исследования

Сергей ШОКАРЕВ

МОСКВА В XVIII ВЕКЕ

Последние годы XVII века

Царь Петр Алексеевич не любил Москву. Возможно, потому, что с нею было связано одно из наиболее ужасных для него воспоминаний.
В мае 1682 г. десятилетний царевич стал свидетелем расправы стрельцов с его родными — Нарышкиными, братьями матери Петра. После восстания черни и стрелецкого бунта власть перешла к царевне Софье, а царица Наталья Кирилловна с Петром были удалены из Кремля в подмосковное Преображенское. В этом селе прошли годы учения молодого царя; там же появились потешные полки, составленные из окрестных подростков.
После того как в 1689 г. Петру и его сторонникам удалось отстранить от власти царевну Софью, молодой царь редко бывал в Москве и в кремлевском дворце — ездил в Переславль, где плавал по Плещееву озеру, путешествовал к Архангельску, строил Воронежскую верфь, ходил в Азовские походы.
Впрочем, и будучи в Москве, Петр избегал находиться во дворце, предпочитая обществу бояр и думных людей беседы с обитателями Иноземной слободы.
Москва и заведенный в ней патриархальный быт претили Петру, искавшему идеал города в устроенном по западноевропейскому образцу Кукуе. Москва конца XVII столетия и впрямь во многом жила старозаветными представлениями, восходящими к решениям Стоглавого собора. По-прежнему текли дела в многочисленных приказах, у которых толпились челобитчики; улицы — почти все — были погружены во мрак и во время слякоти становились непроходимыми; на площадях (не исключая и главной кремлевской площади — Ивановской) слышались стоны: совершались публичные казни...
В 1692 г. при большом стечении народа был казнен стольник князь Александр Борисович Курбский — за убийство жены. В 1693 или 1694 г. в Стрелецком приказе был бит батогами Григорий Павлович Языков, а на Ивановской площади били батогами подьячего — оба были виноваты в подделке документов и подлоге. В том же году перед Московским судным приказом били батогами дьяка Петра Вязьмитинина.
Государя это как раз не смущало — казни, пытки и наказания совершались не только в Москве, но и в загородной любимой резиденции царя — в Преображенском. Так, 25 января 1694 г. в Потешном дворце был запытан до смерти боярин Петр Авраамович Лопухин — дядя супруги царя, Евдокии Федоровны.

Подмосковные окрестности служили монарху не только для расправы над неугодными, но и для проведения военных маневров.
Осенью 1694 г. служилые люди были созваны в Москву из двадцати замосковных и южных уездов — под Москвой в Кожухове разыгралось взятие городка, который оборонял боярин Иван Иванович Бутурлин, получивший по этому поводу звание «польского короля». Нападавшими командовал ближний стольник князь Федор Юрьевич Ромодановский.
В подчинении Бутурлина были стрелецкие полки, приказные и дворцовые люди, а в подчинении Ромодановского — полки потешные: Семеновский и Преображенский. Исход маневров предугадать было нетрудно. Однако Бутурлин защищался всерьез, сутки оборонял переправу через Москву-реку, а затем еще четыре недели — свой городок.
Царь «тешился» не только маневрами, но и странными для москвичей маскарадами. В январе 1695 г. женился царский шут Яков Тургенев. И на этой свадьбе, передразнивавшей традиционный свадебный обряд, бояре, думные люди и придворные ехали «на быках, на козлах, на свиньях, на собаках, а в платьях были смешных, в кулях мочальных, в шляпах лычных, в крашенинных кафтанах, опушены кошачьими лапами, в серых разноцветных кафтанах, опушены беличьими хвостами, в соломенных сапогах, в мышьих руковицах».
В шутовских свадьбах, в иных маскарадах и «славлении» бояр и купцов веселой компанией во главе с царем, зарождался знаменитый всешутейший и всепьянейший собор Петра.
Тем временем, как полагают многие, в воинских потехах ковалось могущество русской армии. Первыми серьезными военными мероприятиями молодого государя стали Азовские походы.

И отправление в поход и — особенно — прибытие войска в Москву были обставлены с присущей Петру тягой к театральным эффектам. Наиболее торжественным был вход в Москву русской армии после возвращения из второго Азовского похода, закончившегося взятием неприятельской крепости.
В сентябре 1696 г. на Всехсвятском каменном мосту были возведены декорации, аллегорически изображавшие Азовское взятие. В числе других живописных картин там был изображен Геркулес, побеждающий турецкого пашу, а рядом — два скованных турка, а заодно и Марс, побеждающий татарских мурз. Другая картина изображала головы азовского паши и Дулак-мурзы на колах, а также морские батальные сцены.
Подле картин были написаны стихи, сочиненные одним из сподвижников и приближенных царя, думным дьяком Андреем Андреевичем Виниусом.
Над фигурой паши значилось:

Над изображением крымского мурзы были строки:

А батальные сцены комментировались так:

30 сентября торжественная процессия вступила на Всехсвятский мост. Впереди ехал в карете думный дьяк Никита Моисеевич Зотов, державший в руке щит и саблю. Во время Азовского взятия он ничем себя не проявил, не обладая никакими воинскими талантами, зато во всешутейшем соборе занимал высший чин «патриарха».
За Зотовым ехал в карете кравчий, Кирилл Алексеевич Нарышкин, далее вели карету адмирала Франца Лефорта, за которой он сам «шел пеш». После Лефорта в строю, в офицерском мундире шел сам государь, а следом за ним Преображенский и Семеновский полки со своими офицерами.
Следом за потешными везли на телеге голландца Якова Янсена, офицера русской службы, перешедшего к туркам во время первого Азовского похода, а впоследствии взятого в плен русскими. На той же телеге ехали два палача — Алешка и Терешка. За изменником Янсеном вели знатных пленников и волокли азовские знамена.
Замыкали шествие дворянские полки А.С.Шеина и А.М.Головина, полк П.И.Гордона (Бутырский полк) и стрельцы. При вступлении на мост с башни А.А.Виниус «громогласно» поздравлял Лефорта, командовавшего морскими силами, и Шеина, носившего звание генералиссимуса, т.е. формального главнокомандующего; трубили в трубы, стреляли из пушек и мушкетов.

