из истории идей

Евгений ЕЛЬЯНОВ

Шестов против Спинозы

Еще в древности философия, как принято считать, разделилась на два основных направления — идеализм и материализм. Философы, прослывшие идеалистами, утверждали, что Дух (или Бог) существовал прежде природы. Философы-материалисты считали основным началом саму природу. Это, конечно, очень схематичная классификация.
Тем не менее ясно, что история философии — это история соперничества идей. Один из примеров такого соперничества — критика философии выдающегося философа XVII в. Б.Спинозы, соединявшего Бога и природу в единую субстанцию, известным русским философом Л.Шестовым, поставившим в центр своей философии человека и его взаимоотношения с Богом.

Бенедикт (Барух) Спиноза (1632—1677) вошел в историю философии как крупнейший философ-материалист, пантеист и атеист.
Спиноза родился в семье амстердамского купца, принадлежавшего к еврейской общине. Возглавив после смерти отца в 1654 г. унаследованное дело, Спиноза завязал дружеские связи с учеными, стоявшими в оппозиции к официальной нидерландской кальвинистской Церкви, и с представителями еврейского вольномыслия.
Деятельность Спинозы вызвала недовольство еврейской общины Амстердама. Будущий философ в 1656 г. был — воспользуемся здесь христианской терминологией — отлучен руководством еврейской общины. Однако после отлучения преследования не прекратились.
На Спинозу было даже совершено покушение. Спасаясь от гонений, Спиноза поселился в деревне, зарабатывал на жизнь шлифовкой линз, а затем жил в Рейнсбурге под Гаагой, где и создал свои философские произведения.
В результате борьбы с ортодоксальной верхушкой еврейской общины Спиноза стал решительным противником иудаизма. Он был республиканцем и выступал против монархических тенденций в политической жизни Нидерландов, которые стали совершенно очевидными в середине XVII в.
Философские воззрения Спинозы складывались под влиянием еврейской средневековой философии — Маймонида, Крескола, Бен Эзры. Однако впоследствии Спиноза увлекся материалистическими идеями. Это было результатом усвоения пантеистическо-материалистических воззрений Д.Бруно, рационалистического метода Декарта, механистического и математического естествознания. На гносеологическую и социальную доктрину Спинозы огромное влияние оказала философия Гоббса, рассматривавшего общество как предмет научного познания.

Опираясь на механико-материалистическую методологию, Спиноза стремился к созданию целостной картины мира. Исходя из концепции пантеизма, философ выводил всю свою онтологию (учение о бытии) из тождества Бога и природы. Это тождество он понимал как единую, вечную и бесконечную субстанцию, исключающую существование какого-либо другого начала и являющуюся причиной собственного существования.
Признавая бытование отдельных вещей во всем их бесконечном многообразии, Спиноза понимал их как совокупность модусов — единичных проявлений единой субстанции. Неотъемлемым свойством субстанции является атрибут. Число атрибутов бесконечно, но человеческому уму открываются только два из них — протяжение и мышление.
Спиноза был убежден в том, что весь мир представляет собой математическую систему и может быть до конца познан геометрическим способом. Бесконечный модус движения и покоя связывает мир единичных вещей, находящихся во взаимодействии с субстанцией, мыслимой в атрибуте протяженности.
Другим модусом, по Спинозе, является бесконечный разум, который связывает мир единичных вещей с субстанцией, мыслимой в атрибуте мышления.
По мнению Спинозы, все вещи в принципе одушевлены, хотя и в различной степени. Однако основное свойство бесконечного разума — «познавать всё ясно и отчетливо» — Спиноза относил лишь к человеку.
Рассматривая человека как часть природы, Спиноза утверждал, что тело и душа взаимно независимы — вследствие онтологической независимости двух атрибутов субстанции.
Философ утверждал также, что мышление человека зависит от его телесного состояния, что обнаруживается на стадии чувственного познания. Последнее составляет первый род знания — мнение. Чувственное познание, полагает Спиноза, часто ведет к заблуждению, в то же время оно, являясь недостоверным отражением объекта, всё же заключает в себе элемент истины.
Спиноза рационалистически противопоставляет понимание (интеллект) как единственный источник достоверных истин — чувственному познанию. Понимание выступает как второй род познания, состоящий из рассудка (рацио) и разума (интеллекта), часто сливающихся в последнем понятии.
Только на этой стадии, по мнению Спинозы, возможно адекватное постижение истин. Человеческая душа как модус атрибута мышления способна постичь всё, что вытекает из субстанции. Постижение истин возможно также благодаря отождествлению принципа мышления с принципом бытия: «Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей».
Фундаментом достоверного знания Спиноза считает интуицию. Интуиция истолковывается им как интеллектуальное начало, дающее познание вещей с точки зрения вечности.

