портрет

Владимир ШУХМИН

Фаддей Булгарин

«Пора припрячь подлеца», — объяснял Гоголь про Чичикова. Но ведь и любил же создатель «Душ» своего «ахилла», и даже собирался «воскресить» его душу в третьем томе. Не довелось.Героев вообще надо любить. А как быть с пакостником и плутом?

Горестная жизнь плута

Улан сбежал с дежурства на маскарад. Натанцевался вволю, а уж на выходе, запахиваясь в шинель, невзначай столкнулся с начальником — великим князем Константином Павловичем. Тот приказал снять шинель — обнаружился легкомысленный наряд амура: трико с крылышками.
— Хорош! Мил! — гаркнул цесаревич. — Ступай за мной!
Повез падшего улана на светский раут, где опять же заставил обнажить подшинельные крылышки. Над осрамленным Фаддеем Булгариным хохотали. Злобный, сидя на гауптвахте, он сочинял сатиры на великого князя.
Всю жизнь Фаддей Венедиктович попадался: влипнет в сомнительную историю — тут же схватят за руку, поймают на слове, разоблачат. Репутация не отмыта до сих пор. Да и отмыть ли?
Но вот всё ж переиздали в 1990-х плутовского «Ивана Выжигина» — первый русский бестселлер, который «10 тысяч человек приохотил к русскому чтению». Выжига — тот же плут...
Греч, Сенковский, Булгарин — злокозненный триумвират отечественной литературы — входили в ревельское Товарищество шубравцев, плутов по-польски. «Да, “умный человек не может быть не плутом”, — этот стих можно взять и наоборот», — весомо, но весьма неосторожно прокомментировал Булгарин.
Мы привыкли, что плут — что-то с ласковой коннотацией: проказник, шалун. Но изначально плутовской роман — чтение горестное.
Герой с детства усваивает жестокий урок: в люди надо пробиваться. Бьют? Беги. Настигли, избили? Поднимайся, карабкайся, а там, глядишь, и докажешь вельможным панам: не тварь дрожащая — право имею. Но покуда страшны вопли плута: «Ад в душе, вражда на сердце, мщение на уме!!! Да будет проклято желание писать и быть полезным стране, где надобно быть шарлатаном или иноземцем!.. О люди! О Расея!!»
Согласитесь: это не причитания комического пройдохи, а персонажа едва ли не трагического.

Человек без отечества

Он рано узнал, что такое быть чужаком, парией. Осиротел в пять лет. Отца, «шального» соратника Тадеуша Костюшко (в чью честь Тадеуш-Фаддей и был назван), сослали в Сибирь за убийство русского генерала. Родовое имение Булгариных-Скандербергов в Польше было ограблено соседом.
Нашелся, правда, и покровитель — ему нравилось, как маленький Фаддей «рубил у него мебели и бил зеркала и чашки, воображая, что разит москалей».
Булгарин учился в Петербургском сухопутном шляхетском кадетском корпусе. «Чувствительный Фаддей» плохо знал русский — над ним издевались, после одной особенно жестокой шутки он попал в лазарет... «О люди! О Расея!!»
Человек без отечества, Булгарин много скитался по воевавшей Европе. Сражался в Австрии и Финляндии против Наполеона, а в Испании, Пруссии и России — за него. Так он еще и изменник? Формально — нет: в польском полку наполеоновского корпуса он оказался, когда у России с Францией был подписан союзный договор. Другое дело — что привело русского улана в Польшу, где он и оказался под знаменами императора французов, и что понесло дальше, вплоть до Геркулесовых столпов?..
В 1812 г. Булгарин вернулся в Россию оккупантом: воевал против армии Витгенштейна и вместе с соотечественниками-поляками перевозил своего кумира — Бонапарта — «по рыхлому льду» через Березину...
«Рыхлый лед» в судьбе Булгарина долго не кончался. Уланский капитан, тяжело раненный еще в русско-австрийскую кампанию под Фридландом, проливавший «кровь за хлеб и соль», кавалер ордена Почетного легиона, он оказался в конце концов в плену. Обоз с пленными встретили русские офицеры — один, признав Фаддея, обозвал нехорошим словом, но швырнул тому несколько червонцев. «Жестоко, но справедливо», — комментирует с педагогическим злорадством «друг» Греч.
«Будь проклят тот день, когда я перешел обратно за Рейн!» — воскликнет потом Булгарин.
Пленных пригнали в Россию, полякам вышла амнистия, и началась вторая жизнь Фаддея Венедиктовича — стряпчего и литератора, который уже в 1830-е имел полное право заявить: «Все грамотные люди в России знают о моем существовании».
Не ошибся. Знают по сей день. «Продажный писака»... «Разводит опиум чернил Слюнею бешеной собаки»... «Агент III отделения»... Мифы (а это во многом мифы) о Булгарине усваиваются со школьных лет.
Между тем даже более чем пристрастный Белинский отмечал, что характер Булгарина «весьма интересен и стоил бы если не целой повести, то подробного физиологического очерка».