Обновлялось не только войско и церемониал, весь обиход царского двора, но и способ их ведения дипломатических отношений.
В 1696 г. в Западную Европу на учение был отправлен 61 стольник — представители знатнейших боярских и княжеских родов, а вскоре начал собираться в дальний путь и сам царь. 6 декабря 1696 г. было объявлено об отправке в «окрестные государства» великих и полномочных послов, генерала и адмирала Ф.Я.Лефорта, генерала и боярина Ф.А.Головина и думного дьяка П.Б.Возницына.
В огромной посольской свите (более 250 человек) под именем десятника Петра Михайлова присутствовал и сам царь. Это, как и всё ранее видимое и переживаемое москвичами было совершенно новым и непривычным. Всё это вызвало уже не только удивление и ропот, но и открытое недовольство. На него накладывались нелюбовь к иноземным обычаям, активно вводившимся царем, тяготы новых налогов; помнились и военные потери в Азовских походах. Эти настроения особенно были сильны среди стрельцов, а также среди у части московского двора и служилых людей.
Именно представители этих социальных сил составили заговор против Петра I, раскрытый накануне отправки Великого посольства. Во главе заговора стоял, как ни странно, иноземец — думный дворянин и полковник Иван Елисеевич Цыклер.
Цыклер, хотя и был по происхождению немцем, принял православие, обрусел и по своему родству и знакомствам вошел в придворный круг. Другой участник заговора — окольничий Алексей Прокофьевич Соковнин, брат знаменитых раскольниц боярыни Феодосии Морозовой и княгини Евдокии Урусовой, принадлежал к ревнителям старины, но имел и личные обиды на царя — ему «тошно было» разлучаться с сыновьями, отправленными на учебу за границу, а кроме того, он считал себя обделенными тем, что не получал пожалования в бояре.
Обиду на царя таил и Цыклер — он был назначен руководить строительством крепости на Азовском море — и посчитал это формой ссылки. Петр действительно не доверял Цыклеру, памятуя о его участии в бунте 1682 г. на стороне Софьи и Милославских. К участию в новозамышленном бунте Цыклер и Соковнин привлекли зятя Соковнина, стольника Федора Матвеевича Пушкина, и стрельцов Стремянного полка.
Заговорщики, зная о стремлении царя лично участвовать в тушении пожаров, намеревались устроить поджог и на пожаре убить Петра. Цареубийство решился взять на себя Ф.М.Пушкин.
Заговор был раскрыт — из-за доноса двух офицеров стрелецкого Стремянного полка, которых Цыклер посвятил в свои планы. Состоялся скорый розыск, и 4 марта 1697 г. преступники были казнены — Цыклер, Соковнин, Пушкин, стрельцы Василий Филипов и Федор Рожнин и донской казак Петр Лукьянов.
К выстроенному в Преображенском помосту, на котором совершалась казнь — четвертование и обезглавливание, — в санях, запряженных свиньями, привезли саркофаг с прахом Ивана Михайловича Милославского, скончавшегося в 1685 г. и похороненного в родовой усыпальнице при церкви Николы в Столпах. Гроб Милославского, которого Петр считал своим главным противником и с которым совершенно безосновательно связывал всё недовольство своей политикой и реформами, был поставлен под эшафотом так, чтобы кровь казненных текла на останки боярина.
Казнь осужденных ознаменовалась возведением на Красной площади каменного столба с железными рожнами, на которые были воткнуты головы заговорщиков. Специально отлитые железные доски повествовали о преступлении казненных.

9 марта 1697 г. Петр покинул Москву, оставив ее на попечение князя-кесаря Ф.Ю.Ромодановского и боярина Т.Н.Стрешнева.
Отъезд царя усилил ропот и общественное недовольство. Наиболее активно оно распространялось среди стрельцов. Если ранее московские стрельцы пользовались довольно привилегированным положением — их редко отправляли в походы, предпочитая иметь в столице вооруженные отряды для охраны особы государя и общественного порядка, а также для участия в придворных церемониях. Живя в Москве, стрельцы занимались мелкой торговлей и ремеслом, но были освобождены от налогов. Свою силу стрельцы почувствовали в мае 1682 г., когда столица несколько дней находилась в их руках, и правительство послушно исполняло любые их требования.
После прихода к власти Петра I положение стрельцов изменилось — московский стрелецкий гарнизон принял участие в двух Азовских походах, а после взятия турецкой крепости московских воинов отправили на польскую границу — в Великие Луки, не позволив зайти в столицу, чтобы отдохнуть и повидаться с семьями.
Запасов и жалования стрельцам давалось недостаточно. Некоторые из них даже просили милостыню, за что бывали биты батогами.
В марте 1698 г. 175 стрельцов, бежавших со службы, пришли в Москву и обратились с жалобами на свое бедственное состояние к начальнику Стрелецкого приказа боярину князю Ивану Борисовичу Троекурову. Только после выдачи им жалования при помощи солдат власти смогли выгнать стрельцов из Москвы, отправив их к месту службы. Однако это было только начало стрелецкого выступления.
В мае 1698 г. четыре полка были переведены из Великих Лук в Торопец. Стрельцы надеялись, что их вернут в Москву, но этого не произошло; правительство решило развести полки по разным городам. Кроме того, вышел указ о наказании стрельцам, бегавшим в Москву в марте.
Но, когда командующий этими отрядами князь М.Г.Ромодановский попытался арестовать беглецов, в полках начался бунт. Стрельцы отбили своих товарищей, отказались подчиняться своим командирам и на совете решили идти в Москву.

