почти политическая биография

Николай НЕТАКОЛОГОВ

Вокруг глобуса

Печальная история

В школе Джон Мэпмен учился довольно посредственно. Случались, правда, хорошие отметки по географии — и вполне заслуженные. Джон знал, что Южная Америка — это целый континент, с джунглями, пампой и водопоями для крокодилов, а не пятьдесят первый штат по соседству с Техасом. В отличие от большинства своих одноклассников мальчик не только различал Коста-Рику и Пуэрто-Рико, но и в ходе выполнения коллективного исследовательского проекта самостоятельно сделал вывод, что река Миссури не протекает по Уссурийскому краю.
Однако и с географией были сложности. Джон любил часами разглядывать самые разные карты, но ненавидел глобусы. Стоило ему бросить взгляд на шаровидную модель нашего мира, как начинался нервный припадок. После трех или четырех таких случаев мистер Брейнквик, вдумчивый и внимательный педагог, не напрасно прослушавший некогда курс «Основы географической клаустрофобии», стал тщательно драпировать все глобусы перед уроками в Джоновом классе.
Учитель навестил родителей мальчика. Мистер Мэпмен и мистер Брейнквик выкурили по контрабандной кубинской сигаре, пока миссис Мэпмен разводила в псевдокитайских чашечках декаф и тщательно отмеряла дозы сахарина. Беседа получилась уважительной и плодотворной. Родители Джона вняли совету опытного педагога; мистер Мэпмен без колебаний подписал чек — в оплату за географическое обучение на дому.
Семейный психоаналитик, к которому на следующий же день обратилась любящая мать, долго задавал вопросы об особенностях интимной жизни прабабушки Джона, заинтересовался отношением юного пациента к дикобразам и рекламным аэростатам, умело и тактично выведал всю правду о пристрастии покойного дедушки к хайболлам, исподволь завел доверительную беседу о крестово-купольной архитектуре и о недавно обнаруженном американскими астрономами болиде.
Болезнь была признана серьезной. Психоаналитик предположил, что причиной ее стала генетическая память о шаровой молнии, некогда напугавшей двоюродную тетушку Джона. Не исключалась, впрочем, и версия о вредном воздействии на психику ребенка хвастливых рассказов старшего брата, заядлого игрока на бильярде (Майкл Мэпмен как-то выиграл благотворительный турнир, организованный «Обществом родовспоможения бродячим собакам»).
Психоаналитик признал разумными рекомендации мистера Брэйнквика, дополнив их предписанием начисто исключить из рациона питания тефтели, перепелиные яйца и кнеглики, а также избегать контактов с летающими тарелками и посещений кегельбана.
В комнате Джона, по которой единственный сын Мэпманов некогда катался на усовершенствованном пятиколесном велосипеде, установили огромный стол с плоскостно-рельефным изображением почти всей обитаемой земной поверхности — от Анкориджа до Любляны. Сюда, в детскую, по вторникам и пятницам приходил мистер Брейнквик, разработавший специальную программу картографической подготовки детей со смещенным восприятием пространства и девиантным отношением к равновеликим проекциям.
Важной частью программы стало педагогически адаптированное изложение истории Великих географических открытий. Джону нравились уроки, и вскоре подросток вполне усвоил, что путешествия Колумба, так и не добравшегося до вожделенной Индии и в цепях проделавшего обратный путь в Испанию, неопровержимо доказали абсурдность средневековых представлений о закругляющейся поверхности Земли. С недоуменным интересом слушал мальчик о странной фантазии Магеллана попасть на восток, продвигаясь на запад. Смерть мореплавателя на тихоокеанских островах казалась восприимчивому ученику достойной карой за невежество и обскурантизм.
Раз в месяц Джона навещал мистер Браузер, преподаватель естественных дисциплин и протоистории внеземных цивилизаций. Автор нескольких работ об особенностях восприятия удаленных предметов и о пользе хирургической коррекции внутреннего зрения, он без труда объяснил Джону, что кажимый горизонт не следует считать пределом, установленным для сокрытия истины; куда вернее говорить об окоеме как об оптической иллюзии, призванной будоражить пытливые умы.

