Массовое прикосновение к истории

Беседа с директором
Государственного архива России
доктором исторических наук, профессором
С.В. МИРОНЕНКО

— Сергей Владимирович, сразу, что называется, возьмем быка за рога. Есть такие понятия «школьная наука» и «школьная история». Смысл их ясен: это — история в массовой школе. Она — нечто особое, потому что не всегда совпадает с той историей, которую мы потом постигаем по научным книгам или узнаем в вузе. Как вы полагаете, можно ли преодолеть этот разрыв — между «школьной историей» и Историей с большой буквы, можно ли попытаться донести до детей и подростков сложность, противоречивость, многовариантность истории?

— Я глубоко убежден, что нет разных историй. История одна. Будь это история для академиков, которые изучают первоисточники, будь это история для людей, которые просто интересуются этой дисциплиной или учат ее в школе или в вузе. История одна... Только уровни ее постижения могут быть разными. Сделать учебник для школы, мне кажется, гораздо труднее, чем учебник для высшего учебного заведения. Потому что у нас, его авторов, меньше места и труднее входить в детали. Хотя я знаю, что часто какой-то документ или, казалось бы, незначительный факт гораздо красноречивее, чем теоретизирование или методические подходы, объясняют суть происходившего. Для меня, например, очень отрадно, что за последнее десятилетие отошли от одного-единственного правильного учебника, который всех и навсегда научит правильной истории. Это заблуждение. Более того, десятилетия советской истории показали, насколько пагубно учить всех по одному учебнику. Второй положительный факт, который я наблюдаю и в школьных, и в университетских учебниках: много внимания уделяется многовариантности в истории, вводится понятие альтернативности. Я думаю, что гораздо продуктивнее дать возможность человеку на основании той суммы знаний, которую он получает, самому решить — была ли возможность другого пути развития, а если была, то почему она не реализовалась, а реализовалась такая история, которую мы видим. И наконец, мне представляется чрезвычайно важным, что все больший вес приобретает подлинный документ. Причем я полагаю, если человек заинтересуется историей, он ею заинтересуется через документ.
Это можно объяснить. Обществу стало ясно, что та история, которую преподносили ему на протяжении десятилетий советской власти, есть совсем не та история, которая была в действительности, и отсюда недоверие к различным историческим сочинениям, не основанным на подлинных документах. И такое доверие к документам; стремление самим оценить и понять их чрезвычайно важно и его надо использовать. К тому же сейчас преодолевается снобистское отношение к истории, свойственное не только советскому подходу, но и вообще подходу, так сказать, «цивилизованного человека». Скажем, в XIX—XX вв. проявлялся преимущественно интерес к глобальным проблемам. У нас это — социально-экономические формации, на Западе это — цивилизационный подход, а сегодня на первый план все больше выходит реальная жизнь человека, его личность. Как он жил эти столетия? И здесь, конечно, мы говорим о французской научной школе «Анналов», об «истории повседневности». Мне кажется, что «повседневность», как ее понимали Марк Блок, Люсьен Февр, Фернан Бродель, есть во всем, даже в великой политике.
Когда-то П.А. Зайончковский, мой университетский учитель, полагавший, что любой, кто учится на историческом факультете, должен посидеть и попотеть в архиве, привел меня сюда, в Государственный архив, который тогда назывался Центральный государственный архив Октябрьской революции, в дореволюционные фонды. Мы смотрели дневники Николая II, переписку царской семьи, в том числе и тот переписной лист первой российской всеобщей переписи населения 1897 г., который заполнил от руки сам Николай II. Так вот (помню, тогда меня это поразило), Николай II на вопрос «Какое ваше основное занятие?» ответил: «Хозяин земли русской». Его основное занятие было — хозяйствовать на этой земле.

— Не очень плохое было занятие, заметьте.