Царь находился за границей более года. По Москве ползли слухи, что он умер «за морем». Большинство стрельцов, двигавшихся в Москву, не имели никаких политических намерений. Устав от походной жизни, они хотели отдохнуть и встретиться с женами и детьми, однако, судя по данным последовавшего розыска, среди зачинщиков бунта были и такие, которые хотели перебить бояр, генералов, солдат и иноземцев, убить Петра, когда он вернется из-за границы, и царевича Алексея, освободить из Новодевичьего монастыря царевну Софью и возвести ее на престол.
При розыске удалось также установить, что Софья из своего заточения вела какую-то переписку с главарями мятежа, но содержание писем осталось неизвестным. Большинство стрелецких главарей были, по выражению современника событий, графа А.А.Матвеева, «старой повадни воры», т.е. бунтовщики девяностых вроде бы участвовали еще в восстании 1682 г. и сочувственно относились к царевне.
Узнав о бунте стрельцов, Боярская дума отправила против мятежников А.С.Шеина, генерал-поручика П.И.Гордона и генерал-поручика князя И.М.Кольцова-Мосальского — с отрядом в 3700 человек, в основном солдат Преображенского и Семеновского полков. На вооружении у Шеина находились и 25 пушек.
Шеин встретился со стрельцами под Воскресенским монастырем (Новый Иерусалим) на реке Истре. После недолгих переговоров, когда стрельцы отказались вернуться к месту службы и выдать зачинщиков, воеводы приказали стрелять. После четвертого выстрела, потеряв 15 человек убитыми и 37 раненными, стрельцы сдались.
Потери правительственных войск были малозначительны — один убитый и трое раненных. Стрельцов привели в Москву — и начался упоминавшийся уже розыск.
Впоследствии Петр гневался на Шеина за то, что тот, как ему казалось, провел розыск «наскоро», не выявив корни мятежа и его связи с давним врагом царя — сестрой Софьей.По приговору Боярской думы были казнены 122 человека, 140 биты кнутом, а 1987 человек — остатки от четырех полков, в оковах развезли в ссылки по городам и монастырям.

Вечером 25 августа 1698 г. в Москву прибыл царь. После известия о бунте он спешно прервал свое путешествие — и из Вены спешно отправился в Москву, первые три дня не останавливаясь даже на ночь. За это время он преодолел 294 версты.
Лишь на четвертые сутки изнурительной гонки царя догнали курьеры с известием, что бунт подавлен. Петр не поехал во дворец, а остановился в Преображенском. Вскоре начался новый розыск, поразивший своими масштабами и кровавостью москвичей, уже привыкших к виду казней и истязаний на площадях города.
Петра интересовали прежде всего политические корни заговора. Стрельцов начали свозить в Москву, и в Преображенском приказе усиленно заработали палачи. Руководил следствием сам царь.
В ходе расспросов хотя и не удалось добыть убедительных свидетельств о причастности царевны Софьи к восстанию, но было установлено, что царевна пользовалась у стрельцов популярностью как вероятная кандидатка на престол. Некоторые из зачинщиков мятежа показали, что вели переписку с Софьей, однако писем не было обнаружено.
27 сентября царь сам приехал к сестре и пытался добиться от нее признания, но безуспешно. Царевна отрицала любую связь с бунтовщиками.

Одновременно с началом стрелецкого розыска состоялись другие важные события — в августе 1698 г. царь приказал постричь в монахини и отправить в Суздаль свою жену Евдокию Федоровну Лопухину, а еще ранее — на первом же приеме в честь своего возвращения из-за границы — собственноручно отрезал бороды боярам и придворным.
Освобождены от этой унизительной по представлениям людей, придерживавшихся старомосковских обычаев, процедуры были только два человека — боярин князь Михаил Алегукович Черкасский и боярин Тихон Никитич Стрешнев — их обоих царь пощадил за старость и верную службу.
В сентябре начались первые казни. Секретарь австрийского посольства И.Корб, находившийся в это время в Москве, подробно описывает хронологию и подробности расправ со стрельцами (на публичную экзекуцию царь пригласил всех иностранных послов, находившихся в это время в Москве).
В первый же день казней Петр I собственноручно отрубил головы пяти стрельцам. Царь не только сам рубил головы, но и заставлял это делать придворных и офицеров. Любимец царя Меншиков хвастался, что казнил 20 стрельцов.
Далеко не все проявляли такое умение. Один боярин, по словам Корба, «отличился особенно неудачным ударом: не попав по шее осужденного, боярин ударил его по спине; стрелец, разрубленный таким образом, почти на две части, претерпел бы невыносимые муки, если бы Алексашка [Меншиков], ловко действуя топором, не поспешил отрубить несчастному голову».
Иные были колесованы на Красной площади. Большинство стрельцов были повешены. Их вешали не только на виселицах, но и на зубцах стен Белого города. Троих стрельцов повесили под окнами келии царевны Софьи в Новодевичьем монастыре.
Всего было казнено более тысячи человек. Лишь молодые стрельцы — от 14 до 20 лет были оставлены в живых — им были отрезаны носы и уши, и они были сосланы в пограничные гарнизоны. По свидетельству Корба, таким образом было наказано 500 человек.
Трупы казненных не убирались в течение пяти месяцев. Лишь в конце февраля 1699 г. они были захоронены в братских могилах, вырытых за московскими заставами. Над могилами казненных царь приказал поставить каменные столбы с железными досками, на которых описывались преступления стрельцов.
Так же, как и подобный столб на Красной площади, поставленный после казни участников заговора Цыклера, эти столбы имели острые рожны, на которые были насажены головы казненных. К осени 1700 г. подобные столбы были установлены на всех подъездах к столице. Так начался для Москвы XVIII век.

«Порфироносная вдова»

