Где находится библиотека Ивана Грозного?

Беседа с заместителем директора по научной работе
Государственного исторического музея
доктором исторических наук В.Л. Егоровым

— Вадим Леонидович, сегодня такой замечательный погожий летний вечер. Иду я к вам в гости и вижу: масса туристов, москвичей гуляют по Красной площади, наверное, заходят к вам, в Исторический музей... Мне подумалось: он был открыт для публики в 1883 г. и сразу же, по всей видимости, стал московской достопримечательностью, средоточием нашей памяти, пережил многие эпохи — и революции, и войны, в том числе катаклизмы последнего десятилетия, но всегда оставался главным историческим музеем России. Москвичи постоянно помнили, что он есть. Это была некая константа их жизни. И все-таки у каждого времени свое видение Исторического музея — и у тех, кто в нем работает, и у тех, кто сюда приходит. Каким вы видите Исторический музей сегодня?

А.С. Уваров. Фото конца XIX в.

— Мы очень уважаем традиции нашего музея, никогда их не забываем и часто вспоминаем заветы наших отцов-основателей. Прежде всего назову Алексея Сергеевича Уварова. Сын знаменитого графа С.С. Уварова, создателя единственной, пожалуй, в нашей истории содержательной формулы русской жизни — «Православие. Самодержавие. Народность». Сейчас все ищут национальную идею, но сформулировать ее лучше, чем это сделал С.С. Уваров, не удалось пока никому. Естественно, что сын Уварова, Алексей Сергеевич, попытался воплотить мысли отца, создав этот музей. И второй наш отец-основатель — Иван Егорович Забелин, самоучка, сказочный тверской мужик, — его портрет висит у меня в кабинете. В одной из своих работ он писал, что этот музей создается не просто для времяпрепровождения, а «для утверждения русского самосознания и для развития российского самопонятия». И вот эту-то цитату я повторяю всегда и везде.
Создатели музея не могли представить масштабов того дела, которое начали. Поэтому они не соизмерили тысячелетнюю русскую историю с тем зданием, что было воздвигнуто на Красной площади, с теми тесными 45 залами, которые мы имеем сейчас. А ведь нужно было еще и хранилище создать. В общем, наши отцы-основатели поторопились, но мы все равно благодарны им за то, что сама идея создания Российского национального музея не осталась на бумаге, а была воплощена в здание, в коллекции, в коллектив историков-энтузиастов. Хочу напомнить, что наш музей изначально назывался Российским историческим музеем им. Александра III, императора Всероссийского...

— Как вы думаете, случайно то, что Исторический музей был создан именно в период царствования Александра III?

И.Е. Забелин. Портрет работы В.А.Серова. 1892 г.

— Абсолютно не случайно! Ведь Российская империя была одним из величайших государств мира того времени, и то, чем жила Европа, отражалось на России. Имперские музеи возникали в Европе один за другим — и в Австро-Венгрии, и в Голландии, и в Великобритании, и во Франции, и в Германии. Россия никак не могла оставаться в стороне. Но самое удивительное состоит в том, что в Европе они создавались более изволением самих императоров, а в России — инициативой российской интеллигенции. Европа не знала понятия интеллигенция. Это понятие чисто российское. И в то время интеллигенция была тем русским культурным, писательским и философским ядром, которому мы сейчас поклоняемся. И, слава Богу, что нам есть, кого чтить. В Европе были такие люди: Гёте был, Шиллер был, Гейне был, Гюго был, а вот от них почему-то не исходило такой интересной общественной идеи. Я думаю, не потому, что у них не было денег, а потому, что они были чисто по-европейски, по-западному зациклены на своем собственном творчестве. А вот у русского мужика, воспитанного в высшей школе, у Забелина, были совершенно другие запросы и жизненные цели. Он хотел поделиться с народом тем, что узнал. Эта жизненная цель, понимание культурничества как миссии — чисто русское, абсолютно русское. И частное «дело Забелина» выросло в большое общенациональное дело, в утверждение Россией не только свой русскости, но и в самопознание своего прошлого. Русские мужики никогда себя не самопознавали, хотя твердость в отстаивании своей самобытности в их душе была всегда. Они победили, скажем, половцев, монголов в свое время, они выгнали поляков, справились с Наполеоном. После же того, как заканчивалась тяжесть противостояния, они опять уходили в себя, пахали поля, пили водку, любили своих баб, и все на этом заканчивалось. Поэтому так называемое европейское образованное общество смотрело на них несколько свысока. Да и теперь смотрит.