— Занятие-то неплохое, но ведь это объясняет, с моей точки зрения, многое из того, что последовало потом. Когда существует государственное устройство, где правят отлаженные правовые институты, хозяином, согласитесь, в узком смысле этого слова, быть хорошо, но когда человек стоит во главе государственной структуры, которая находится в состоянии кризиса и пытается приспособиться к новым внутренним и внешним реалиям, тогда все обстоит по-другому. У Николая же был выбор. Он мог написать — «Император всероссийский», это соответствовало бы Основному государственному закону, утвержденному им же. Он мог написать — «самодержец», но он написал «хозяин». И здесь, как в капле воды, видны все проблемы России рубежа веков. Жизнь шла вперед, а Николай думал, что он остается обычным патриархальным хозяином, который может один решать судьбы великой многомиллионной страны. И когда он сталкивался с новыми требованиями времени, он не мог их принять. А когда он их принимал против своей воли, оказывается, жизнь ушла вперед. Сегодня от него требуют ответственного министерства, т.е. Думы, ладно, дам Думу. А что этой Думе все не нравится? Я же хозяин! Нет, оказывается, нельзя так. Надо дать министерство, которое будет отчитываться перед Думой, выборным органом. Николай соглашается, но уже февраль 1917 г. — поздно. Если бы это было год-два назад, может быть, русская история пошла бы по-другому. Вот какие глубинные и сложные проблемы могут стоять за одной фразой документа.

— Документ — это вещь сложная и противоречивая, сам по себе он мало что значит, его нужно поставить в соответствие с другими источниками, рассмотреть целую систему таких документов, а потом критически осмыслить всю совокупность фактов, которую они предоставляют. Этому тоже нужно учить.

— Конечно, здесь будут востребованы и знания, и профессиональные навыки, и интуиция человека, работающего с документами. Всему этому надо учить, но учить, помогая ему, а не навязывая какое-то заданное мнение. Безусловно, у меня, профессионально занимающегося русской историй XIX—XX вв., есть свои представления о том, как она развивалась. Мне те или иные документы кажутся чрезвычайно важными. Например, я не могу пройти мимо такого факта, что в нашей стране в середине ХХ в. применялись пытки. И не просто применялись пытки, а существовали камеры для пыток в Лефортовской тюрьме, и Л.П. Берия, как это ни странно, своим приказом 4 апреля 1953 г. осудил применение пыток, ликвидировал пыточные камеры и орудия пыток. Или другой факт, последствия которого мы ощущаем до сих пор. В нашей стране в ХХ в. существовала империя рабского труда. Несколько миллионов взрослых мужчин и женщин трудились, находясь на положении рабов. При этом они строили гидроэлектростанции, шоссейные дороги, добывали полезные ископаемые, редкие металлы: уран и т.д. Не секрет для москвичей, например, что высотное здание Московского университета построено заключенными. Можно сказать, рабами. Но чем отличается заключенный от раба? Абсолютно ничем.

— Я побывал на открытии выставки, посвященной 50-летию смерти Сталина, в Выставочном зале федеральных архивов 28 февраля этого года, и она произвела на меня очень большое впечатление. Там можно было увидеть, допустим, посмертную маску Сталина, его личные вещи. Все это очень любопытно. Но самое главное в другом. Когда видишь целиком картину жизни Советского Союза начала 50-х годов, где есть и имперская помпезность, и в то же время подлинные документы, где содержатся данные о количестве заключенных в ГУЛАГе, все это вместе производит совершенно особое впечатление, которое не дают ни чтение книг, ни фотоснимки, ни компьютерные обучающие программы. Жаль, что эту выставку не мог посмотреть каждый класс, который изучает историю ХХ в. Как сделать так, чтобы такие выставки были более доступными именно для российской школы?

