тексты для школьников

Вера БУДАНОВА

Мир варваров

Три очерка

1. Кельты, легкие на подъем

Обширные территории Центральной и Западной Европы некогда населяли кельтские племена.
Они были первыми варварами, оказавшими упорное сопротивление римлянам. Большинство племен всё же подчинились латинским завоевателям, в результате чего римская цивилизация достигла крайних пределов — Северо-Западной Европы, а кельты (галлы) усвоили многие обычаи завоевателей.
Кельты участвовали в Великом переселении народов и сыграли существенную роль в созидании средневековой Европы.

Эмблемой последнего в XX в. чемпионата мира по футболу был петух. Но вряд ли большинство тех, кто ждал появления этой эмблемы на экранах телевизоров, подозревали, что история галльского петуха, давно ставшего неофициальным символом Франции, насчитывает более двух тысячелетий и с экранов телевизоров нам из глубины веков напоминает о себе один из самых удивительных народов — кельты.
Галлами, т.е. петухами, кельтов прозвали римляне, презиравшие варваров. Однако кельты создали цивилизацию, сыгравшую в Европе такую же роль, как греко-римская в Средиземноморье.
На весь европейский варварский мир была «наброшена вуаль кельтского культурного влияния». Конечно, кельтская цивилизация не была столь ясной и гармоничной, как античная. Кельты не строили, подобно грекам, величественных храмов, не оставили прекрасных скульптур. У них не было своего Гомера, Геродота, Тита Ливия. Можно сказать, что всё духовное и культурное богатство кельты носили с собой: «Omnia meum mecum porto».
Знания, историю, предания они сохраняли в устной традиции, а представления о мире и красоте кельтские мастера запечатлевали в своих изделиях.
Сквозь их причудливые асимметричные линии проглядывают какие-то фантастические существа, то ли люди, то ли животные, с огромными глазами и лихо закрученными усами. Подобия птиц и коней, часто встречающиеся у кельтов, полны движения.
Только люди, глубоко верившие в сверхъестественное, могли создавать и воспринимать эти образы. Не случайно кельтский стиль порой называют стилем чеширского кота. Напомню, что кот этот в сказке Льюиса Кэрролла уходил — а улыбка eго оставалась.
Римлянам трудно отказать в наблюдательности. Действительно, кельты любили всё яркое. Они носили разноцветную клетчатую одежду и даже волосы порой красили в три цвета. Вергилий в «Энеиде» писал: «У них золотые пышные кудри и золотая одежда; они сверкают полосатыми плащами; молочные шеи обвиты золотом».
Не только за броскую внешность кельты получили прозвище галлы. Римляне вслед за греками отмечали, что они очень «сварливы и чрезвычайно заносчивы».
«Когда один из них поссорится с другим и ему станет помогать его жена, которая сильнее его и голубоглаза, то целая толпа чужеземцев не справится с ними, особенно когда та, гневно откинув голову, скрежеща зубами и размахивая белоснежными и могучими руками, начнет наносить кулаками и ногами удары не слабее снарядов катапульты, выбрасываемых при помощи скрученных жил. Голос у большинства звучит резко и угрожающе, спокойно ли они говорят или сердятся».
Современники обращали внимание на невероятную, с безрассудством граничившую храбрость кельтов: «У нас нет слова для обозначения человека, который чрезмерно бесстрашен, того, кто ничего не боится — ни землетрясения, ни волн, как говорят о кельтах».
У многих правителей того времени, в том числе римских, служили кельты-наемники, ибо «для военной службы годятся у них люди любого возраста, и равным образом выступает в поход как старик, так и юноша, поскольку они закалены морозом и непрестанным трудом и способны вынести много трудных испытаний».
Кельты отличались также физической силой и великолепно владели оружием.

Кельтский крест

И все-таки на вопрос, кто такие кельты, ответить непросто.
Этноним впервые появляется в сочинении греческого историка Геродота.
Кельтские племена именовались по-разному. Древние авторы, рассказывая о походах кельтов в Македонию, Грецию и Малую Азию, называли этих варваров галатами; кельтов, поселившихся на Британских островах, — бриттами, бриттонами, скоттами; а тех, кто жил на территории нынешней Франции и Северной Италии, — аквитанами, эдуями, гельветами.
Не вполне известно и местонахождение прародины кельтов. Древние авторы считали ею либо те земли, которые позже были названы Галлией, либо побережье Северного моря, откуда, как писал историк IV в. Аммиан Марцеллин, «они были изгнаны вследствие частых войн и наступления воды».
Современные историки предполагают, что прародина кельтов находилась между Дунаем и Рейном. До сих пор некоторые названия гор и рек на территории Баварии, Вюртемберга, Гессена, Рейнской провинции напоминают о кельтах. Даже у таких привычных нам гидронимов, как Дунай и Рейн, кельтские корни.

Кельтское жилище

Многочисленные племена кельтов, говоривших на сходных наречиях и имевших общие черты в культуре, довольно обособленно обитали на больших пространствах, покрытых лесами, и в долинах рек. Они занимались скотоводством, земледелием и охотой; разводили коров, овец, коз, свиней, гусей, уток.
Свинья как домашнее животное ценилась настолько высоко, что занятие свиноводством считалось уделом героев. Часть кабаньей туши клали в могилу умершего воина, а про удачный год говорили, что «в лесах по колено желудей» — корма для свиней.
Большую роль в хозяйстве играла прирученная лошадь, которую использовали и для перевозки грузов на четырехколесных повозках, и для пахоты.
Любимым занятием кельтов была охота на медведей, волков, зайцев, бобров, птиц. На легких землях речных пойм кельты выращивали ячмень, пшеницу, рожь, лён, а также плодовые деревья — яблони и вишни.
Кельтские племена знали гончарное дело, ткачество, обработку металлов, в которой достигли большого искусства. Кельтские мастера изготовляли не только плуги, серпы, ножи, боевые мечи и шлемы, но и разнообразные украшения.
Поселения кельтов, располагавшиеся на огороженных возвышенностях или скалах, состояли из группы домов. В каждом доме жила большая семья.
Как правило, укрепленные поселения были усадьбами кельтских вождей, служили убежищем в случае опасности, со временем превращаясь в ремесленные и торговые центры.
Кельты вели постоянную и разнообразную торговлю. Знатный кельт мог похвастаться не только душистым вином, привезенным из далекой Греции, но и изящным этрусским сосудом для напитков, богатыми украшениями из слоновой кости, золота, серебра, сделанными греческим ремесленником.

Уже тогда, когда кельты продвигались к землям будущей Галлии, у них выделилась племенная знать. Об этом можно судить по ряду богатых погребений, открытых археологами.
Под курганом, в погребальной камере, кельты хоронили знатного человека — с щитом, мечом, в шлеме, рядом с богато украшенной двухколесной колесницей. Туда же клали пищу и сосуды для питья. Кельты верили, что загробная жизнь — продолжение земной. Могилы богатых женщин полны украшений из золота и янтаря, ручных и ножных браслетов, ожерелий, сосудов из бронзы, столовой утвари.

Беспокойная жизнь, поиск новых земель взамен истощившихся, частые столкновения с другими племенами потребовали, чтобы делами военными занимались не только земледельцы-общинники, но и хорошо вооруженные, обученные воины. Кельты, надо заметить, не отличались миролюбием и, подобно многим варварским племенам того времени, считали за доблесть взять силой то, что им нужно.
Такие набеги приносили порой немалую добычу. Наиболее храбрые и удачливые ратники, равно как предводители военных дружин, становились племенной знатью. По своему авторитету и богатству она приближалась к освященным традицией племенным вождям.
В случае особой опасности за оружие бралось всё взрослое мужское население, но это было пешее войско. Ударным же ядром была дружина — хорошо вооруженные и обученные конные воины.

Что же заставило кельтов покинуть свою прародину, двинуться в районы Галлии и оттуда продолжить свой путь почти по всей Европе? Прежде всего, насколько мы можем судить, — поиск новых плодородных земель.
Поначалу это не было переселением больших масс народа. Каждой весной часть молодых юношей в полном вооружении после торжественной церемонии покидала территорию племени и отправлялась на поиск новых земель. Вскоре такие переселения, называемые священной весной, стали традицией.
Кельты заселяли богатые и плодородные области Европы. Одна из них была названа Галлией; южную ее часть древние именовали Кельтикой.
Со временем Кельтика превратилась в богатую, но перенаселенную местность, и престарелому кельтскому царю племени битуригов Амбигату стало трудно ею управлять. Тогда он призвал своих племянников, Белловеза и Сеговеза, и повелел им найти новые земли.
Сеговез направился на восток, к устью Дуная, Белловез — в Италию. О том, каким образом племянники Амбигата искали новые земли, лучше всего говорят имена кельтских вождей: Амбигат (Тот, кто повсюду вокруг себя сеет битву); Белловез (Тот, кто умеет убивать); Сеговез (Тот, кто умеет побеждать).
Продвигаясь на юг, на Апеннинский полуостров, кельты разграбили ряд городов и двинулись на Рим.