В своей антропологической концепции Спиноза отвергал свободу воли: воля совпадает у него с разумом. Спиноза доказывал необходимый характер всех без исключения действий человека.
Вместе с тем он обосновывал идею о совместимости необходимости и свободы, выражающуюся понятием свободная необходимость. Отождествляя свободу с познанием, Спиноза считает сильнейшим из человеческих стремлений стремление к самопознанию.
Спиноза выдвинул также положение об интеллектуальной любви к Богу и идею вечности человеческой души (смерть есть возвращение в единую субстанцию).
Спиноза создал и этическую концепцию. По его мнению, «свободный человек» руководствуется в своей деятельности только разумом.
Спиноза выводил закономерности развития общества из особенностей неизменной человеческой природы и считал возможным гармоничное сочетание частных эгоистических интересов граждан с интересами всего общества.
Пантеистическая по своему содержанию философия Спинозы о тождестве Бога и природы может быть истолкована и в атеистическом духе. Руководствуясь своей концепцией, Спиноза подверг критике Библию.
Причиной религиозных суеверий он считал страх. Церковь, по мнению Спинозы, являлась ближайшим политическим союзником монархии. Вместе с тем он полагал, что следует различать подлинную религию, основой которой является философская мудрость, и суеверие.
Библия, по мнению Спинозы, излишня для «свободного человека» руководствующегося только разумом, но необходима для большинства людей, для «толпы», которая живет лишь своими страстями.
Атеистические и натуралистические идеи Спинозы нашли продолжение у французских материалистов и просветителей XVIII в. и оказали большое влияние на немецкую философию конца XVIII — начала XIX в.

Лев Исаакович Шестов (1866—1938), как и Спиноза, происходил из семьи еврейских коммерсантов (его настоящая фамилия Шварцман). Шестов разошелся со своей средой безо всяких конфликтов.
Будучи сыном купца первой гильдии, он беспрепятственно поступил на математический факультет Московского университета. Однако заканчивал он юридический факультет Киевского университета — в 1889 г.
В университете Шестов занимался под руководством видных экономистов и общественных деятелей И.И.Янжула и А.И.Чупрова. Его внимание было сосредоточено на рабочем вопросе. Студента, однако, больше занимало реальное положение рабочих, чем всеобъемлющие теории.
По окончании университета Шестов занимался адвокатурой, прошел офицерскую подготовку, помогал отцу. К тому же времени относятся его первые опыты в литературе — он пишет рассказы и стихи. Однако Шестов быстро разочаровывается в собственных литературных способностях — его больше привлекали литературная критика и философское осмысление творчества писателей.
У Шестова сложилась собственная оригинальная философия. Своим первым «учителем философии» Шестов считал Шекспира — с его фразой «время вышло из колеи». В поисках ответов на свои вопросы Шестов обратился к Библии.
Шестов считал, что «связь времен» нельзя отыскать в исторических законах. Каждый индивидуум должен сам найти эту связь. Так у Шестова сложилась своеобразная философия истории.
Обычаи, традиции, преемственность — всё, чем человек пытается связать течение событий, — условно, временно. Шестов полагает, что нет основания считать, что схемы, которые вносит в историю человеческий разум, принадлежат ей. По его мнению, Библия понимает исторический процесс точнее, когда описывает непредсказуемую историю взаимоотношений народа и Бога.
Человек каждый раз стоит в истории у ее конца и накануне начала, которое он должен положить на собственный страх и риск, внемля слову или молчанию Бога.
Шестов находит в европейской истории эллинское начало, т.е. желание разума «снять» непредсказуемую историческую реальность в единой, легко обозримой истине, подчинить всё порядку безличной необходимости и отгородиться системой этических законов от живого Бога. Эллинскому началу, по мнению Шестова, противостоит библейское начало — редкие дерзновенные порывы к реальности, выглядящей абсурдом на фоне эллинской разумности, аппелирующие к вере, к непосредственному живому опыту человека, его чутью, вкусу, здравому смыслу.
Помимо Шекспира Шестов считал своим учителем в философии Ницше. Вслед за Платоном и Ницше Шестов называл «высшей музыкой» философии искусство мыслить, слышать и говорить, а не «идеи», «доктрины» и «истории».

