлен купцами из Германии на кораблях по Балтийскому морю, Неве, Ладожскому озеру и Волхову, где в районе Гостинополья из-за трудно проходимых речных порогов происходила перегрузка товаров из морских судов в более удобные для плавания новгородские лодки.
Здесь уместно сделать примечание относительно слова «жито», имеющее один корень со словом «жить» и означавшее в древнерусском языке хлеб в виде зерна вообще, либо такие зерновые культуры как рожь и ячмень. Его ввозили в XIII—XV вв. из западноевропейских стран не только в Новгород, но и в другие западнорусские центры. Около 1309 г. полоцкий православный епископ Яков направил рижскому католическому епископу и ратманам Риги послание с уверениями в мирных намерениях и с просьбой разрешить беспрепятственный пропуск зерна с Запада: «А ныне а бысте пустили жито у Полотеско». Очевидно, на увеличении потребностей Полоцка в привозном хлебе сказались последствия предшествующего неурожайного и голодного года, в Ливонии же хотели воспользоваться создавшимся тяжелым положением для давления на этот крупный западнорусский центр, объявив по существу ему хлебную блокаду.

Включение зерна наряду с металлами и оружием в число «стратегических» товаров применялось ими не раз и впоследствии. 5 июля 1442 г. магистр Ливонского ордена запретил Ревелю (современный Таллинн) поставлять хлеб голодающему Новгороду из-за отказа последнего удовлетворить его требования. Чтобы принудить правительство Василия III принять более приемлемые для Ливонии условия договора, она в 1524 и 1527 гг. специально принимала решения, требовавшие от купцов не вывозить рожь на Русь. Но иноземцы и русские торговцы с помощью различных ухищрений нередко обходили подобные запреты. Так, в 1525 г. ивангородский поп Иосиф переправил из Ревеля два ласта ржи. В тех случаях, когда напрямую из Ливонии в русские города поставлять хлеб было практически невозможно, его привозили при посредничестве купечества Выборга, принадлежавшего Швеции. Впрочем, далеко не всегда такие торговые операции завершались удачно. В 1492 г. ревельцы задержали на Неве три корабля и отобрали у выборгских купцов зерно, соль и пиво, которые те везли на Русь. Значение хлебного экспорта из Ливонии и Германии не стоит переоценивать, так как он, будучи нерегулярным и не столь уж значительным, осуществлялся лишь в северо-западные русские центры, да и то преимущественно во время недородов.
Северо-восточная же Русь с ее более плодородными почвами в тяжелые моменты получала хлеб из соседней Волжской Болгарии, о чем прямо свидетельствует летописное сообщение 1024 г.: «Бе мятеж велик и голод по всеи тои стране. Идоша по Волзе вси люди в Болгары и привезоша жито и тако ожиша». В.Н. Татищев в «Истории российской» пишет еще об одном аналогичном случае, когда в 1228—1229 гг. после острого конфликта с Владимиро-Суздальским княжеством «болгары, учиня мир, возили жито по Волге и Оке во все грады русские и продавали, и тем великую помочь делали». По словам историка, «князь же болгарский прислал в дар к великому князю Юрию 30 насадов (ладей) с житами», в обмен на которое тот «послал сукна, парчи с золотом и серебром, кости рыбья и другие изясчные вещи». В сохранившихся летописях столь подробная информация, правда, отсутствует, но в них упоминается о массовом голоде и неурожае в то время по всей Руси. Как видим, не так уж часто ввозился хлеб в средневековую Русь из других стран.

