«Царство разума» и «еврейский вопрос»

Как Екатерина Вторая вводила
черту оседлости в Российской империи

История российского еврейства и история России как таковая имеют немало парадоксальных «несовпадений» одних и тех же фактов, событий или имен. К примеру, и в памяти еврейского народа, и в еврейской историографии Богдан Хмельницкий ассоциируется не с «воссоединением Украины с Россией», а с сопровождавшейся массовыми еврейскими погромами «хмельничиной». Нечто похожее, хотя, к счастью, и не в такой степени, произошло и с Екатериной II. В русскую историю она вошла как Екатерина Великая, и если, например, в советское время ее имя в какой-то мере игнорировалось, то в наши дни нередко можно видеть крупных политиков, дающих интервью, делающих важные заявления и даже принимающих своих иностранных коллег на фоне портретов или бюстов жившей в XVIII столетии императрицы. Понятно, что вне зависимости от осознанности подобного поведения ими подчеркивается преемственность современной российской власти от ее великих предшественников. Между тем, и отечественная, и зарубежная современная историография именно с Екатериной Великой и с ее деятельностью связывает зарождение в России идей либерализма, гражданского общества, самоценности человеческой личности. Нет сомнения, что речь идет об одном из самых выдающихся политических деятелей в истории России, и, более того, если бы кому-то взбрело в голову составить, например, список 10 самых выдающихся женщин всех времен и народов, то можно не сомневаться, что наряду с Клеопатрой и матерью Терезой там оказалось бы и имя Екатерины II.
Однако в истории российского еврейства ее имя ассоциируется, прежде всего, с одним из самых неприятных словосочетаний — «черта оседлости», с принятой в ее царствование откровенно дискриминационной мерой, направленной непосредственно против еврейского населения и более чем на столетие определившей его судьбы. Соответствующие указы Екатерины II нередко характеризуются как своего рода апофеоз антисемитской правительственной политики и уж никак не вяжутся с либерализмом и уважением прав человека. Как же совместить эти два на первый взгляд несовместимых образа?

