Грача убили сгоряча

На примере «пламенного большевика»
воспитывались приверженцы революционного террора

Во время всеобщей забастовки в Москве 18 октября 1905 г. из Технического училища, где в тот день был митинг, на Немецкую улицу вышла толпа студентов и примкнувших к митингу сочувствующих. Построившись в колонны, демонстранты развернули знамена с антиправительственными лозунгами и, пройдя через Бригадирский переулок, двинулись по Покровке. В значительном отдалении от колонны, на той же улице, была замечена группа людей, стоявших возле ворот фабрики Дюферменталя, с красными знаменами в руках. Один из руководителей студенческой демонстрации, заметив рабочих Дюферменталя, выхватил из рук шедшего рядом с ним знаменосца флаг, на котором было написано: «Долой самодержавие», вскочил в пролетку подвернувшегося извозчика, и приказал везти себя к рабочим, митинговавшим у ворот своей фабрики.
Человека этого звали Николаем Эрнестовичем Бауманом, он носил громкий титул «представителя ЦК РСДРП (б)», а большинству своих соратников был известен под конспиративным псевдонимом Грач.

Революционные мемуаристы, писавшие о Николае Эрнестовиче, расходятся в деталях, называя дату его рождения. Мария Розен в своей книге «Жизнь и работа Николая Баумана» указывает 17 мая 1869 г., а Зеликсон-Бобровская в сборнике воспоминаний о Баумане пишет, что родился он 17 мая, но 1873 г., в селении Пореченский Завод, близ Казани, в немецкой семье — обойного мастера (у Розен — плотника) Эрнеста и домашней хозяйки Мины Карловны Бауман. Обе писательницы сходятся в оценке семейства Бауманов, находя его «патриархальным», а потому высказывают вполне здравое предположение, что «революционную бациллу, поразившую Баумана в юном возрасте, следует искать вне стен родительского дома». Еще до того как Коля «подхватил бациллу», он успел закончить казанскую гимназию и поступить в Казанский ветеринарный институт, где его революционные убеждения созрели окончательно. Так как в Казани никаких серьезных революционных организаций в 1890-е гг. не было, Бауман, окончив институт и недолго прослужив в местном земстве, в конце 1895 г. перебрался в Петербург, где примкнул к Санкт-петербургскому союзу борьбы за освобождение рабочего класса. Этот самый Союз, созданный при непосредственном участии Ульянова, будущего Ленина, успел сфотографироваться на память групповым снимком, начать сбор денег в России и Европе, а также выпустил несколько листовок и повел агитацию среди рабочих. Столь бурная деятельность не прошла мимо внимания полиции, и менее чем через год, в феврале 1897 г., Союз почти в полном составе был арестован. В досье, заведенном на молодого революционера в полиции, указано, что Бауман являлся одним из активнейших организаторов кружков Союза в среде питерских рабочих, которых он к тому же еще и снабжал нелегальной литературой, и потому вместе с остальными видными деятелями Союза Николай Эрнестович попал в Петропавловскую крепость. Здесь он просидел до суда, по приговору которого 12 декабря 1898 г. его выслали в город Орлов Вятской губернии сроком на четыре года.
Через год, в декабре 1899-го, он бежал из ссылки, нелегально пересек границу, добрался до Германии, где жил по паспорту германского подданного, а потом, вступив в Союз русских социал-демократов, перебрался в Швейцарию, где стал представителем Союза русских эсдеков в Цюрихе.
Там же, в Швейцарии, в 1900 г. Бауман принимает участие в женевском съезде социал-демократов, и, как доносила полицейская агентура, наблюдавшая за съездом и тем, что творилось вокруг него: «Бауман вошел в кружок социал-демократической газеты “Рабочее дело”, а потом и в новую революционную организацию “Искра”. На Баумана как на человека серьезного и практичного было возложено распространение газеты “Искра”, доставление ее в различные политические центры Германии и переправка нелегальных транспортов в Российскую империю».
Тогда в составе всей организации насчитывалось чуть более сотни человек, но, по словам той же Розен: «Но ... это были самые верные партийцы, готовые пойти на смерть». Они представляли самое экстремистски настроенное крыло русских социал-демократов, в среде которых Бауман и получил псевдоним Грач, самую известную из всех его партийных кличек.
Участок, на который его направили коллеги, был самым тонким местом в работе: основной проблемой у искровцев был ввоз издания в страну — за это взялись двое латышей-студентов, но только в качестве дополнения к переправляемым ими революционным изданиям на латышском языке.

