тексты о городе

Александр НЕРЛИН

ПИТЕР

Еще в юношескую пору, в конце семидесятых годов мы с друзьями любили петь белогвардейские песни о белом кокаине, трехцветном знамени и называть Ленинград Санкт-Петербургом, Северной столицей.
Тогда это была лишь легкая антисоветская бравада, смешанная с ностальгической верой в то, что прошлое не вернешь, что гибель и декадентский распад — более достойное для человека состояние, нежели подпевание общим песням эпохи. Никто из нас тогда не представлял себе, насколько изменятся общие песни через четверть века.

Декаданс

...Сначала к Санкт-Петербургу вернулось старое имя, а к самой России — трехцветное знамя. К этому надо было привыкать. Даже нам, диссидентам-декадентам. То, о чем мы пели, становилось явью, — как случалось в истории России уже не раз. Но эта явь казалась какой-то картонной, декоративной. Петербург оставался прежним, советским: в нем не стучали по брусчатке колеса царской кареты (пусть — не шуршали по асфальту колеса президентского кортежа), не проходили парады на Марсовом поле; из него не шли правительственные телеграммы (видеоконференции) во все уголки России... Да никто и не думал о Петербурге как о столице; его статус, статус второго по величине города России, как и в послереволюционные годы, казался статусом воздушного замка.
И сам город при всех властях продолжал разрушаться: если в Москве, на Центральном телевидении, что-то и говорили о Петербурге, так обязательно речь шла об очередной утрате культурного наследия, разрушении памятников, авариях, катастрофах... Казалось, в сознании большинства россиян Петербург так и оставался декадентским городом, городом прекрасной разрухи и распада.
Между тем в северной столице сохранялось куда больше всего, чем в других уголках России, в том числе и в Москве. До самой перестройки там шаг за шагом бережно восстанавливалась центральная часть города, пострадавшая во время ленинградской блокады. Старинные дворцовые ансамбли, дома дореволюционной эпохи — всё это, пусть и не в блестящем состоянии, сохранилось до наших дней. И больше того: в городе на протяжении столетия каким-то чудом удалось сохранить ни с чем не сравнимый, питерский дух жизни, который властвует и в культуре, и в человеческих отношениях.
Это, конечно, не заслуга власти, минувшей или настоящей. Скорее, это заслуга камней, из которых выстроен город, результат предельной концентрации культуры на протяжении нескольких веков. Когда-то эта концентрация, возможно, оказалась для города, да и для всей России, роковой, создав подходящую почву для Октябрьского переворота. Но для дальнейшей судьбы России она еще может оказаться живительной, и если где-то искать «Россию, которую мы потеряли», — так именно здесь.

Ренессанс

Большая политика не так романтична, зато главной ценностью в ней провозглашен не распад, а созидание. Есть множество резонов сегодня вновь сделать Санкт-Петербург ареной политических событий.
Впрочем, резоны — резонами, рассмотрим их позднее, а пока обратимся к реальному положению дел вокруг северной столицы. Разговоры о возвращении Санкт-Петербургу столичного статуса начались чуть не через несколько месяцев после того, как президентом России стал Владимир Путин. Трудно сказать теперь, что инспирировало эти слухи: всеобщее желание обновления власти, которое почувствовали и по-своему аранжировали средства массовой информации, разговоры в правительственных кулуарах или реальный проект, который давно уже дожидался своего часа.
Так или иначе, идея, которая еще десять лет назад показалась бы совершенно безумной — придание Санкт-Петербургу ряда столичных функций и перемещение в него части министерств и ведомств, — попала на страницы прессы. Комментарии правительственных чиновников по этому поводу были крайне осторожными, тем более, что им была абсолютно неясна позиция президента.
Сам же Путин оказался в довольно скользком положении, поскольку частью своей карьеры, безусловно, был обязан городу на Неве, да и никогда не скрывал своих симпатий к Санкт-Петербургу. Поэтому проект переноса столицы выглядел несколько протекционистским (говорили, что для Путина в Петербурге уже строится шикарная вилла, что городу оказывается непропорциональная помощь из федерального бюджета), — и президенту пришлось аккуратно сбивать ажиотаж вокруг этой темы, пока журналисты не упустили ее из-под своего контроля. Но именно тогда и начали происходить первые реальные шаги по вовлечению Санкт-Петербурга в большую политику.
Одним из существеннейших шагов на этом пути, без сомнения, можно считать встречу российского и американского президентов, происшедшую в Петербурге в мае прошлого года. Надо заметить, что место встречи выбиралось безусловно символически. Предыдущая встреча президентов происходила в американском захолустье, на фамильном ранчо Буша, на земле, которой владели его предки, и теперь Путин должен был по законам жанра встретить высокого гостя в столице. Но — в какой столице? В той, которой владели его политические предшественники? Или в той, которой он сохраняет большую верность? Путин выбрал Санкт-Петербург.
Пожалуй, более явного знака не стоит и ожидать. Нам сегодня неизвестно, существуют ли реально те проекты по переносу столицы в Санкт-Петербург, информация о которых время от времени просачивается в прессу. Скорее всего, они есть, — но их реализация будет не мгновенной и сенсационной, а постепенной и поступательной, как и все действия в политике нынешнего российского президента.