— Вадим Леонидович, вы начали разговор о 45 залах...

Парадные сени (вестибюль). Фото конца XIX в.

— Да, они должны были представлять десять веков российской истории. Нет, не десять веков, а больше — историю развития не просто Российского государства, а его территориального роста начиная с каменного века, который отстоит от нашего времени на 100 тысяч лет. Первый и второй наши залы посвящены, естественно, каменному веку. И вы знаете, то, что сделали Уваров и Забелин, потом повторяли все европейские музеи, приезжали сюда и учились. Если вы зайдете в первый зал нашей постоянной экспозиции, то окажетесь в пещере — темной, глухой, где жили первобытные люди. А второй зал — круглый, светлый, посвящен среднекаменному веку. И вот здесь-то наш прекрасный художник В.М. Васнецов создал свою живописную историю всего каменного века. Это наглядный рассказ о том, как жил тогда человек — охотился, добывал огонь, делал вещи, отдыхал, как он умирал... И когда в 1885 г. роспись была выставлена, все европейские музейщики бросились в Россию смотреть на нее как на чудо. Это был прорыв в музейном деле, которому Европа начала подражать. Знаменитый наш критик Стасов оценил ее в свое время как одну из лучших работ Васнецова. Причем консультантами у него были блестящие ученые-археологи — Д.Н. Анучин и В.И. Сизов.

— Интересно, как была построена экспозиция тогда, в конце XIX в.? Можно ли сейчас ее восстановить?

Парадные сени. Современное фото

— Она зафиксирована фотографически, все было документально оформлено, но дело в том, что та экспозиция была несколько наивна. Конечно, над Иваном Егоровичем Забелиным и над Алексеем Сергеевичем Уваровым я не могу даже в мыслях чуть-чуть подшутить. Просто это уровень науки того времени. Археология конца XIX в. была еще недостаточно развита, и Уваров с Забелиным считали, что нужно выставлять не конкретные вещи, раздобытые в раскопках, а наполнить залы копиями уже известных в России древностей. То есть создать такой «копийный» музей, который позднее, уже в ХХ в., организовал профессор Цветаев и который сейчас называется Музеем изобразительных искусств им. Пушкина. И вот наши отцы-основатели взяли эту идею за основу комплектования коллекций, но потом, когда начались широкомасштабные раскопки на территории Российской империи, они поняли, что те настоящие вещи, которые археологи вынимают из земли, которые покупают в антикварных магазинах, на Смоленском рынке, оказывают куда более серьезное воздействие на людей, нежели их жалкие копии. Кстати, меня сейчас часто спрашивают: «А где же библиотека Ивана Грозного?» Я постоянно отвечаю: «Библиотека Ивана Грозного находится у нас, в музее». Иван Егорович Забелин купил один том из библиотеки Ивана Грозного на Смоленском рынке, причем с собственноручными пометами этого самого государя. Другой том нам подарил купец, третий еще кто-то. Какой отсюда можно сделать вывод? Что библиотека во время Смуты и интервенции XVII в. была просто разобрана из Кремля и растащена по всей Москве. Каждая из книг была толщиной не менее 15 см, да еще с записями царя Ивана Грозного. Вообще-то смешно, чтобы не найти и не признать эту библиотеку, если бы она где-то находилась как целое. Я несколько раз выступал по телевидению по этому поводу, но никто не верит, что у нас хранится часть этой библиотеки. Страсть людей к поиску кладов зародилось не во времена Стивенсона, а еще раньше. И Степан Разин, и Емелька Пугачев, и много других авантюристов — все они клады и искали, и создавали. Библиотека Ивана Грозного у нас лежит, я могу показать вам эти книги — приходите.

