О чем спорили бояре в царской передней?

Местничество сформировало влиятельную аристократию
в Московском государстве

История занимательна. Этим объясняется постоянный интерес к ней людей творческих: писателей, драматургов, художников. Именно их взгляд часто имеет решающее значение в том, как целая нация представляет себе свое прошлое. И в дальнейшем воспитанное с детства субъективное представление остается непоколебимым, вредя объективному познанию. Но в наших силах и сейчас постараться отвлечься от многочисленных мифов, влияющих в большой степени на наше восприятие истории собственной страны.
Образ русского боярства не избежал такого рода искажений. Имена исследователей истории формирования и деятельности высшего сословия допетровской Руси немногочисленны, и их замечательные труды не могут восполнить недостаток исследований по этой теме. А в сознании большинства и вовсе существует устойчивый стереотип аристократа XV—XVII вв., заботливо выращенный усилиями мастеров соцреализма, да и их дореволюционных предшественников. Этакий пузатый лысеющий тупица, которому и заботы нет ни о чем, кроме как обобрать мужика до нитки и набить живот. Здесь вообще наблюдается любопытная тенденция. Если еще недавно главным деятелем истории изображался простой люд, то теперь нередко приоритеты склоняются в сторону вождей: князей, царей, императоров. Те, кто стоял рядом с троном, водил в битву полки, собирал казну и земли России в единое целое, как-то выпадают из поля зрения не только популяризаторов науки, но и ученых. Но вряд ли имея таких нерадивых помощников, какими предстают бояре в изображении некоторых художников и литераторов, московским великим князьям удалось бы сделаться самодержцами.

Однако, действительно, на протяжении почти всего периода существования московской аристократии кроме военных и политических задач приходилось решать не менее важную: вести неустанную борьбу за социальное  выживание. Она велась по трем направлениям: с государями — носителями высшей власти, с неродовитыми людьми, стремившимися проникнуть в ряды аристократии, и друг с другом. Последнее обстоятельство и привело в результате к ослаблению позиций боярства и в конечном счете к его поражению в этой борьбе, результаты которой, сложись всё иначе, могли направить Россию совсем по иному пути развития. Обсуждать теперь, был бы он лучше или хуже, вряд ли имеет смысл. Ведь история, как известно, не знает сослагательного наклонения.
Главным оплотом аристократии в отстаивании своих интересов была система местничества. Этому институту немало досталось от авторов исторических романов и пьес. Местнические счеты неизменно привлекаются для иллюстрации никчемности бояр, которым только и дела, что покичиться друг перед другом своей знатностью. Даже выдающийся русский историк С.М.Соловьев не удержался от упрека в адрес   «нарочитой чади». Бояре, думные дворяне, дьяки толпятся в передней. О чем же говорят они в ожидании выхода царского? Им было о чем поговорить: войны тяжкие, походы беспрерывные, победы сменялись поражениями. Но более всего занимают их дела местнические. «С такими-то интересами и стремлениями толпилась знать в царской передней», — восклицает ученый.
Но стоит ли спешить с осуждением? Для того чтобы понять значение местничества, необходимо вспомнить, что, собственно, оно собой представляло.
По той системе, что сложилась к XVII в., каждый боярский род и каждый член этого рода имели определенное место в сословной иерархии, и это место было закреплено за ними десятилетиями и даже веками службы их предков. Например, если отец князя Трубецкого служил в одном из походов воеводой Большого полка, а отец князя Пронского воеводой полка Левой руки, то сын Трубецкого так же должен был быть выше по своему служебному значению, чем сын Пронского. И если этим двум князьям доводилось вместе выполнять какое-либо поручение,   то Трубецкой ревниво следил за тем, чтобы Пронский  не «заехал»  его чести и не оказался выше его по службе. А если Пронский все же бывал назначен царем на более значимую должность, то Трубецкой тут же бил государю челом и требовал восстановления справедливости. Боярские споры разбирались специально назначенными дьяками, которые, справившись в Разрядных книгах о службе предков, выносили свое решение.