Дабы попытаться решить эту задачу, попробуем взглянуть на нее с точки зрения самой Екатерины, т.е. попытаемся увидеть ситуацию как бы изнутри. Прежде всего надо заметить — несмотря на то, что Екатерина оставила огромное письменное наследие, мы не найдем в нем практически никаких прямых высказываний, характеризующих отношение императрицы к евреям, за исключением пересказанного ею одного эпизода 1762 г., к которому мы еще вернемся. Уже само по себе это является косвенным свидетельством того, что еврейский вопрос как сколько-нибудь серьезный для Екатерины не существовал и не занимал ее мысли.
Как известно, она не всегда была Екатериной, а до 17 лет носила имя София-Августа-Фредерика принцесса Ангальт-Цербстская. Ее воспитали в лютеранской вере и, по крайней мере, отец будущей императрицы был человеком весьма набожным. Сама Екатерина впоследствии вспоминала, что якобы уже в детстве отличалась определенным религиозным вольнодумством и, в частности, интересовалась у учившего ее пастора, что такое обрезание. Позднее, приехав в Россию, она должна была сменить веру и в письмах к отцу (который наставлял — если она почувствует, что не сможет это сделать, ей следует отказаться) всячески подчеркивала, что между православием и лютеранством разница лишь в обрядах, но русская Церковь вынуждена их сохранять из-за приверженности им невежественного народа. В действительности переход в православие был для нее, видимо, достаточно болезненным, Екатерина даже серьезно занемогла. Опасались за ее жизнь и тайно приводили к ней пастора. Выздоровев, Екатерина все же крестилась по православному обычаю, но вполне очевидно, что этот обряд лишь способствовал развитию у нее религиозного скептицизма, который еще более укрепился, когда она познакомилась с сочинениями французских просветителей, и прежде всего Вольтера. Оставаясь человеком верующим, она, однако, как и положено человеку эпохи Просвещения, никогда не была религиозной фанатичкой и видела в Церкви лишь одно из средств управления государством. Для нас эти обстоятельства важны потому, что вполне понятно: при таком отношении к религии Екатерина II вряд ли могла испытывать неприязнь к евреям по религиозным мотивам. К тому же, познакомившись с идеями Просвещения, она прониклась духом веротерпимости, что проявлялось в ее отношении не только к иным христианским конфессиям, но и, например, к исламу. Так, она считала очень полезным существующее у мусульман многоженство, поскольку это способствовало росту народонаселения. Иначе говоря, ее отношение к религии было сугубо прагматическим. Когда же русское духовенство пожаловалось ей, что мусульмане строят в Казани мечети вблизи православных храмов, она отвечала, что не видит в этом ничего страшного, поскольку раз уж Господь терпит разные веры, значит и их храмы могут стоят рядом друг с другом. С другой стороны, надо иметь в виду, что характерный для Просвещения взгляд на религию предполагал и осуждение всякого рода суеверий, а именно суевериями, по мнению идеологов Просвещения, был наполнен иудаизм и его обряды. Однако не надо забывать, что само слово суеверия в то время еще не обрело современный смысл и нередко им называли вообще всякое иноверие. Таким образом, с точки зрения просветителей, нужно было убедить евреев избавиться от суеверий или шире — цивилизовать их. Цивилизовать примитивные народы, стоящие на более низкой ступени развития, а именно так воспринимали евреев просветители, — это вообще одна из важнейших задач Просвещения (отсюда и само слово) и всякого просвещенного правителя, к каковым относила себя Екатерина II.
Вопрос о необходимости просвещения, цивилизации евреев обсуждался уже в Польше, чье еврейское население и попало позднее в Россию, причем тамошние реформаторы полагали, что сделать это можно лишь путем культурной ассимиляции, т.е. восприятием евреями традиций и ценностей польской культуры. Ирония, однако, заключалась в том, что с точки зрения французов или англичан и сами поляки были не вполне цивилизованы. Что же касается Екатерины, то она ставила перед собой задачу цивилизовать русский и иные народы своей империи и писала о России как о стране «невозделанной», считая, что именно в силу этой причины она наиболее подходит на роль российской императрицы.
К сказанному надо добавить, что, хотя в детстве и юности Екатерина теоретически могла видеть евреев Германии и Польши, непосредственно с ними она, по всей видимости, не сталкивалась, а значит, непосредственных впечатлений, которые могли бы ее настроить против них, у нее не было.

Но идеи Просвещения не ограничивались, конечно, лишь сказанным. Они касались также сферы политики и управления государством. Екатерина взошла на русский трон, имея определенную политическую программу, основанную на идеях Просвещения, и в частности Монтескье. Его книгу «О духе законов» она штудировала почти как Библию и именно на ее основе сформулировала основную цель своего царствования. Монтескье писал о трех видах государственного правления — республике, монархии и деспотии. Последняя однозначно осуждалась и, значит, принята быть не могла. Республиканская форма правления, т.е. основанная на народном представительстве, согласно Монтескье, могла быть реализована лишь в небольших странах и, хотя Екатерина, отчасти кокетничая, не раз заявляла, что в душе она — республиканка, но, естественно, была убеждена, что единственная форма государственного правления, пригодная для России, — монархия. И, как показывают исследования последних лет, еще не слишком распространенное в России того времени греческое слово монархия она переводила на русский как самодержавие, вовсе не вкладывая в него тот смысл, который оно приобрело значительно позже, когда самодержавие стало объектом нападок со стороны разного рода революционеров. Однако, опять же согласно Монтескье, монархия должна опираться на соответствующую социальную структуру общества, состоящую из сословий, чьи обязанности, право и привилегии закреплены в законе. Подобных законов в России тогда еще не было, как не было и сословия, которое, по мысли просветителей, составляет основу благополучия государства, — сословия, которое во Франции называли «третьим», а Екатерина II — «средним». Создать соответствующие законы, а заодно и это самое «среднее» сословие и стало главной целью екатерининской программы преобразований.
Итак, по замыслу императрицы в России должно было быть три сословия: дворянство, горожане (позднее получившие наименование мещан) и крестьянство. И тут необходимо упомянуть еще об одном важном обстоятельстве, без которого невозможно понять, что же произошло в екатерининское царствование с евреями. Дело в том, что императрица, с одной стороны, очень хорошо понимала, что политика есть искусство возможного, что всякие новшества нужно проводить в жизнь постепенно и осторожно, приспосабливая их к обычаям и нравам народа. С другой стороны, в контексте той политической культуры, адептом которой она являлась, существовала стойкая вера в то, что общество можно преобразовывать при помощи разума по определенному плану, по схеме. Еврейская проблема, как мы увидим, потому и оказалась проблемой, что она не соответствовала той схеме, которую Екатерина II пыталась реализовать.