Гуси храма Юноны

Римские войска встретили кельтов 18 июля 390 г. до н.э. у впадения реки Аллии в Тибр. Сам вид тысяч рослых варваров, с развевающимися длинными волосами, вмд воинов, потрясающих в такт какому-то дикому воинственному танцу длинными мечами и огромными щитами, громко поющих на незнакомом языке под завывания и рев диковинных музыкальных инструментов, — поверг римлян в ужас. Защитники столицы Лация, не вступая в бой, бежали. Путь на Рим был открыт; кельты захватили Город и разграбили его.
Последним очагом сопротивления стал Капитолий, осада которого длилась семь месяцев. С этими событиями связана известная легенда о том, как «гуси спасли Рим». Кельты предприняли тайную ночную вылазку, надеясь ворваться в Капитолий, но встревоженные гуси храма Юноны, почуяв чужих, своим гоготаньем подали сигнал опасности.
Справедливости ради надо сказать, что Город от нашествия кельтов спасли не гуси, а сами римляне. Придя в себя после позорного бегства, римское войско нанесло кельтам ряд серьезных поражений и заставило варваров вернуться на побережье Адриатики.
Кельты ушли, ибо в жарком климате начались болезни и голод; почти завоеванная страна была разорена, запасы продовольствия истощились. Все последующие попытки кельтов прорваться в Среднюю Италию успехов не имели.

Более сложным и долгим был путь кельтов на восток. Возглавляемые легендарным Сеговезом, они форсировали Рейн, прошли Герцинский лес и вышли к Дунаю, где увидели богатые пастбища и плодородные равнины. Там осело кельтское племя бойев, от имени которого происходит название нынешней Богемии (Чехии).
Другие кельтские племена вышли к Альпам и расселились по руслам рек, впадающих в Дунай. Там было меньше плодородной земли, зато встречались богатые залежи соли, железа, золота. Через эти районы проходили самые удобные и короткие дороги, связывающие Италию и Центральную Европу.
Кельты заняли множество земель в пограничных с Грецией областях — Иллирии, Фригии и Фракии. Переправившись через Геллеспонт и Босфор в Малую Азию, кельты поселились вдоль реки Галис и на соседних территориях — в районе нынешней столицы Турции Анкары. Они появились в Испании и на Британских островах. В VI в. до н.э. кельты заселили Корнуэлл, верховья Темзы, Уэльс, Ирландию, Шотландию. Заселение Британии кельтами закончилось в I в. до н.э.
Переселения и завоевания привели в конце концов к становлению того особого кельтского мира, который во многом являл собой прообраз средневековой Европы.
Кельтский мир занимал огромные территории современной Франции, Северной Италии, южной части Германии, Северо-Западной Испании, Швейцарии, Австрии, Бельгии, Чехии, часть Болгарии, Венгрии, Британские острова и даже часть Малой Азии. Что же это был за мир?

Строение кельтской эпохи

Средняя и Южная Галлия по праву считались сердцем кельтского мира. В этих областях кельты вели оседлый образ жизни, а сведения о переселениях остались лишь в легендах.
На плодородных и богатых полезными ископаемыми землях расцвели хозяйство, ремесло, торговля и культура. Среди рассеянных по плодородным равнинам поселений земледельцев и скотоводов в густых лесах можно было встретить отдельно стоящие усадьбы богатых и знатных галлов.
Это были просторные жилые дома, к которым примыкали хозяйственные постройки и стойла для скота.
Любопытно, что древние галльские «фермы» во многом напоминали современные; в постройках обнаруживается центральный коридор, по бокам которого располагались разгороженные помещения для животных.
Но подлинными центрами политической, хозяйственной и религиозной жизни кельтов были оппидумы, которые имели немало черт, присущих позднейшим средневековым городам.
Слово оппидум латинского происхождения, означает укрепленное место. Именно так назвал Юлий Цезарь кельтские поселения, когда впервые увидел их в Галлии. Кельты же использовали слово дунум.
Оппидумов-дунумов было немного. Рассказывая о кельтском племени гельветов, Цезарь писал, что у них было 12 оппидумов, 400 деревень и отдельные дома-фермы.
Самой характерной чертой оппидума были мощные укрепления, так называемые галльские стены — конструкция из перекрещенных продольных и поперечных деревянных балок, скрепленных железными гвоздями длиной более 30 см. Гвоздей требовалось очень много, и они были настолько доброкачественными, что и через две тысячи лет жители одного из селений, расположенного рядом с остатками кельтского оппидума, использовали их для изготовления орудий труда.
Внутрь образовавшихся клетей набивали щебень и камни. С наружной стороны стену облицовывали уложенным в несколько слоев камнем.
Такой стене был не страшен ни огонь, ни удары тарана. С ее внутренней стороны сооружали широкую насыпь, по которой не только пешие воины, но и конники могли подняться на укрепление. Довольно хитро были устроены проходы в стенах: они сужались к середине, напоминая по форме песочные часы. В таком проходе толпа штурмующих сжималась, что было на руку оборонявшимся.

Оппидумы в первую очередь играли роль военных крепостей, помогавших отражать натиск враждебных народов, особенно германцев. Кроме того, они являлись центрами отдельных племен, как, например, Медиолан (современный Милан) — столица кельтского племени сантонов, и центрами торговли и ремесла, причем ремесла специализированного.
Металлургия развивалась поблизости от залежей железа и золота. Гончары — специалисты по изготовлению тонкой керамики, мастера-стекольщики, ювелиры стремились селиться в оппидумах, где проживало много знатных и богатых кельтов. Некоторые оппидумы возникали вокруг почитаемых святилищ, например Неметценна.
Одним из самых известных оппидумов Галлии был Бибракта. Окруженный высокой стеной, он располагался на плато холма Бовре и занимал площадь в 135 гектаров. Холм имел прямое сообщение с долиной Луары и бассейном Сены. Бибракта был главным политическим и важным торгово-ремесленным центром кельтского племени эдуев.
Этот оппидум не имел правильной геометрической планировки, однако внутри городских стен ясно выделялись несколько кварталов, разделенных улицами. С северо-востока к нему вела подъездная дорога. Сначала путник попадал в ремесленный квартал, населенный кузнецами и другими мастерами. Его взору открывались добротные мастерские из земли и дерева, покрытые соломой. Фасад мастерской обычно выходил на улицу.
Мастерская являлась одновременно и торговой лавкой. В той части, которая предназначалась для торговли, пол покрывали крепкими досками. Наковальня находилась в яме двухметровой глубины. Поскольку для работы с металлом постоянно требовалась вода, ее подавали к ремесленным кварталам из южной части города по специальным каналам пятиметровой глубины.

Кельтский ритуальный котел из Гундеструпа. Серебро. Дания. I в.

Ближе к центру города — вдоль улиц и вперемежку с жилыми домами — располагались мастерские ювелиров. Дома обычно имели четырехугольную форму. Их строили из дерева и камня, покрывали соломой, изредка римской черепицей. Углы домов и косяки окон делали из тщательно обтесанного камня. Большинство домов, принадлежавших не очень зажиточным галлам, были полуподземного типа, что позволяло не мерзнуть в холодные зимы. Пол покрывали утрамбованной глиной или битой черепицей.
Не такими были дома богатых галлов, расположенные в отдельном квартале. В одном из них (площадью 100 м2) было 30 комнат, расположенных вокруг крытого дворика. Имелась отопительная система. Однако росписи стен были скромными, мозаики простыми; отсутствовали мрамор и каменные колонны.
Особый квартал занимал городской рынок. При раскопках в Бибракте было обнаружено большое количество монет, дающих представление о торговле. Из 1579 монет 430 оказались стершимися и незаконченными, 1006 — галльскими, 27 — греческими, 114 — римскими, 1 — кельтиберская и 1 — из Мавритании.
Место городской ярмарки было так удачно найдено, что даже после того, как жители покинули Бибракту, ярмарка на холме Бовре продолжала функционировать. Она была хорошо известна в Средние века, а торговые сделки на этом месте продолжали заключать вплоть до XX в.
Рядом с ярмаркой находилось святилище кельтов, посвященное местной богине — покровительнице города. Был в городе и специальный квартал, где отсутствовали долговременные строения. Он служил местом временного прибежища для тех, кто искал в городе защиты.
Известны и другие оппидумы, сыгравшие значительную роль в войне галлов с римлянами, — Аверик, Герговия и, наконец, Алезия — последний оплот сопротивления галлов Цезарю.
Такие оппидумы, как Бибракта или Алезия, были характерны для Средней и Южной Галлии. По сообщениям Страбона и Цезаря, белги, жившие в районе Арденнского леса, строили лишь временные деревянные укрепления. Они прятались со своими семьями в глубине лесов, на островах среди болот.
На северном побережье Галлии и в Британии оппидумы напоминали скорее укрепленные лагеря и места для укрытия скота. Кельты, жившие на территории Англии, строили небольшие деревни, окруженные палисадами. В Ирландии обнаружено множество маленьких крепостей, построенных на возвышенностях, которые иногда служили убежищем, а порой просто домами богатых кельтов.

