На цветущих берегах Аральского моря
раскинулись поселения французских колонистов.
Колония была устроена на негласных
республиканских началах и, хотя формально
подчинялась Екатерине Великой, по сути, была
совершенно автономным государством в
государстве. В основу идеологии колонистов — как
правило, французских политических
изгнанников, — легли положения
энциклопедистов о стране, устроенной на гуманных
демократических началах...
Мог ли мечтать Руссо, что его идеи воплотятся
именно в России, к тому же — на диких поначалу
берегах Арала, которые усилиями колонистов были
превращены в рай земной? Собственно, там-то и
осуществился Золотой век, о котором так долго
говорили просветители...
— Что за бред? — спросит историк.
Не бред, всего лишь утопия. Один из бесчисленных
прожектов, поданных на рассмотрение русской
царицы подпоручиком инженерного корпуса —
Жаном-Анри Бернадеом де Сен-Пьером (1737—1814),
авантюристом, мечтателем, путешественником,
создавшим одно из главных произведений
сентиментализма. Этому прожекту, как и всем
остальным, предложенным Сен-Пьером русскому
правительству не суждено было осуществиться.
Зато каков был замах...
Среди предложений Сен-Пьера была идея
экспедиции, которая открыла бы путь для прямого
торгового сообщения с Индией... И это — не самый
дерзкий план. Куда забавнее были его замыслы по
реформе почты в России: французский утопист
предлагал доставлять ее с помощью пушечных ядер
летом, а зимой — на коньках... Ну, курьеров на
коньках еще как-то можно представить, но вот
ядра...
Не исключено, что создатели литературного образа
Мюнхгаузена во многом вдохновлялись и
обстоятельствами российской одиссеи Сен-Пьера.
Аральская республика, затерянная в степях, —
отголосок детской, главной и неистребимой мечты
Сен-Пьера. Мальчиком он болел Робинзоном
Крузо и упросил дядю, хозяина торгового судна,
взять его, 12-летнего, в плавание на Мартинику.
В сем нежном возрасте дал о себе знать и
темперамент мечтателя — неусидчивого,
скандального, часто страдавшего из-за
неповинения начальству.
Корабельная жизнь ему очень скоро наскучила.
Разочаровала и Мартиника — на острове оказалось
полно народа. Словом, никакой уединенной идиллии.
Тогда Жан-Анри решил стать миссионером — уж
тут-то точно светили далекие страны, дикарские
острова, опасные приключения. Он даже начал
учиться в иезуитской коллегии, но вынужден был ее
оставить по воле отца: тот отправил его в
инженерную военную школу. Впрочем, с военной
службы Сен-Пьер был вскоре уволен как раз из-за
неповинения. Нет, бунтарем будущий автор
слезливого романа №1 не был — просто скверный
характер. Это часто бывает с мечтателями.
Однако на службу Сен-Пьера всё же вернули. Ждали
нападения турок и отправили молодого офицера на
Мальту. Воодушевленный, полный надежд на
блестящую военную карьеру, он направился
туда — но и тут ждала неудача: война так и
не началась.
Интересно, что впоследствии уже пожилого и
увенчанного литературной славой Сен-Пьера
обласкает императорскими почестями сделавший
как раз такую карьеру Наполеон. Чем-то они
импонируют друг другу — талантливые выскочки,
скитавшиеся по весям, бредившие вольностью и
грандиозными прожектами...
Частенько такие скитальцы оказывались по
совместительству шпионами. Но при этом чудесными
людьми. Как, например, знаменитый авантюрист граф
Сен-Жермен.
Вездесущий Сен-Пьер попал в историю с этим
мистиком и алхимиком.
В 1761 г. он прибыл в Голландию с рекомендательным
письмом от видного военачальника, тоже графа
Сен-Жермена. Его сочли адептом графа-мистика,
который в 1760-м как раз был выслан из Голландии и
Франции за шпионаж, скрывался и пытал счастья в
России. (Кстати, Сен-Жермен-авантюрист, по
некоторым, более чем сомнительным источникам,
будто бы принял участие в перевороте Екатерины.
По крайней мере он был приятелем братьев
Орловых...)
Сен-Пьер, вынужденный долго выпутываться из
истории с Сен-Жерменами, решил направить стопы —
туда же, в далекую варварскую гиперборею, сразу
после восшествия на престол Екатерины... Возможно
(но это уж решительно из области гипотез), не
последнюю роль сыграла именно голландская
путаница. К тому же, иностранцы тогда валом
валили к просвещенной монархине — такой же
авантюристке, как и они. Любопытная деталь: в
Петербург Сен-Пьер прибыл на корабле вместе с
труппой комедиантов.