— Вадим Леонидович, давайте перенесемся в наше время. Музей был закрыт на 12 лет. Целое поколение, можно сказать, выросло без него. Это, конечно, плохо. Но даже в такой ситуации, наверное, можно найти и положительную сторону. Было время подумать: а каким ГИМ должен быть? Потому что, согласитесь, идеологические схемы наложили свой отпечаток на экспозицию музея, на его, так сказать, философию. Теперь слова идеология боятся. Может быть, это правильно. Но некая концепция музейной деятельности должна существовать. А кроме того, эпоха-то другая, все-таки на дворе XXI столетие. Век компьютеров, информационных технологий... Я как-то знакомился с мнением некоторых музейщиков, которые говорят, что научно-просветительная функция музеев устарела, что теперь должна преобладать функция развлекательная. Якобы тогда зрители пойдут в музеи. Каково ваше мнение?

Ритоны. Вторая половина X в.

— У каждого музея своя традиция. Более того, музейные традиции разных государств тоже разные. И, простите, в русской традиции — только на ярмарках бывает развлекуха, что касается музея... Когда в него входят ученики 10—11-х классов, считающие себя очень важными и серьезными людьми, то даже они как-то притихают, понимая, что здесь не балаган, что отсюда можно вынести нечто такое, что останется в душе на всю жизнь. Я вам расскажу два сюжета из своей практики. Музей наш был закрыт на капитальный ремонт в 1985 г. Открыли его в 1997-м, и то не весь, а частично. Тогда, сразу после открытия мы положили на маленькие столики книги отзывов. И вот через неделю ко мне прибежала смотрительница в слезах. «Вы посмотрите, — говорит, — что пишут в книге отзывов». Я взглянул и перепугался. Там был один мат, это было омерзительно, страшно. Она говорит: «Нужно вырвать эти листы, немедленно уничтожить». Я отвечаю: «Ни в коем случае. Вырывать не будем». Мы все виноваты, родители виноваты, общество наше виновато. Мы так воспитывали детей в последние годы. Эти листы мы сохранили и заклеили, пусть они останутся как документы нашей истории конца XX в., как напоминание об ответственности перед молодым поколением и нашей памятью. И вы знаете, прошло несколько лет, и теперь видно, как вся эта мерзость уходит куда-то, тает, исчезает...
А сейчас — другой сюжет. Мы делали выставку под названием «Пятьдесят лет парада Победы 1945 г.». И когда девчонки и мальчишки, или, как сейчас говорят, тинэйджеры, пришли на эту выставку и увидели в огромном зале с окнами, открытыми на Красную площадь, брошенные на пол фашистские знамена — я не шучу: слезы на глазах были у всех! И они записали в книге отзывов: «Спасибо вам, что вы это сделали».
И еще о нашем музее... Когда я был в Америке, заметил: американцы всем восхищаются. Прежде всего, своей Америкой. У них — все самое большое, самое великое. Когда американская делегация пришла к нам, я им показал в третьем зале неолитический челн, которому 5 тысяч лет. «Вы на челн-то, говорю, не смотрите, у вас все равно такого нет, а вы посмотрите на витрину, в которую этот челн спрятан. Она сделана из чистого стекла, без единой металлической перегородки, это самая большая витрина в мире, в Америке таких витрин нет». Они не поверили. Я им говорю: «Проверьте, пожалуйста».

— Вы начали тему, к которой я сам хотел подвести наш разговор: Исторический музей и школа. Что может предложить музей учителям и школьникам, помимо основной экспозиции и выставок?

Печать Петра I Начало XVIII в.