Друидское жертвоприношение

Расположение и архитектура кельтских поселений позволяют судить об общественном строе их обитателей.
Кельты не сумели создать единое государство на занимаемых ими территориях. Чаще всего они объединялись в рамках одного крупного племени или союза нескольких племен. Цезарь только в Галлии нашел около 60 таких объединений, каждое из которых занимало свою территорию и нередко претендовало на чужую. Да и сами племена были различны.
На окраинах кельтского мира, в Британии, Ирландии, у белгов (на севере Галлии) и у некоторых других племен, еще сохранялась власть племенного вождя — царя, который был и верховным жрецом, и гражданским, и военным правителем. Сохранились там и военные дружины, и свободные земледельцы, и скотоводы-общинники, проживающие родами или большими семьями.
В Центральной и Южной Галлии реальная власть принадлежала богатой и влиятельной племенной аристократии. Отошли в прошлое совет старейшин и народное собрание. Дела вершило собрание самых знатных и богатых, которое Цезарь — по аналогии с римскими реалиями — называл сенатом.
Народное собрание сменилось нерегулярным собранием зажиточных членов племени. И если всё мужское свободное население и сходилось порой перед началом военных действии или для решении каких-то важных для племени вопросов, то это была лишь дань традиции.
Титул царь стал лишь символом. И если знатные и богатые порой провозглашали себя царями, то таким способом они просто укрепляли свою власть.
У развитых племен, например у эдуев, «сенат» и местные племенные вожди выбирали сроком на год знатного человека, который осуществлял высшую исполнительную и судебную власть. Эдуи назвали его вергоберт — тот, кто исполняет решения.
В ряде районов Галлии из числа знати выбирали также местных исполнителей решений. Цезарь назвал их магистратами.
Но реальная власть находилась в руках знати.
Знатный и богатый человек мог содержать собственное войско, без которого ни удержать, ни приумножить власть и богатство было невозможно.
Цезарь писал о галльских вождях: «Они постоянно воюют между собой, и каждый из них окружает себя толпой амбактов и клиентов, число которых растет вместе с его богатством; они не знают другого способа достижения могущества».
Амбактами Цезарь назвал воинов личных дружин знати, клиентами — галлов, лично зависимых от богатого и знатного человека.

Рельеф на котле из Гундеструпа

Хотя в Галлии были не только земли богатых людей, но и общинные угодья (в основном пастбища и леса), а во владении отдельных родов и семей оставались еще значительные участки, ко временам римского завоевания сохранилось не так уж много по-настоящему независимых общинников-землевладельцев.
Налоги, взимаемые правителями, долги, притеснения привели к образованию слоя неимущих и обездоленных кельтов. Единственным спасением для них был поиск покровительства у знатных людей. Цезарь отмечал почти рабское положение клиентов.
Были у кельтов и настоящие рабы, чаще всего из военнопленных. Они использовались как домашняя прислуга. Но не количество рабов, а число амбактов и клиентов было признаком знатности и богатства. Один знатный кельт из племени кадурков считал своими клиентами население целого города — Укселлодуна.
Была в Галлии и другая сила, не менее значимая, чем знать. По словам Цезаря, «во всей Галлии существуют вообще только два класса людей, которые пользуются... почетом... Это друиды и всадники».
Друиды, по мнению Цезаря, были аристократами, посвятившими себя культу, а всадники — аристократами, посвятившими себя оружию.
Друиды были не только племенными жрецами. Они образовывали могущественную корпорацию (сообщество), управляя всей религиозной жизни Галлии, обладая большим политическим и юридическим авторитетом. Именно друиды были той силой, которая объединяла галльские племена, ослабленные внутриобщинными и межплеменными распрями. В чем же была сила друидов?

В ирландском языке слово друид означает колдун. Плиний Старший считал, что кельтское прозвание жрецов происходит от греческого слова дуб, (для галлов это было священное дерево). Есть и еще одно толкование: кельтское слово друид означает много знающий.
Все три значения недалеки от сути. Друиды являлись высшими авторитетами в вопросах языческой веры, хранителями многовековых знаний — истории, обычаев, традиций, поэзии, толкователями снов, прорицателями, врачевателями, исполнителями магических обрядов...
Аммиан Марцеллин, опираясь на свидетельства более ранних историков, писал о кельтах: «Среди них друиды, более возвышенные в своих мыслях, связанные товарищескими союзами ... были облечены изысканиями относительно вещей таинственных и возвышенных и, презирая свойственное человеку, провозглашали души бессмертными».
Вера в бессмертие души была тем единственным, что объединяло различные кельтские племена. У каждого племени, в каждой местности существовали свои божества. Из самых распространенных и почитаемых древние авторы упоминают о Дите — «прародителе кельтов», Дагде — «великом отце с неисчерпаемым котлом». С загробным миром связаны имена Луга и Мананнана.
Римский историк Валерий Максим не без удивления писал о вере кельтов в бессмертие души: «Рассказывают, что они одалживают друг другу суммы, которые будут выплачены в другом мире, настолько они убеждены, что души людей бессмертны». Его современник Диодор Сицилийский рассказывал, что во время похорон родственники некоторых галлов бросали в костер письма, думая, что они будут прочитаны мертвыми.
Кельты представляли себе загробную жизнь более счастливой, чем земная, — это была жизнь где-то на далеких островах, за морем, на окраине земли, в стране Эмайн, в стране вечной юности. Там нет ни смерти, ни печали, ни старости, ни болезней.
Земли там плодородны. Их украшает множество цветов, над буйной растительностью возвышаются деревья с серебряными ветвями, на которых зреют чудные яблоки. Там вечный пир, там всегда звучит прекрасная музыка. В эту чудесную страну порой можно попасть и живым. Некоторые вроде бы возвращались оттуда — как герой ирландских сказаний Бран.

Изображение божества на серебряной бляхе из Гундеструпа. II в. до н. э.

Друиды, однако, являлись не только носителями веры в прекрасную загробную Равнину Блаженства; они были весьма авторитетны и в делах земных.
Дион Хризостом писал: «И без них не было позволено царям ни делать что-нибудь, ни принимать какие-нибудь решения, так что в действительности они управляли, цари же, сидевшие на золотых тронах и роскошно пировавшие в больших дворцах, становились помощниками и исполнителями их воли».
Друидов настолько почитали, что порой их слово было решающим даже при военном конфликте. По свидетельству Диодора Сицилийского, «не только в мирных делах, но и в войнах особенно повинуются им ... не только друзья, но и враги. Часто они выходят между войсками, выстроившимися в боевом порядке, гремящими мечами, ощетинившимися копьями и усмиряют их, как будто укрощают каких-то диких зверей. Так даже у самых диких варваров боевой пыл уступает мудрости».
Сила слова друидов во многом основывалась на том, что в случае непослушания они имели право отлучить от участия в религиозных церемониях и обрядах не только отдельного человека, но и целое племя. Отлученные оказывались вне закона, их все сторонились.
Наконец, друиды были верховными судьями, которые рассматривали и конфликты между племенами (скажем, из-за границ), и преступления против всего племени (например, измену), и уголовные правонарушения, и имущественные тяжбы.
Как правило, к суду друидов обращались добровольно, иногда обе стороны — по соглашению, если не верили в справедливость светского суда, который у галлов также существовал. Приговор суда друидов считался окончательным.
Страбон пишет: «Друиды считаются очень справедливыми, а вследствие этого им доверяют решение всякого рода гражданских тяжб и общественных споров».
Друиды утверждали смертные приговоры светского суда. Считалось, что лишь жрецы имеют право лишать человека физической жизни. Казнь была религиозным актом.
Цезарь замечал: «По их [друидов] мнению, еще угоднее бессмертным богам принесение в жертву попавшихся в воровстве, грабеже или другом тяжком преступлении».
Не в меньшей мере влияние друидов объяснялось еще и тем, что они взяли на себя дело воспитания молодежи. У кельтских жрецов обучались многие молодые люди, прежде всего из знатных семей.

Рельеф на «Котле из Гундеструпа»

Некоторых привлекал высокий авторитет друидов, их знания (чтобы стать друидом, следовало учиться двадцать лет). казалось лестным войти в число посвященных, тем более что друиды пользовались огромными привилегиями: не платили налогов, освобождались от военной службы.
Знатные семьи порой насильно отправляли своих детей учиться к друидам: иметь в родне друида было не только почетно, но и выгодно.
Молодые люди приобщались к многовековым тайнам, к традициям и обычаям своего народа, заучивали наизусть стихи и легенды, изучали кельтские законы и историю, узнавали о своем высоком долге, готовились искусно сражаться и достойно умирать. Ученики жили со своими учителями вдали от семей, в глубине пещер и лесов. Они не имели права записывать ни строчки. Учитель доверял ученику свои секреты.
По мнению Цезаря, «такой порядок у них заведен по двум причинам: друиды не желают, чтобы их учение делалось общедоступным и чтобы их воспитанники, слишком полагаясь на запись, обращали меньше внимания на укрепление памяти».
Конечно, не каждый, кто проходил обучение у кельтских мудрецов, сам становился друидом, но, как правило, сообщество друидов пополнялось из знатных семей.
Друиды создали единую и мощную организацию со своей иерархией и внутренней дисциплиной, с выбираемым верховным жрецом, который имел пожизненную неограниченную власть. Но они не стали замкнутой кастой, не были оторваны от светской жизни.
Друиды нередко жили в своих общинах, могли жениться, иметь детей, владеть имуществом (порой немалым), активно вмешиваться в политическую жизнь, выполнять дипломатические миссии. Они даже участвовали в сражениях.
Каждая община имела своих друидов. Ежегодно в определенное время года (обычно перед концом жатвы) все друиды Галлии собирались в одном из священных мест. Чаще всего это были дубовые леса. Цезарь указывает, что такое святилище находилось в области племени карнаутов, потому что их территория считалась центром всей Галлии.
Собрание друидов сопровождалось торжественными жертвоприношениями, в том числе человеческими. Если верить Страбону, цель состояла в том, чтобы «обеспечить общую меру земного плодородия».
Однако Карнаутская ассамблея, как ее назвали историки, была еще и высшим судом для всей Галлии. «Сюда отовсюду сходятся все тяжущиеся и подчиняются их определениям и приговорам», — писал Цезарь. Карнаутская ассамблея укрепляла славу и авторитет друидов, сплачивала их.

