Создатель «народной истории»Критика исторических трудов
Н.И.Костомарова
|
Обложка следственного дела о деятельности
|
в истории Западной Руси. По приказу
министра народного просвещения графа Уварова
весь тираж диссертации был уничтожен, так как
министр усмотрел в ней украинофильство. В 1843 г.
Костомаров защитил диссертацию на тему «Об
историческом значении русской народной поэзии»,
отражавшую его интерес к «народной истории».
На взгляды Костомарова серьезно повлияла его
близкая дружба с Т.Г. Шевченко. В
Более десяти лет он провел в Саратове, находясь
на государственной службе, а затем был назначен
профессором Петербургского университета (1861). Он,
однако, пробыл в новой должности всего около двух
лет. Его политические взгляды и взгляды на
историю России все более и более расходились с
официальными. В 1864 г. Костомаров окончательно
прекратил педагогическую деятельность. С тех пор
и до своей смерти в 1885 г. он занимался
исключительно историко-исследовательским и
литературным трудом. За это время Костомаров
успел написать и издать более 200 работ. Его
деятельность в этот период способствовала
развитию в обществе интереса к русской истории.
Работы Костомарова всегда служили поводом к
полемике. Внимание при этом сосредоточивалось на
«украинском вопросе».
В период до Октябрьской революции творчество
Костомарова подвергалось критике с различных
сторон. Сторонники украинской
буржуазно-националистической школы во главе с
Грушевским критиковали Костомарова за отрицание
возможности самостоятельного развития Украины.
Грушевский также ставил в вину Костомарову
ориентацию на «московские» источники. В то же
время Грушевский называл Костомарова
основателем своего направления. Одновременно
Костомаров подвергался нападкам со стороны
русских историков-государственников. Например,
Г.Ф. Карпов (ученик С.М. Соловьева) обвинял
Костомарова в игнорировании «московских»
источников.
В 1931 г. Костомаров получил оценку как писатель в
Литературной энциклопедии. В посвященной
Костомарову статье указывается на его
«панславистские настроения, подкрепленные
личной близостью к славянофилам» (8, с. 215—216).
В статье отмечается, что «политические и
национальные требования Костомарова отличались
крайней умеренностью. Таким образом Костомаров
предстает перед нами деятелем, ратовавшим за
возрождение украинской культуры, но в рамках
славянского единства.
В конце 1930-х гг. творчество Костомарова
исследовал видный советский историограф
Н.Л. Рубинштейн. На этом исследовании,
безусловно, сказался принятый в то время в
советской науке «классовый подход». Рубинштейн
не был, однако, первым советским историком,
занимавшимся историографией. До него этим
занимались историки школы Покровского, для
которых борьба классов являлась главным
фактором развития исторической науки. Исходя из
этого, они определяли Костомарова как
«представителя мелкобуржуазного течения».
Однако в начале 1930-х гг. школа Покровского была
разгромлена.
Глава 25 «Русской историографии» Рубинштейна
полностью посвящена Костомарову. Рубинштейн
видит «оппозиционность» воззрений Костомарова
по отношению к «охранительной» и
государственной историческим школам. Однако он
уточняет, что она «имела не народный классовый, а
национальный характер буржуазной оппозиции
против национального гнета царизма» (3, с. 423).
Здесь явно отсутствует обвинение в украинском
национализме.
Рубинштейн пишет, что для Костомарова
«украинская народность сильна началом народной
свободы, народного самоуправления, началом
демократизма. У великорусского народа сильно
государственное начало... Украинская народность
выработала вечевой строй, великорусская
народность создала у себя единодержавие, или
монархический строй. Основная проблема — народ и
государство — решена в этнографическом плане» (6,
с. 429). Основной тезис Рубинштейна —
этнографизм как методология пронизывает все
крупные работы Костомарова (этот тезис
аргументируется ссылками на целый ряд его работ).