— Спасибо вам за добрые слова о выставке «1953 год. Между прошлым и будущим». Это довольно горячая тема. Вообще, выставочная деятельность для архивов нечто новое. Выставить архивные документы довольно сложно. Их надо читать. Является ли архивный документ предметом экспонирования, это еще большой вопрос. Но не только эти соображения вызвали разные мнения и споры. Мы разработали специальную анкету, где задавали вопросы: что привлекло в этой экспозиции, что оттолкнуло, считают ли зрители роль Сталина в нашей истории такой или иной. Когда я смотрел эти отзывы (и это удивительно), сталинисты хвалили нас за то, что мы вернули в историю Сталина, демократы говорили: «Что же вы делаете, вы прославляете Сталина». А наша идея была показать, чем явилась смерть Сталина для нашей страны, какой была страна до марта 1953 г. и как она начала постепенно изменяться после этой рубежной даты. Поэтому мы и назвали эту выставку «1953 год. Между прошлым и будущим». Ее посмотрело больше 10 тысяч человек. Для Выставочного зала федеральных архивов это рекордная цифра.
Как сделать так, чтобы больше людей могли эти документы увидеть? Во-первых, это развитие Интернета и компьютерных технологий. Сейчас на Западе виртуальные выставки все больше привлекают к себе внимание. В классе и в учебных заведениях, сидя дома и пользуясь компьютером, вы можете посетить такие выставки. Компьютерные технологии дают неизмеримо большие возможности, чем обычная экспозиция. Мы еще не сделали ни одной виртуальной выставки, но у нас уже есть предложения от наших зарубежных партнеров о сотрудничестве. Второе, конечно, это телевидение. Вы заметьте, сколько исторических программ сейчас на телевидении. Я считаю, что их слишком много. Нет ни одного канала, где не было бы какой-то исторической серии. НТВ — это «Российская империя» с Парфеновым. Канал «Культура» — программа «Кто мы?». На РТР у Государственного архива была передача «Архивные тайны». Сейчас отмечалось 100-летие прославления Преподобного Серафима Саровского. Нет такого телеканала, который бы не сделал к этому событию специально либо фильм, либо программу, либо не взял интервью.

— Весь вопрос в том, как воздействует на массового потребителя, на нашего зрителя вся эта телепродукция. Все-таки мне представляется, что основное средство формирования сбалансированного, обладающего чертами некоего правдоподобия исторического сознания — это наше школьное образование, уроки истории.

— Понимаете, есть шокирующие примеры. Я читал опрос 11-классников, у которых спрашивают: «Кто такой Ленин?» А они не могут ответить.
Это проблема качества образования и того, как знание отражается психологией человека. Вы можете сто раз рассказать ученику о каких-то фактах и процессах, а вот что он поймет и запомнит, как он будет оценивать эти знания, какой образ исторического прошлого у него сложится в конечном итоге, это величина неизвестная.
Но, даже учитывая все эти соображения, я все же думаю, что исторические знания должны оставаться знаниями и их ценность следует всячески пропагандировать. Я преподаю в Российском государственном гуманитарном университете, и за годы, что там профессорствую, я сталкивался с разными людьми. Самое трагичное для человека, который преподает, следующее: вы начинаете читать курс лекций и вдруг сталкиваетесь с тем, что ваши студенты не знают элементарных вещей, что они недоучились в школе и что теперь им нужно объяснять азбучные истины. Тогда я чувствую, что мне с такими студентами делать нечего, я не хочу у них преподавать. Это катастрофа для многих. Но когда приходишь в аудиторию и видишь, что элементарные вещи объяснять не надо, а можно вводить своих слушателей в мир новых знаний, вот это подстегивает, заставляет собраться, это уже уровень настоящего университетского образования.

— Сергей Владимирович, я помню, что вы в нескольких своих выступлениях высказывали идею создания компьютерной базы документов, которые бы отражали этапы развития российского государства и русского общества, и чтобы этой базой могли пользоваться люди, изучающие историю.

