портрет

Владимир ЦВЕТОВ

СТОДОЛЛАРОВЫЙ ЛИК СЧАСТЛИВЦА

Его сравнивали с «добродетельными мужами классической древности», коим по рангу положен не сухой реестр деяний, а велеречиво-плавное жизнеописание. Впрочем, Бенджамин Франклин (1709—1790) опередил биографов, сразу задав должный тон: «Жизнь моя протекала счастливо», — так на первых же страницах «Мемуаров» он договаривается с грядущими Плутархами: не будем гневить Господа, всё было хорошо — вовремя и кстати.
«Если б было мне предложено прожить эту жизнь заново, я бы не отказался, попросив лишь о льготе, которой пользуются писатели при подготовке второго издания, — исправить ошибки первого». Тут Франклин не то что бы кокетничает, но уж явно скромничает: исправлять-то почти нечего — медалист.
Образцово-показательная биография, безукоризненно-правильный характер: «Благородная, спокойная, терпимая и бескорыстная натура» — это уж Плутархи добавляют. В общем, наверное, далеко не случайно то, что его лицо знают во всем мире — по самой популярной купюре. Жизнь этого любимчика хрестоматий, склонных к нехитрому морализированию, — без помарок и опечаток.
Цену опечатки Франклин знал хорошо: с 12 лет работал в типографии, где освоил почти все специальности. Однако привычка к штампам и клише не распространилась на его цветистый слог: Франклина по праву считают одним из лучших публицистов XVIII века.
Писательскому ремеслу он учился сам и тоже сызмала, с 14 лет, вооружившись подшивкой знаменитого лондонского «Зрителя» и подражая основателям журналистики — Аддисону и Стилю, предтечам грядущих фельетонных эпох.
Юный Франклин даже придумал своеобразную (и, кстати, не устаревшую по сей день) методику обучения журналистике. Прочтет статью в «Зрителе», а потом восстанавливает ее по памяти. Причем пишет сначала в прозе, потом в стихах, затем сжигает оба варианта и вспоминает снова.

Конечно, если сию методу рискнут испробовать на журфаке МГУ, то предвидятся серьезные возражения ответственных за пожарную безопасность.

Эти франклиновские штудии, громоздкие и малость кудреватые, помогли выработать собственный уникальный стиль. А уж впоследствии знаменитые памфлеты просветителя сыграли далеко не последнюю роль в истории обособления североамериканских поселенцев от диктата Старого Света.

Свобода — вот что вело Франклина почти во всех его предприятиях. В поисках свободы в конце XVII в. его отец покинул обжитой Эктон в Англии и устремился с многочисленным семейством за Атлантику.
Франклин-отец обосновался в Бостоне, сначала став красильщиком, а потом мыловаром. Он сочетался вторым браком с Анной Фолджер, родившей ему десять детей, помимо имеющихся семи «старосветских». Бенджамин был семнадцатым и последним.
Впору был призван Ветхий Завет, когда младенцу дали имя младшего из братьев прекрасного Иосифа.
Франклины были диссидентами. Не в советском смысле, а исконно-натуральными диссидентами — пресвитерианами. Собственно, Новый Свет и заполонили протестанты разного толка, от чьих замысловатых теологических дискуссий мы так же далеки, как, кстати, был далек и Бенджамин.
Несмотря на строгую набожность родителей (людей, впрочем, очень веселых и добродушных, что разрушает традиционный образ унылого семейства сектантов-фанатиков), младшенький, одолевший попутно с чтением светского «Зрителя» все богословские книги отца, не питал никакого интереса ни к религиозным спорам, ни к обрядовым формальностям.

Тут, кстати, еще один франклиновский эскиз к духовной судьбе Америки.

Бенджамин говорил с Богом на простом и понятном обоим языке: каждое утро — с юношеских лет — он записывал в дневнике: «Что хорошего я могу сделать сегодня?» Вечером отчитывался: «Что хорошего я сегодня сделал».
Дидактический сей пафос напоминает «Робинзона Крузо». Автор этого романа действительно сыграл важную роль в судьбе Франклина: одной из первых книг, прочитанных всё в том же нежном возрасте, был «Опыт о проектах» Дефо.

О, волшебное слово проект!.. Это нам, современным российским обитателям, оно карябает слух из-за лексических злоупотреблений новоявленных менеджеров высшего и среднего звена, а также внезапно оделовевших культурных деятелей, но слово-то — замечательное!
А уж что оно значило в судьбе сектантов-робинзонов Новой Англии! Собственно, и страна США начиналась как один грандиозный проект. Всё возникало, строилось, переплавлялось на совершенно пустом месте (незапроектированные аборигены — не в счет). И ведь в ход шли любые, самые наивные, самые детские идеи.
А Франклин, помимо прочих его бесчисленно-немыслимых талантов, был гениальным организатором с детства. По-русски — заводилой. Однажды, например, решил построить плотину, преграждавшую рыбе ход из мельничного пруда в океан. Камни для проекта были изысканы на соседней стройке.