Первыми собственно философскими произведениями Шестова стали «Добро в учении графа Толстого и Ф.Ницше (философия и проповедь)» и «Достоевский и Ницше (философия трагедии)».
На материале русской литературы была написана и наиболее спорная книга Шестова «Апофеоз беспочвенности (опыт догматического мышления)».
В 1911 г. в России вышло шеститомное собрание сочинений Шестова, подведшее черту под литературно-критическим периодом его творчества.
С 1910 г. Шестов углубленно анализирует классическую европейскую философию и богословие. Критика традиционной метафизики и определяемой ею теологии основывается на упоминавшемся уже противопоставлении библейского и эллинского начал европейской мысли — откровения и умозрения, Иерусалима и Афин.

С 1920 по 1936 г. Шестов преподавал философию на историко-филологическом факультете Русского отдела Института славяноведения при Парижском университете. Его труды переводятся на ряд европейских языков и получают признание философского сообщества. Тем не менее Шестов остался одиноким мыслителем, противником любых догм и любых идолов, которых «можно сделать не только из дерева, но и из идеи».
В первой четверти XX в., спустя 250 лет после смерти Спинозы, Шестов подверг критическому анализу философскую систему нидерландского мыслителя, противопоставив божественную свободу человеческому разуму, который — по Спинозе — осмысливает бытие. Шестов полагал, что этот человеческий разум стремится занять место Бога и гарантировать различение добра и зла — вместо таинственной, ничем не обеспеченной свободы веры.
Подробно критику философии Спинозы Шестов изложил в статье «Сыновья и пасынки времени (исторический жребий Спинозы)».
Шестов начинает эту статью с утверждения, что бытующий в современной философии отказ от всяких связывающих свободу исследования предвзятых идей сам превратился в «новую заповедь, новый закон».
Шестов, опираясь на «загадочные слова» апостола Павла: «Закон же пришел, чтобы умножить преступление», — утверждает, что «не было бы законов, не было бы преступлений».
Истинным «сыном своего времени» Шестов считает французского философа и математика Декарта, совершившего поворот, с которого, полагает Шестов, начинается «новая история, новая мысль», пришедшие на смену «средневековой ночи». Шестов видит этот поворот, этот «сдвиг» в утверждении Декарта о том, что над Богом и над человеком есть вечный «закон».
Развивая эту мысль русский философ пишет: «Если только ясно и отчетливо разглядеть этот закон, всё тайное станет явным, тайна исчезнет из мира и люди станут как боги». Шестов отмечает, однако, что последнее утверждал через двести лет Гегель, а Декарт недоговаривал потому, что «он еще помнил, как нам объясняют историки, участь Галилея».
Шестов с иронией замечает «беспечную самоуверенность» или «наивную доверчивость», которые «всегда сопровождают» ясные и отчетливые суждения.
Шестов выражает несогласие с утверждением Гегеля — «величайшего из рационалистов» — о том, что философия ограничена духом своего времени и поэтому у человека нет никаких способов вырваться из этой ограниченности. Шестов называет эту ограниченность «давящим кошмаром», «мучительным сном», который человек не чувствует. Шестов подводит таким образом читателя к мысли о том, что, возможно, «величайшие научные открытия и изобретения делались в сомнамбулическом состоянии (все шансы за то, что это предположение верно)».
Исходя из этого предположения, Шестов предлагает философии не «соблазняться пользами и выгодами», открывающимися перед ней в результате научных открытий. При этом мыслитель как будто игнорирует тот неоспоримый факт, что большинство открытий подтверждены методами объективного контроля, действующими помимо человеческой воли.
В Шестове, возможно, говорил математик (которым он хотел стать вначале) — в математике действительно многие вычисления и доказательства начинаются с какой-либо посылки (или предпосылки).