Ритуальная сцена. Рельеф на «Котле...»

Легионы Цезаря и его преемников положили конец неповторимому миру кельтов. Галлия, а вслед за ней и другие части кельтского мира стали римскими провинциями.
Гордые бритты дольше своих соплеменников сопротивлялись римлянам и покорились им лишь отчасти. В решающий момент противостояния они собрали 30-тысячное войско.
История сохранила для нас речь их вождя Калгака перед битвой.
«Этот день и ваше единодушие положат начало освобождению всей Британии: ведь вы все как один собрались сюда и вы не знаете оков рабства. Итак — только бой и оружие! Предыдущие битвы с римлянами завершались по-разному, но, и понеся поражение, британцы хорошо знали, что мы сильны, потому что мы — самый древний народ Британии.
За нами нет больше ни одного народа, ничего, кроме волн и скал, еще более враждебных, чем они, римляне, надменность которых не смягчить ни покорностью, ни уступчивостью. Ни Восток, ни Запад их не насытят; они единственные, кто с одинаковой страстью жаждет помыкать и богатством, и нищетой; отнимать, резать, грабить на их лживом языке зовется господством; и, создав пустыню, они говорят, что принесли мир.
На нашей стороне всё, что увлекает к победе: ведь у римлян нет с собой жен, чтобы воодушевлять их на бой, нет и родичей, готовых корить за бегство; у большинства нет и родины — или она вне Италии.
На этом поле битвы для нас решится — претерпевать ли их вечно или разом от них избавиться. Посему, идя в бой, размышляйте о предках и потомках наших!»
В битве, последовавшей за этой речью, римляне одержали победу, но им не удалось вполне справиться с непокорными кельтами. Ни Шотландия, ни Ирландия, ни Уэльс не вошли в состав имперских владений. Римлянам даже пришлось для защиты от кельтов построить огромные земляные валы, которые пересекали Британию с запада на восток.
Северная и Западная Британия, а также Ирландия остались последним оплотом кельтского мира, которому удалось устоять как перед англосаксами, так и под ударами норманнов. Но не только это связывает кельтский мир со Cредневековьем.
Порой история заранее как бы пробует то, что найдет свое продолжение и развитие лишь через века.
Разве не были друиды той единственной силой, которая сплачивала многоликий кельтский мир — так же, как несколько веков спустя христианская Церковь объединяла страны и народы раздираемой распрями Европы?
Разве не кельтская металлургия заложила основы средневекового ремесла?
Разве не изобретения безымянных кельтских мастеров мы используем сейчас как нечто современное — например, открывая ключом металлические дверные замки, впервые сделанные кельтами?
Разве не живы до сих пор торговые центры и города, заложенные кельтами?
Разве не следы, а порой и всплески кельтской культуры, особой, таинственной и мистической, с удивлением замечают искусствоведы в творениях позднейших мастеров?
Наконец, разве не гордый кельтский дух неоднократно поднимал потомков галлов на борьбу за свободу, о чем поется в ирландской «Песне о зеленом цвете» (национальном цвете Ирландии), написанной в конце XVIII столетия:

2. Гунны — гроза трех империй

История гуннов до сих пор полна тайн. Почему лишь один из многих народов Азии двинул свои кибитки к далекому Риму? Почему другие варварские народы, завоевав многие земли Империи, отступили под натиском гуннской конницы? Куда исчезли гунны после смерти своего грозного вождя Аттилы?
Но даже то, что мы знаем о гуннах, позволяет сказать — они сыграли одну из ключевых ролей в истории Великого переселения народов.

...Аттила праздновал очередную свадьбу. Всё вокруг принадлежало ему. И эти хоромы, застеленные коврами, и эти роскошные угощения, и эти люди, гордые уже тем, что сидят подле него на свадебном пиру, и эта юная красавица — его новая жена Ильдека (из германского племени), и целая держава, раскинувшаяся по многим европейским землям.
Аттила не знал, что этой же ночью он лишится всего. Он погибнет от руки новой жены, мстящей за гибель родного племени...
Но и она не знала, что от ее руки погибнет не только ее враг. Со смертью Аттилы наступил крах созданной им огнем и мечом державы. И вряд ли юная Ильдека думала о начале конца истории гуннов, перед которыми трепетали три великие империи.
Первая империя, которая содрогалась под ударами предков гуннов (кочевого племени хунну), располагалась в тысячах километров от Рима, на берегах реки Хуанхэ. Хунну были тогда племенем скотоводов, которое кочевало у северо-западных границ Китая.
«Они не имеют домов и не обрабатывают земли, а живут в шатрах. Они уважают старших и в установленное время года собираются, чтобы упорядочивать свои дела».

Аттила

Видимо, хунну ничем не выделялись среди других пограничных с Китаем кочевых племен и поначалу не привлекали к себе внимания китайских историков. Однако с конца III в. до н.э. их набеги на земли Поднебесной становятся регулярными.
Китайцы предпринимают ряд походов против хунну и вытесняют их за Хуанхэ. Угроза набегов кочевых племен на Китай была, однако, столь велика, что для обороны от них начали строить Великую китайскую стену длиной в 4000 километров. Впрочем, эта десятиметровая стена, оборудованная смотровыми башнями и охраняемыми воротами, не была непреодолимым препятствием для отдельного отряда вооруженных всадников-кочевников.
Но через нее невозможно было переправить кибитки, а значит, она могла ограждать от массовых вторжений в земли Китая целых племен.
Угроза Китаю значительно возросла, когда энергичный и способный предводитель (шаныой) хунну Модэ сплотил свое племя, покорил ряд соседних народов и двинулся на Империю. После ряда побед он вынудил Китай заключить с ним «договор мира и родства», по которому император фактически обязался платить хунну дань.
Через 25 лет хунну подчинили себе еще несколько племен и завладели территориями нынешнего Восточного Туркестана. Они вновь перешли реку Хуанхэ и вторглись в Китай.
Сын Модэ, Лаошень, после нескольких успешных военных набегов на земли Империи заключил с Китаем выгодный мирный договор, добился открытия приграничных рынков.
К этому же времени относится освоение хунну степных просторов Внутренней Монголии. Это был пик могущества державы хунну. А далее — история войн, перемежавшихся перемириями, отягченными внутренней борьбой как в Китае, так и в кочевой державе.
Эта история знала немало трагических для Китая страниц. Восемь столетий спустя великий китайский поэт Ли Бо в стихотворении «Луна над горной заставой» писал:

Здесь, над Ханьской дорогой
Горы нависли в упор.
Хунну здесь проходили
К озерной воде Кукунор.
И по этой дороге
Бойцы уходили в поход,
Но никто не вернулся,
Как ныне никто не придет...

Хунну с Китаем не только воевали; отношения с Поднебесной были намного сложнее.
Прежде всего, кочевники были заинтересованы в торговле с Китаем не менее, чем в добыче. Не случайно весьма важным пунктом многих мирных договоров с Империей после побед степняков над китайскими войсками было требование расширить торговлю и облегчить ее условия для хунну.
Не только родовая или служилая знать, но и простые воины могли позволить себе носить одежду из китайских тканей, пить китайские вина, есть китайский хлеб; хуннским женщинам были хорошо известны китайские украшения и лакомства.
Некоторые наиболее прозорливые представители хуннской знати не без основания видели в этом рост влияния Китая — зерно будущей опасности. Один из них, Юе, приближенный сына Модэ, Лаошеня, говорил своему властителю две тысячи лет назад: «Численность хунну не может сравниться с населением одной китайской области, но они сильны потому, что имеют одеяние и пищу отличные и не зависят в этом от Китая... Получив от Китая шелковые или бумажные ткани, дерите одежды из них, бегая по колючим растениям, и тем показывайте, что такое одеяние прочностью не дойдет до шерстяной или кожаной одежды. Получив от Китая съестное, не употребляйте его и тем показывайте, что вы предпочитаете ему сыр и молоко».
Борьба с хунну для Китая усугублялась еще и борьбой за Великий шелковый путь, нормальное функционирование которого неоднократно прерывалось их набегами.