Уборка ржи. Рисунок Н. Дмитриева-Оренбургского

Гораздо больше в источниках сообщений о внутрирусской торговле зерном, в которой значительную роль играли феодалы, сбывавшие через своих доверенных слуг либо купцов-профессионалов излишки урожая на городских рынках, где хлеб продавался оптом и в розницу. Его можно было приобрести горожанину и в виде зерна, и в виде муки (реже), и в виде печеных караваев. Еще в XI в. монахи Киево-Печерского монастыря, сбывая на торгу ремесленные изделия, на вырученные деньги «жито купяху». В домонгольский период в городах не создавалось крупных запасов зерна, поэтому их жители порой страдали от голода не только в неурожайные годы, но и во время осады, когда его подвоз из сельской местности прекращался. Наряду с ближней торговлей хлеб являлся важнейшей статьей дальнего обмена между русскими княжествами и землями.
В XI—XIII вв. сформировались четыре ведущих межобластных рынка в Южной, Юго-Западной, Северо-Западной и Северо-Восточной Руси. Они отличались по ценам и источникам поступления товаров. Южная, Юго-Западная и за редким исключением Северо-Восточная Русь обеспечивали свои потребности в зерне за счет собственного производства, а его излишки сбывали в Северо-Западной Руси, главным образом в Новгороде, где неурожайные годы из-за скудности почвы и неустойчивого климата случались гораздо чаще.
Этим-то обстоятельством довольно часто пользовались противники Новгорода. Они мешали подвозу хлеба в город. Такие меры, естественно, приводили к усилению и без того немалых страданий населения во время недородов. Последнее, впрочем, вряд ли волновало феодальных правителей, конфликтовавших с Новгородской республикой. Первые острые столкновения между Киевом и Новгородом произошли в 1015 г., а также на рубеже XI—XII вв., т.е. задолго до окончательного установления в нем республиканского строя, чему пытались помешать великие киевские князья, вмешиваясь в его внутренние дела. Но самое раннее летописное свидетельство о торговой блокаде Новгорода относится к 1137 году. Тогда «не было мира ни с суздальцами, ни со смольнянами, ни с полочанами, ни с киевлянами», поэтому в городе все лето стояли очень высокие цены на зерно. В такие моменты враждовавшие с Новгородом князья, нередко не ограничиваясь организацией вооруженных застав на дорогах, которые вели туда из Южной и Северо-восточной Руси, запрещали своим купцам торговать с ним хлебом и прибегали к репрессиям против новгородских гостей. Их, например, приказал арестовать в 1161 г. в Киеве великий князь Ростислав Мстиславич. Через шесть лет властелин Владимиро-Суздальской Руси Андрей Боголюбский в союзе с Полоцком и Смоленском перекрыл пути, по которым подвозилось зерно в Новгородскую землю. Точно также поступил его брат Всеволод Большое Гнездо в 1210 г. Пять лет спустя сын последнего Ярослав во время страшного голода арестовал 2000 новгородских купцов и не пропустил из Торжка ни одной повозки с хлебом. В следующем году, потерпев сокрушительное поражение в Липецкой битве от Новгорода и его союзников, мстительный князь, загнав несколько лошадей, прискакал в родовой Переяславль-Залесский и сразу же велел посадить в темницу 150 новгородских гостей, где те, задохнувшись, погибли. Приведенные цифры — красноречивые свидетели размаха торгового обмена Новгородской республики с основным поставщиком зерна в неурожайные годы — Владимиро-Суздальским княжеством.

Жнитво. Рисунок. XIX в.