Уроки закончились, Джон вырос.
Географические познания весьма пригодились юноше в первые годы его карьеры, когда непростая и нервная работа рассыльного требовала безукоризненной ориентации в извилинах клиентских мозгов и в неожиданных изгибах улиц, никак не желавших выстраиваться в прямоугольную координатную сетку.
Вскоре юный Мэпмен стал младшим менеджером отдела коммерческой реализации рекламной продукции. Коллег сначала немного удивляло странное обыкновение молодого человека перемещаться только по прямым линиям — от стола к столу, от офисных дверей до ближайшей едальни, от витрины с образцами к беспримерно кубическому креслу, в котором уютно круглился очередной заказчик.
На необычные перемещения подчиненного обратил внимание и мистер Эркер, руководитель центрального управления столбчатых диаграмм и текущих графиков. По некотором размышлении топ-менеджер пришел к выводу, что манера ходить по прямой не только не наносит ущерба репутации фирмы, но и свидетельствует о готовности молодого сотрудника двигаться к цели, избегая неразумного риска и опасных кривых путей. Мэпмен получил повышение и памятную шариковую ручку с монограммой президента компании.
Джон честно отрабатывал жалованье, никогда не опаздывал на деловые встречи и, поглядывая на подаренные отцом квадратные кварцевые часы, задерживался в офисе не дольше, чем было нужно для демонстрации усердия и преданности делу. Досуги молодой клерк проводил за чтением газет — это занятие, как когда-то объяснил ученику мистер Брейнквик, куда более соответствует имиджу джентльмена, придерживающегося умеренно консервативных воззрений, чем бессмысленное и разрушающее нервную систему глазение в телеэкран.
Порой молодой Мэпмен брал в руки брошюру своего школьного учителя (издание Стрейтхедской средней школы) — с несколько вычурной дарственной надписью: «Пусть твой путь спрямит все изотермы и выправит изобары, а равнина жизни завершится отвесной скалой успеха и плоскогорьем заслуженного отдыха». Джон подолгу разглядывал потертую обложку и тщательно расправлял норовившие загнуться уголки страниц.
По четвергам, когда уже ощущалась близость выходных, молодой клерк играл с соседом в кости. Стук кубиков, падавших на потертое сукно, приятно успокаивал и внушал уверенность в завтрашнем дне — особенно когда выпадала выигрышная комбинация.
Регулярные визиты к несколько постаревшему, но не оставлявшему практики психоаналитику помогали примириться с несовершенством мира, в котором столь много изогнутых поверхностей и окольных дорог.
В уикенды были встречи с подругой, Рэчел Сёркл, официанткой из кафе, расположенного прямо напротив Джонова дома (родители подарили любимому младшему сыну небольшое студио в центре города — на совершеннолетие). Рэчел была прямодушна, смешлива, слегка угловата, но миловидна. Всю зиму Джон ходил с подругой то на бокс (геометрическое совершенство ринга и спортсменских голов приятно контрастировало с уродливыми перчатками), то в пивную «Четыре угла».
Так продолжалось, пока не начался купальный сезон. Речел уговорила друга отправиться на городской пляж. Девушка решила позагорать топлес. Джон, всё еще обладавший лишь самыми смутными, из психоаналитических бесед почерпнутыми познаниями о мире секса, с изумлением пялился на до неприличия шарообразные груди подруги.
С юношей случился припадок — как в школьные времена.
Лечение в психоневрологическом отделении клиники братьев Триккерс шло успешно — пока в палате не появилась преданная подруга с букетом золотых шаров.
Джон вполне вылечился, но с Рэчел пришлось расстаться.