Теперь, разобравшись вкратце с идейными позициями русской государыни, обратимся к   собственно тем событиям, которые происходили в ее долгое царствование. Как уже упоминалось, первое из них относится к 1762 г., т.е. к моменту вступления Екатерины II на престол. И, собственно, единственное свидетельство об этом событии принадлежит самой императрице, которая много лет спустя, работая над своими мемуарами, записала следующее: «На пятый или шестой день по вступлении Екатерины II на престол она явилась в Сенат… Так как в Сенате все делается согласно журналу ... то случилось по нещастию, что в этом заседании первым на очереди … оказался проект дозволения евреям въезжать в Россию. Екатерина, затрудненная по тогдашним обстоятельствам дать свое согласие на это предложение, единогласно признаваемое всеми полезным, была выведена из этого затруднения сенатором князем Одоевским, который встал и сказал ей: “Не пожелает ли Ваше Величество прежде, чем решиться, взглянуть на то, что императрица Елисавета собственноручно начертала на поле подобного же предложения?”. Екатерина велела принести реестры и нашла, что Елисавета по своему благочестию написала на полях: “Я не желаю выгоду от врагов Иисуса Христа”. Не прошло недели со времени восшествия Екатерины на престол; она была на него возведена для защиты православной веры; ей приходилось иметь дело с народом набожным … умы, как всегда бывает после столь великого события, были в сильнейшем волнении; начать такой мерой не было бы средством к успокоению, а признать ее вредной было невозможно. Екатерина просто обратилась к генерал-прокурору после того, как он собрал голоса и подошел к ней за ее решением, и сказала ему: “Я желаю, чтоб это дело было отложено до другого времени”. Так то нередко не достаточно быть просвещенным, иметь наилучшие намерения и власть для исполнения их; тем не менее часто разумное поведение подвергается безрассудным толкам».
Если отнестись к этому тексту с полным доверием, то бросается в глаза несколько вполне очевидных вещей. Как, в принципе, и весь текст мемуаров Екатрины, этот отрывок несомненно носит назидательный характер. Его основный смысл, конечно же, никак не связан с евреями. Мораль его в том, что правитель вынужден не только руководствоваться своими желаниями и идеями, но соотносить их с политическими реалиями. Екатерина действительно взошла на престол под лозунгом защиты православия, действительно обстановка не только в первые дни, но и в первые месяцы царствования была далеко не спокойной, и начать свою деятельность с открытия границ для евреев было бы в этой ситуации по меньшей мере неразумно и даже опасно. С другой стороны, в этой записи императрица как бы говорит: вот если бы не политические обстоятельства, я бы конечно решила вопрос в пользу евреев, ибо именно так должен был поступить просвещенный монарх. Таким образом, здесь, в этом тексте заключена вполне ясная позиция, вполне ясное отношение.