В  «Истории России»  С.М. Соловьева можно встретить чрезвычайно колоритные выдержки из местнических споров. Их чтение может доставить немалое удовольствие любителям старины. Образный язык наших предков предстает во всей полноте и словно доносит до нас дух того времени. Однако на первый взгляд они действительно покажутся забавными и только: 10 июня 1618 г. писал из Калуги к государю боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский, что он лежит болен и ожидает смерти час от часу; государь указал послать к нему с милостивым словом, чтобы спросить о его здоровье стольника Юрия Игнатьева Татищева, но Татищев стал бить челом, что ему к князю Пожарскому ехать невместно; ему отвечали, что ехать можно; но он государева указа не послушал, сбежал из дворца и у себя дома не оказался. Его высекли кнутом и послали к Пожарскому «головою».  Выдать головою — значило принести повинную. Так вышло со стольником Татищевым, вынужденным вместо милостивого царского слова просить у Пожарского прощения за гордость. Однако незадолго перед тем и сам Пожарский испытал подобное унижение в местническом споре. Причем самое обидное для вождя народного ополчения было то, что его противником оказался  лукавый царедворец   Борис Салтыков, близкий родственник известного своими интригами во время Смуты Михаила Глебовича Салтыкова. Но ради справедливости надо сказать, что зачинщиком спора был сам Пожарский. Неизвестно, что заставило храброго воеводу спорить о местах с заведомо более знатным и чиновным Салтыковым, но заслуги перед страной не помогли Пожарскому, и дело закончилось тем, что он был  «выдан головой» Салтыкову.
Действительно, читая свидетельства о местнических спорах, можно подумать, что порождены они пустым тщеславием. Но в действительности это не так.
Местничество возникло, скорее всего, во второй половине ХIV в. и вызвано оно было исторической необходимостью. Тогда русские земли объединялись вокруг Москвы. Обедневшие и потерявшие свои уделы князья Рюриковичи в большом числе устремились в столицу — занять здесь как можно более значимые места. Положение усугублялось еще и тем, что вместе со своими господами в Первопрестольную приезжали и рязанские, ростовские и прочие бояре. Естественно, что такое положение вещей не могло устроить туземную аристократию, привыкшую к своему исключительному положению вокруг великого московского князя. Москвичи старались всячески оттеснить служилых  княжат  и их бояр от важных служб. И хотя в полной мере сделать им это не удалось, зато со временем возникла довольно слаженная система родовых счетов. Благодаря ей установилось относительное равновесие среди семей, вошедших в состав знати. Одновременно эта система защищала их от претензий тех, кто остался за пределами высшего сословия.
Благодаря местничеству доступ к сколько-нибудь значительным военным и гражданским должностям для лиц неродовитых был исключен. Хочу обратить внимание читателей, что под неродовитыми часто подразумеваются и представители древних, нередко княжеских фамилий, по ряду обстоятельств исключенных из активной административной жизни. Доступ новых лиц разорвал бы всю и без того чрезвычайно запутанную с течением времени систему счетов. Но самое главное — отсутствие  «чужих»  во власти сформировало довольно сильную аристократию, внутренние распри которой отходили на второй план, когда возникала угроза клану в целом, независимо от того, исходила угроза  сверху или снизу сословной лестницы.
Не исключено, что при благоприятных обстоятельствах местничество могло бы послужить превращению России в аристократическую республику. Но этому развитию событий противились как те из служилого сословия, кто не входил в число «избранных» — трех-четырех десятков аристократических фамилий, так и сами московские самодержцы. Правление Ивана Грозного, пришедшееся на время, когда   корпоративные связи аристократии еще не были сильны, чрезвычайно ослабило боярство. События Смуты и вовсе привели к тому, что к середине XVII в. представителей старых боярских родов редко можно было встретить при царском дворе. В большинстве это были люди новые, хотя и носившие княжеские титулы, но происходившие из семей, представители которых никогда не бывали в чинах не только бояр и окольничих, но и стряпчих и московских дворян.

Русская знать. Из книги А. Олеария

Это оскудение старыми фамилиями и привело к быстрой и безболезненной отмене местничества при царе Федоре Алексеевиче, старшем брате Петра I. Новым царедворцам были чужды честолюбивые стремления родовитых предшественников. Вышедшие в большинстве своем из среды среднего и мелкого дворянства, ненавидевшего местничество как главную преграду для карьеры, смысл своей жизни они видели в первую очередь в служении царям, были счастливы, что оказались так близко к трону и не собирались спорить с самодержцами о своем положении на лестнице служилых чинов. На смену местничеству в 1722 г. пришел «Табель о рангах», идея которого была, как утверждают историки, подсказана Петру I Лейбницем и который лег в основу громоздкого здания российской бюрократии.
Историку остается только сожалеть, что одновременно с отменой местничества  сгоряча   были сожжены и Разрядные книги, содержавшие поистине бесценную информацию по истории нашего государства на протяжении нескольких столетий.

Борис ТАРАСОВ,
кандидат исторических наук