Середина I в. до н.э. стала временем внутреннего кризиса для державы хунну. В борьбу за власть вступили две могущественные группировки знати, поддерживаемые своими кланами.
Южные хунну были сторонниками мирных отношений с Китаем, северные — за войну с ним. Эта борьба закончилась в 48 г. до н.э. переселением восьми южных родов племени хунну в Китай. Постепенно бывшие кочевники смешались с китайцами.
Иной была судьба северных хунну. Они упорно сопротивлялись натиску Ханьской империи и соседних племен.
В 93 г. н.э. в сражении погиб последний северный вождь (шаньюй), а войско его было разгромлено. Под натиском Китая и соседних племен хунну двинулись с обжитых мест на запад, в Джунгарию.
Почему они пошли именно на запад? Было ли это просто бегством в районы наименьшей опасности — или степняки вполне сознательно двинули свои кибитки к новым землям? Известно ли было хунну, что далеко на западе существуют богатые земли?
К хунну приставало много перебежчиков с китайской стороны. Среди них весьма образованные люди. Более того, китайские военачальники, как и рядовые воины, попадая в плен к хунну, в Китай, как правило, уже не возвращались. По китайским законам их там ждала смертная казнь, нередко мучительная.
Хуннские правители не только весьма гуманно по тем временам относились к таким военнопленным, но и порой приближали их к себе, давая им ответственные посты, а иногда и предлагая брак со знатными женщинами.
В соответствии с некоторыми мирными договорами китайских принцесс выдавали замуж за хуннских вождей, и нередко они помогали хунну осваивать китайскую культуру.
В периоды перемирий немало знатных хуннов жило в Китае, в том числе при дворе императоров. Там они не только изучали китайский язык, но и могли получать сведения о странах Средиземноморья. Таким образом, знания китайцев о далеких западных странах были вполне доступны хуннской знати.
Логично предположить, что кочевники могли сознательно направиться в земли, заведомо пригодные для жизни.

Двигаясь на запад, они смешивались с другими племенами, в частности с уграми, жившими на Урале и на Нижней Волге. Смешанные по этническому составу племена достигли степей Южного Предуралья и Устьюрта. Уже во II в. н.э. о них появляются первые упоминания в трудах античных авторов.
Так хунну стали гуннами.
Первый натиск гуннских племен испытали на себе южноуральские этносы и сарматы Нижнего Поволжья. Вскоре гунны перешли Волгу, обрушились на Предкавказье, покорив племена аланов, а затем и готов.
Они, «пройдя через земли аланов, произвели в них страшные истребления и опустошения» и «смело прорвались внезапным нападением в обширные и плодородные земли Эрменриха».
Далее кочевники стремительно продвинулись на Балканы, достигли стен Константинополя, оставив позади захваченное Северное Причерноморье. Это движение вызывало страх и недоумение даже у видавших виды римлян, которые уже два века жили в атмосфере войн, катастроф и варварских набегов.
Неудивительно, что гунны представлялись современникам и тем, кто родился после нашествия, воплощением самых темных земных сил.
Готский историк VI в. Иордан так писал о происхождении «самого страшного из всех своей дикостью» племени гуннов: «Когда король готов Филимер ... вступил в скифские земли, он обнаружил среди своего племени несколько женщин-колдуний... Сочтя их подозрительными, он прогнал их далеко от своего войска и, обратив их таким образом в бегство, принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, увидели нечистые духи, то смешались с ними и произвели свирепейшее племя, которое жило сначала среди болот, — малорослое, отвратительное, сухопарое, понятное как некий род людей лишь в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи».
А вот как античный автор описывал внешний облик гуннов: «Может быть, они побеждали не столько войной, сколько внушая величайший ужас своим страшным видом; их образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз. Их свирепая наружность выдает жестокость их духа... Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи. При человеческом обличье живут они в звериной дикости».
Не щадит Иордан и самого Аттилу: «Низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являл все признаки своего происхождения».
Нелюбовь готского историка к гуннам можно понять. Именно они покорили многие родные ему племена, а другие заставили покинуть обжитые земли и искать спасение в пределах Римской империи.

Войско Аттилы

Но что же на самом деле представляли собой гунны того времени?
Римский историк Аммиан Марцеллин рисует нам достаточно яркий образ этого племени.
«Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод и жажду... Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи...
Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни, кочуют они словно вечные беглецы с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды ... рожают, кормят детей до возмужалости».
Питаются они «кореньями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть».
Добавлю несколько слов к рассказу римского историка. Гунны, как всякое кочевое племя, не знали, конечно, земледелия, но питались не только «кореньями диких трав». Они ели молочную пищу и (как свидетельствуют находки археологов — гуннские котлы) вполне могли питаться вареным мясом, кониной и бараниной.
Разведение коз и овец было хорошо известно тогда большинству кочевых племен. Что же касается «прелого мяса», то историк мог не знать, что таким способом многие кочевые племена лечили спины лошадей, натертые седлом.
«Тело они прикрывают, — писал историк, — одеждой льняной или сшитой из шкурок лесных мышей. Нет у них разницы между домашним платьем и выходной одеждой; один раз одетая на тело туника грязного цвета снимается и заменяется другой не раньше, чем она расползется в лохмотья от долговременного гниения. Голову покрывают они кривыми шапками ... ноги — козьими шкурами».
Верно подмечено: одежда кочевников была простой и неприхотливой. Стоит лишь уточнить, что «шкурки лесных мышей» — это, скорее всего, мех мелких животных, например белок. Столь непрочный материал, как мышиная шкурка, не мог долго служить одеждой человеку, проводившему много времени в седле. И конечно, она вряд ли могла спасти от зимних морозов, которые на Нижней Волге, в Приуралье и даже в степях Северного Причерноморья до сих пор достаточно сильные.
Что же касается одежды, «расползающейся в лохмотья от гниения», то не стоит забывать, что средневековые рыцари тоже далеко не сразу приобрели привычку регулярно мыться и менять одежду.
«Они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид, и часто, сидя на них на женский манер [обе ноги по одну сторону крупа коня], занимаются своими обычными занятиями. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют, и, склонившись на крутую шею коня, засыпают и спят так крепко, что даже видят сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то и совещания они ведут, сидя на коне».
Итак, кочевники-скотоводы вынуждены были значительную часть времени проводить верхом на коне, а их семьи — в кибитках. Но кто же делал кибитки, седла со сбруей, знаменитые гуннские котлы для варки пищи и прочную утварь? Кто делал гуннские сложносоставные луки, весьма грозные и совершенные по тем временам, и другое оружие?
Вряд ли гунны полагались только на захваченную добычу — дело ненадежное даже для большого и воинственного племени — или на пленных ремесленников. Ремесло, пусть достаточно примитивное, но способное обеспечить племя самым необходимым, практиковалось и у самих гуннов.
Кочевое воинственное племя должно было иметь по крайней мере две породы лошадей: надежных и хорошо обученных боевых и выносливых тягловых для кибиток и повозок. От этого нередко зависела жизнь племени в прямом смысле слова.

Интересен образ гунна-воина.
«В бой они бросаются, построившись клином, и издают при этом грозный завывающий крик. Легкие и подвижные, они вдруг рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там то здесь, производят страшное убийство...
Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями потому, что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком».
Современники, при всей своей неприязни к гуннам, не могли не отметить их отвагу и военное мастерство. Построение клином, умелое использование рассыпного строя, действия отдельными отрядами, необходимая смена тактики боя и вида оружия — всё это требовало достаточно совершенной военной организации и выучки. Только яростью и отвагой гунны не смогли бы побеждать другие варварские племена и римские войска.
Так что у Аттилы были основания сказать перед Каталаунской битвой, решающей для его державы: «После побед над таким множеством племен, после того, как весь мир — если мы выстоим — покорен, я считаю бесполезным побуждать вас словами... К чему судьба утвердила гуннов победителями стольких племен, если не для того, чтобы приготовить их к ликованию после этого боя?.. И я первый пущу стрелу во врага! Кто может пребывать в спокойствии, если Аттила сражается, тот уже похоронен!»

Апогеем могущества пришедших на Запад гуннов было время Аттилы.
Разгромив готов на Нижнем Днестре, гунны достигли Дуная и вторглись в пределы Римской империи. Они осели в степях Нижнего Подунавья, захватили Паннонию, куда была перенесена ставка гуннского вождя. Вскоре они подчинили себе окрестные племена, а в 434 г. осадили Константинополь.
Аттила свергал королей и включал в свою державу покоренные народы. Гунны подчинили своей власти чуть ли не весь варварский мир...
Обе Римские империи — Восточная и Западная — содрогались под ударами гуннов. Византия до середины V в. предпочитала покупать мир с гуннами, выплачивая им дань. Одновременно она укрепляла свою северную границу. Восстанавливались крепости на Дунае, дунайская флотилия пополнялась людьми и кораблями.
Но эти действия, как и мирные соглашения, не останавливали гуннов. Они нападали на области и города по Дунаю, достигая окрестностей Константинополя.
Получая от Византии огромные откупные золотом, гунны при Аттиле обратили свой взор на Запад (дорога туда открылась им после завоевания Паннонии). Возможно, гунны намеревались получать дань и от Западной Римской империи.
В начале 451 г. гуннское воинство двинулось вверх по Дунаю и дальше на север — вдоль берегов Рейна. Было разрушено много городов.
На защиту Галлии выступили римские войска. Ранним утром 21 июня 451 г. в 150 километрах восточнее современного Парижа, на Каталаунских полях, сошлись две силы: воинство Аттилы и войско римлян под предводительством, может быть, последнего великого римского полководца Аэция.
Вместе с римлянами против гуннов выступили многие варварские народы: готы, франки, аланы и некоторые другие союзные Империи племена. Это была «битва лютая, переменная, зверская, упорная. О подобном бое никогда не рассказывала никакая древность».
Инициатива в выборе места боя принадлежала гуннам. Все свои надежды они возлагали на конницу, которая выступала в центре. На правом фланге расположились гепиды, на левом — племена остготов.
Войска антигуннской коалиции расположились так, чтобы против гуннов сражались римские солдаты — коренные жители Галлии. Решительное сражение началось утром и закончилось глубокой ночью.
«Хотя полегло несметное число участников битвы, гунны настолько были побеждены, что, потеряв веру в возможность продолжить битву, возвратились в свои укрытия».
На следующий день, 22 июня 451 г., гунны не показывались из-за ограды лагеря, хотя Аттила «бряцал оружием, трубил в трубы, угрожал набегом».
Молва гласит, что битва длилась семь дней. Погибло 165 тысяч воинов.
Через год Аттила вновь собрал мощное войско, вторгся в Галлию, но завоевать ее он так и не смог. Вскоре он умер...