Шестов называет главным пунктом философии Декарта утверждение о том, что «Бог не может быть обманщиком», из чего вытекает мнение о том, что Бог существует, но не должен «вмешиваться в человеческие дела», не должен мешать установлению объективной истины.
Шестов полагает, что «время Декарта» было «обречено на ограниченность и заблуждения, которые ему суждено было выявить и возвестить как истины». Однако Шестов высказывает парадоксальную гипотезу — он предлагает усомниться в том, что Бог не хочет нас обманывать.
А что, если всё наоборот? «Не есть ли отчетливость и ясность суждений признак их ложности? Иначе говоря, Бог хочет и может обманывать людей. И что именно тогда, когда ему нужно обмануть людей, он посылает им философов, посылает им пророков, которые внушают им ложные, но ясные и отчетливые суждения и мысли».
Рассматривая приведенную часть философии Декарта, Шестов не учитывает, что французский ученый жил в то время, когда с одной стороны, действительно мог опасаться «участи Галилея», а с другой — будучи «сыном времени», не мог отказаться от мысли о существовании Бога, а лишь выводил его «за скобки» своих открытий.
В качестве примера ученого, «уклонившегося» от властного «духа времени», требовавшего ясных и отчетливых суждений, Шестов приводит заявление младшего современника Декарта — Паскаля, «одного из замечательных представителей научной мысли своей эпохи». Шестов солидаризируется с мнением Паскаля о том, что «ясность и отчетливость убивают истину».
Обратив внимание читателя на философию Паскаля, Шестов всё же утверждает, что «выразителем единого Общего Духа, о котором рассказывал Гегель», был Декарт. «И, стало быть, — пишет Шестов, — если под истиной разуметь то, что выдерживает испытание веков, — истина была у Декарта».

Шестов, утверждая, что современная философия не может обойтись без сомнительных предпосылок, пытается доказать, что легенды и мифы для нее являются столь же необходимыми, как упомянутые предпосылки.
Шестов указывает на существование двух мифов о создании человека.
Согласно Библии, Бог создал человека по своему образу и подобию и, создавши, «благословил его». В этом, считает Шестов, «сущность библейской философии».
Другой миф — эллинский — лежит, по мнению Шестова, «в основании всех почти древних философских истин и ... в замаскированном виде ... принят целиком и новейшей рационалистической философией». Шестов напоминает, что, согласно древнегреческим философам Анексимандру и Плотину, отдельные вещи и особенно разумные живые существа — люди, появившись на свет, т.е. отделившись от единого всеобщего логоса и перейдя к индивидуальному бытию, совершили величайшее преступление и поэтому обречены смерти. Таким образом, отмечает Шестов, согласно этому мифу, человек создан не по воле Бога, а вопреки его воле — и потому индивидуальная жизнь таит в себе «угрозу величайшего наказания — смерти».
Шестов полагает, что современная философия учит людей тому же, что и Анексимандр, а введенное Гегелем понятие Общего Духа (Шестов использует прописные буквы) только повторяет эллинскую легенду, «придуманную даже не греками»: «Она занесена в эллинский мир с Востока — родины всех легенд и мифов, которыми жил и живет, но которые не хочет признавать Запад».
Шестов подвергает анализу основы современной философии и делает вывод, что, исходя из «эллинского мифа», невозможно не прийти к выводу о том, что «сам библейский Бог, о котором рассказывается, что Он по своему образу и подобию создал человека, есть миф и лживое измышление».
Итак, Шестов сводит все противоречия между библейской философией и современной философией к противоречиям между двумя мифами. На мой взгляд, тут всё сложнее. Так, философия Гегеля с его концепцией Общего Духа стоит гораздо ближе к «библейскому мифу», чем это представляется Шестову, — это, скорее, современная интерпретация мифа с учетом новых данных. Очевидно, Шестову было трудно отождествить гегелевский Общий Дух с библейским Богом.