Одновременно с проведением розыска и казней Петр I вел усиленные переговоры с представителями польского и датского дворов о заключении военного союза против Швеции. В ноябре 1699 г. эти договоры были заключены, и царь начал готовиться к войне.
22 августа 1700 г. Петр покинул Москву и двинулся к Нарве с тем, чтобы потерпеть под стенами этой крепости первое сокрушительное поражение от Карла XII, положившее начало изнурительной Северной войне.
Во время войны Петр I, и ранее не жаловавший Москву, бывал в ней редко. В 1703 г. Петром был основан в устье Невы Санкт-Петербург, который и стал любимым местом пребывания царя, а с 1712 г. — столицей Российского государства.
В то время как новый город рос и отстраивался под неусыпным наблюдением преобразователя, Москва терпела на себе все тяготы войны. В конце 1700 г. вышел указ о чеканке медных денег. Его результатом стало не только пополнение казны, но и девальвация рубля и инфляция. В 1701 г. царь приказал сломать в Кремле и в Китай-городе каменные дома бояр Одоевского и Салтыкова, здания Каменного и Судного приказов, церкви и иное «каменное строение».
Причины этого распоряжения не вполне ясны. В 1714 г., однако, вышел указ, запрещавший возведение каменных зданий во всех городах государства, кроме Санкт-Петербурга.
Многократно усилилось налоговое бремя. В 1699 г. была проведена городская реформа. 30 января было обнародовано два указа — один касался управления Москвой, другой — управления в провинциальных городах. В Москве было указано создать особый орган для управления городом и сбора налогов — Бурмистрскую палату. Ее составляли выборные из купцов и посадских.
В результате выборов в состав Палаты вошли представители посадского населения 25 московских слобод и 8 бурмистров от Гостиной сотни. При этом основную роль в составе Палаты играли представители крупного купечества, которые взяли в свои руки сбор налогов.
Налоги с посадского населения увеличивались вдвое. Правительство комментировало реформу стремлением упорядочить налогообложение и избавить горожан от «многих приказных волокит», вводящих их в разорение. Однако основной целью реформы являлось, конечно, пополнение казны.
Примечательно, что указ предписывал обязательное введение бурмистрского управления в Москве, в то время как в других городах жители могли выбирать: оставаться ли им по-прежнему под управлением воевод или вводить у себя новую систему, но платить двойные налоги.
Причиной тому было то, что Москва, как и ранее, являлась крупнейшим торговым центром страны, на долю которого, например, в 1709 г. приходилось 86,8% таможенных сборов со всего государства. Даже если принять неизбежные ошибки в исчислении, а также контрабанду и иные формы уклонения от налогов в провинции, эта цифра показывает то громадное значение, которое имела Москва во внутренней торговле России.

На практике значение московской Бурмистрской палаты не ограничилось сбором налогов в Москве и Московском уезде, а также административным и судебным управлением. На Палату были возложены задачи сбора налогов со всех российских городов, и она приобрела своеобразное значение главного городского казначейства.
Корыстолюбие бурмистров, ничуть не меньшее, чем прежних воевод и приказных, заставило царя ввести должность обер-инспектора Палаты, на которую был назначен Алексей Александрович Курбатов.
Курбатов стал известен царю в 1700 г., когда в форме подметного письма подал предложение о введении по всему государству гербовой бумаги для написания прошений и иных документов. Курбатов был крепостным боярина Б.П.Шереметева, в 1697—1698 гг. сопровождал его в поездке по Европе, где и подметил этот способ пополнения казны.
Этот проект был сразу же введен в действие, а Курбатов освобожден от крепостной зависимости и пожалован в дьяки в Оружейную палату. Вскоре он получил своеобразную должность «прибыльщика» — изобретателя новых налогов.
А вслед за Курбатовым были пожалованы в прибыльщики и иные лица, которым было велено «чинить государю прибыли». В результате появились новые налоги — налог с дубовых гробов, бородовая пошлина и т.д.
Именно непомерное усиление налогового бремени способствовало не только падению веса и значения крупнейшей московской купеческой корпорации — Гостиной сотни, но и ее полному разложению к концу правления Петра I. Несмотря на то, что численность членов Гостиной сотни в Москве не уменьшилась, а даже увеличилась, обезденежели капиталы; скромнее стал и размах торговых операций. Налоги, однако, раскладывались на всю корпорацию, и за неимущих или выбывших из состава Гостиной сотни платили ее более состоятельные члены. В 1728 г. звание гостя было окончательно упразднено.
Проследить влияние налоговых нововведений Петра I на обнищание и убыль численности городского и сельского населения вообще довольно трудно, поскольку данные переписей населения 1678 и 1710 гг. не полны, а в ряде случаев не слишком точны. Однако П.Н.Милюков в начале XX в. полагал, что убыль населения составила в то время 19,5%.
Если в провинции убыль населения была вызвана (помимо смертей, ссылок и казней) бегством от налогов и рекрутского набора в труднодоступные районы, в Москве убыль — происходила и за счет переселения москвичей в Санкт-Петербург. Первыми покидали старую столицу дворяне со своими дворовыми людьми, чиновники, казенные ремесленники и купцы, которых переводили в Петербург насильно, по указам.
В начале XVIII в. общая численность населения Москвы составляла примерно 200 тыс. человек, то к 1725 г. в ней проживало 140—150 тыс. Особенно заметна убыль среди москвичей-дворян. В 1701 г. дворяне имели в Москве 3223 двора, на которых проживало примерно 20 тысяч человек, а в конце века таковых насчитывалось всего 8600 человек. Число посадских, более всего страдавших от налогов, тоже уменьшилось — в подворном исчислении с 6568 дворов в 1701 г. до 2701 в 1709 г.