Рубинштейн считает, что у Костомарова
первопричиной исторического развития Руси
являются этнические особенности обитателей
разных «земель» после распада Киевской Руси. Это
привело Костомарова на позиции государственной
школы: определяющее влияние татарского ига как
внешнего фактора на формирование единодержавия,
восприятие государства как организующего начала
и народа как носителя анархического начала.
Отсюда вытекает и другой вывод, сделанный
Рубинштейном при анализе исследования
Костомарова о Смутном времени: «Народная идея,
провозглашенная Костомаровым, последовательно
переходит к самоотрицанию в его конкретных
исторических построениях» (6, с. 423).
Рубинштейн отмечает особенности
исследовательской методики и
источниковедческих приемов Костомарова, у
которого «художественно описательная форма
заслоняет задачи анализа и критики» (6, с. 433).
Рубинштейн пишет о «поражающем зачастую обилии»
использованных источников, однако настаивает на
их «литературно-художественном использовании».
Наконец, в качестве итогового вывода своего
очерка о Костомарове Рубинштейн пишет, что тот
«связан с прошлым, а не с будущим в развитии
исторической науки в России» (3, с. 440). Но этот
вывод был сделан в начале 1940-х гг. Однако в
последние годы к работам Костомарова
проявляется очень большой интерес. Следует
отметить также, что оценка Рубинштейном
исторических трудов Костомарова фактически не
политизирована.
К сожалению, объективный подход Рубинштейна к
изучению наследия Костомарова не нашел в
советской историографии продолжения. Главным
образом это было следствием усилившейся в стране
«идеологической борьбы».
В 1960 г. вышел большой обобщающий
историографический труд — второй том
«Очерков истории исторической науки».
Костомарову посвящен очерк А.М. Станиславской
(4, с. 129—146). Основной вывод Станиславской
сводится к тому, что «Костомаров вошел в
историографию в первую очередь как выразитель
взглядов и интересов зарождающегося украинского
буржуазно-помещичьего национализма» (4, с. 146). В
очерке повторяются многие выводы Рубинштейна.
Станиславская дает подробный анализ отношений
Костомарова к трудам историков государственной
школы. В работе дается четкое определение
проблем, по которым они занимали противоположные
позиции и по которым их взгляды на тот или иной
вопрос совпадали. Очерк был более или менее
объективен. Однако некоторые историографы
(например, Астахов) пытались представить
Костомарова в роли идеолога «украинского
национализма». При этом в ход даже шел весьма
сомнительный «компромат» на историка.
В изображении В.И. Астахова Костомаров — один
«из родоначальников украинского буржуазного
национализма» (1, с. 77).
Дом, в котором жил член
|
По Астахову, Костомаров якобы после
ареста выдавал своих товарищей по
Кирилло-Мефодиевскому обществу, а с переездом в
Петербург «таяла костомаровская
оппозиционность и он становился апологетом
русского самодержавия» (1, с. 80). О последнем,
самом плодотворном этапе творчества Костомарова
Астахов пишет: «Последние двадцать пять лет
научно-публицистической деятельности историка
особенно ярко показали научную бесплодность его
архаичных ... методологических принципов и
невозможность решения на их основе вполне
современно поставленной задачи освещения теории
народа» (1, с. 83). В общем, в Костомарове Астахов
соединил «украинского буржуазного
националиста» с «апологетом русского
самодержавия».
С начала 1970-х гг. оценки Костомарова в
отечественной историографии становятся более
умеренными, ближе к оценкам Рубинштейна. Это,
очевидно, связано с широко отмечавшимся в 1967 г. по
решению ЮНЕСКО 150-летием со дня рождения
Костомарова.
В 1971 г. Костомаров характеризуется в учебнике для
вузов «Историография истории СССР» как ученый,
находившийся под влиянием украинского
национализма. То есть Костомаров уже не
«родоначальник украинского национализма», а
только объект «влияния». Это влияние авторы
учебника видят в «идеализации украинской
истории, национальных качеств южнорусской
народности, казачества» (2, с. 238).