Вид Аничкова дворца и Невского проспекта в начале царствования Екатерины II

К этому стоит добавить, что если события действительно происходили именно так, как рассказывает Екатерина II, то можно не сомневаться, что со стороны сенаторов в целом или, возможно, генерал-прокурора Сената это была своего провокация. Выражаясь современным языком, новоиспеченную государыню хотели «подставить», продемонстрировав ее политическую несостоятельность. И, видимо, она это почувствовала, рассказывая впоследствии, как ловко вышла из этого положения.
Но с этим рассказом, изложение которого можно найти в любом труде по истории российского еврейства, связана одна загадка. Дело в том, что еще дореволюционные историки обратили внимание на то, что в документах Сената никаких сведений об обсуждении подобного вопроса в начале июля 1762 г. нет. И тут возникает вопрос: а имел ли вообще место подобный эпизод? Однако изучение в целом мемуаров Екатерины Великой показывает, что они отличаются довольно высокой степенью достоверности. Во всяком случае, полностью придумать этот эпизод она не могла. Можно предположить, что мы имеем здесь дело с характерной для многих мемуаристов аберрацией памяти, когда два разных события спустя много лет совмещаются и кажется, что они происходили в одно время. Вероятно, если рассказанный Екатериной эпизод все-таки имел место, то несколько позже. Дело в том, что 4 декабря того же 1762 г. вышел манифест, разрешавший въезжать в Россию и селиться в ней всем иностранцам, за исключением евреев. Скорее всего, именно при обсуждении этого манифеста и произошло то, что спустя много лет вспоминала императрица. К сказанному надо добавить, что в 1762 г. ни одного серьезного, самостоятельного решения в рамках намеченной политической программы Екатериной II принято еще не было, к ее реализации она приступила несколько позже, когда укрепилась у власти — в 1763—1764 гг. Манифест от 4 декабря 1762 г. был, по сути, одним из тех документов, какие обычно издаются в подобной ситуации, дабы продемонстрировать преемственность в политике, и он ничем не отличался не только от елизаветинских указаний, но и от известного манифеста о приглашении иностранцев в Россию, изданного Петром I в 1702 г.
Между тем, утверждение Екатерины, что большинство сенаторов высказывались за допуск евреев в Россию, выглядит довольно правдоподобно. Дело в том, что уже вскоре после выхода манифеста в Петербург стали приходить просьбы допустить евреев если не в Россию в целом, то, по крайней мере, в отдельные ее регионы, где традиционно существовали торговые связи с еврейскими купцами. Такие просьбы, в частности, приходили с Украины и из Прибалтики, в особенности из Риги. В 1764 г. начинается целенаправленная политика екатерининского правительства по привлечению в Россию иностранных колонистов, результатом которой было, в частности, появление в Поволжье переселенцев из Германии. Тогда же появляется специальное законодательство, и, что показательно, в соответствующих указах евреи не упоминались вовсе, т.е. прямого запрета на их въезд в Россию в этих документах не было. Впрочем, формула «что не запрещено, то разрешено» тут вряд ли действовала, ибо и нормы манифеста 1762 г. тоже продолжали действовать. Однако именно 1764 год стал, по выражению одного историка, «началом своеобразной “оттепели” в еврейском вопросе», потому что именно тогда, во-первых, еврейские торговцы были допущены в Ригу (и это было началом рижской еврейской общины, из которой вышел, например, известный философ ХХ в. сэр Исайя Берлин), а во-вторых, было решено использовать евреев для освоения Новороссии. Это, в свою очередь, было не только хозяйственной, но военно-стратегической задачей, поскольку речь шла о территориях, непосредственно примыкавших к Крымскому полуострову, который был зоной столкновения интересов России и Османской империи.

Императрица Екатерина II Гравюра 1762 г.