И всё же в первые годы XVIII в. Москва занимала немалое место в преобразовательной деятельности Петра. Особенное значение ей придавалось в осуществлении программы распространения европеизированного образования.
Во время своего заграничного путешествия в составе Великого посольства Петр нанял в Англии трех преподавателей, силами которых думал начать организацию школ. Задачу образования Петр видел в том, чтобы «из школы ... во всякие потребы люди благоразумно учася, происходили в церковную службу и в гражданскую, и воинствовати, и знати строение и докторское врачевское искусство».
Англичане прибыли в Россию в 1699 г., но указ о создании Школы математических и навигацких наук был обнародован только 14 января 1701 г. Школа должна была находиться в ведении Оружейной палаты, которую возглавлял прибыльщик Курбатов. Расположилось это учебное заведение в здании Сухаревой башни.
Письмо А.Курбатова к адмиралу Ф.Головину (1703) рисует состояние Навигацкой школы так: «По 16 июля прибрано и учится 200 человек... Англичане учат их той науке чиновно, а когда временем загуляются или по своему обыкновению почасту и долго проспят. Имеем по приказу милости твоей определенного им помоществователем Леонтия Магницкого, который непрестанно при той школе бывает и всегда имеет тщание не только к единому ученикам в науке радению, но и к иным к добру поведениям, в чем те англичане, видя в школах его управление непоследнее, обязали себя к нему, Леонтию, ненавидением, так, что уже просил он, Леонтий, от частого их на него гневоимания от школы свободости».
Об учениках и учебной программе Навигацкой школы Курбатов писал: «Прибрано учеников со 180 человек охотников всяких чинов людей, а учатся все арифметике, из которых человек десять учат радиксы и готовы совершенно в геометрию, только имеем нужду в лишении инструментов... А ныне многие из всяких чинов и прожиточные люди припознали тоя науки сладость, отдают в те школы детей своих, а иные, и сами недоросли, и рейтарские дети, и молодые из приказов подьячие приходят с охотою немалою... Навигацких наук учеников посажено и учатся в геометрии 12 человек, а еще поспевают человек с 20; точию доношу о сем, что учителя учат нерадиво, а ежели бы не опасались Магницкого, многое было бы у них продолжение для того, что которые учатся отсропонятно, тех бранят и велят дожидаться меньших; только я ему, Магницкому, молчать им не велел, а меньшой учитель, рыцарь Грейс, ни к чему не годный в непостоянстве всяким и в плутовстве блядском, и учеников потворствует, и сам больший учитель его не любит» (1709).
Леонтий Федорович Магницкий (1669—1739) — выдающийся ученый того времени, автор первого русского учебника по математике. В 1703 г. в Москве была напечатана книга Магницкого «Арифметика, сиречь наука числительная...» — значительный по объему фолиант в 600 страниц полулистового формата.
Печатанию «Арифметики» предшествовало прошение «некоего иноземца», поданное в 1701 г. А.Курбатову, «чтоб ему печатать книги Арифметики», но Магницкий, прочтя книгу, признал ее негодной — «переведена на славенский диалект зело неисправно, и разуметь невозможно, и дивных вещей нет».
Курбатов согласился с Магницким и приложил немалые старания к тому, чтобы Магницкий мог составить свой учебник, а затем и для публикации этой книги.

Одновременно с Навигацкой школой возникли Курсы иностранных языков при Посольском приказе, Немецкая школа Николая Швимера. Была возобновлена деятельность Славяно-греко-латинской академии, захиревшей в конце 1690-х гг.
В 1717 г. в ней обучалось 290 учеников, в 1725 г. — уже 629. Как известно, в числе студентов Академии в 1731—1734 гг. был и Ломоносов.
В 1707 г. при Московском военном госпитале организуется Медицинская школа. В 1712 г. возникают Инженерная и Артиллерийская школы в Москве (впоследствии переведенные в новую столицу). В 1715 г. учреждается в Петербурге Морская академия. В Москве остаются Математические классы.
Особое место среди школ петровской эпохи занимает Гимназия пастора Э.Глюка, созданная в 1703 г. в доме В.Ф.Нарышкина на Покровке. Эта школа имела широкую образовательную программу. Подростки и юноши изучали по выбору любой из трех (затем — из пяти) иностранных языков, арифметику, математику, географию, «делательную итику», политику, искусство танцев и каламбуров, верховую езду. Школа Глюка занималась обучением дворян, в которых педагоги хотели видеть по-западному образованных людей и по-европейски учтивых кавалеров.
После смерти пастора его учебное заведение было преобразовано в языковую школу, из которой впоследствии обособились немецкие, французские, шведские и латинские классы, составившие Четырехъязычную школу.
Уже в первые годы существования петровских школ можно было видеть реальные результаты их деятельности. Начальник Медицинской школы доктор Бидлоо, в обучении у которого было пятьдесят студентов, писал царю: «Лучших из сих студентов его императорского величества священной особе или лучшим господам рекомендовать не стыдиться».
О деятельности школы пастора Э.Глюка и наследовавшей ей Четырехъязычной школы известно, что они выпустили более 250 человек, знавших иностранные языки.
Навигацкая школа также весьма продвинулась вперед: в 1715 г. когда учителя-англичане были переведены в Морскую академию, в школе остался один только Магницкий, который набрал помощников из бывших учеников и продолжил дело по обучению «грамоте, арифметике, геометрии и тригонометрии».

Просвещение не сводилось к обучению юношества. При Петре всё более существенным фактором жизни общества становилось книгоиздание. От книги ждали, прежде всего, сообщения точных знаний — из области науки, техники, истории, естествознания.
В 1724 г. Петр I, посылая для перевода книгу Пуфендорфа, писал при этом, что следует переводить первый трактат из книги, «понеже в другом не чаю к пользе чтоб нужда была».
Кроме пользы от книг требовалось и воспитание общества в европейском духе. К категории подобных изданий относится «Юности честное зерцало», издания «прикладов, как пишутся комплименты разные» и иная подобная литература.
Наконец, книгам прилагалась и еще одна функция: служить «к славе нашему превысочайшему имени и всему российскому нашему царствию, меж европейскими монархами к цветущей наивящей похвале и к общей народной пользе и прибытку». Подобной, вполне пропагандистской книгой, являлась, например, «Гистория Северной войны», объяснявшая причины вступления России в войну, излагавшая ход событий, воспевавшая военный гений Петра и русских полководцев, а также подвиги солдат.
Более успешно выполняла агитационные функции первая русская печатная газета — «Ведомости». Указ о печатании газеты «по ведомости о воинских и о всяких делах, которые надлежит для объявления Московского и окрестных государств людям», был дан 17 декабря 1702 г. Первый номер газеты, редактировавшийся самим царем, вышел в 1703 г. под названием «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти случившихся в Московском государстве, и в иных окрестных странах».
В числе известий первого номера «Ведомостей» были следующие: «На Москве вновь ныне пушек медных гоубиц и мартиров вылито 400. Те пушки ядром по 24, по 18 и по 12 фунтов. Гоубицы бомбом пудовые и полупудовые. Мартиры бомбом девяти, трех и двухпудовые и менше. И еще много форм готовых великих и средних к литью пушек, гоубиц и мартиров. А медь на пушечном дворе, которая приготовлена к новому литью, больше 4000 пуд лежит.
Повелением его величества московские школы оумножаютя, и 45 человек слушают философию, и уже диалектику окончили. В математической штурманской школе болше 300 человек оучатся, и добре науку приемлют.
На Москве ноября с 24 числа по 24 декабрь родилось мужска и женска полу 386 человек.
Из Персиды пишут: индийский царь послал в дарах великому государю нашему слона и иных вещей немало. Из града Шемахи послан он в Астрахань сухим путем».
Газета издавалась в Москве вплоть до 1711 г.