После смерти Аттилы племенной союз, в который входили покоренные гуннами аланы, сарматы, часть готов, гепиды и другие племена, распался.
Держава гуннов существовала благодаря силе оружия и авторитету ее непобедимого и могущественного вождя: «Иначе не могло любое племя вырваться из-под владычества гуннов, как только с приходом желанной для всех вообще племен, а также для римлян, смерти Аттилы».
Между племенами и сыновьями Аттилы началась борьба за власть. И «пока они, неразумные, все вместе стремились повелевать, все вместе и утеряли власть».
Первыми выступили против гуннов гепиды, к ним присоединились и другие племена. Решительное сражение, которое вошло в историю как битва племен, произошло в 453 г. в Паннонии, близ реки Недао. Там собрались разные племена, которые Аттила держал в своем подчинении.
Зрелище было достойно удивления: «Можно было видеть гота, сражающегося копьями, и гепида, безумствующего мечом, и свава, отважно действующего дубинкой, а гунна — стрелой, и алана, строящего ряды с тяжелым, а герула — с легким вооружением».
После многочисленных и тяжелых схваток судьба неожиданно оказалась благосклонной к гепидам: почти 30 тысяч гуннов и их союзников умертвили мечи Ардариха и его воинов.
Среди убитых оказался и старший сын Аттилы Эллак. «Перебив множество врагов, Эллак погиб столь мужественно, что такой славной кончины пожелал бы и его отец, будь он жив».
Братья Эллака с остатками своих войск бежали с поля боя и расселились в разных местностях Подунавья и Причерноморья.
Они предприняли еще одну неудачную попытку завладеть Паннонией. Неудачей закончились и переговоры о мире с Византией.
Мог ли думать Аттила о столь печальном конце своего народа, когда незадолго до смерти приказал миланскому художнику написать свой портрет? Он хотел, чтобы его изобразили сидящим на золотом троне и принимающим дары от правителей других народов.
Аттила «жаждал порабощения Вселенной», но оставил потомкам лишь угрюмый и таинственный образ:

В сталь закован по безлюдью,
Нем и мрачен как могила,
Едет гуннов царь — Аттила...

3. «Покой этому народу не по душе»

Пять веков сотрясало Европу Великое переселение народов.
На ослабленную Римскую империю обрушилась волна варварских племен. Первыми хлынули неисчислимые полчища германцев.
Они захватывали огромные территории, сжигали города, объявляли римскими императорами своих вождей. А когда Западная Римская империя пала, возникли первые варварские государства.

— Почему варвары правят Римом?
Старый сенатор еще никогда не видел племянника таким взволнованным. Много лет назад после смерти единственного брата он удалился от дел в свое поместье, деля время между книгами и воспитанием юноши. Toт давно хотел увидеть Рим, известный ему по рассказам дяди. Сенатор наконец уступил просьбам молодого человека и отправил его в Рим со своим старым и надежным другом. И вот теперь, вернувшись, племянник задал тот вопрос, над которым сенатор сам размышлял уже многие годы, то перебирая рукописи, документы и письма, которые он собирал не одно десятилетие, то вспоминая собственную жизнь.
— Неужели боги отвернулись oт Вечного города, мстя за то, что мы забыли их ради нового, казненного на кресте? — Голос юноши дрогнул. — Неужели орудием мести они выбрали этого варвара в тоге, Теодориха из племени готов, который сейчас именуется королем Италии? Ведь многие варварские племена изображены побежденными на триумфальной колонне Траяна! Почему гунны, произведя великие разрушения, ушли, как проходит ураган, а эти...
— Волю богов знают только боги, и лишь иногда она открывается смертным...
Старый сенатор медленно направился к своему столу, где привычно лежали чуть пожелтевшие листы рукописей. — Садись. Я расскажу тебе то, что знаю сам, что прочел в трудах наших предков. Помни лишь одно: чтобы понять настоящее, надо знать не только прошлое, но и прошлое прошлого. Поэтому я начну с древних легенд, которые слышал и записал, когда был немногим старше тебя.

— Далеко на севере, там, где лишь холодное море отделяет берег от самого края земли, среди бушующих волн возвышается остров Скандза — прародина многих варваров и готов, чей король ныне правит Римом. Земли Скандзы бедны растительностью. Леса необитаемы. Скалы суровы и неприступны. С середины лета сорок дней и ночей там непрерывно светит солнце, а холодной зимой столько же времени обитатели острова его не видят.
Суровы и люди, которых породила эта земля. Чтобы выжить, боролись они с дикой природой и воевали друг с другом. Неудивительно, что появилась у готов легенда о сказочной земле Ойюм, где среди цветущих долин и богатых дичью лесов текут реки, полные рыбой.
И вот пять веков назад готы, построив три корабля, на которых только смелый или oтчаявшийся мог бы пуститься в плавание по морю, во главе со своим вождем Бернгом отправились на поиск этой желанной земли. Они поплыли на юг и, достигнув земли, дали месту, где высадились, название Готискандза. Оно сохранилось по сей день.
Но недружелюбно встретили готов жившие на побережье племена, среди которых были варвары из варваров — вандалы. Они вступили с готами в бой, готы победили — и расселились на побережье. Но мечта об Ойюм их не покидала.
В правление пятого после Бернга вождя готов, Филимера, когда готское племя значительно умножилось, войско вместе с семьями двинулось далее на юг и достигло благодатных земель Скифии, где, как считали они, и располагалась сказочная земля.
Как гласит легенда, они нашли Ойюм, но лишь часть готов попала туда. Другая отстала и не смогла переправиться через реку, ибо внезапно обрушился соединявший берега единственный мост. Так и осталось в памяти готов это событие как разделение племени на восточных и западных.
Но и придя в Ойюм, готы не остановились. Воистину — покой этому народу не по душе, даже на желанной земле. Во главе с Филимером они двинулись далее — к крайней части Скифии, к Понтийскому морю, то вступая в сражения, то мирно расходясь с другими варварами, населявшими эти земли.
Однако и у Понта осталась лишь часть готского племени. Готы растекались по разным землям, пока не определились три места их расселения: в Скифской земле, около Меотийского болота, в Дакии и Фракии.
— Но скажи мне, что это были за люди? Что побуждало их к движению из одной земли в другую? Не одна же мечта об Ойюм увлекала варвара в неизвестность?
Старый сенатор улыбнулся горячности юноши.
— Что это были за люди? К счастью, здесь мы уже можем пренебречь варварскими легендами и обратиться к написанному нашими предками, известными или забытыми, но равно оставившими нам память о прошлом.