Что же касается Спинозы, то самым большим его достижением, по мнению Шестова, был вывод, в котором «заключено не суждение, а приговор — смертный, роковой, последний»: «Воля и разум Бога имеют столько же общего с волей и разумом человека, сколько созвездие Пса с псом, лающим животным».
Шестов восхищен смелостью Спинозы, заявившим свою позицию в век, когда погиб на костре Джордано Бруно, когда провел большую часть жизни в тюрьмах Кампанелла, когда подвергся преследованиям Галилей. Все эти люди, включая Спинозу, были истинными детьми своего времени. Шестов полагает, что их главной задачей было «во что бы то ни стало изгнать, выкорчевать, с корнем вырвать из жизни тайну и таинственность. Тайна — тьма, тайна — самый страшный враг человечества».
Однако ведь можно предположить и другое: Спинозу привел к его выводам не только дух времени, но и примитивный, хотя достаточно эффективный прибор — труба с линзами, которые усердно шлифовал мыслитель, — телескоп. Логично предположить, что вывод Спинозы, так взволновавший Шестова, именно по этой причине снабжен примером из астрономии.
Шестов полагает, что Спинозу сподвиг на то, чтобы «взять на свою личную индивидуальную ответственность такую гигантскую, казалось бы, непосильную задачу» — «убить Бога», Декарт, считавший, что постоянный, неизменный Бог не желает и не может обмануть людей.
Спиноза, Декарт, Гегель не изымали, как утверждает Шестов, «тайну из мира». Мир «принял резкие, определенные очертания» лишь в результате того, что люди обратились от гипотез и священных текстов к эмпирическим данным и к законам природы, выявлявшим определенные закономерности. Не стану утверждать, что это был шаг вперед, а не назад или в сторону, но шаг этот был сделан.
В результате многочисленных открытий далеко не всё стало «ясным и отчетливым», как утверждает Шестов, — природа представляет собой такое сочетание закономерного и случайного, что всегда остается еще много недоступного для объяснения.
Шестов считает, что Спиноза — «тот, кто больше всех других любил Его» (Бога) — своей знаменитой фразой о созвездии Пса и псе, лающем животном, «убил» библейского Бога, создавшего человека, Творца земли и неба. Однако возможно и иное объяснение: Спиноза и не собирался «убивать Бога», и не руководствовался «эллинским мифом» о самозарождении человека вопреки воле богов. Нидерландский ученый, вполне вероятно, лишь осмыслил доступные ему тогда (в середине XVII в.) научные данные — и на их основании отождествил Бога и природу.