В 1709 г. на территории государства были образованы восемь крупных административных образований — губерний. Москва стала центром Московской губернии, в которую вошли кроме нее 39 городов с уездами — Владимир, Суздаль, Коломна, Серпухов, Калуга, Можайск и другие. Некоторые из них находились на расстоянии более 300 верст от столицы.
Московским генерал-губернатором был назначен боярин Тихон Никитич Стрешнев, бывший дядькой царя и пользовавшийся его доверием и уважением. Согласно указу, на организацию губернских учреждений Т.Н.Стрешневу был отпущен один год.
Опорой генерал-губернатора стала канцелярия, которая решала практически все дела, касавшиеся гражданского управления вверенной территорией. Помимо гражданских дел канцелярия решала и вопросы обеспечения армии продовольствием и обмундированием, размещения войск на постой и т.д.
Внутренними делами в самой Москве занимался обер-комендант, ведавший полицией и московским гарнизоном. С 1722 г. во главе московской полиции был поставлен обер-полицмейстер, подчинявшийся высшему начальству в Петербурге.
Почти сразу же после образования Московской губернии оказалось, что канцелярия не в состоянии справиться с огромным числом свалившихся на нее задач. Вскоре губерния была разделена на семь провинций, во главе которых поставили обер-комендантов, а провинции — на уезды, под управлением комендантов.
Новая губернская реформа 1719 г. еще более урезала властные полномочия губернаторов. Управление провинциями перешло в ведение городовых воевод, а вместо 8 губерний было образовано 11. Наконец, было введено более мелкое деление и внутри провинций. Они разделялись на дистрикты, размер которых устанавливался в 2000 дворов, считая по переписи 1678 г.
В Московской губернии, по-прежнему остававшейся одной из крупнейших, насчитывалось 19 дистриктов (в то время как в Орловской и Калужской — 8, в Тульской — 7, в Угличской — 4 и т.д.).
Губернское и провинциальное управление по-прежнему оставалось громоздким и разветвленным. В распоряжении воевод находился целый штат сотрудников, отвечавший за различные отрасли внутреннего управления: камериры осуществляли бухгалтерские функции, рентмейстеры были провинциальными казначеями и отвечали за хранение казенных запасов, земские комиссары считались главами исполнительной власти дистриктов.
Вся эта иерархия вершилась московским генерал-губернатором, однако воеводы зачастую стремились самостоятельно решать многие вопросы, не обращаясь в Москву.
В самом городе также существовали органы власти, действовавшие независимо друг от друга и зачастую друг друга дублировавшие.
К концу петровского царствования Бурмистрская палата потеряла свои функции органа центрального управления всем посадским населением государства. Однако необходимость в таком учреждении ощущалась, и в 1721 г. был создан институт магистратов, главнейший из который также размещался в Москве. Магистраты ведали сбором налогов, судебно-полицейскими делами, касавшимися посадского населения, полицией и вопросами городского благоустройства.
Магистрат формально был выборным, однако это был шаг к уничтожения местного городского самоуправления. В магистрат избирались только лица из первогильдийного купечества; но после их избрания они становились правительственными чиновниками и уже не могли быть переизбраны.

В 1711 г. Т.Н.Стрешнев был назначен в Сенат, а на посту московского генерал-губернатора его фактически сменил Василий Семенович Ершов, выдвинувшийся — как прибыльщик — из крепостных князя М.А.Черкасского.
Ершов в 1711—1712 гг. был управителем Московской губернии, в 1712—1713 гг. — вице-губернатором при губернаторе князе Михаиле Григорьевиче Ромодановском, а после его смерти в 1713 г. оставался в должности вице-губернатора до 1719 г.
С новым губернатором Алексеем Петровичем Салтыковым Ершов не поладил, и в 1714 г. Сенат даже издал специальный указ, запрещающий вице-губернатору без разрешения своего начальника «дела делать». Однако Ершову удалось одолеть противника. По его доносу с обвинением Салтыкова в лихоимстве губернатор был отстранен, а на его место назначен кравчий Кирилл Алексеевич Нарышкин, ранее первый комендант Петербурга.
Нарышкина, также попавшего под следствие, сменил бригадир Иван Лукич Воейков. В 1719 г. ему было поручено временно совмещать должности губернатора и вице-губернатора. Воейков управлял губернией до 1726 г.
В 1720 г. при нем была проведена первая ревизия, а в 1721 г. губернатор руководил выборами в Главный магистрат.
При новом генерал-губернаторе — князе Иване Федоровиче Ромодановском, сыне памятного москвичам князя-кесаря Федора Юрьевича, в течение долгих лет руководившего Преображенским приказом и всем тайным сыском в государстве, в истории Москвы началась новая эпоха.

Опять столица

6 мая 1727 г. в Санкт-Петербурге скончалась императрица Екатерина I, вдова Петра I. Согласно ее завещанию, трон перешел к внуку Петра I, сыну несчастного царевича Алексея, Петру, который и взошел на престол с именем Петра II. К присяге новому императору жителей Москвы приводил генерал-губернатор князь И.Ф.Ромодановский.
Молодой государь (Петру II было ко времени вступления на престол 11 лет) был популярен и среди знати, и в народе. Его права на престол — по прямой мужской линии — были неоспоримы. Однако с самых первых шагов своего правления Петр II находился под влиянием А.Д.Меншикова, практически управлявшего всеми делами государства уже при Екатерине II.
Вскоре состоялось производство Меншикова в высший военный чин империи — в генералиссимусы, а 24 мая молодой император обручился с дочерью временщика, княжной Марией Александровной.
Господство Меншикова вызывало ненависть у многих других влиятельных особ. И когда Меншиков тяжело заболел, его противники сумели отвратить от него государя и подчинить его своему влиянию.