— У нас есть специальный лекторий, там читают лекции многие наши сотрудники, в том числе и я. Я специалист по спорному периоду, который связан с монгольским игом на Руси, с Золотой Ордой, с Куликовской битвой и т.д. На эти лекции ходят с удовольствием, слушают, записывают, а потом задают вопросы, пристают. Это очень хорошо, причем польза не только в том, что наши слушатели повышают свой образовательный уровень, но и в том, что эти мальчишки и девчонки, мне хочется думать, станут настоящими историками, потому что исторические проблемы задевают их за живое. Они хотят продолжить традиции нашей исторической науки.

— Но взаимодействие вашего музея и школы, наверное, не исчерпывается только работой лектория. ГИМ — это целый мир, и он может дать то, что не под силу никакому другому музею.

— Хвастаться неприлично, но мне кажется, что импульсы от нашего музея, от нашей экспозиции расходятся по всей России. По крайней мере, Министерство культуры Российской Федерации считает нас научно-методическим центром для всех музеев страны.
Хотя, в общем-то, любой музей, а не только наш, главный национальный музей России, является продолжением школьного учебника.
Мало того. Любой музей — это живая душа российского народа во всем его многонациональном разнообразии. Еще в XII в. Древняя Русь состояла из 22 народов. Это зафиксировано летописями. Тогда наше государство было не многонациональным, а полиэтническим. Это термин чисто научный, но он отражает историческую реальность: русский народ, славяне были не завоевателями какими-то, не колонизаторами — они были тем народом, который постепенно осваивал территории соседних народов, не унижая их культуру, а вбирая, с одной стороны, ее в свою, древнеславянскую, и, с другой стороны, отдавая им что-то взамен. На археологических памятниках это прослежено документально.

«Верх» шубы. XVII в.

Что-либо менять в истории — грех. Но не забывать нашу историю, восполнить ее, сохранить исторические знания и научный потенциал, несмотря на господство чисто меркантильных устремлений, — это долг старшего поколения. Я думаю, мы это сделаем. У нас хватит и мозгов, и знаний. В советское время была блестящая наука, может быть, слишком идеологизированная, но она умела изучать историю, препарировать источники и извлекать из них самое главное и нужное. Я не скажу, что это была заслуга российских политиков — царей, императоров, генеральных секретарей, — это была именно заслуга русской души и российской науки. У нас всегда ценились два качества. Первое — святость, второе — ученость. Оба они никогда друг с другом не спорили. Все русские святые были грамотеями. А многие наши ученые — людьми святыми, поскольку никогда не занимались стяжательством. То, что они сделали в мировой науке, я уж не говорю о российской, навсегда останется высочайшим достижением человеческого ума и силы духа. Возьмите Ломоносова, Менделеева, Попова, Татищева, Карамзина, Ключевского, Платонова. Это же действительно наука! Это гордость России.

— Что ГИМ сможет предложить нам, любителям истории, до конца этого года? Какие выставки вы планируете открыть?

— Будет выставка, которая посвящена нашим союзу со славянством — освобождению Болгарии от турецкого ига в 1877—1878 гг. Она откроется в сентябре. В перспективе мы готовим выставку, рассказывающую о Русско-японской войне. Затем, в ближайшее время мы пригласим на интереснейшую выставку «Древнерусский портрет XVII—XVIII вв.». Совместно с Третьяковской галереей и Эрмитажем мы впервые представим на ней уникальные экспонаты.
Но самое главное, чем мы сейчас заняты, это восстановление после капитального ремонта нашей постоянной экспозиции. Практически закончен весь первый этаж, остались пять залов самого интересного периода, начиная с XI в. по освобождение Руси от ордынского ига в XV в. Их мы собираемся открыть к концу года и надеемся, что это будет оценено как серьезное достижение нашего музея. Вообще же, в 2003 г. наш музей за свою выставочную деятельность был отмечен весомо. Девять сотрудников ГИМа получили из рук президента России Государственную премию. Это признание тех работ, которые были сделаны Государственным историческим музеем на благо российского общества и отечественной исторической науки.

Беседовал
Алексей СОКОЛОВСКИЙ