Совсем по-другому подошел к деятельности
Костомарова А.Н. Цамутали в своей книге (1977) о
борьбе течений в русской историографии
во второй половине XIX в. Цамутали избегает
формулы об украинском национализме Костомарова.
Он считает, что Костомаров «при всех колебаниях
оставался в рамках либерального направления» (7,
с. 133). Касаясь темы казачества у Костомарова,
Цамутали отмечает, что для Костомарова
казачество «бессильно и бесцветно, чтобы
проложить новый путь» (7, с. 129). То есть отрицается
всякая идеализация казачества у Костомарова.
Интересно наблюдение Цамутали о том, что
«некоторые идеи, выдвинутые Костомаровым,
получили дальнейшее развитие у
В.О. Ключевского, хотя тот и был учеником
Соловьева» (7, с. 134). В их числе Цамутали называет,
в частности, задачу изучения народной жизни,
которую начал реализовывать Костомаров.
В 1984 г. появляется критический очерк
исторических взглядов Костомарова
Ю.А. Пинчука. Автор очерка характеризует
Костомарова как историка Украины. В трех главах,
специально посвященных этой теме, Пинчук
последовательно рассматривает работы
Костомарова по истории Украины разных периодов:
до освободительной войны Хмельницкого, периода
самой войны и периода от воссоединения Украины с
Россией до середины XVIII в. То есть автор очерка
выделяет работы Костомарова по тем периодам
истории Украины, которые предшествовали
распространению на весь край общероссийской
административной системы.
Анализируя работы Костомарова по истории
Украины до середины XVII в., Пинчук делает такой
вывод: «В результате значительный круг вопросов
по истории Украины до середины XVII в.,
поставленных в работах Н.И. Костомарова,
получил соответственно уровню и состоянию
исторической науки его времени более полное и
правильное освещение. В отличие от
националистической, а также
великодержавно-монархической историографии,
ученый нашел наиболее правильное в то время
объяснение процессу развития трех братских
народов — русского, украинского и белорусского
— и их родственных культур из единой
восточнославянской основы» (5, с. 88).
Пинчук определяет исследование Костомаровым
освободительной войны под руководством
Хмельницкого как одно из первых, которое
показало эту войну «закономерным и неминуемым
событием». По мнению автора очерка, это «событие»
у Костомарова соединило борьбу за
национально-религиозное освобождение с борьбой
за «социальное равенство» (5, с. 104—106).
К началу 1990-х гг. оценки деятельности Костомарова
в советской историографии стали более
объективными. Главное внимание сосредоточилось
на критике источниковой базы Костомарова и его
исторической концепции. В оценках творчества
Костомарова становится меньше политизации.
В предисловии к репринтному изданию 1990 г. одного
из главных трудов Костомарова «Русская история в
жизнеописаниях ее главнейших деятелей»
известный отечественный историк В.Л. Янин дает
критическую характеристику деятельности
Костомарова.
Янин отмечает, что недостатки Костомарова
состоят «...в вольном выборе источников, далеко не
всегда достоверных, что обычно служит способом
подчинить источники политической концепции,
исповедуемой автором» (9, с. 9).
Янин считает, что «для Костомарова,
сформировавшегося как историк под влиянием
традиций украинского помещичье-буржуазного
национализма, “здравым смыслом”, т.е.
концептуальной основой исторического
мировоззрения, было представление о
многовековой борьбе на Руси двух начал —
демократического феодально-вечевого и
монархического, направленного к централизации и
самодержавию» (9, с. 9).