Женева. Улица Кулувреньер, 27; здесь находилась типография «Искры»

Бауман и стал одним из тех практических работников, которые организовывали через сеть контрабандистов нелегальный ввоз газеты в Россию. Для этого он тайно въезжает в Россию, пробирается в Петербург и проводит все необходимые организационные мероприятия, в то же время ведя непримиримую борьбу с так называемой зубатовщиной — явлением еще малоисследованным нашими историками.
По поводу зубатовщины Розен пишет следующее: «Зубатовщина — движение, поднятое Зубатовым, начальником московского охранного отделения — разливалось широким потоком, захватывая лучших рабочих (выделено мной. — Авт.)». Зубатов сам, лично встречался с влиятельными рабочими, убеждая их вести борьбу за свои экономические интересы и права не политическими путями, гарантируя при этом, что их реальные предложения и требования будут услышаны, и поддержаны самим царем и всей администрацией. Рабочие лидеры встали во главе созданных организаций рабочих: в Москве это было Общество взаимопомощи механических рабочих и Общество взаимопомощи ткачей. Эти лидеры, популярные рабочие, или, как их еще называли, экономисты, возглавляли рабочее движение, и за ними шла рабочая масса. «Влияние “экономистов” было так велико, что им удается привлечь 19 февраля 1902 г. множество рабочих для участия в патриотической манифестации». При этом, как пишет Розен: «Наша организация терпела провал за провалом. Зубатовщина продвинулась и на юг России, и только в Петербурге благодаря беспрерывной агитации, которая велась крепкой организацией “Искры” и питерским Комитетом партии, зубатовщина не увлекла рабочих». Т.е. Грач, опираясь на далеко не лучших рабочих, вел агитацию против рабочего движения! Искровцам не нужны были экономические реформы и улучшение жизни рабочих, они желали перевернуть «все вообще».
На беду Баумана и его товарищей полиция слишком хорошо была осведомлена о делах «Искры»: в результате оперативных действий Охранного отделения внутри России и за рубежом в руках полиции оказались ключи к секретной переписке эмигрантов и агентов «Искры» в России. Ведя тонкую игру, Охранное отделение не спешило с арестами. Офицеры читали всю переписку «Искры», пересылали письма по адресам и таким образом владели всеми секретами. Именно тогда они вычислили, что в организации существует необыкновенно активный деятель, вся работа которого ведется в глубокой тайне. Авторы писем из-за кордона называли только его псевдоним — Грач. Но, сопоставив места действия, упомянутые в письмах, и даты, сверившись с агентурными данными, полученными путем слежки за подозрительными людьми, сотрудники тайной полиции пришли к заключению, что Грач — это Бауман. Агентура «села ему на хвост» еще в декабре 1901 г. в Киеве, когда была зафиксирована встреча этого закордонного эмиссара «Искры» с агентом киевской организации Виктором Крохманом, за которым велось постоянное наблюдение. Тогда Бауману удалось уйти от наблюдателей, но Крохман потащил за собой филеров в Москву, где 2 января 1902 г. был снова зафиксирован их контакт. За Бауманом стали «ходить», взяв Грача под плотную опеку летучего отряда филеров. Как пишет Розен: «Бдительные жандармы не дремали, к тому же им усердно помогало так называемое “общество”». Когда Бауман почувствовал, что его уже вот-вот арестуют, он попытался скрыться. Приехав в Киев 8 февраля и переночевав на квартире у Крохмана, он почуял, что и киевские товарищи взяты под наблюдение, и в тот же день выехал в Воронежскую губернию.