Зависимость от отношений с ним хлебного рынка Новгорода еще больше возросла после монгольского нашествия, когда на время значительно ослабли торговые связи с Южной Русью. В 1273 г. в период военных действий костромского и тверского князей против Новгородской республики «в Новгороде бысть хлеб дорог, и у гостебников (т.е., купцов. — Авт.) товар отъимаша». Вот почему в договорную грамоту московского великого князя Юрия Даниловича и Новгорода с тверским великим князем Михаилом Ярославичем о мире (1318 г.) была включена специальная статья: «А гости всякому гостити без рубежа (т.е. без конфискации товаров — Авт.); а ворота ти отворити, а хлеб ти пустити, и всякии ти гость пустити в Новгород; а силой ти гостя в Тферь не переимати». В реальной жизни соглашения такого рода далеко не всегда соблюдались, особенно во время острых столкновений, о чем повествует открытая при раскопках Твери берестяная грамота середины или второй половины XIV в. Находившийся в Торжке автор письма, некто Григорий, просил свою мать: «Узнай, пускают ли рожь новгородцам без пакости и пришли (весть) поскорей». Григорий был явно связан с хлеботорговлей и нуждался в оперативной и точной коммерческой информации, чтобы вовремя сориентироваться в ситуации.
Кто же занимался продажей и оптовыми закупками зерна в средневековой Руси? Основная его масса поступала в города из феодальных вотчин, а не из крестьянских хозяйств, которые не имели больших излишков. Только в одном из сел князя Игоря, не самого могущественного из черниговских Ольговичей, разграбившие его воины противников насчитали на гумне 500 стогов необмолоченной пшеницы. Судя по берестяным грамотам, активно участвовали в XIV—XV вв. во внутренней хлеботорговле богатые новгородские бояре из семейства Мишиничей-Онцифировичей, представители которого не раз становились посадниками. Но на межобластном уровне коммерческими операциями с зерном занимались обычно профессиональные купцы. Для некоторых из них это стало даже специализацией и, по мнению ряда ученых, они объединялись в Киеве вокруг церкви святой Богородицы Пирогощей (Успенской) на Подоле, построенной в 1131—1135 гг. Ведь не зря же в ней и в XVII в. хранились эталонные весы для взвешивания зерна.
С XIV в. городские хлеботорговцы-оптовики стали именоваться первоначально в переводных, а затем и в оригинальных произведениях древнерусской литературы как «житопродавцы». По словам летописца, в 1408 г. после нападения ордынской рати Едигея на Русь «множество христиан изомроша от глада, а житопродавци обогатеша». Именно они, безбожно завышая цены на зерно во время недородов, усугубляли страдания простого люда, относившегося к ним с ненавистью.
В разных концах Руси одна и та же мера хлеба стоила по-разному. В южных областях и Владимиро-Суздальском княжестве хлеб стоил дешевле, чем в менее урожайной Новгородской земле. На рубеже XI—XII вв. некто Гюргий (Юрий) отправил берестяное письмо в Новгород своим родителям: «...Продавше двор, идите сюда в Смоленск или Киев. Дешев хлеб здесь. Если не приедете, пришлите грамоту, здоровы ли вы» (перевод. — Авт.).
Установить точно, какая же была в те времена повседневная цена хлеба, муки и печеного хлеба очень трудно, так как в летописях обычно сообщается лишь о резких скачках цен в экстремальных условиях неурожайных лет. Да и то лишь на новгородском рынке, отличавшемся безмерной дороговизной. Зерно там продавали кадями (1 кадь включала 14 пудов, или около 229 кг), четвертями и осьминками (соответственно, четвертая и восьмая часть кади). Не раз на протяжении XII—XIII вв. новгородские летописцы начинали свои сообщения с печальных слов: «вздорожиша все на торгу: и хлеб, и мясо, и рыбы». В голодные 1127 и 1128 гг. за одну кадь зерна приходилось платить не менее 4—8 гривен (слитков) серебра. На протяжении трех неурожайных лет, начиная с 1228 г., цена кади ржи возросла с 3 до 20—25 гривен. Значит, в нормальных условиях она была меньше 3 гривен и, очевидно, составляла в Новгороде две гривны. Пшеница стоила приблизительно в два раза дороже: 5 гривен в 1228 г.
и 40 гривен в 1230 г. В период недородов за каравай хлеба отдавали от двух до восьми серебряных монет, хотя в обычное время всего лишь за одну монету можно было купить целых два каравая на рынке.
Чтобы приобрести в такой экстремальной ситуации хлеб, простым людям приходилось расставаться буквально с последним, например, с конем. А вот что говорится в берестяной грамоте рубежа XIII—XIV вв. из Витебска: «От Степан к Нежилови. Оже еси продал порты (одежду), а купи ми жита за 6 гривен...». Бедняки, которые не имели и такой возможности, питались летом липовым листом, березовой корой, падалью, умирали сотнями от голода и вынуждены были отдавать заезжим купцам своих детей, дабы спасти их жизнь. В ряде случаев дело доходило до людоедства. Мертвых не успевали хоронить, и они лежали прямо на улицах Новгорода, объедаемые собаками. Приходилось основывать все новые и новые кладбища. Даже в отношениях между близкими людьми утрачивались доброта и сострадание: «брат над братом не сжалится, ни отец над сыном, ни мать над дочерью, ни сосед соседу не отломит хлеба».
Между тем в закромах богачей из числа бояр и хлеботорговцев хранились крупные запасы зерна, которое нередко придерживали в спекулятивных целях, ожидая еще большего взлета цен. В 1230 г., как повествует новгородский летописец, «злии человеци почаща добрых людии домы зажигали, кде чююче рожь, и тако разграбливахуть имение их». Как видим, далеко не всегда хлеб был относительно дешев на Руси.
Но в XI—XV вв. даже в тяжелые годы его не вывозили широко за рубеж отнюдь не из-за проявления милосердия к страдающим людям. Главная причина заключалась в невыгодности экспорта зерна в соседние страны из-за значительных путевых издержек, которые почти полностью покрывали разницу между закупочной ценой на Руси и ценами на внешних рынках. Побывавший в 1476—1477 гг. в Москве итальянский путешественник Амброджо Контарини с удивлением писал о дешевизне пшеницы в урожайные времена, когда за один золотой дукат приобретали целых 20 кг.; торговля зерном велась, по его свидетельству, и зимой на льду Москвы-реки. Эту информацию подтверждает в своем «Доношении о Московии» венецианец Франческо да Колло, посещавший Русь в 1517—1518 гг. в качестве посла Максимилиана I, императора Священной Римской империи германской нации.
В конце XVI столетия в Брабанте (Бельгия) бочка пшеницы стоила не менее 33 алтын (1 алтын равен 3 копейкам, или 6 деньгам), а на московском рынке — всего 13 алтын и 2 деньги. Но перевозка этой же бочки с зерном лишь до Мурманского берега обходилась в 10 алтын (свидетельство Русской Торговой книги XVI в.). А чтобы добраться от него через Баренцево и Северное моря в Бельгию, нужно было обогнуть весь Скандинавский полуостров и потратить еще больше. К тому же во время такого дальнего плавания товар мог подмокнуть или даже погибнуть при шторме. Стоило ли рисковать, если русские купцы имели возможность получить значительную прибыль и за счет операций с зерном на внутреннем рынке?

Окончание следует

Владимир ПЕРХАВКО,
кандидат исторических наук