Останавливаясь на последних исследованиях
источников (берестяных грамот), Янин убедительно
опровергает утверждение Костомарова об
основании вечевых республик — Новгорода и
Пскова «южно-русами». В этой связи Янин пишет:
«исходный пункт таких представлений (как у
Костомарова), возникнув в “донаучный” период
отечественной истории, до сих пор остается
широко распространенным в исторической и
лингвистической литературе. Он базируется на
прочно пустившем корни мнении об исходном
единстве всего восточноевропейского славянства,
о распространении всех восточных славян из
единого центра, каким признается Приднепровье»
(9, с. 10). Ссылаясь на новейшие исследования языка
берестяных грамот, Янин указывает на его
общность с языком западных и южных славян.
Останавливаясь на истории Севера и Юга Руси, Янин
отмечает различное происхождение славянства в
этих двух зонах. Отсюда и разница в традициях.
Оценивая взгляды Костомарова в этой связи, он
делает следующие выводы: «...заселение
ростово-суздальских областей, резко
противопоставленных Костомаровым южной Руси,
осуществлялось за счет продвижения туда части
днепровского населения. Таким образом,
генеральная концепция Костомарова не имеет
ничего общего с действительным историческим
процессом» (9, с. 10—11).
Янин отмечает, что, «выдвигая на первый план
«народный дух», Костомаров настаивал на
«бесклассовости» и «безбуржуазности»
украинского общества, в чем резко расходился с
прогрессивными мыслителями своего времени...» (9,
с. 11).
«И в то же время, — пишет Янин, — к числу
наивысших заслуг Костомарова надо отнести ярко
проявившееся в его трудах стремление
освободиться от традиционной для науки его эпохи
ограниченности сюжетов, замыкания их в круг того,
что составляло лишь вершину политического
айсберга» (9, с. 11).
Мы постарались представить критику исторических
трудов Н.И. Костомарова с начала 1930-х гг. до
конца 1980-х гг. Она развивалась в общем в
соответствии с изменением политической
обстановки в стране. При этом оценка
деятельности Костомарова претерпела ряд
изменений: от объективно-критической у
Рубинштейна через огульно-обвинительную у
Астахова до более или менее объективной критики
с опорой на факты у Янина.
Главным «пунктом обвинения», «инкриминируемым»
Костомарову советскими историографами, явился
якобы его украинский национализм. Одновременно
ему приписывали «апологетику самодержавия».
Очевидно, творчество Костомарова не вписывалось
в прокрустово ложе «классового подхода», его
нельзя было разложить по полочкам. Впоследствии
оценки трудов Костомарова были смягчены.
Обвинение в украинском национализме фактически
снято. Оценки стали более взвешенными,
основанными на фактах.
1. Астахов В.И. Курс лекций по русской
историографии / Учебное пособие для студентов
университетов УССР/ Ч. 2. Харьков: Изд.
Харьковского ун-та, 1962. 270 с.
2. Историография истории СССР: с древнейших
времен до Великой октябрьской социалистической
революции / Под ред. В.Е.Иллерецкого,
И.А.Кудрявцева.
2-е изд. М.: Высшая школа, 1971. 458 с.
3. Краснов O.K. Вопросы внешней политики в
трудах М.Н. Покровского. Дис. ... канд. ист. наук.
4. Очерки истории исторической науки в СССР. Т. II.
М.: Изд-во АН СССР, 1960. 862 с.
5. Пинчук Ю.А. Исторические взгляды
Н.И. Костомарова (критический очерк). Киев:
Наукова думка, 1984. 190 с.
6. Рубинштейн Н.Л. Русская историография.
М.: ОГИЗ, Госполитиздат, 1941. 659 с.
7. Цамутали А.Н. Борьба течений в русской
историографии во второй половине XIX в. Л.:
Наука, 1977. 256 с.
8. Костомаров // Литературная энциклопедия. Т. 5. М.:
Изд-во Комм. акад., 1930. С. 514—516.
9. Янин В.Л. Предисловие // Н.И.Костомаров.
Русская история в жизнеописаниях ее главнейших
деятелей. (Репринт). Кн. 1. М.: Книга, 1990. С. 5—11.
Евгений ЕЛЬЯНОВ