«Русская правда» П.И. Пестеля. ГАРФ

— Это программа, которая могла бы называться «Национальная память России». С моей точки зрения, такой компьютерный сборник документов должен был бы открываться первым законодательным памятником — «Русской правдой» и заканчиваться Конституцией России 1993 г. Министерство культуры пытается такую базу данных сделать, обсуждали мы эту проблему и в Отделении истории Российской академии наук, но результатов пока не видно. Я не могу объяснить, почему так происходит. С моей точки зрения, сегодня в сфере исторического образования это — важнейшее дело. Возникли десятки, а то и сотни университетов. При этом университетское образование в нашей стране девальвируется. Почему? Чтобы получить университетское образование, надо иметь определенный набор университетских курсов. Например, как обучить студента палеографии, не имея для этого никаких учебных пособий. Если бы был создан некий банк данных с подлинными рукописями XI—XVIII вв., тогда вся проблема обучения, скажем, палеографии была бы решена, потому что худо-бедно в любом университете есть Интернет, который позволяет при наличии определенных баз данных читать и изучать подлинные документальные памятники по истории Средневековья.

— А ваш архив может внести хотя бы минимальную лепту в это важное дело?

— Если бы у нас были соответственные полномочия и если бы мы располагали средствами, то, безусловно, мы смогли бы предложить всем любителям истории уникальные материалы. Но я убежден, что такая инициатива для своего осуществления должна стать президентской программой, потому что историческое образование и просвещение — дело общегосударственное. Понимаете, меня очень смущают разговоры о том, что мы должны воспитывать патриотов. Сегодня мы боремся с беспризорниками, завтра мы воспитываем патриотов, послезавтра мы поддерживаем отечественное производство, но все это остается пустыми призывами. Когда говорят, что мы должны воспитывать патриотов, я всегда спрашиваю: что вы хотите сделать конкретно? Я знаю, что патриот — это тот человек, который знает историю своей родины, историю той страны, где он родился, где он живет, работает и умрет. Серьезное дело требует к себе серьезного отношения и серьезных затрат. Кто готов сегодня на это?

— Я знаю, что вы работаете над школьным учебником по истории XIX в. Почему вы решились на такое ответственное и многотрудное дело? Есть много учебников по этому периоду отечественной истории, они вас в чем-то не устраивают? И кроме того, вы архивист. Как, по вашему мнению, надо писать учебник архивистам-историкам?

Документы с резолюциями И.В.Сталина из «особых папок» НКВД СССР. 1945—1946 гг. ГАРФ

— Получилось это в значительной степени случайно. Ко мне в прошлом году обратился мой однокурсник, замечательный историк, преподаватель Московского университета А. Левандовский с просьбой, чтобы я присоединился к их небольшому коллективу (куда входит еще Ю. Щетинов), который тогда участвовал в конкурсе на лучший школьный учебник. Я, поразмыслив, принял это предложение, потому что мне было очень интересно что-то сделать для школы. Ведь школа — это самое массовое прикосновение к истории. К этому времени у меня сложилось какое-то определенное представление о ходе развития русской истории в XIX—ХХ вв. Может, звучит это патетически, но я много думал о своеобразии исторического процесса в России. Я рад, что мы вошли в число трех победителей этого конкурса, и сейчас мы работаем над этим учебником.
В комплект с учебником войдет новая хрестоматия с зачастую нетрадиционными документами, которые рассказывают и о жизни простых людей, и о серьезных политических, общественных процессах. Все это поможет, по-моему, реализовать тот подход к истории, который иллюстрирует альтернативность, многовариантность исторического процесса, с чего мы начали наш разговор.

— Заканчивается наша беседа, и начинается новый учебный год. Что вы хотите пожелать тем, кто садится за парту и открывает новый учебник по истории?

— Мне жалко людей, которые не знают и не хотят знать историю своей страны и своего народа. Я убежден, что русская история настолько богата событиями, что здесь внимательный и чуткий ум может найти и поучительную драму, и трагедию, и победную песнь, и детективный сюжет. Нет ничего увлекательнее, чем история нашего Отечества.

Беседовал
Алексей СОКОЛОВСКИЙ