Вернувшись из больницы, Джон сделал то, чего обычно избегал: включил телевизор с суперплоским экраном (тоже подарок родителей).
Показывали новости. В кадре мелькали то улыбающиеся лица, то чересчур округлые рты, скандирующие маловразумительные, но приятные на слух лозунги. Вскоре Джон сообразил, что это демонстрация антиглобалистов. О них приходилось читать в газетах; выросшая из чтения подспудная симпатия к столь решительным борцам против земной округлости заставила Джона присмотреться и прислушаться.
Девушка с идеально прямыми плечами, квадратным лицом и растрепанной прической каре рассказывала телекамере о происках транснациональных корпораций, в угоду которым в Сахаре открыли бутербродную. Полицейские терпеливо ждали, пока завершится монолог, но своевременно пресекли попытку девицы кинуть гамбургер в шерифа. Прыщавый юноша призывал выразить солидарность со свободолюбивым ичкерийским народом, противостоящим империалистическим устремлениям кремлевских ястребов.
Джон стал вспоминать, где же такой народ обитает, но мистер Брейнквик в свое время, видимо, забыл рассказать об экзотической стране, население которой столь непримиримо к хищным птицам.
Тем временем в кадре появился вальяжный руководитель местного отделения международной организации АТТАК. Кого он атакует, сначала было не совсем понятно, хотя антиглобалистский функционер и заявил о решительной поддержке борьбы берберского населения за культурную самобытность, а также об искреннем сочувствии сексуальным меньшинствам Новой Гвинеи.
Географическую сумятицу усугубил неприлично упитанный пенсионер, отрекомендовавшийся членом «Общества защиты полярных оленей». Из его речи Джон не смог понять, о каких полюсах идет речь, и даже взволновался — но успокоился, услышав, что глобалистским притязаниям вашингтонских лоббистов и пентагоновских чинуш впредь будут противостоять неутомимые приверженцы многополюсного плюрализма, в особенности участники движения «Друзья ягеля».
Втиснувшийся в экран очередной общественный деятель надрывно прокричал номер контактного телефона. Джон на всякий случай записал.
А через несколько дней позвонил в штаб-квартиру движения «Американцы против американизации».

Прошло полгода. Джон Мэпмен стал одним из наиболее известных в городе активистов борьбы за интересы народов и прочего животного мира. На счету неофита было несколько публично сожженных звездно-полосатых флагов, глобус, расколотый о коленку ультраправого члена муниципалитета, и разбитая витрина супермаркета, владелец которого выгнал за безделье грузчика-пуэрториканца.
Но самой эффектной акцией была, конечно, символическая блокада аэропорта, куда намеревался прибыть известный реакционер, неустанно призывавший вводить экономические санкции против всех диктаторских режимов — если эти режимы отказываются от признания принципа политической корректности в борьбе против международного терроризма. Акция удалась: хотя рейс отменили из-за нелетной погоды, Джон, приковавший себя к ограде автостоянки, был арестован и провел в полицейском участке три часа. Мистер Мэпмен Старший внес за сына небольшой залог, а соратники по борьбе заплатили штраф.
Популярность молодого общественного деятеля, правда, вызывала кривотолки в офисе, но до поры до времени мистер Эркер терпел, вдохновляясь идеалами толерантности и традиционного американского свободолюбия. Джон уволился сам — ему предложили возглавить делегацию, направлявшуюся в далекую Россию, чтобы согласовать план совместных действий с тамошними единомышленниками.
Поездку оплатили владельцы медеплавильного завода, недавно заменившие очистные сооружения и недовольные тем, что конкуренты ограничились куда более дешевыми природоохранными мероприятиями — взятками в муниципалитете. Предполагалось, что включенный в состав делегации прогрессивный журналист напишет для местной газеты серию статей, обличая упомянутых конкурентов в небрежении судьбами озерных окуней и в непатриотичном сговоре с российскими производителями бронзовых подсвечников.

