|
 Дмитрий Андреевич Засосов, |
Санкт-Петербург — Петроград — Ленинград —
Санкт-Петербург. Кольцо замкнулось. Удаляясь от
истоков в своем извечном стремлении к новому, мы
со временем хотим возвратиться, хотя бы в чем-то,
хотя бы мысленно, к берегу, от которого так
неосмотрительно оттолкнулись некогда. Но все уже
иное, и трудно уловить атмосферу давно
прошедшего.
ХХ век перекроил мир по-своему. А как бы хотелось
порой заглянуть в прежнюю жизнь, отторгнутую от
нас мировыми войнами, революциями, неумолимым
«бегом времени». Петербург рубежа XIX—XX веков… Мы
видим его сквозь магический кристалл поэзии
Александра Блока и Анны Ахматовой, Андрея Белого
и Осипа Мандельштама. Мы идем по Невскому
проспекту вместе с Георгием Ивановым. Мы
замираем, завороженные образами, созданными
«мирискусниками», — карнавальной феерией
Константина Сомова и Александра Бенуа,
изысканным очарованием городских пейзажей
Мстислава Добужинского и Евгения Лансере. Это —
Петербург Серебряного века. Его улицы, его
персонажи, его туманы сотканы из воздушной ткани
прихотливой творческой фантазии.
А рядом — иной Петербург. Он живет вполне земными
заботами. Шумит Мариинский рынок, громыхает
конка, гудит отплывающий в Кронштадт пароход.
Пожарные мчатся тушить пожар, гимназисты бегут
на занятия, лихач обгоняет обоз с сеном, «дачный
муж» опаздывает на паровик. Все движется,
грохочет. Лишь по Неве бесшумно скользят яхты,
которых гораздо больше, чем мы могли бы
предположить. Вот она — повседневная жизнь
столицы. О ней-то и пойдет речь.
Поводом к такому приятному путешествию
послужила книга Дмитрия Засосова и Владимира
Пызина «Повседневная жизнь Петербурга на рубеже
XIX—XX веков», выпущенная издательством «Молодая
гвардия». Кому, как ни авторам книги, знать эту
прелесть будничного бытия Северной столицы!
Петербуржцы рождения середины 90-х годов XIX в., они
еще успели застать тот, почти мифический,
довоенный Петербург. «Довоенный» — до Первой
мировой войны, изменившей не только облик города
и образ жизни горожан, но и роковым образом
повлиявшей на судьбу России. В своей книге,
написанной в 70-е годы ХХ в., авторы — старожилы
Санкт-Петербурга, выступают как бытописатели
жизни города в двадцатилетие его бурного
развития, с середины 1890-х гг. и до 1914-го. В
предисловии сами они пишут об этой эпохе так:
«Это было время, интересное для судьбы города.
Время крупных открытий в науке и технике, время
больших взлетов в области литературы и искусства.
На нашей памяти появились первые кинематографы,
граммофоны, аэропланы. Мы были одними из первых
пассажиров трамвая, автомобиля». Жизнь,
увиденная глазами ребенка, юноши, жадно
впитывающего новое, предстает перед читателем во
всей красе — выпукло, зримо. Лишний раз
убеждаешься, что впечатления, полученные в
детстве и юности, — самые яркие.
Со страниц книги на читателя обрушивается
клокочущий поток столичной жизни. Словно все это
было вчера и, может быть, даже с вами. Петербург
военных и штатских, богатых домовладельцев,
жителей доходных домов и обитателей ночлежек,
Петербург улиц и каналов, материка и Кронштадта,
тогда еще неприступного острова-крепости,
Петербург модных лавок, ресторанов, садов и бань,
Петербург гимназий, военных и ремесленных училищ.
Во все уголки может заглянуть любознательный
читатель. А чтобы он не «утонул» в водовороте
новых для него впечатлений, описание городского
быта направлено по нескольким руслам: «Реки,
каналы и жизнь на них», «На улицах и площадях
столицы», «Городской транспорт: извозчики, конка,
трамвай», «Быт старого петербургского дома»,
«Обитатели ночлежек и сиротских домов»,
«Религиозная жизнь горожан», «Рынки и торговые
ряды», «Магазины и лавки, рестораны и трактиры»,
«Одежда и мода», «Сад “Буфф” и народные
развлечения», «Пожарные команды и полиция»,
«Школа, гимназия, университет», «О военных»,
«Кронштадт», «Окрестности Петербурга и дачная
жизнь». Хотите — читайте все подряд, хотите —
выбирайте, что вам интереснее. Хотя интересно все.