Готы были лишь частью племен, во многом сходных между собой и получивших общее имя германцы.
Они были сильными, рослыми, голубоглазыми, светловолосыми. Корнелий Тацит, этот воистину последний из великих историков Рима, известный при жизни более как оратор и консул и незаслуженно забытый ныне, писал о них так: «Одеждой для всех служит короткий плащ, застегнутый пряжкой, а если ее нет, то и шипом. Ничем другим не прикрытые, они проводят целые дни перед огнем у очага».
Более зажиточные, отмечал Тацит, носят рубахи и штаны. Многие одеваются в звериные шкуры, искусство отделки которых они принесли со своей прародины.
«Селятся германцы каждый отдельно и сам по себе, где кому приглянулся родник, поляна или дубрава... Всё, что им нужно, они сооружают из дерева, почти не отделывая его и не заботясь о внешнем виде строения... Пища у них простая: дикорастущие плоды, свежая дичина, свернувшееся молоко, и насыщаются они ею без всяких затей и приправ».
Они знают земледелие, выращивая овес и ячмень, но главным богатством у этих варваров считается скот, а важнейшим промыслом — охота. Много времени они проводят в лесу, охотясь на лосей, зубров и другую, более мелкую дичь. Есть у них и мастера-ремесленники, хотя посуду из глины они делают простую, а украшений не любят.
Ты будешь, однако, неправ, если посчитаешь их мирными земледельцами и скотоводами. Божественный Юлий Цезарь, который в отличие от Тацита, сам провел не один год среди германцев, писал о них: «Величайшей славой у германцев пользуется то племя, которое, разорив ряд соседних областей, окружает себя как можно более обширными пустырями».
Спустя полтора века ему вторил Тацит: «Этих людей легче убедить вызвать на бой врага и получить раны, чем пахать землю и выждать урожая; даже больше: они считают леностью приобретать потом то, что можно добыть кровью».
То же можно сказать и о готах, которые среди многих германских племен были известны своей силой и отвагой и одержали немало побед над другими варварами.
— Прости, что прерываю тебя, — почтительно произнес юноша, — но война, ты сам рассказывал мне, нуждается не только в силе и отваге воинов, но в их организации в единое войско, а победа требует сплоченности и подчинения командиру. Кто же смог сплотить в победное войско варварскую толпу готов?
— Ты задал верный вопрос... Готов, как и иных германцев, в бой вели племенные вожди. Мы зовем их царями, королями, но сами готы называли их конунгами.
Власть конунгов, освященная традицией и варварскими верованиями, была велика. Они выбирались из наиболее знатных и прославленных семей всеми взрослыми мужчинами племени. Чтобы защищать свои земли и совершать набеги на чужие, конунги собирали дружину из самых храбрых и умелых воинов. И всё же полной власти конунг не имел.
Тацит рассказывал, что у «конунгов нет неограниченной или произвольной власти, их вожди имеют власть лишь потому, что своей храбростью они служат примером; они сражаются всегда впереди всех и этим возбуждают удивление. Однако казнить, заключать в оковы и подвергать телесному наказанию не позволяется никому, кроме жрецов, да и то не в виде наказания по приказу вождя, а как бы по повелению богов».
Самые же важные решения у готов тогда принимало собрание племени, менее важные — совет старейшин.
Прибавь к этому, что род и семья весьма почитались всеми германцами, и поймешь, что и на самого необузданного варвара была сила, несокрушимая в его глазах. У многих из них самым страшным считалась даже не смерть, а изгнание из племени, ибо изгнанный был презираем всеми. Не стал бы я также говорить о германцах «толпа».
Толпа, даже самая воинственная, редко состоит из умелых воинов. Готы же, подобно другим германцам, воспитывали воина с детства. Они закаляли его тело и дух, обучали воинским искусствам. Не случайно в день, когда отмечалось совершеннолетие юноши и он становился полноправным членом племени, ему вручали щит и копье.
— Но ведь Рим имел непобедимую армию и великих полководцев, много раз прославившихся победами над варварами. Не один император получил титул Готский. Не раз чеканилась монета в честь победы над ними.
— Да, так было... Рим был силен, пока мог воевать с варварами на варварской земле, покоряя одни племена, внушая страх другим, вступая в союз с третьими и сталкивая их с остальными. Но три века назад Рим почувствовал натиск уже не отдельных племен, а всего мира варваров.
Сотни племен тронулись со своих земель и двинулись к римским пределам. Началось Великое переселение народов, и главной силой его тогда были германцы, а среди них — готы.
Что побуждало их? То же, что и ранее, — поиск новых плодородных земель и жажда добычи. Они уже знали о богатствах Рима и от купцов, которые торговали с варварами, и от воинов, которые служили наемниками у многих правителей. Помимо того — бесконечные войны между самими варварами, когда одно племя теснило другое с обжитых мест. Варвары сами как бы подталкивали друг друга к границам Империи.
Вот слова об этом Аммиана Марцеллина, «солдата и грека», как он сам себя называл, одного из «последних римлян», как справедливо скажут о нем, быть может, наши далекие потомки (живущие ныне уже забыли и его труд, и его самого).
«По всему римскому миру, словно по боевому сигналу труб, поднялись самые свирепые народы и стали переходить ближайшие к нам границы. Галлию и Рецию одновременно грабили аламанны; сарматы и квады — обе Паннонии; пикты, саксы, скотты и аттакотты терзали непрерывными бедствиями Британию; австорианы и другие племена сильнее обычного тревожили Африку; Фракию грабили разбойничьи шайки готов».
Дерзость варваров была столь велика, что, даже побежденные, они чувствовали свою силу. Когда император Аврелиан, разгромив германское племя ютунгов, предложил им достойные условия мира, те ответили: «К чему принимать нам мир, когда от нас зависит поступать с вами как угодно — дружественно или враждебно».

— Тяжела была борьба Рима с варварами. Она полна и блистательных побед, и трагических событий.
Готы — в союзе с другими племенами, под предводительством короля Остроготы — перешли Данубий, который еще Юлий Цезарь определил как границу между Империей и варварским миром, вторглись в Нижнюю Мезию и осадили Маркианополь. Потом ушли в свои земли с богатой добычей.
Именно готы под предводительством преемника Остроготы — Книвы — вновь ворвались в римские пределы, разграбили Филиппополь, а в сражении под Абриттом разгромили римские войска. Тогда впервые в сражении с варварами погиб римский император — Деций. Погиб и его сын.
Много раз вторгались готы в Империю по суше и по морю, где-то получая отпор, откуда-то уходя с добычей. Именно они первыми среди варваров того времени, подчинив себе многие племена, создали на землях, которые мы называем Барбарикумом, свою державу во главе с королем Эрманарихом из древнего рода Амалов.
Лишь нашествие гуннов и смерть Эрманариха сломили эту державу. Но и тогда лишь часть готов покорилась гуннам.
Справедливо сказал христианский епископ Амвросий: «Гунны набросились на аланов, аланы на готов, готы, изгнанные со своей родины, захватили у нас Иллирию. И это еще не конец!»

— Но будущие трагедии Рима — не только следствие бешеного натиска многих варваров. Как варвары нуждались в землях и сокровищах Рима, так и римская власть нуждалась в варварах...
— А почему же враг показался тем, кто правил Римом, лучшим другом?
Старый сенатор лишь скорбно улыбнулся в ответ.
— Вот что писал более века назад о Риме христианский монах Сальвиан: «Бедные обездолены, вдовы стенают, сироты в презрении — и настолько, что многие из них, даже хорошего происхождения и прекрасно образованные, бегут к врагам. Чтобы не погибнуть под тяжестью государственного бремени, они идут искать у варваров римской человечности, поскольку больше не могут сносить варварской бесчеловечности римлян. У них нет ничего общего с народами, к которым они бегут, и тем не менее они предпочитают смириться с различием нравов, нежели терпеть несправедливость и жестокость, живя среди римлян... Ибо они желают быть свободными в обличье рабов, а не рабами в обличье свободных. Римского гражданства, некогда не только очень уважаемого, но и приобретавшегося за высокую цену, нынче избегают и боятся... По этой причине даже те, кто не бежит к варварам, всё равно вынуждены превращаться в варваров, как это происходит со всеми, кого на обширных пространствах римского мира несправедливость побуждает отрекаться от Рима».
Прав монах! Воистину «римляне сами себе были худшими врагами, нежели внешние враги, и не столько варвары их разгромили, сколько они сами себя уничтожили».
Сенатор тяжело вздохнул и продолжил:
— Алчность и властолюбие одних, недомыслие других и равнодушие третьих привели к тому, что не только отчаявшийся раб всё чаще бежал от хозяина или восставал против него. Свободный земледелец — эта опора Рима и его солдат — разоряется под тяжестью налогов и поборов. Знатные погрязают в алчности и интригах...
Тут уместно вспомнить книги Тита Ливия и других, писавших историю Империи. Чем ближе к нашему времени, тем чаще повествования о славных походах и мудрых государственных деяниях сменяются рассказами о борьбе за власть и богатство, о заговорах и интригах, в которых гибли лучшие, а торжествовали бесчестные и коварные.
Послушай, что пишет уже упомянутый мною Марцеллин об императорском дворе, который «являлся питомником всяких пороков», и о придворных: «Он заражал государство дурными страстями и раздражал многих более даже примером, чем безнаказанностью преступлений. Одни из них ... вынюхивая каждый случай, где можно было воспользоваться чем-нибудь, поднялись из крайней бедности до колоссальных богатств. Усвоив привычку захватывать чужое, они не знали никакой меры... Здесь зародилась распущенная жизнь, клятвопреступления, равнодушие к общественному мнению... Отсюда произросло дикое обжорство пиров, и вместо победных триумфов появились столовые торжества».
Удивительно ли, что взгляд правителей и знати обратился на варваров как на тех, кто еще способен дать и воина, и хлебопашца?

