портрет

Егор СЕЛИВЕРСТОВ

Верноподданный,
или Завещание Аракчеева

В 1925 г. должны были вручить премию. Сумму значительную — порядка 36 тысяч рублей. Правда, «старыми». Совсем старыми. Деньги мог получить автор «лучшего описания на русском языке» царствования Александра I.
Такова была воля графа А.А.Аракчеева, незадолго до смерти, в 1832 г., положившего в Заемный банк 50 тысяч ассигнациями — с тем, чтобы они остались нетронутыми на протяжении 93 лет — до столетия ухода из жизни императора.Не приходится объяснять, почему в 1925 г. премия не нашла лауреата. Печально знаменитый граф не угадал со сроками; распорядись Алексей Андреевич хранить деньги лет пятьдесят, какой-нибудь толк из затеи авось и вышел бы...

Ушедший в политическую тень после смерти Александра Благословенного, Аракчеев буквально молился на своего покровителя. Так, он заказал в Париже столовые бронзовые часы, исполненные в виде бюста покойного императора. Один раз в сутки — около 11 утра, в тот самый час, когда царь скончался в Таганроге, — часы играли «Со святыми упокой».
А эти 50 тысяч — удивительный и, кажется, не имеющий аналогов вклад в развитие российской историографии. Да и 93 года — срок был назначен достаточный, чтобы эпоха дней Александровых нашла достойное отражение в историческом труде. Правда, не совсем понятно, как граф Аракчеев представлял себе описание собственной роли в будущей книге...
Нам-то, живущим много лет спустя, уже известно, как. «Мракобес», «душитель», «аракчеевщина»...
Но вот реплика в защиту:
«Как объясняется и Аракчеев; как объясняются вспышки лютости в нашем правительстве:
— Да что же вы ничего не делаете?
Да один Аракчеев есть гораздо более значащая и более творческая, а следовательно, даже и более либеральная личность, чем все ничтожества из 20 томов “Былого”... Шиллер и Шекспир писали бы об Аракчееве, а вовсе не о Желябове».
Ну, сказано-то, положим, не историком. И вообще человеком более чем субъективным. Хоть и заинтересованном в произнесении истины о русском обществе. Хотя и произнесено с полемическим запалом. Написал это Василий Розанов («Опавшие листья»).
Что это? Очередная гипербола парадоксалиста?
Но коли призадуматься, то не так уж Василий Васильевич и не прав.

Не ради разоблачения традиционной интерпретации историков, а ради всё той же истины — ищешь, смотришь: как же оно на самом-то деле было?
А было вот как.
Старший сын поручика Андрея Аракчеева, Алексей, обучался грамоте у сельского дьячка и особо преуспел в арифметике. Поручик, владевший двадцатью душами крестьян, повез сына в Петербург, мечтая, чтобы тот поступил в артиллерийский кадетский корпус. При зачислении в училище надобно было внести 200 рублей. У Аракчеева-отца таких денег не было. Помогла некая сердобольная госпожа, а потом нашелся и другой имущий благодетель.
Провинциальный нелюдим, щуплый, неразговорчивый мальчик, попавший на казенный кошт, помнивший об унижениях отца, вынужденный сносить насмешки одноклассников... Но мальчик с юных лет усвоил: старших дулжно слушаться.
А видел, как другие кадеты шалят. Не слушаются. Хочется иного и пристукнуть — не стучать же — за ложь начальству и шалости. Но нет пока ему такой воли. А ну как случится?
Случилась. Пристукнул. И не раз.

Они даже внешне были чем-то схожи — будущий Павел I и будущий «душитель»: вздернутые носы, строгие, с некоторым даже истерическим блеском глаза, немного навыкате, «огненные»...
Еще обучаясь в корпусе, Аракчеев по протекции в свободное время стал преподавать артиллерию и фортификацию сыновьям графа Салтыкова, который, в свою очередь, рекомендовал его как «расторопного артиллерийского офицера» наследнику престола.
«Алексей Андреевич в полной мере оправдал рекомендацию точным исполнением возлагавшихся на него поручений, знанием военной дисциплины, строгим подчинением себя установленному порядку». Стоит вчитаться и вдуматься: «строгое подчинение себя порядку».
Павел, как известно, запросто возвышал и так же легко удалял в опалу. В 1798 г. отставил Аракчеева от службы, а через несколько месяцев опять призвал. Та же история повторилась и на другой год: в мае 1799-го Павел возводит верного слугу в графское достоинство, а уже в октябре отправляет в очередную отставку — теперь уже до плачевного конца своего царствования...
С легкостью, будто перенятой у своего первого венценосного покровителя, будет впоследствии карать и жаловать Аракчеев.