Резоны

Их множество, и с каждым днем становится еще больше. Прежде всего, резоны имиджа (если так можно выразиться). Об этом говорят многие политологи: Москва в сознании и обитателей Америки, и жителей Западной Европы асоциируется со столицей тоталитарного государства Советский Союз. На это работала семьдесят лет и голливудская индустрия, и политическая пропаганда. Что делать — в одночасье этот труд не перечеркнешь.
Как пелось в песне («Мой адрес не дом и не улица...»), Петербург — совершенно иной, и совершенно конкретный адрес, ассоциирующийся с иной Россией. Либо — вовсе лишенный ассоциаций для нынешнего поколения европейцев (ведь такого названия города не существовало при советской власти). Знание европейцами и американцами российской истории отнюдь не стоит преувеличивать, но выбирая этот почтовый адрес для внешней политики, государство, безусловно, выигрывает.
Можно вспомнить и о том, что в Петербурге во времена советской власти не было английского консульства (по монаршескому обещанию, данному после убийства российской царской семьи). Интересы любопытствовавших британцев представляли в северной нашей столицы американцы...
Впрочем, кроме вопросов имиджа существуют и выгоды и недостатки географического положения столицы. Когда-то Санкт-Петербург стал головой России — как город-порт. Петр нашел выход к морю, прорубил пресловутое окно в Европу. Теперь морское окно едва ли можно считать и форточкой: львиная часть всех транспортных перевозок осуществляется поездами, самолетами и автотранспортом. Но, как ни крути, Петербург находится у самых европейских границ. Это действительно выводит его на дистанцию доверия, ведь от Берлина до Хельсинки и до Петербурга практически одинаковое расстояние. А то, что стратегической ракете на пять секунд больше лету до Москвы, нежели до Петербурга, в нынешнюю эпоху, когда Томогавк-3 вроде бы зарыт в землю, уже не так важно...
Впрочем, не будем забывать, что у Петербурга и в военном отношении перед Москвой большая фора: по его улицам никогда не проходили враги. Витгенштейн Наполеона к столице не подпустил. Потом была и блокада, и оборона. Но сдачи ключей от города не было никогда. А пока американцами не взят даже Тегеран, и вовсе можно спать спокойно...
Но нет, спать никто не собирается, потому что сегодня политика — это на девяносто процентов экономика. И как экономический форпост Петербург тоже может потягаться с Москвой. Главный его козырь тот же: близость к Европе. Петербург в гораздо большей степени соответствует статусу торговых ворот, нежели нынешняя столица. А именно сегодня хозяйственные отношения с Западной Европой становятся предельно интенсивными.
В мире сейчас происходит ощутимое смещение ориентиров. До сегодняшнего дня в России эти ориентиры откровенно были прописаны долларом. Это не значит, конечно, что Россия жила под диктовку США (оставим эту тему для желтой прессы), но почти символические американские деньги были в определенной степени формообразующим фактором для хозяйства России. С появлением такой силы, как единая Европа, ситуация начала постепенно меняться. Падение курса доллара по отношению к евро лишь подтвердило, что на мировой арене теперь соревнуются два равных игрока. И Россия, которая до сих пор выступала в этой игре лишь как сторонний наблюдатель, внезапно (хотя и вполне предсказуемо) получила в экономической игре огромную власть.
От того, чьим партнером она станет, в сущности зависит судьба намечающегося экономического противостояния между Америкой и единой Европой, и в этом смысле перенос столицы может стать абсолютным жестом, решающим исход игры...
Впрочем, может быть, именно потому президент России и не спешит сегодня делать этот жест.