Где жили, во что одевались, на чем ездили. Как
проводили свободное время. Куда выезжали летом
на дачу. Все эти картины переплетаются со своими
собственными впечатлениями от современного
Петербурга и с образом города, запечатленным в
русской литературе. Казалось бы, невероятный
сплав! Но именно такой — живой, невероятный,
театральный и обыденный — именно такой
Петербург притягивает словно магнит.
Мелкие детали — они придают бытописанию особую
прелесть. Попробуем открыть наугад любую
страницу…
Вот, например: «В теплую погоду масса народу
ездила на Острова. С причалов Васильевского
острова, ниже Николаевского моста, ходили
пароходы на Кронштадт. От Калашниковской
набережной, от церкви Бориса и Глеба, отходили
пароходы на Валаам. Капитаны и команды на них
были монахи». Или: «Асфальтовых мостовых почти не
было, только кое-где у вокзалов и гостиниц
устраивались асфальтовые полосы для стоянки
извозчиков. Мало было и брусчатки — этой
долговечной и удобной мостовой. Улицы в
большинстве своем были замощены булыжником со
скатом от середины к тротуарам». Но это — только
начало. Скоро по этим улицам замелькают перед
глазами читателей горожане, одетые сообразно
достатку и своему представлению о моде: купчихи в
платьях из лионского бархата, с трудом сгибающие
пальцы от обилия колец, скромно одетые
аристократки, предпочитающие не спешить за модой,
работницы, предмет гордости которых — цветастый
полушалок. Мужские и женские наряды описаны с
такой скрупулезностью, что по ним вполне можно
кроить одежду для кинофильма о том времени.
Точность во всем отчасти объясняется
профессиональной привычкой быть внимательным к
деталям: один из авторов — юрист, другой —
инженер. Но в большей мере это говорит о том,
сколь бережно авторы относятся к петербургской
старине, какую ответственность они чувствуют за
ее сохранение. Последние представители ушедшей
эпохи — им надо успеть передать потомкам то, что
не поддается восстановлению — память о прошлом.
Чтобы ее сохранить, не нужны ни капиталовложения,
ни сверхпрочные материалы — нужна только любовь
к городу, который считаешь своим. И — к людям. Их
лица смотрят на нас из прекрасного далека. В
такой книге нет главных героев, нет
второстепенных. Здесь все на первых ролях.
Но с особой теплотой вспоминают авторы о
преподавателях гимназии, в которой они учились, о
гимназической жизни. Этот фрагмент особенно
личностен, он уже ближе к мемуаристике, к
художественной литературе, а не к хронике
событий. Здесь мы видим не только описание
обыденной жизни гимназиста — занятия,
гимназические балы, учебные кабинеты… Не просто
зарисовку, сделанную по памяти. Здесь —
средоточие всего самого главного для авторов,
начало начал, сердцевина повествования. Какая
это должна была быть школа, и какие учителя, если
спустя 60 лет авторы вспоминают всех их по именам!
О каждом сказано с любовью и благодарностью. Как,
например, об инспекторе Иване Алексеевиче
Суровцеве: «Он был очень справедлив, глубоко
понимал внутренний мир гимназиста, нетерпимо
относился ко лжи. Преподавал он замечательно, и
какой бы предмет он ни вел, всегда умел вызвать
интерес к нему. Даже латынь, сухой и мертвый
предмет, он превращал в увлекательный экскурс в
мир Древнего Рима». Или — о преподавателе
математики Н.Я. Неймарке: «Полноватый
добродушный мужчина заявлял ученикам: “Самый
легкий предмет — математика. Она требует только
одного — внимания”. И действительно, математика
в его преподавании казалась легкой. Достигал он
этого простыми, ясными объяснениями, используя
последовательность и логичность математических
знаний». Для каждого: учителя, казначея, сторожа
— находится место на страницах книги. Эта
портретная галерея — достойное украшение
повествования. Не говоря уже о ностальгических
описаниях гимназических балов и концертов, с
которыми связано много забавных историй и
курьезных происшествий.
Немало лестных, добрых слов можно сказать об этой
книге. Конечно, кому-то хотелось бы узнать больше
о литературно-художественном Петербурге, кому-то
— о религиозном. Но тема эта необъятная, в ней
можно находить все новые и новые повороты,
подробности. И эти неброские записки
бытописателей — один из вполне самостоятельных
фрагментов многоцветной мозаики жизни Северной
столицы.
Алла КОЛИБАБ