вероятности и неслучайности

Анатолий ЯКОВЛЕВ

Почти что были

БАСКЕТБОЛ

Однажды наши баскетболисты решили провести показательный матч с американцами.
Ну и показали. Вышли команды на площадку — а наши макушками аккурат заокеанским друзьям по это. Как на подбор — маленькие. А корзину, куда мячом допрыгнуть надо, под самый потолок подвесили. Специально. Для затруднения офсайда. Само собой, результат драматический. Шестьдесят — ноль: победила дружба.
Тренеры — в Кремль. Так вот и так, наша вина не при чём — игроки маленькие. Чтоб подросли, надо сделать. В Кремле трубку закурили, подумали и говорят:
— Чтобы что-то выросло, его сначала надо посадить. Верно, товарищи?
И посадили всю команду. И, главное, помогло. Какую там Олимпиаду наши выиграли?..

ЦЕНЫ

Однажды приехал в Кремль зоопарк с ценами. В Кремле походили, поглядели: цены всё маленькие такие, несчастные. Жалко их!
В Кремле и говорят: а давайте мы их отпустим! И отпустили. А цены разбежались, одичали и стали кусаться...

КОСМОНАВТЫ

На заре перестройки Генеральный посмотрел в небо, увидел, как «Шаттл» свалился, — и сделал такой же. Сделал и пошёл к космонавтам просить, чтоб опробовали.
Космонавты выслушали Генерального, пиво допили и говорят:
— Времена у нас нынче коммерческие, где упадёт, там подобрал. А мы люди военные, тем более бесплатно летать не способны.
И цену заломили. По космическим меркам. Генеральный туда-сюда. Нет денег! Так и полетел наш «Буран» в беспилотном режиме. Потому и не свалился.

Когда Генеральный сделал ракету, собрали в Кремле самых-самых космонавтов и стали думать, кого первого в неё посадить, чтоб космос посмотрел и себя показал. Самый умный только мешать будет: на Земле умников хватает, куда ракетой стрелять. Самый старый на пенсии давно, корову в деревне не бросит. А самый сильный возьмёт, да и рычажки погнёт — с его-то ручищами.
Тогда в Кремле говорят:
— Давайте самого красивого космонавта отправим — от него в космосе вреда меньше. И, как говорится, поехали.
Хотели-то по-тихому слетать, чтоб не знал никто — а то ещё кривотолки пойдут, за спиной шептаться станут. А только корреспонденты как увидали, какой красивый космонавт прилетел — так давай его фотографировать на память и обложки модных журналов. По всему свету растрепали!
С другой стороны — стране польза. Если у нас ракета есть, в которую космонавт помещается, отчего бы в неё бомбу не положить, а то и две?
От этого стали мы с миром капитала дружить по остаточному принципу. Мы им лишнюю нефть, они нам лишнее продовольствие. И волки целы, и овцы сыты.
А Генеральному премию дали...

Когда Генеральному премию за ракету дали, купил он себе на премию квартиру, машину, мормышку — и айда на рыбалку. Ершить.
А премия возьми и кончись.
А Генеральный возьми и новую ракету сделай, чтоб неповадно. Сделал и в Кремль пошёл, нового космонавта согласовывать.
А в Кремле торжество по случаю очередного присвоения. Героя.
Генеральный и так и сяк. Параметры объясняет, в подробности вдаётся. Отправлять, мол, не отправлять? А если отправлять, то куда?
Торжествовать мешает. В Кремле обиделись и говорят в сердцах:
— Да отправляй ты, твою мать!..
Генеральный вышел из Кремля и в затылке зачесал: мать родную в космос отправлять! За что?!. Однако приказ есть приказ. Его два раза не обсуждают.
Забрал Генеральный мать из деревни — кур, кроликов соседям наказал. Посадил мать в ракету — и ату её в космос! Мать по старости не смекнула даже, что в космосе. Всё в иллюминатор глазела, думала, кино показывают про Максима, ну, где «крутится, вертится шар голубой...»
А с другой стороны — опять польза стране вышла. В Кремле рассудили: раз бабка полёт выдюжила, баба тем более сдюжит. И запустили в космос бабу.
Заокеанские друзья испугались: баба на корабле — не к добру, тем более на космическом! Так испугались, что взяли и выложили Кремлю все карты. Военные!

Когда Генеральный решил первого космонавта в космос запускать, заокеанские друзья взяли и написали на ракете это слово. Мол, фига два у вас получится. С восклицательным знаком.
Ну, написали и написали. Запустили ракету, вернулась ракета, а как вернулась, Генеральный давай ракету на детальки рвать, узлы исследовать. До винтика разобрал ракету — ни заусенца лишнего, всё по чертежам.
Генеральный в затылке заскрёб — отчего ж вернулась ракета? И вдруг видит, это слово написано.
— Ага! — кричит, — из-за этого слова ракета и вернулась!
Существенное, выходит, слово! Основополагающее! Ну и традицию на радостях учинил — это слово на ракетах писать, чтоб ворачивались. Все ракеты и ворачивались.
Всё хорошо было, пока некий дурак это слово на военной ракете не использовал. По инерции мышления. А военную ракету как раз к заокеанским друзьям запустили проверить, как у них с качеством строительства столицы. Небось тоже цемент воруют.
А военная ракета по традиции возьми и вернись. В место постоянной дислокации... Генеральному — по шапке (от него одна шапка-то и осталась), а это слово на то слово поменяли. Его правда, совсем нехорошо говорить, а надо бы...