В Северной Венеции он сразу же самовольно
присвоил себе титул шевалье (так поступали
многие галльские пришельцы — для придания весу).
Новоиспеченный шевалье умел всем нравиться (это
с его-то характером) и быстро вошел в доверие к
Миниху. Но этого показалось мало. Он страстно
мечтал — о, честолюбие молодости! Впрочем, и в
старости Сен-Пьер не расстанется с этим
свойством своей натуры — добраться также до
самой царицы и в не меньшей степени понравиться
ей.
Согласно легенде, удалось добраться, но не
понравиться. Так или иначе, он стал служить в
инженерном корпусе, сочиняя немыслимые прожекты,
но (к счастью? к несчастью? Аральская колония и
экспедиция в Индию как-то очень живят
воображение...) все его идеи тормозились в
канцелярии Орлова.
Не получилось в Петербурге — перебрался в
Варшаву. Это многих славный путь. Но и тут
Сен-Пьеру не повезло: он сразу же встрял в интригу
— стал агентом французского посла, который
сильно рассчитывал на польских противников
Екатерины. К политическим проискам прибавились
амурные приключения: пылкий шевалье тут же
страстно влюбился в местную княжну Месник
(слыхал ли он о Мнишек?).
Сен-Пьер вообще отличался изрядной
любвеобильностью, и тут можно бы припомнить, что
почти все главные сентименталисты были натурами
горячими... Но рассказ о моральном облике
проповедников Руссо и Дидро — за пределами нашей
истории...
Влюбился ли француз в полонянку или больше
рассчитывал на приданое — судить трудно. В любом
случае безродному шевалье было отказано в
панской руке, а тут и дипломатические осложнения
подоспели — словом, в 1764-м Сен-Пьер попросил у
родного командования командировку в Турцию — зарисовывать
побережье (поближе к Индии? Или так влекли горячие
точки?).
Попал в Германию. Не на предмет зарисовок
побережий, а как всегда — поискать счастья. В
Дрездене Сен-Пьер пережил еще одно сердечное
увлечение — и опять несчастное. Забегая вперед,
скажем, что женился он лишь в возрасте 55 лет на
молоденькой поклоннице его всестороннего
дарования, а овдовев через восемь лет — на не
менее юной...
То был чувствительный век, и не зря именно
Сен-Пьер принес весомый дар к алтарю
сентиментализма.
Литература-то и прославила его.
В 1770-х, вернувшись наконец в свое
энциклопедическое отечество, Сен-Пьер, недюжинно
задолжавший к тому времени российским, польским
и прусским гражданам, решил, что словесность —
самая, пожалуй, спокойная стезя. Хотя он и
оправдывал свое новое занятие: «Подобная карьера
малоприятна и никуда не ведет».
— Мемуары — первое прибежище подлеца, — шутливо
перефразировал Умберто Эко известный афоризм
про патриотизм.
Но в XVIII столетии так не думали. Более того —
именно автобиографические записки были в почете.
А Сен-Пьеру уже было что порассказать. С мемуаров
он начал, ими и кончил. В промежутке написал
философические «Этюды о природе» и культовый
роман «Поль и Виргиния». Культовый —
словечко, понятно, анахроническое для Золотого
века авантюристов, но вот еще в XIX в. барышни
плакали.
Надо бы обозначить для современного читателя
хотя бы контур сюжета этого знаменитого некогда
романа (очень уж трудно представить, чтобы кто-то
сейчас взял его в руки). Хотя можно и не трудиться:
пасторали XVIII в. пережили свое второе рождение в
мыльных операх. Две несчастные матери, растящие
двух невинных детей как брата с сестрой... Глубоко
добродетельные дети, познающие мудрое
устройство природы на необитаемом (а на каком же
еще!) острове...
Роман «Поль и Виргиния» (кстати, так и назвал
Сен-Пьер двух своих детей, что обнаруживает
должное уважение автора к своему творению) вышел
в свет только в 1778-м, а до того публикации
удостаивались лишь философско-путевые заметки
Сен-Пьера. Особое внимание литературной
общественности обратило на себя его описание
путешествия на Маврикий, тогдашнюю колонию
Иль-де-Франс, опубликованное в 1773-м.