Этот поворот в политике не был явным, открытым. Считается, что правительство заключило секретное соглашение с несколькими еврейскими купцами, которые за право жить и торговать в Риге обязывались финансировать переселение своих единоверцев в Новороссию. Канцелярия опекунства иностранных — специальное ведомство, созданное в том же 1764 г., во главе с фаворитом Екатерины II графом Григорием Орловым — распорядилась пропускать в Новороссию всех желающих, не спрашивая у них паспорта и не задавая им вопросов о вере и национальности. Есть основание предполагать, что число еврейских поселенцев в этом крае увеличилось с началом в 1768 г. русско-турецкой войны, когда был издан специальный указ, подтверждавший обычное для того времени право военнопленных (а к таковым относили и мирное население оккупированных в ходе военных действий территорий) селиться в России, причем в данном случае специально упоминались евреи и подчеркивалось, что селиться они могут лишь в Новороссии. В этом документе обращает на себя внимание тот факт, что, во-первых, тем самым уже на этом этапе на передвижение евреев накладывались определеные ограничения, а во-вторых, именно с этого времени существует дожившая до по меньшей мере середины ХХ в. идея превращения Крыма в место компактного поселения евреев.

Согласно имеющимся данным, в начале 1760-х гг. в Новороссии осело примерно 8 тыс. евреев, а в течение последующих 20 лет это число выросло примерно до 12 тысяч. Массового переселения, конечно, не было, да и не могло быть, поскольку предполагалось, что в Новороссии евреи станут заниматься сельским хозяйством, т.е. станут крестьянами. С другой стороны, рижским еврейским купцам официально был присвоен статус «новороссийских купцов», и было велено выдать им паспорта, позволявшие приезжать даже в Санкт-Петербург. На откуп именно этим купцам была отдана торговля казенным ревенем, составлявшим важную статью русского экспорта. Ревень выращивали в Забайкалье и через всю Россию везли в Ригу, откуда продавали за границу. Однако есть основания предполагать, что в действительности евреи уже в это время появлялись в разных уголках страны. Так, Екатерина II сообщала Дени Дидро о нескольких евреях, почти десять лет живших в Петербурге, причем не где-нибудь, а на квартире ее духовника, т.е. православного священника. Это было написано уже в 1773 г., когда был осуществлен первый раздел Польши и в состав Российской империи вошли территории с постоянным еврейским населением. Именно тогда правительство и столкнулось впервые с еврейским вопросом, хотя осознание этого пришло далеко не сразу.
Прежде чем выяснить, в чем же собственно за- ключался еврейский вопрос, необходимо сказать несколько слов о том, что представляло собой еврейское население. Во-первых, надо заметить, что среди исследователей нет единства мнений о численности еврейского населения, доставшегося России по первому разделу Польши. Так, С.М. Дубнов считал, что евреев было около 200 тыс., современный английский историк Д. Клиер полагает, что их было не более 50 тыс.; данные российского историка В.М. Кабузана за 1782 г., т.е. через 10 лет после первого раздела, указывают на цифру 165 тысяч. В Польше евреи не имели никаких политических прав, как и в других европейских странах, имели ограничения на занятия и жили обособленными общинами, управлявшимися кагалом. При этом селились преимущественно в местечках, занимаясь мелкой торговлей и ремеслом, а также выполняя разного рода функции по отношению к местным землевладельцам — торговали алкоголем, управляли хозяйством и пр. И до 1772 г., и в особенности в последующие годы, в Польше активно обсуждался вопрос о реформировании жизни евреев, причем обсуждался он как польскими, так и еврейскими реформаторами. Польские руководствовались, с одной стороны, просветительскими идеями о необходимости цивилизовать евреев путем их ассимиляции, а с другой, чисто прагматическими соображениями о необходимости сделать евреев полезными для государства. В свою очередь, еврейские реформаторы ставили своей целью расширение политических прав евреев и даже их равноправие с христианами при сохранении традиционной организации еврейской общины, хотя при этом некоторые из них признавали и необходимость приобщения евреев к достижениям христианской цивилизации.

Окончание следует

Александр КАМЕНСКИЙ,
доктор исторических наук,
профессор Российского государственного
гуманитарного университета