Наибольшее влияние на Петра II приобрели князья Долгоруковы.
Князь Иван Алексеевич, молодой повеса и весельчак, сделался лучшим товарищем императора, а его отец Алексей Григорьевич, как и другие Долгоруковы — князь Василий Лукич, князь Сергей Григорьевич, а заодно и воспитатель Петра II, барон Андрей Иванович Остерман, постепенно приобретали для него то значение, на которое претендовал Меншиков, — старших советчиков и главных помощников в управлении государством.
В сентябре 1727 г. Меншиков был арестован и сослан с семьей сначала в Ораниенбург Рязанской губернии (Ранненбаум, Рамбов), а затем в сибирский Березов. Помолвка императора с княжной Меншиковой была расторгнута.
Петр II всё больше сближался с Долгоруковыми, которые увлекали его на охоту, предлагали танцы и иные развлечения. Вскоре у Долгоруковых возник план женитьбы императора на дочери Алексея Григорьевича — княжне Екатерине.
9 января 1728 г. Петр II покинул Петербург и отправился для коронации в Москву. Там его с нетерпением ожидала бабушка — несчастная первая супруга Петра, Евдокия Лопухина, насильно постриженная в монахини в 1718 г. была привлечена к следствию по делу о бегстве своего сына, царевича Алексея, за границу.
В ходе следствия оказалось, что инокиня, находясь в Покровском Суздальском монастыре, вступила в любовную связь с бригадиром Степаном Глебовым. После розыска Глебов был посажен на кол, а Лопухина переведена в Успенский Ладожский монастырь.
При Екатерине I условия содержания бывшей царицы ухудшились — ее перевели в Шлиссельбург, не допускали к ней священника и отняли прислугу. После вступления на престол Петра II она была освобождена, но Меншиков не допустил ее приезда в Петербург, и инокиня Елена обосновалась в Москве, в Новодевичьем монастыре. Вскоре после ее освобождения вышел сенатский указ, повелевающий всем, у кого находятся манифесты о преступлениях царевича Алексея, его матери Лопухиной и Глебова, сдавать их в Петербурге в Сенат, а в Москве в Сенатскую контору. За утайку манифеста грозили судом.
4 февраля, сопровождаемый толпами ликующего народа, Петр II вступил в Москву. Император со своей любимой сестрой Натальей Алексеевной и теткой Елизаветой Петровной — молодой красавицей, в которую юный Петр был влюблен, обосновался в Кремлевском дворце. Там его навещала радостная бабушка, однако царственным внучатам вскоре наскучили ее наставления, и Петр II оправился на богомолье в Троице-Сергиев монастырь.
Коронация Петра II состоялась 24 февраля в Успенском соборе Московского кремля, согласно заведенному церемониалу. К торжеству был приурочен манифест о смягчении налогов и наказаний осужденным.
Восемь дней в Москве длились коронационные торжества; в Кремле и иных местах были устроены фонтаны, из которых струились вино и водка. Днем город был наполнен колокольным звоном, а по вечерам — освещался иллюминацией. Почти сразу же воспоследовали празднования по случаю рождения двоюродного брата императора — Карла-Петра-Ульриха, сына царевны Анны Петровны, будущего Петра III.
Наступившая весна разнообразила развлечения царского двора охотой.
По примеру своего прадеда, царя Алексея Михайловича, Петр II выезжал в богатые дичью подмосковные угодья с большой свитой. Охотились на медведей, волков, лис, зайцев, на птицу — с соколами и ястребами. Постепенно возвращался обычный для XVII столетия царский обиход.

В то Москва вновь стала центром решения важнейших государственных дел, которыми вершили А.И.Остерман, Долгоруковы, Голицыны и другие члены Верховного тайного совета.
Московская жизнь так увлекла молодого государя, что он даже не поехал в Петербург на похороны своей тетки Анны Петровны, скончавшейся вскоре после рождения сына. Вскоре произошла другая потеря в императорской семье, более чувствительная для императора, — в подмосковном Слободском дворце (подле Иноземной слободы) 22 ноября 1728 г. скончалась сестра Петра II Наталья Алексеевна.
Петр II перебрался в Кремль, чтобы не жить, там где скончалась его любимая сестра, а зимой поселился в подмосковных Горенках, где проводил всё свое время. Весной и летом он вновь вернулся в Кремль и Слободской дворец, по-прежнему предавался забавам в обществе Долгоруковых и пренебрегал учебой.
В это время Долгоруковым удалось добиться исполнения своего заветного желания — 30 ноября 1729 г. в московской Иноземной слободе, в Лефортовском дворце, состоялось торжественное обручение молодого государя с княжной Екатериной Долгоруковой. Это дало повод к новым празднествам и увеселениям.
6 января 1730 г. император ездил в Москву на церемонию водоосвящения и, возвратившись в Слободской дворец, пожаловался на нездоровье. На другой день у него обнаружились признаки оспы. Вскоре царю стало полегче, но 17 января он неосторожно открыл окно; болезнь возобновилась с новой силой, и возникла угроза кончины.
Петр II начал впадать в беспамятство. В ночь с 18 на 19 января император крикнул: «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре!» Это были его последние слова...

Почти сразу же после смерти Петра II первые лица государства — члены Верховного тайного совета — собрались в Лефортовском дворце. Обсуждался вопрос о новом государе. Князь Алексей Григорьевич Долгоруков попытался было предложить в качестве императрицы свою дочь — нареченную «государыню-невесту», но его не поддержали даже родственники.
Тогда престарелый князь Дмитрий Михайлович Голицын, опытный полководец и дипломат, предложил обратить внимание на старшую линию Романовых — дочерей царя Ивана Алексеевича. Наиболее привлекательной казалась кандидатура средней дочери — Анны, вдовствующей курляндской герцогини.
Когда это предложение верховники поддержали, Голицын высказал и иную мысль — им был предложен проект, несомненно, вынашивавшийся долгие годы. Голицын предлагал ограничить власть самодержца советом из «фамильных» вельмож, без согласия которого в делах ведения войны, в расходовании налогов, крупных пожалований государь не мог действовать.
Эти условия, по мысли Голицына, были оформлены как кондиции, только подписав которые Анна Иоанновна могла взойти на престол. Проект Голицына вызвал горячее одобрение присутствующих, сразу же забывших о давней вражде и спорах. Верховники отправили в столицу Курляндии, Митаву, парламентеров — князя В.Л.Долгорукого и князя М.М.Голицына, а сами остались ждать решения в Москве.
Вскоре они узнали, что 25 января Анна подписала кондиции, а 29-го намеревается отбыть в Москву.