От слежки ему удалось оторваться, но уйти далеко Грач не мог по вполне прозаической причине: у него кончились деньги, а преследование не позволяло прибегнуть к помощи товарищей — можно было навести филеров на держателей кассы организации. Он пытался уйти пешком в глубь губернии и там где-нибудь отсидеться, но уже 11 февраля его взяли в селе Хаевском Задонского уезда. Грач утверждал, что выдал его сельский врач Валериан Вележев, до того никогда раньше не видевший Баумана. Николай Эрнестович зашел к нему в дом при сельской больнице, чтобы попросить пятнадцать рублей «чисто как коллеге». Сельский доктор, человек явно небогатый, выразил свое удивление, сказав, что его ждут больные, и попытался отделаться от пламенного революционера, а на околице села Баумана арестовал местный урядник. Позже на страницах партийной прессы Бауман ославит Вележева как предателя: «Больше некому было выдать, я только ему открылся», не желая понять, что в этом селе он попросту выглядел подозрительным чужаком.
Первоначально Грач объявил себя курским мещанином Николаем Петровым, но, когда ему стали задавать вопросы относительно его прошлой жизни, скоро сбился и назвался своим именем. Николая Эрнестовича этапировали в Киев, где в Лукьяновской тюрьме уже собралась вся местная организация «Искры» и наиболее известные социал-демократы Украины, которых решено было «изъять из обращения, по фактам негласного наблюдения».
Лукьяновская тюрьма славилась в Киеве своими либеральными порядками, и коноводили в ней политические заключенные. Тюремное начальство не безвозмездно на многое закрывало глаза: камеры запирались только на ночь, заключенные проводили время во дворе, свободно общаясь между собой, все они получали обильные, плохо проверяемые посылки, так что даже кушать казенное политическим нужды не было. У них был свой каптер, который из общего «посылочного склада» наделял всех питанием. При таких условиях нетрудно было сговориться и организовать побег. В посылках с воли арестантам передавали много водки, и ею стали поить охранников, приучая их к дармовому угощению. Тем временем сообщники на воле подбирали для дела быстродействующее и надежное снотворное. Препараты также передавали в тюрьму, и там проводились эксперименты: соседям по камере подсыпали снадобье в питье. Наконец после солидной дозы хлоргидрата один арестант заснул быстро и надолго, и опыт признали успешным.
К тому времени уже были подготовлены бланки паспортов, одежда и по сто рублей на каждого. В условленный день дали охранникам по стакану спирта с порошком: один заснул, другой «очумел», третьего, «не дождавшись эффекта», скрутили. Тогда ушли более десятка политических, и с ними Бауман. Из беглецов попались совсем случайно лишь двое, а остальные благополучно перешли границу и оказались в Цюрихе. Позже других туда прибыл Бауман, он переждал тревожные дни усиленного поиска там же, в Киеве, отсидевшись на квартире у одного адвоката, «сочувствовавшего освободительному движению». Отдохнул, отъелся, много читал — у присяжного поверенного была хорошая библиотека. С документами немецкого помещика, в отличном костюме он, взяв извозчика, поехал на вокзал, купил билет до Вильно, а потом спокойно пересек границу.
В Европе Грач оказался в самое горячее для социал-демократов время — в 1902 г. проходит съезд, на котором Бауман присутствует как делегат, почему-то от «московской организации» (которой практически не существовало), под псевдонимом Сорокин. На съезде партия раскололась, произошло знаменитое размежевание социал-демократов. Бауман влился в ряды тех, кто называл себя большевиками, а остальные назвали их ленинскими баранами, по имени лидера, вокруг которого они гуртовались.
Зимой 1904 г. Николай Эрнестович для налаживания работы новой партии внутри империи вновь нелегально приезжает в Россию как представитель ЦК РСДРП (б). Его кличка — Иван Сергеевич, а паспорт, как всегда, немецкий, на имя Вильгельма Золтра. И снова прибегнем к воспоминаниям соратников: «Николай Эрнестович, приехав в Москву, начал, конечно, проводить большевистскую линию, но проводить ее фактически не с кем было (выделено мною. — Авт.). Московская организация была слаба — ни партийных сил, ни связи с рабочими».
Бауман прислан был создать эту организацию, а вернее, «перехватить рабочую массу», вывести ее из-под влияния других революционеров, подчинив большевикам. Он снова занимается борьбой против лидеров рабочего движения и революционных партий, не разделявших взглядов «ленинской секты в социал-демократии» — так тогда называли организацию, к которой он принадлежал.
Несмотря на пышный титул — представитель ЦК, заниматься ему приходится всем самому. Денег не было, надежных людей тоже, а значит, невозможно было наладить подвоз литературы для агитации из-за границы — нечем платить контрабандистам. Тогда было решено печатать нелегальщину на месте. Бауман с несколькими помощниками пытался организовать типографию, но трудности встречались на каждом шагу и с механикой, и со шрифтом, и с помещением, а изготовление станка затянулось на полгода. Трижды меняли дислокацию, находя помещения для печатни крайне неудачными. Наконец Бауман и трое его товарищей осели на даче в деревне Зыково (район нынешнего Петровского парка) и перевели туда типографию.
Их начали искать сразу же, как только они проявили активность, выпустив две листовки от имени Комитета РСДРП (б), к тому же провалилась одна из заграничных явок, и в июне, чувствуя, что кольцо розыска сжимается, Бауман и его соратники почти перестали выходить с территории дачи.