Парнасский цыган

«Умный, иногда смешной, капризный, но любезный человек». «Малый умный, веселый, гостеприимный, искавший дружбы людей порядочных». И одновременно: «В самой основе его характера было что-то невольно дикое и зверское».
«Рубил мебеля» — теперь уже в изящной словесности.
Однако стоит напомнить, что Булгарин был одним из первопроходцев в таких жанрах русской литературы и журналистики, как фельетон, очерк, авантюрный, бытовой, исторический романы. Он издавал первый русский специальный журнал по истории и географии — «Северный архив» — и первую частную газету с политическим отделом, где встречались довольно смелые публикации.
«Чиновники ничего не читают, кроме “Северной пчелы”, в которую веруют, как в Священное писание», — сетовал цензор Никитенко.
Казалось бы: скандальное, одиозное издание, под стать нынешнему «МК», которым восторгаться может только гоголевский сумасшедший (Поприщин и восторгался: «приятным изображением бала, описанным курским помещиком»), но читали-то — все. Проклинали, обожали, ненавидели, но — читали.
В другом булгаринском детище — первом отечественном альманахе «Русская Талия» — увидела свет великая комедия его соотечественника: «“Горе” мое завещаю Булгарину. Верный друг Грибоедова».
Друг — про Булгарина? Издатель Греч ему друг! (Кстати, друг сей увлеченно вспоминал, как Фаддей Венедиктович «ни с кем не мог ужиться, был очень подозрителен и щекотлив».)
«Расстанемтесь, — писал Грибоедов после очередной ссоры, — я бегать от вас не буду, но коли где встретимся, то без приязни и без вражды».
Опять мирились и опять ссорились. «Гордец! — попрекал Фаддея еще один друг — Рылеев, и он же добавлял, ласково, шутя:
— Когда случится революция, мы тебе на “Северной пчеле” голову отрубим».

Роман с Третьим отделением

12 декабря 1825 г. Булгарин на обеде ораторствовал и острил «в самом либеральном духе». А через два дня, когда случилось, его будто бы видели на Сенатской, где, стоя на камне, Булгарин кричал: «Конституцию!»
Внушительное зрелище, если представить себе мощную кавалеристскую фигуру Фаддея.
После фиаско «семеновской истории» Булгарин лихорадочно рассыпал в типографии Греча набор какой-то статьи — очевидно, либерального духа. Он с таким трудом создавал репутацию преуспевающего литератора, а тут всё могло рухнуть в одночасье.
Отдадим должное: с риском для жизни, а не только для репутации Булгарин в декабрьские дни спас архив Рылеева, потом хлопотал за братьев Бестужевых, декабриста Корниловича, позже — за Адама Мицкевича. Но он же — художник слова! — дал словесный портрет своего сотрудника Кюхельбекера, по которому того схватили уже в Варшаве.
Заинтересовались и самим издателем «Пчелы»: как сумел безродный поляк, к тому же бывший наполеоновский офицер (этот факт Булгарин будет потом отрицать), внедриться в круг литературной элиты?
Отставной капитан французской службы начинает сицилианскую защиту. В только что созданное III отделение адресует свои размышления об исторических судьбах России, а также об угрозе, исходящей от лицеистов и «арзамасцев». Расчет вроде верный: Вяземский, Дельвиг (о Пушкине — особо) — кроме того что литературные конкуренты да ненавистные аристократы, еще и пользуются нелюбовью нового царя.
Да вот незадача: «арзамасцами» были Блудов и Дашков, придворные, на которых Булгарин сгоряча тоже указал как на неблагонадежных. Плут зарвался.

Николай Иванович Греч

Именно через Дашкова пушкинским друзьям стало известно о связях «пчеловода» с «оком государевым». Случилось это уже в 1829 г., а до тех пор булгаринские сообщения в органы мало отличались по характеру от записок, которые посылали Николаю и декабристы (в том числе уже осужденные), да и Пушкин...
О прекраснодушие романтизма! Литераторы вздумали «истину царям с улыбкой говорить». Исследователи отмечают, что политические идеалы Пушкина и Булгарина были тогда сходны: «просветительский монархизм в духе французских энциклопедистов».
Булгарин не был ни платным агентом, ни тем более штатным осведомителем — так, эксперт... Делился «мыслями» и «наблюдениями». А всегда был наблюдателен... Успешно доказал свою благонадежность, отмылся от звания кавалера Почетного легиона, но страх-то жил... «Экспертизы» со временем всё больше походили на доносы.
Но Видок Фиглярин был слишком неловким пакостником: всё время «светился», «подставлялся». Таких презирали не только жертвы, но и «хозяева».
«Я тебя в смирительный дом на четыре месяца засажу!» — орал обер-полицмейстер на пожилого уже литератора (дело было в 1853 г.), посмевшего тиснуть в «Пчеле» какую-то ерунду о плохих дорогах (эка невидаль).
Дома с Булгариным случился удар. Успокаивал его сам шеф жандармов. Но к тому времени от репутации Булгарина уже ничего не осталось.