Рельеф с колонны Траяна

Уже во времена Траяна в римских войсках было множество варваров-наемников. Император Проб, славный победами над варварами, стал тем не менее селить их вдоль границ Империи и заключал с ними договоры, чтобы они были щитом от других врагов.
Послушай, как сказал об этом поэт Клавдиан из Александрии: «Пусть будет так: раз в наших воинах застыла сила и они научились повиноваться расслабленным начальникам, пусть северные пришельцы отомстят за попранные законы, пусть варварское оружие придет на помощь римскому позору».
Простим поэту его пылкость, но вспомним недавнюю историю. В чьих руках оказалась военная власть? Кому давались высшие воинские титулы? Франку Арбогасту, вандалу Стилихону, готу Алариху.
Но еще больший страх, чем набеги варваров, у правителей вызывало измученное налогами и несправедливостью население Империи. И тут варвар стал последней защитой от гнева рабов и свободных.
Варваров начали расселять по всей державе отдельными группами, как на военный постой. Они редко смешивались с местным населением, за счет которого жили; при этом власти доверяли им больше, чем своим.
Богослов Лактанций, которого прозвали «христианским Цицероном», писал, что все телохранители императора Максимина являются «выходцами из готов, которые, будучи изгнанными из своего отечества, предались Максимину. Да и подлинно, эти варвары ко вреду Империи избежали рабства, как будто бы для того, чтобы некогда поработить римлян».

— Нет, не сбылись предсказания ритора Фемистия, сделанные более века назад: «Сейчас раны, нанесенные готами, слишком свежи, но вскоре мы обретем в них сотрапезников и соратников, соучаствующих в управлении государством». Скорее прав был грек Зосим, который сказал об императоре Константине, что тот «открыл ворота варварам ... и стал виновником крушения Империи».
— Но тогда ответь мне, — попросил юноша, — если варвары были столь неистовы как враги — и вероломны как союзники, то почему одни из них нападали на земли и города Империи, а другие служили ей? Почему не прошли они все по нашим землям огнем и мечом, подобно полчищам Аттилы? Почему, даже победив, они просили у Рима права жить на его земле, а для знатных вождей своих — высокие римские титулы? Почему, наконец, получив земли и деньги, они вновь брались за оружие? Неужели готам и другим варварам судьбой предназначены вечные бои и скитания?
— Ты задал трудные вопросы... Чтоб ответить на них, давай вернемся к далекому прошлому. Германцы во времена Великого варварского переселения давно уже не были такими, как писал о них Тацит: «Германцы не одержимы такой страстью к драгоценным металлам, как другие народы. У них можно увидеть подаренные их послам и старейшинам серебряные сосуды не в меньшем пренебрежении, чем глиняные».
Постепенно германцы узнали и цену золота, и цену власти. В прошлое ушли народные собрания. Их знать и короли, накопив в походах свои богатства и желая самолично управлять, боролись за власть не менее жестоко, чем знать Рима. Да и простому воину, привыкшему к походам и грабежам, не так легко было вновь взяться за соху. Многие среди германских вождей понимали, что путь к высшей власти идет через Рим и с помощью Рима.
Ведь готы и другие германцы не только бряцали мечами и разводили скот. Уже не одно столетие дети знатных германцев, то как почетные заложники, то как гости, жили и воспитывались в Риме. Многие из них получили хорошее образование.
Знаешь ли ты, что дочь того самого короля готов Теодориха, как ты его назвал «варвара в тоге», Амаласунта, переводит Вергилия? Да и простой варвар-наемник, служивший в римских войсках, обязан был знать латынь — язык Рима. Многие знатные германцы изучали историю Города и его законы — и поэтому осознали, в чем сила государства.
Вот послушай, что говорил вождь готов Атаульф: «В юности у меня было желание уничтожить самое имя Рима, предать забвению все римское, создать Готскую империю, чтобы за основание Готии, вместо Романии, меня славили всенародно, как некогда славили Цезаря и Августа. Однако после того как были сделаны некоторые попытки, когда выяснилось, что законы существенно необходимы для поддержания порядка, ибо без них нет государственности, что свирепый и несговорчивый характер готов не способен подчиниться благодатным стеснениям, налагаемым законами и гражданским управлением, я остановился в конце концов на том, чтобы избрать другую цель для славы. Теперь я искренне желаю одного, чтобы признательность будущих поколений оценила по достоинству заслуги чужеземца, употребившего меч готов не на разрушение Римской империи, а на укрепление ее».

Битва варваров с римлянами

Юноша не мог скрыть удивления.
— Как может один гот говорить об укреплении Рима, когда другой сто десять лет тому назад (в 410 г.) сжег его?
— А знаешь ли ты, почему вождь готов Аларих сжег Рим? Это был не просто варварский набег. Да и сам Аларих не был яростным конунгом в звериной шкуре.
К сожалению, Рим, научив варваров многому, втянул их в свои внутренние распри. Когда более века назад император Феодосий разделил империю между своими сыновьями Аркадием и Гонорием, Аларих и его воины оказались в самом центре борьбы за богатые и плодородные земли Иллирика.
Константинополь назначил Алариха командующим войсками в Иллирике. То же сделал и Рим. Обе стороны снабжали его продовольствием, деньгами и оружием. За Алариха и его войско велась борьба. Но тот, понимая, насколько опасно его народу жить меж двух занесенных мечей, решил переселиться в Северную Италию, о чем и начал вести переговоры с Римом. Когда же эти переговоры не привели к успеху, он сам повел войско готов в Италию.
Рим — самый крупный город Западной империи — не мог не манить варваров своими богатствами. В нем было 1797 дворцов и 46 603 дома, 24 базилики, два дворца правительства, четыре зернохранилища и 274 пекарни, 3785 статуй из бронзы, 84 — из золота, 654 — из слоновой кости, два цирка, два театра и множество ценностей, привезенных из завоеванных городов.
Аларих осадил Рим, и вскоре в городе начался голод. Знатные отправились к варварскому вождю для переговоров. Они были согласны на мир, но высказали опасения, что сограждане возьмутся за оружие.
На это Аларих ответил: «Густую траву легче косить», и потребовал выдачи всего находящегося в Риме золота и серебра, движимого имущества и рабов-варваров. На вопрос послов, что же останется римлянам, Аларих попросту пообещал оставить противников в живых...
Скоро, однако, германский вождь умерил свои требования и, получив выкуп, отвел свое войско от Рима. Но перемирие было недолгим, и за ним вновь последовала осада, а затем и взятие Города. Рим был разграблен и подожжен.
И когда на третий день готы оставили опустошенную столицу Империи, увозя сокровища и уводя толпы пленных, современники были потрясены этим унижением.
«Погибли в Риме здания из камня, дерева и смертные люди. Город очень пострадал от солдат, не пощадивших ни девушек, ни женщин, ни монахинь. Множество трупов осталось без захоронения. Слуги Божьи погибли от меча, а служанки уведены в рабство. Многие пленены, многие убиты, многие замучены. Захватчики принесли ужасы, убийства, пожары, насилия и пытки. Христиан мучили враги, желая отнять у них добро. Стоит ли золото и серебро этих пыток?
Хуже того — мучили бедняков, считая их за богатых, а те клялись в своей бедности, призывая Христа в свидетели, и заслужили венец мучеников. Рим несчастен, ограблен, втоптан в грязь, опустошен голодом, мечом и эпидемиями».
А готы тем временем направились на юг, к побережью. Аларих хотел переправиться в Африку — эту житницу Рима, но вскоре умер.
Легенда гласит, что готы заставили множество пленных отвести в сторону течение реки Бузент, похоронили Алариха на обнажившемся дне, положив в могилу несметные сокровища. После этого реку руками пленных вновь вернули в русло, а всех пленных умертвили, чтобы никто не знал, где покоится предводитель готов, опустошивший Рим.

— После падения Рима Западная империя так и не смогла подняться. Потомки некогда знатных родов, стремясь сохранить свое влияние и богатство, по сути, передали власть в руки варваров или их ставленников.
Аларих провозгласил императором префекта Рима Аталла, ничтожнейшего среди правителей. Далее правителем Рима стал свев Рекимер.
При императоре Непоте власть обрел бывший когда-то писцом при дворе Аттилы Орест. Он же и сверг Непота и провозгласил императором своего малолетнего сына Ромула, прозванного Августулом.
Ореста сместил и казнил варвар из племени скиров Одоакр. Германец отослал в Константинополь все знаки императорского достоинства. А некогда гордый римский сенат направил к восточному владыке послов, дабы они добились Одоакра права управлять Италией в звании патриция...
Правду сказал Марцеллин Комит: «Западная империя Римского народа, которой в 709 г. от основания Рима начал править Октавиан Август, на 522 г. правления императоров погибла с этим Августулом, и с того времени Римом управляют готские короли».
Лишь в одном он ошибся: Одоакр был из другого германского племени — скиров. Но ошибка эта стоит иной правды.
Именно готы нанесли несколько веков назад первый, а столетие назад последний удар по Западной империи. Именно готский вождь Теодорих с благословения Константинополя повел свое войско на Рим, где правил Одоакр.
И вновь римский сенат, почувствовав, за кем сила, и думая о выгоде, направил посланцев в Константинополь, прося для Теодориха титул «короля римлян и варваров Италии». А Одоакр и его семья были предательски убиты Теодорихом через пятнадцать дней после заключения мира.
Мне говорили, что, когда напавшие на Одоакра убийцы струсили, Теодорих сам рассек его мечом. Теперь ты знаешь, кто и почему правит Римом...
— Что же будет дальше с Римом? — спросил юноша. — Пройдет время... Канут в прошлое многие короли и государства... Лишь историк будущих времен прочтет на страницах древних рукописей давно забытые имена Теодориха, Алариха, Одоакра. А Рим будет пребывать в веках. Ведь ты же сам назвал его Вечным городом...