Манифест 17 октября. Карикатура

Один из них, облачившись в дорогой костюм богатого дачника, вышел из дому и благополучно миновал кольцо агентов, ведших наблюдение за домом. Бауман, понимая, что чины Московского охранного отделения опознают его и сразу возьмут, выйти не решился и просидел на даче еще сутки. Однако вскоре в дом все же вошли полицейские и агенты Охранного отделения, которые арестовали его и провели обыск, в ходе которого нашли подпольную типографию.
Баумана поместили в Таганскую тюрьму, но он не унывал. Сидеть ему было не впервой, да к тому же политических поддерживали с воли, да и по закону им полагались различные послабления в режиме содержания, и они вовсю пользовались этим. Вскоре Бауман (по тюремной кличке — «дядя Коля») становится своим среди уголовников: «Он покорил сердца уголовников. “Дядя Коля” был их любимцем, самым популярным и авторитетным человеком среди “отверженных”», — припоминает в своих мемуарах товарищ Черномордик, также пользовавшийся принудительным гостеприимством губернского тюремного замка.
Просидев под следствием 15 месяцев, «покоритель сердец уголовников» и почти даже авторитет был выпущен под залог 10 октября 1905 г. и сразу попал в экстремальную, предреволюционную обстановку. В стране бушевали события! Власти шли на все большие уступки, а революционные организации, прежде еле влачившие существование в эмиграции, не брезговавшие банальными грабежами и прочей уголовщиной для поддержания партийных касс, стали распоряжаться огромными суммами. Если раньше было проблемой снять квартиру, купить оборудование для типографии, приобрести штиблеты для профессионального революционера, то теперь с этим не было проблем! Самое главное, в революционной среде появилось оружие, много оружия! Все это сказки об охотничьих ружьях и самодельных пиках... Судите сами — больше недели во время революционных событий 1905 г. регулярная армия штурмовала баррикады и сумела их взять, только применив артиллерию. Что же их защитники отмахивались кумачовыми знаменами?
Выйдя на волю, Бауман обнаружил, что революционные партии сформировали боевые отряды, арсеналы которых были наполнены завезенным из-за кордона вооружением. В основном это были новейшие образцы немецкого и швейцарского оружия, лучшего из существовавшего на тот момент. Таких полуавтоматических многозарядных маузеров не было и у правительственных войск, а у боевиков это было основное оружие, да к тому же еще множество браунингов, смит-вессонов, винтовок и масса взрывчатых веществ. И все это взрывалось и стреляло еще долгие годы после того, как мятеж был подавлен. Оружие и взрывчатку, припрятанные в 1905 г., полиция обнаруживала до самого 1917 г.!
Николай Эрнестович был поражен масштабами происходящего. От подполья, кружков, групп и маевок в лесах и оврагах — к всеобщей политической забастовке! В то время «он не берет на себя никакой организационной работы, но со дня освобождения живо интересовался всем... Готовясь к деятельности, был жизнерадостен... Все смотрели на него как на человека, который не сегодня завтра себя покажет».
Тогда серьезных дел ему, большевику, поручить не могли, поскольку революцией 1905 г. заправляли эсеры и меньшевики, а большевики по тогдашнему политическому раскладу являлись маленькой группкой, однако готовой воевать против всех за свое лидерство в революционном движении. Они ждали случая, чтобы перехватить инициативу, и случай вскоре представился.

Окончание следует

Валерий ЯРХО