Солнце и ночь?

Пушкин когда-то печатался в «Северном архиве» и даже писал его издателю: «Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут и должны быть уважаемы».
Но потом: «Гораздо больше “Полтавы” шуму в Петербурге наделал “Выжигин” Булгарина».
Они стали конкурентами, а Фаддей Венедиктович в борьбе за прибыли не брезговал ничем. (Ходили слухи, что жена, державшая Булгарина в кулаке, отбирала у него все деньги, и он скрывал от нее свои тайные — рекламные! — доходы: он еще и первым стал печатать рекламные объявления в литературных изданиях.)
Началась литературная борьба Булгарина с Пушкиным, когда бывший наполеоновский офицер обругал седьмую главу «Онегина». Занятно, что за поэта вступился сам царь, брезгливо окрестивший Булгарина «кумиром Гостиного двора».
Тогда автор «Выжигина» перешел на прямые оскорбления, хотя историк литературы А.И.Рейблат уверяет: «Булгаринские полемические и клеветнические нападки на Пушкина не имели и не могли иметь такого влияния, какое им приписывалось и приписывается позднейшими исследователями».
А вот Пушкин припечатал Фиглярина так, что уже не отмыться, нет под шинелью ангельских крылышек.
«Да нельзя ли его как-нибудь убить?» — шутливо осведомлялся Пушкин у Греча. Но с дуэлью едва ли вышло бы: Дельвиг вызвал Булгарина, а бывший мужественный офицер ответил: «Передайте барону, что я на своем веку видел более крови, нежели он чернил».
Есть что-то подозрительно схожее у Булгарина с накинувшим солдатскую шинель Грушницким: недаром Фаддей Венедиктович — и тут надо быть справедливым — первым высоко оценил «Героя нашего времени», тогдашней публикой отвергнутого.
Булгарин, безусловно, был незаурядным, талантливым человеком — перед смертью Белинский пытался даже похвалить его «Воспоминания», но здоровые сотрудники «Современника» отредактировали статью больного патрона до неузнаваемости: нельзя писать ничего хорошего о стукаче!

Осип (Юлиан) Иванович Сенковский

И читать не надо? «Ночь русской литературы», «наше ничто»? Пора бы отучаться от детской болезни максимализма. Подлеца должно осуждать за подлости. Но именно за подлости, и только за его подлости.
А «Иван Выжигин», несмотря на всю его «пустоту, безвкусие, бездушность, нравственные сентенции, выбранные из детских прописей», всё же «приучал к грамоте и возбуждал охоту к чтению» у самой что ни на есть широкой публики. И фантастический по тем временам тираж романа — 7 тысяч — разошелся моментально, и воспоследовали переиздания.
Переиздали его и в 1990-х. Конечно, сейчас это предмет сугубо филологического интереса. Едва ли широкую публику увлекут скитания лжесирот, все эти глаздурины, глупышкины и вороватины — «картина человечества во вкусе фламандской школы», но в художественном отношении и особо по пресловутой наблюдательности, а еще по подлинному знанию жизни (плут!) роман злосчастного Булгарина вполне заслуживает внимания.
Автор «Выжигина» в свое время укорял автора «Ревизора» за незнание законов провинциального плутовства (кстати, в 1829 г. Булгарин на свою голову пристроил безвестного малоросса в канцелярию III отделения — конкурента в свет пустил). «Проезжайте всю Россию вдоль и поперек, вы не услышите слова “взятки”. Берут, но умно, дают еще умнее... Ведь в провинции все смотрят друг на друга вороньими глазами».
Вороньим глазом смотрит плут на людей — тяжелый, неприятный взгляд у Фаддея Венедиктовича, да и внешне он — грузный, толстоносый — походит на хрестоматийные портреты гоголевского Городничего.
Не верит плут людям: ждет от них подвоха, подлости, удара в спину — и норовит упредить... Но есть и на черном белое: в молодости, когда не сетовал еще Фаддей на судьбу («О Расея!»), когда не считал еще, что журналист — «конюший благосклонной публики», а служил себе офицером, спас Булгарин финского пастора, партизанившего против русских войск.
Потом, когда между Россией и Швецией был подписан мирный договор, в Стокгольме даже написали на сюжет сей картину «Великодушие русского офицера»: у ног рыжего кавалериста рыдают жена и дочь милитаризованного священника. Фаддей Венекдитович не однажды хвастался, что «великодушный офицер» — он.
Впрочем, «Булгарин был большой сочинитель»...