Анна Иоанновна

Четвертая дочь царя Ивана Алексеевича, Анна, родилась в Кремлевском дворце 28 января 1693 г. Через три года ее мать Прасковья Федоровна (урожденная Салтыкова) овдовела, а вскоре переселилась в подмосковное село Измайлово, еще хранившее всю прелесть царских угодий, любовно обустраивавшихся царем Алексеем.
В Измайлове были пруды, из которых на звук колокольчика для кормежки выплывали рыбы; красивый сад и огород; дворец на острове; зверинец, в котором при царе Алексее содержались лоси, кабаны, олени, дикобразы и иные дикие звери.
Штат царевны Прасковьи Федоровны состоял из стольников и придворных служителей; помимо них во дворце всегда жили богомольцы и богомолицы, гадальщицы, старухи, калеки и иные приживальцы. Особым уважением среди них пользовался юродивый Тимофей Архипович, некогда иконописец и подьячий. Рассказывали, что Тимофей Архипович предрек царевне Анне ее будущую судьбу и даже говаривал, когда она шла мимо: «Дон! Дон! Грозный царь Иван Васильевич!», намекая, что ее правление будет суровым.
В 1708 г. по указу Петра царевна Прасковья Федоровна была вынуждена покинуть Измайлово и переселиться в Петербург. Вскоре ее средняя дочь отправилась еще дальше от Москвы — в 1710 г. ее выдали замуж за курляндского герцога Фридриха-Вильгельма. В 1711 г. Анна с мужем покинули Петербург, но, не доехав до Митавы, Фридрих-Вильгельм скончался, и молодая вдова-герцогиня стала владетельницей Курляндского герцогства, где ей жилось, впрочем, не очень хорошо — из-за бедности и неопределенности своего положения. Неожиданно ее судьба коренным образом изменилась.
10 февраля 1730 г. Анна прибыла в село Всехсвятское на окраине Москвы.
В это время в столице собрался весь цвет русского дворянства, созванного на свадьбу Петра II, а очутившегося на его похоронах. Известие о провозглашении Анны Иоанновны императрицей было воспринято с энтузиазмом, но когда просочились слухи о кондициях, среди дворян начались брожение и возмущение.
Когда верховники объявили о кондициях, подписанных Анной, выдавая их за инициативу самой императрицы, дворянство потребовало разрешения представить на обсуждение свои проекты государственного переустройства. Верховникам ничего не оставалось, как согласиться.

Дворяне стали собираться в кружки, обсуждали и писали проекты. В краткий срок было составлено более десятка таких документов, которые подписали не менее тысячи человек.
Было немало сторонников сохранения прежнего положения — неограниченного самодержавия. В Москве им удалось войти в контакт с Анной, которую тщетно пытались оградить от постороннего влияния верховники.
Развязка состоялась 25 февраля, когда после бурных объяснений с верховниками и гвардейцами, Анна «изволила ... изодрать» поданные ей кондиции.
Конституционная идея провалилась. В тот же день москвичи могли наблюдать на небе редкое явление — красное северное сияние. Вероятно, многие восприняли его как знамение.
Первые два года своего правления Анна Иоанновна провела в Москве. В 1730 г., вспомнив о счастливых годах своего детства в Измайлове, императрица учредила новый гвардейский полк — Измайловский. В том же году Анна, уже привыкшая к жизни в благоустроенной Митаве, указала ввести в Москве уличное освещение. Указ от от 27 ноября 1730 г. гласил: «На Москве в Кремле, в Китае, в Белом и в Земляном городах и в Немецкой слободе по большим улицам для зимних ночей сделать из полицмейстерской канцелярии и поставить на столбах фонари стеклянные, один от другого на 10 сажен, все в меру линейно, такие от канцелярии образцовые фонари объявлены и ценою стали каждый по рублю, и чтобы все они были поставлены декабря к 25-му числу; а деньги на то строение надлежит отпустить из штатс-конторы и, сделав оные, для содержания в тех фонаря и починкою отдать обывателям, в которых вместо свеч зажигать масло конопляное с фитилем в какие ночи, когда о том в полицию приказ от двора ее императорского величества будет.
А для показания, как в тех фонарях масло зажигать, взять из Санкт-петербургской полиции фурманщиков 10 человек и распределить сих к смотрению по улицам, и быть в тех фонарях огню до полуночи, а покамест оные фонари и столбы сделаны будут, на Москве объявить, чтоб в те дни, когда приказано будет, всяких чинов люди, которые по всем большим улицам домы свои имеют, те б, у кого палаты и хоромы сделаны по улицам, в окнах свечи ставлены были, смотря по окнам, свечи по 3, по 4, а в малых по 2, также бы и фонари были слюдяные или стеклянные, а паюсных и холстинных отнюдь не было — и гореть тем свечам до окончания полуночи».
В 1732 г. был издан указ об освещении местности и за пределами Земляного города — в Воронцовской слободе за Яузой, за Серпуховскими и Калужскими воротами, за Красными воротами, в Мещанской слободе. При этом устанавливалось следующее расстояние между фонарями: в центре города — 10 саженей, в Белом городе — 15—20 саженей, на окраинах — 20—30 саженей.
Как видно из указа, первые московские фонари были на конопляном масле с фитилями. В конце XVIII в. уличные фонари стояли в Москве на расстоянии 40 саженей, а в кривых переулках — 20 саженей. Всего в городе было 3500 фонарей, на содержание которых отпускалось 4550 рублей, по 1 рублю 30 копеек за каждый фонарь. На масло и фитили расходовалась весьма значительная сумма в 12 тысяч рублей.
Фонари находились в ведении Московской управы благочиния, а надзирали за ними «казенные извозчики», исполнявшие к тому же функции пожарных.
Однако даже освещенная фонарями Москва была не в радость императрице. В 1732 г. она покинула город, и к Петербургу вплоть до 1918 г. возвращается положение столицы.

Продолжение следует