Стройка — любимое обиталище детей всех времен и народов. Наверняка юные ацтеки играли в прятки средь кусков еще не собранных пирамид.

Плотина им. Б.Франклина была воздвигнута. Рабочие, пришедшие с утра на стройку, не обрадовались. Мельничным рыбам был возвращен свободный доступ к атлантическим водам.

Начинания Франклина вообще не радовали многих. Особенно переживали английские парламентарии, когда он пытался их убедить, что колонии должны обрести независимость мирным путем. Как известно, убедить не удалось.

Из «Опыта о проектах» счастливчик Бенджамин почерпнул многое: как улучшить работу банков и отремонтировать дороги (обе темы актуальны для России по сей день), как организовать общество взаимопомощи и дать женщинам образование (в последнем пункте Дефо и сочувствующий автору «Молль Фландерс» Франклин опередили прогрессивное человечество на полтора столетия).
Для Франклина Дефо был не гравюрой, изображающей противного мужика в старинном парике, а ехидным современником, пишущим на злобу дня.
Интересная аберрация: сегодня Дефо — хоть и бессмертный, но давно, еще в детстве, пройденный автор (в основном — в пересказе Чуковского), а Франклин, взирающий на состоятельный средний класс со 100-долларовой купюры, — это всё еще про нас. Про нас — нынешних, пытающихся сдвинуть с мертвой точки другую, но тоже достаточно молодую страну, про тех, кто пытается заставить общество мыслить и действовать, а не только ругать кабинет министров и митинговать по поводу Ирака.
Судьба ост-индийских колоний Франклина не занимала. Его девизом было: «Как можно меньше опеки над обществом и как можно больше общественной самодеятельности».

Как ни относись к самодеятельности (особенно пресловутой «художественной»), но Бенджамин — спасибо верующим родителям — воспринимал слова всерьез: «В начале было Слово».
Не получивший систематического образования (может, к счастью?) и сам наверстывавший упущенное (дай Бог всем так упустить), Франклин основал кружок самообразования, нечто вроде новейших «клубов по интересам». Во франклиновской «Юнте» (так назывался клуб) не было ни карт, ни вина, ни танцев. Филадельфийцы оттягивались на стороне, а тут собирались для серьезных разговоров, чтобы читать и обсуждать книги.
Кстати, именно в «Юнте» появился первый в мире библиотечный абонемент. Еще в Бостоне мальчишкой Франклин брал книги на ночь у своих приятелей — торговцев в книжных лавках. В Филадельфии книги закупались по подписке, на общие деньги, и выдавались под залог.
Слово первый в жизнеописании Франклина очень часто оказывается уместным. Первая общественная больница, первый университет в Америке, первые приюты, богадельни — всё это плоды его общественной самодеятельности. Наконец, он организовал первый милицейский полк для самообороны Филадельфии (потом милиционеры-добровольцы изберут тихого, мирного Франклина своим полковником).
Он — не герой, но будет с риском для жизни защищать интересы колонистов в английском парламенте. И даже пойдет сражаться с французскими оккупантами, а потом привлечет Францию в союзники армии Вашингтона. Приезд заокеанского просветителя в Париж стал настоящим триумфом: экзальтированные французы тут же завели модную одежду «под Франклина», т. е. стали одеваться совсем просто.

Воспитанный в пуританской семье, Франклин был совершенно непри-хотливым и «немодным» человеком.

Впервые в мире составляется план федерации колоний Нового Света — Франклин участвует в этом проекте. Впервые в мире пишется конституция еще не совсем существующего государства — заочный журфак Франклина не прошел даром, его слог пригодился.
В конце концов именно Франклин подписал мирное соглашение между Англией и будущими СевероАмериканскими штатами — новой страной, созданной и защищенной такими же, как он.
Франклин не довел до конца лишь одно дело, начатое им уже на закате дней, — борьбу с рабством.
«Все люди созданы одним и тем же Всевышним; они одинаково составляют предмет его забот; они имеют одинаковые права на свободу и благосостояние», — опять плутарховский пафос, но за строчками ощущается и Франклин-человек, начитанный, а посему немного книжный, не теряющийся, однако, когда приходится меряться силами с произволом или завистью.
На наш нынешний вкус — вкус, подпорченный прелестями цивилизации, — франклиновские «простые истины» (так и называлась одна из его брошюр) скучноваты, пресноваты, не в меру дидактичны.
Просты, как громоотвод. Изобретенный, как известно, всё тем же неугомонным любимцем Фортуны Бенджамином. (Когда он успевал всё это делать — вот что самое интересное.)

...Давным-давно на берегу океана мальчик наблюдал за рыбами, плывущими из мельничного пруда на волю. Бостон был почти деревней, откуда всегда хочется уйти, улететь, уплыть. Мальчик мечтал стать моряком.
Мечта не сбылась. Но что толку в мечтах, если они сбываются?
Потом-то его пафосно будут уподоблять «капитану корабля под названием Америка», который «в самом начале своего плавания грозил разбиться о подводные камни и рассыпаться на части».