А до поездки на Маврикий новоиспеченному
литератору долго не везло. Однако бесчисленные
неудачи в Голландии, России, Германии не привели
его в отчаяние — и, кстати, именно в этом особое
обаяние неунывающего века. К тому же Сен-Пьер был
фанатичным путешественником и пользовался любой
возможностью увидеть мир. Между прочим, не одного
туризма ради, а еще и по идейным соображениям: «Мы
должны нарушить преграды, которые нам поставила
природа. Несомненно, со временем мы найдем
какой-либо язык, который будет всемирным. И когда
мы установим сношения со всеми народностями
земного шара, мы предложим им читать нашу
историю, и они увидят, как мы счастливы».
Пафос, согласитесь, до боли знакомый для России,
разве что некоторые акценты поменять... Так что
немудрено, что идеи по внедрению всемирного
языка для пропаганды европейского счастья
должны были неминуемо привлечь Сен-Пьер в стан
энциклопедистов.
Именно в этот круг и ввел нищего 35-летнего
путешественника Д’Аламбер. Однако
богоборческий пафос Дидро со товарищи оказался
Сен-Пьеру чужд,
и он остался верным приятелем старого Руссо.
Может, именно поэтому он посвятил первую часть
своих «Этюдов о природе» борьбе с атеистами, что,
отметим, в 1784-м было уже не очень своевременно: в
годы революции Сен-Пьеру придется спасаться от
террора именно из-за его натурфилософских
воззрений.
Но до этого еще далеко, а в парижских салонах с
треском провалился «Поль и Виргиния» в первом
чтении. Светская публика признала его попросту
скучным: пастораль дышала слишком уж старомодным
на тот момент руссоизмом. Значительно позднее
книгу приняли близко к сердцу читатели более
демократического толка. Сентиментальные девушки
в частности. Сентиментальные военнослужащие.
Наполеон в частности.
Успех пришел лишь в 1790-х, и, вдохновленный им,
Сен-Пьер рассылал на волне мемуары министрам
иностранных держав. Всё-таки тщеславие не
оставляло его... Тогда же вечный скиталец был
удостоен наконец (не прошло и 30 лет)
государственного поста у себя на родине. Пост, на
наш вкус, странноватый — начальник
ботанического сада. Впрочем, писал же постоянно о
природе... До того, что он писал о ней, доберется
ныне совсем уж редкая птица, а натурфилософские
откровения Сен-Пьера заслуживают внимания.
Иногда он нес фантастическую заумь, в которой,
однако, чувствовалась хваткая миссионерская
смекалка — для просвещения всех народностей
земного шара. Например, этакие
натурфилософемы: у коровы четыре сосца, потому
что два из них полагаются человеку. Или: у вредных
насекомых черная расцветка, дабы тот же человек
мог их своевременно узреть и прихлопнуть.
Сен-Пьера справедливо считали гуманистом...
Вверенное гуманисту ботаническое хозяйство
скоро извели, но в покое пожилого просветителя не
оставили — предложили читать лекции на столь
любезную его сердцу тему, как мораль. Ему хватило
самокритичности: после двух появлений на кафедре
он убедился, что совершенно лишен ораторского
дара.
Зато чувствительным творениям незадавшегося
профессора и ботаника суждено было надолго
пережить их сочинителя. Правда, в посмертной
судьбе Сен-Пьера не всё сложилось гладко. Но тут
закон той самой мемуаристики: найдутся и на тебя
мемуаристы. Нашлись.
Вскоре после смерти писателя раздались гневные
возгласы обличителей, что был он не только плохим
оратором, но и скверным человеком. Воображение
зоилов поражало, до какой степени могут
розниться характер писателя и его творения: «За
кротким, ровным, благостным создателем
насыщенных любовью образов скрывался
раздражительный, болезненно самолюбивый,
озлобленный неудачник, честолюбивый авантюрист,
сентиментальный, но недобрый».
Ну, тут можно возразить, что чувствительность
вовсе и не подозревает такую абстрактную штуку,
как доброта... Но вот еще: «Не было человека, менее
его способного ужиться в том Золотом веке, в
том мире гармонии и покоя, который он
проектировал».
Так что, может, и к лучшему, что с Аральской
колонией не сложилось?
Одного только не приняли во внимание старомодные критики: гармонические миры чаще всего проектируют именно такие, как Бернарден де Сен-Пьер. Менее всего способные в оных мирах ужиться.