Джон тщательно подготовился к путешествию. Он заказал в городской библиотеке несколько десятков справочников, газетных дайджестов и карт, в том числе контурных (разумеется, в прямоугольной проекции). Выяснил, что расстояние от Москвы до Смоленска меньше, чем от родного Стрейтхеда до Сан-Франциско. Убедился, что железные дороги и сталелитейные предприятия угрожают российской природе, а американские фильмы — сохранению национального культурного достояния русских — плетеных тапочек, хорового пения про местности с холодным климатом и матрешек. Удалось также узнать, что большая часть обитателей распавшейся на части державы говорят по-русски, но распространены и иные наречия. Приученный мистером Брейнквиком к самостоятельному анализу материала, Джон предположил, что в стране с названием Georgia аборигены должны понимать английскую речь. Выяснилось, правда, что эта область находится за пределами новых российских границ и попасть туда не удастся.
Дальний перелет над океаном и Европой (которая, как хорошо знал Джон, всего лишь субконтинент, в отличие от Америки, которая расположилась аж на двух материках) убедил главу антиглобалистской делегации в справедливости усвоенных в детстве географических воззрений: самолет двигался всё время прямо, и никаких округлостей Земли под облаками заметно не было. Наконец — благополучная посадка в Шереметеве (бывшем гомстеде российских лендлордов, вспомнил Джон вычитанное в справочнике).
В не слишком просторном терминале встречавшие заокеанских друзей местные активисты вовсю размахивали бумажными флажками — красными, зелеными и звездно-полосатыми. Прилетевший с делегацией юноша из Сакечевана рванулся было к национальным символам сверхдержавы, полагая, что они предназначены для демонстративного сожжения, но Джон, получивший в штаб-квартире АТТАК весьма подробные инструкции, уладил недоразумение.
Затем была поездка по экологически небезопасной железной дороге, прибытие в город Ярославль (древний центр разведения медведей, как сообщалось в путеводителе, изданном на благотворительные пожертвования стрейтхедского отделения тред-юниона лесников и лесничих). Снова торжественная встреча, потом митинг на площади, зажатой между архаичным собором, построенным еще до того, как «Мэйфлауэр» добрался до Северной Америки, и старинными зданиями (жилищами тех самых лендлордов, сообразил Джон).
Лысоватый русский, активист организации «Коммунисты за демографический взрыв», товарищ Бодун, долго говорил о единении антикапиталистических сил в борьбе за материнство, детство, достойную старческую немощь, а также за возмужание в духе идей Маркса, Мартина Лютера и какого-то короля, как понял Джон из сбивчивых пояснений нервно потевшей переводчицы. Затем выступали атаман ярославских казаков и глава «Монархического союза в защиту прав инородцев».
Ответную речь произнес предусмотрительно прихваченный с собой журналист. Он, единственный из всех американских активистов, мог говорить не только на родном наречии и обратился к собравшимся с иноязычным приветствием. По-французски. Переводчица взволновалась, но журналист быстро перешел на английский.
Приняли резолюцию. Джону как главе делегации заранее выдали довольно длинный текст, пёстро изукрашенный кириллическими буковками. Уже в номере отеля, переводчица кратко, но немного путано объяснила, что имели в виду российские единомышленники.
Русский же текст потом вставили в застекленную рамку и вывесили в Стейтхедской штаб-квартире. Вот он.