Александр I знал графа еще в бытность свою наследником. В 1803 г. он вернул Аракчеева на службу.
Тот участвовал в Аустерлицком сражении, а в 1808-м стал военным министром. Всё выше, и выше, и выше... Вот уже Аракчеев — член Государственного совета. Отвечает за устройство пресловутых военных поселений.
Надо отдать Алексею Андреевичу должное: он долго сопротивлялся сей задумке Александра Павловича. «Обнаруживал явное несочувствие этой мысли». Но приказ есть приказ, и граф принялся за его исполнение «с беспощадной последовательностью, не стесняясь ропотом народа»...
Да, собирались воспитывать кантонистов на идеях Ланкастера, Песталоцци и Гербарта, но за дело-то взялись российские унтеры, едва знающие грамоты. Велено учить по таблицам? Будут висеть в классных комнатах таблицы! Велено строить и пахать? Будут. Еще как будут. «Земля наша богата...»
Почему оба — и Павел, и сын его, такие разные люди, — не могли обойтись без Аракчеева? Некоторые историки усматривают в этом ловкий дипломатический ход Александра: пусть грязную работу исполняет верный раб. И раб — исполнял.
Но что творилось у него на душе? Что чувствовал верноподданный? Или никаких мыслей — только сила приказа, только впитанное с детства, унаследованное от предков послушание?

В России чаще всего либо слушаешься, либо шалишь. Реже удается совмещать: шалить, слушаясь. Слушался всех сызмальства — теперь извольте, господа, и вы послушаться. Быть может, где-то тут, неподалеку трагедия этого страшного человека, грядущего Угрюм-Бурчеева? И, быть может, прав Розанов, что Шекспир писал именно об аракчеевых?
Мемуаристы не скупятся на характерные эпитеты: «мерзок, мстителен», «мелочен, лжив, лицемерен»... Кто прав?
А ежели взглянуть не на государственного деятеля, а на человека?
Нет, едва ли что прояснится. Известно: Алексей Андреевич человек был угрюмый, малообщительный. Не без странностей — о сем пространно повествуют анекдоты: ненавидевший русское пьянство, граф выставляет на позор перед целым войском торговку самогоном.
А то вдруг останавливает мальчика на улице и заставляет читать «Отче наш» и «Богородице, Дево». Мальчик получает серебряный пятачок. «Не знай мальчишка молитв, граф отодрал бы отца его розгами», — резюмирует крестьянин Емельянов, с чьих слов анекдот и записан.
Близких друзей у графа не было. Личная жизнь тоже не задалась: с женой Н.Хомутовой прожил совсем мало и вскоре развелся — беспрецедентное, кстати, обстоятельство, если учесть, на какую высоту вознесся Аракчеев.
Но Фрейда на помощь можно не кликать — была любовница: управляющая его имением кастелянша Настасья Минкина. В 1825 г. ее за зверства зарезали крепостные.
Следствие, которое учинил в Грузине потрясенный граф, многие уподобляли суду инквизиции. На памятнике Минкиной, истязавшей дворовых, под выбитой эпитафией «Здесь покоится прах Анастасии» какой-то злой шутник приписал: «...и Аракчеева к себе зовет для благости России». Сыскать пиита не удалось.
Минкина погибла незадолго до смерти Александра I — последнего покровитетеля Аракчеева, фактически доверившего ему власть в стране. Так Алексей Андреевич потерял сразу двух людей — быть может, единственных в мире, кто знал его с хорошей стороны.
Вскоре военные поселения, детище Александра, пестованное и лелеянное Аракчевым, закончат существование. Граф положит 50 тысяч в банк — в надежде, что хоть для потомков его имя останется в «неприкосновенности»?
Он тихо исчез из отечественной истории, но она не прекратила течение свое, вопреки Щедрину, хотя и продолжалось всё в том же духе...
Но это уже следующие страницы, за которые 36 тысяч ассигнациями не причитаются.