Человеком, «примирившим Библию с Логосом», Шестов считает «загадочного человека по имени Филон» (I в. н.э.), доказывавшего, что Логос — это сумма энергий Божества, посредник между Богом и миром, творческий разум Бога, пронизывающий мир.
Учение о Логосе как о мировом разуме Шестов связывает с деятельностью древнегреческих философов-стоиков. Шестов приводит формулу Плотина — «последнего великого древнего философа, претворившего в себе всё, что до него создала эллинская мысль»: «В начале разум, и всё есть разум».
Русский философ делает из слов Плотина вывод: «Начало зла — дерзновенное нежелание человека преклониться перед Логосом».
Шестов считает, что «взлететь над законом, т.е. над Логосом, который был в начале» смогли лишь «отдельные, — хотя и замечательные — люди»: Дионисий Ареопагит, Блаженный Августин, средневековые мистики.
У Шестова Логос (Разум) выступает чудовищной исторической силой, покорившись которой философия становится способной «влиять, побеждать, владеть умами, направлять человечество». И Библию «культурные народы» согласились принять лишь тогда, когда в ней появилось изначальное Слово.
Разумеется, христианство получило широкое распространение среди народов Римской империи, лишь адаптировавшись к бытовавшим ранее верованиям и представлениям. Для многих новообращенных главным в христианском учении было его этическое и социальное содержание, а слово большинство из них воспринимали как слово Божье, а не как всемогущий разум.
Большинство людей, принявших христианство в первые века нашей эры, верили до своего обращения в греческих, латинских или восточных богов, а не во всемирный Разум — и не нуждались в философском осмыслении Библии.

Шестов указывает на одержимость Спинозы математикой, на то, что не может быть одинакового отношения «к линии, обезьяне» и человеку. Существование в одних трудах Спинозы указаний на свободу воли, а в других — на ее неполноту Шестов объясняет тем, что свобода воли самого Спинозы была ограничена «всемогущим Духом времени».
Другим постулатом Спинозы, вызвавшим активное неприятие Шестова, было утверждение о том, что человеком в его поступках движет необходимость. Шестов полагает, что в результате «красота, безобразие, добро, зло, хорошее, дурное, радость и горе, страх и надежда, порядок и беспорядок» оказываются принадлежащими «человеческому», преходящему и не имеют никакого отношения к истине.
Шестов подвергает сомнению «необыкновенную последовательность Спинозы»: «Спиноза пишет, что в природе всё происходит целесообразно, человек действует по необходимости, — и в то же время берется учить человека, как ему себя вести, и при этом ссылается на Библию».
Статья Л.Шестова «Сыновья и пасынки времени (исторический жребий Спинозы)» отражает взгляды философа, жившего на переломе эпох, когда стало совершенно очевидно, какие чудовищные плоды наряду с невидимым процветанием немногих народов принесли эпоха Просвещения и Новое время в целом. Спиноза же жил накануне этой эпохи, по существу еще в Средневековье, хотя для Голландии Новое время началось раньше, чем для других стран.
Спиноза не собирался «убивать Бога». Его главной целью было установить объективную истину и тем самым подорвать господство религии, считавшейся одним из столпов монархической власти.
Спиноза считал, что человеком в его поступках руководит интерес и человек должен быть ограничен им же самим выработанными этическими нормами.

Шестов и Спиноза произошли примерно из одной и той же социальной и религиозной среды и рано покинули ее, обратив свои взоры к науке. Однако их разделяли почти 250 лет. За это время человек, одержимый «интересом», но так и не ограниченный суровым этическим законом, показал свою «звериную» сущность.
Просвещение помогло человеку быстрее развивать экономику, подарило новые средства передвижения, знания о природе. Однако оно же привело к совершенствованию средств уничтожения, к социальным катаклизмам. Л.Шестов ужаснулся и обратился к Богу, но оказалось, что Бог «умер», «убит» Спинозой.
Шестов, отягощенный объективными знаниями и не приемлющий догм, не мог верить в Бога так же, как верил в Бога человек Средневековья. Но Спиноза и Декарт не убивали Бога. Они лишь пытались раскрыть процессы, происходившие в природе на основе накопившихся данных науки. Они не отрицали Бога, они просто не могли найти ему места в той картине мироздания, которую тогда была способна нарисовать наука.
Нашел ли это место Шестов?