«XXI век принес человечеству не спокойное торжество неолиберального консенсуса, а новый виток военного и террористического насилия. Политика глобальной олигархии, состоящей из элиты транснациональных корпораций, политического руководства Большой семерки, HАТО, ВТО, мировых финансовых институтов и международного генералитета, усиливает экономическую нестабильность и социальное неравенство. Прямыми следствиями подрывных действий производителей оружия массового уничтожения и других стандартизированных товаров повседневного спроса стали снижение уровня жизни большинства людей, ликвидация социальных завоеваний и политических свобод. Права трудящихся, заинтересованных в достойной жизни и в социальном прогрессе, в распространении принципов подлинной демократии и в осуществлении подноготной гласности, подавляются логикой извлечения прибыли и спекуляции.
Эта политика, означающая подчинение технического прогресса и расширения контактов между странами интересам олигархии, известна как политика капиталистической глобализации.
Мы, граждане России и наши зарубежные товарищи, в полной мере испытали и продолжаем испытывать на себе последствия этого курса. Вдохновленная Международным валютным фондом безудержная экспансия Чубайса, Джорджа Буша и преступной кремлевской клики из Белого дома, разрушение жизненно важных экономических структур, деградация массового образования и здравоохранения, бегство мозгов из России и капиталов из единоверных стран мусульманского мира, примитивная вестернизация и криминализация культуры на Востоке, не менее примитивная истернизация цивилизации на дичающем Западе — всё это тоже проявления капиталистической глобализации.
Hас пытаются убедить, что она неизбежна. Что люди лишены возможности выбирать свое будущее. Чувство бессилия и беспомощности благоприятствует развитию антидемократических тенденций, контролю корпораций над человечеством и торжеству недобросовестных предпринимателей, наводнивших весь мир — от Огненной земли до Таймыра, от священного камня Каабы до памятника Кобе в городе Гори, побратиме нашего родного Ярославля, — протухшей жевательной резинкой и ветчиной, которую готовят из новозеландских свиней, отклонированных в потайных лабораториях Пентагона.
Чтобы противостоять этому зловещему процессу, необходимо мощное общественное демократическое движение, целью которого должен стать другой тип интеграции — интеграции народов и их общественных организаций, интеграции во имя достижения социальной справедливости и экономического прогресса для всех, а не только для элиты. Опыт показывает, что правительства идут на уступки лишь под давлением организованных масс трудящихся, познавших законы Бойля-Мариотта и Маркса-Гей-Люссака.
Гей, славяне и англосаксы, гои и геи! Скажем решительное «Нет!» бесплодным потугам туго набитых банкнотами глобализаторов.
Hаша альтернатива, выстраданная в трудах и боях, — не торможение технического и экономического прогресса, а высвобождение его из-под власти крупного капитала.
Мы, люди самозабвенного труда, считаем, что только организованное сопротивление институтам капиталистической глобализации приведет к замене их международными демократическими институтами и иными учебно-оздоровительными заведениями для народных масс.
Так вперед же, в иной мир, в котором глобальный произвол корпораций и несвятой троицы (ВТО, МВФ, ВБ) уступит место согласию людей труда с людьми доброй воли, в котором воцарится подлинное равноправие, в котором человек будет не придатком к конвейеру, а собирателем приданого для следующих поколений.
Так приберем же к рукам будущее нашего мира!»

...Вечером ярославские друзья устроили торжественный обед. Застольные спичи немного раздражали Джона навязчивой округлостью, но всё вроде бы шло хорошо. До тех пор, пока товарищ Бодун не встал со своего места, чтобы вручить американскому соратнику по борьбе памятный подарок — глобус, «в знак единения и сотрудничества всех добровольных насельников планеты».
Эти слова, переведенные спешно выписанным из Москвы прогрессивным американским журналистом (местная переводчица от переживаний занемогла), были последними из тех, что сумел расслышать Джон.
На этот раз припадок привел к необратимым последствиям. Ни ярославские психиатры, ни лучшие врачи клиники братьев Триккерс, куда доставили антиглобалиста, не смогли помочь молодому человеку.
Под давлением общественности власти штата согласились оплачивать содержание неизлечимого пациента, пострадавшего в беззаветной борьбе против глобальных заблуждений.

Автор выражает благодарность активистам Ярославского отделения АТТАК за любезно предоставленный в его, автора, распоряжение текст резолюции и иные ценные сведения.