Немного сопоставлений

В политической географии мы сыщем множество примеров стран, обладающих двумя столицами, имеющими разный статус, двумя центральными городами, поддерживающими в стране некоторое равновесие. Как правило, это равновесие между культурной и экономической активностью — с одной стороны, и системой управления — с другой. Таковы Нью-Йорк и Вашингтон, Стамбул и Анкара, Иерусалим и Тель-Авив, Оттава и Монреаль, Амстердам и Гаага.
В России на протяжении многих веков этого равновесия не удавалось достичь. Власть всегда находилась там же, где находился культурный и экономический центр; их взаимодействие было весьма болезненным и в пушкинские времена, и в советскую эпоху...
Перемещение столицы автоматически вызывало миграцию центров экономической и культурной жизни. Это выглядело так, как если бы в организме сердце всегда стремилось максимально приблизиться к почкам и голове: несколько патологическая картина для хирурга. Жить с такой патологией можно, а вот радоваться жизни — вряд ли.
Сегодня у государства возникает реальный шанс покончить с этой патологией. Москва — сложившийся мегаполис, в котором сосредоточены вся экономическая жизнь и немалая доля культурной жизни. Через Москву проходят огромные финансовые потоки. Всё это сохранится, как бы ни изменился статус Москвы.
Санкт-Петербург, в свою очередь, обладает прекрасным имиджем и хорошим геополитическим положением для того, чтобы стать центром власти. А перенос властных структур в северную столицу оживит ее экономику, благотворно скажется на инфраструктуре города. Это понимают и его жители: по данным последних опросов, более восьмидесяти процентов петербуржцев с одобрением относятся к тому, что их город становится местом встреч мировых лидеров, и не против того, чтобы власть обосновалась именно здесь...

...И немного фантастики

Но перенос столицы — это не переезд на летнюю дачу. Какими бы ни были сиюминутные экономические и геополитические интересы, цель у такой акции должна быть глобальной, направленной в будущее. Жаль, в наше быстротекущее время мы, пожалуй, не можем заглянуть в грядущее и на несколько лет. Нам остается лишь строить фантастические планы, утопии.
Одна из таких литературных утопий, весьма любопытных, родилась совсем недавно, и ее авторами стали именно петербуржцы. Речь об эпопее под трогательным названием «Плохих людей нет», подписанной мифическим персонажем Хольмом Ван Зайчиком, которую некоторое время назад можно было запросто купить на любом книжном лотке: на Ленинградском вокзале в Москве и на Московском в Санкт-Петербурге. В этих книгах описывается цветущее, высокотехнологичное, но опирающееся на глубокие традиции государство Ордусь, состоящее из Китая, Индии и России. Его столица — город Александрия Невская на реке Нева-Хэ, в описании которой легко узнается Санкт-Петербург, а экономическая столица — почти Москва Мосыкэ.
Ордусь противостоит западным варварам и экономически, и духовно. В ней сочетаются и религиозная терпимость, и верность традициям, и демократические ценности, и патриотический дух... Впрочем, конечно, эта шуточная эпопея (которая, тем не менее, является отличным литературным произведением) исполнена иронии по отношению к нынешним реалиям и временам. И все-таки в этой утопии есть что-то, намекающее на главную ценность, которую, может быть, предстоит обрести России.
Единство в двойственности. Кстати, таковы и два главных героя всех книг мифического Ван Зайчика: интеллектуал-чиновник и грубоватый полицейский-супермен, ставшие друзьями. И почему-то эти книги, написанные, как говорят, тоже двумя друзьями-авторами, рисуют очень гармоничный для нас мир. Мир, в котором сняты извечные российские противоречия между властью и интеллигенцией, между духовной и материальной составляющей жизни...
Но реальный Петербург стоит и ждет. Нет, не решения своей судьбы. Его судьба и так завидна для любого города. Он, возможно, ждет своей новой роли, которая предопределена еще триста лет назад. И стоит ли вести речь о том, чтобы отбирать лавры первенства у одного города в пользу другого, когда в нынешнем, многополярном мире скоро вовсе не станет столиц и провинций, а останутся лишь центры культуры, науки, экономики, власти?
Движение, которое предстоит совершить России, чтобы вновь войти в число мировых лидеров, во многом основано на отказе от старых стереотипов, и нынешняя эпоха в чем-то сродни петровской.
Будем же внимательно следить за этим движением, неспешным, но торжественным, как движение смыкающихся разводных мостов над утренней Невой.
В оформлении статьи использованы фотографии с сайта www.enlight.ru.