АЛЯСКА

Сидела раз царица на престоле, а греки возьми да подари ей финик с башку. Царица и призадумалась, чего б им в отместку подарить, чтоб греков удивить и себя показать. Думала, думала, а придумать ничего не может — в Греции вроде как всё есть...
Повелела тогда царица со всей Руси в Кремль фаворитов созвать, чтоб присоветовали. Самый старый фаворит и говорит:
— Раз в Греции всё есть, значит, не грекам дарить надо, а куда подальше — к примеру, в Америку. А дарить, так Орлова. Он презент изрядный.
— Нет, — говорит царица, — не могу Орлова дарить, он со мной в коляске ездит, душу пользует. Самый старый фаворит и говорит:
— Ну, тогда дари Аляску — её не посадишь в коляску!
— Верно, — говорит царица, — Аляску не посадишь в коляску!
И подарила в Америку Аляску. Америка для виду поломалась, а сама руки потирает и думает: «Отсель грозить мы станем шведу!»
Шведы для виду испужались, а сами через окно в Европу высовываются, гогочут:
— Отсель — пожалуйста! Грозите на здоровьице!
А царица увидала, сколь фаворитов в Кремль понаехало — и ну царствовать! Кони дохли...

ПРО ПУШКИНА

Однажды Пушкин приехал в деревню к барину Троекурову на уик-энд. Отужинали они по протоколу, солнышко проводили. Тут Троекуров и говорит Пушкину:
— А ночи мы традиционно коротаем за питием водочки и преферансами.
А у Пушкина ни векселей для игры нет, ни азарта до водки. Сказался Пушкин Троекурову, что в туалет, хвать рулон, а сам — за перо.
Так и скоротали ночь: один за питием водочки и преферансами, другой за писанием стихов.
Утром стучится к Троекурову деревенский староста:
— Вставай, барин, твой сегодня черёд деревенское стадо пасти!
А Троекуров и встать-то неспособный. Ну, Троекуров и к Пушкину:
— Выручай, брат Пушкин — мне сегодня черёд стадо пасти. А я водочки в излишестве пил и в преферансы проигрался! Неспокойно у меня на душе, чтоб скотину стеречь! Подмени меня, Пушкин, а я тебя в Михайловском после подменю, моё тебе слово!
А Пушкин сам вовсю не спал — ловко стихи получались. А отказаться — честь не дозволяет, гость всё-таки. Так и согласился.
Вывел стадо на луг и давай кумекать, чтоб и скотина в лес не подалась, и самому выспаться. А гений, он, как известно, парадокса друг. Так Пушкин возьми и свяжи скотину хвостами парами по ранжиру, чтоб та не разбежалась. Все пары по одному размеру подобрал, чтоб которая поздоровее которую послабже в лес не утащила. Так оприходовал всё стадо, остался один бык троекуровский без пары — самый откормленный и мощный.
«Привяжу его, — думает Пушкин, — к себе хвостом. Усну, а как бык в сторону потянет, проснусь и осажу его». Ну и заснул.
Скотина, которая хвостами связанная, друг дружку в разные стороны тянет, а сдвинуть не может — так и стоит на месте. Один бык троекуровский в лес потихоньку рысит. А Пушкину на грех сон снится забористый, с куртуазными приключениями, от которого никак проснуться невозможно. Ну а сам Пушкин, хоть парень кряжистый, а весу в нём с быком несравнимо. Так и потянул бык Пушкина за собой в лес.
А скотина, она дороги не разбирает — проволок бык Пушкина до лесу по крапиве, репью и болоту — так что вид у поэта стал преизрядный.
А в лесу — благородный разбойник Дубровский. Сидит, ножи точит, думку думает за справедливость. Глянь: бык стоит троекуровский, а к его хвосту Пушкин привязан в преизрядном виде и недвижный. Дубровский вскочил, ножами замахал:
— Совсем, — кричит, — Троекуров чашу терпения народного переполнил, светоча культуры на хвосте бычьем заморил! Нет ему нынче прощения!
Кликнул разбойную свою братию, взвалил Пушкина на плечи — для доказательства, и ну в деревню троекуровскую скакать, палить поместье. Ну и спалил поместье.
А там и Пушкин проснулся. Глядит по сторонам: барин Троекуров плачет, подле благородный разбойник Дубровский свистит с укоризною, да угольки усадьбы троекуровской тлеют...

Раз доложили царю, что Пушкин писаниями своими воду мутит в народе и сам же от них имеет переутомление. Тогда отправил царь Николай Пушкина в Михайловское, чтоб от писаний отдохнул и хозяйство поместное поправил. Пушкин и поехал — чего царя зараз гневить?
Через день царю от Пушкина депеша: «Пришли, государь, обоз кирпича и пуд чернил». Царь Пушкину в ответ свою депешу: «Зачем кирпич и чернила? Не вижу связи». Пушкин в ответ: «Кирпич — фасад править, а чернила — расписки писать долговые под сей кирпич». А царь в ответ: «Кирпич выслал, расписки долговые аннулирую».
Пушкин видит: не желает царь Николай чернил ему допускать ни в какую. А у Пушкина душа зудит — роман ваять. В стихах и премногих главах. Ну, Пушкин и решил роман свой кровью писать, чтоб царю неповадно было.
Сел и пишет себе роман кровью. Написал половину главы — и в обморок. Кровь кончилась.
По такой причине позвали фершала. Фершал посмотрел Пушкина, давление потрогал и говорит:
— Никак Вам больше сей роман кровью писать нельзя, потому что у Вас давление от этого упало. Не хватит у вас давления на роман.
Покачал головой и пошёл крестьян бить, чтоб кровь сдали на поправку давления. Наутро Пушкин в окно выглянул: очередь стоит из крестьян. Донорская. Кровь сдают на поправку давления. Давление, оно много крови не требует, так Пушкин сейчас за перо. Ну и двинулось дельце.Посему великий роман в стихах пушкинский есть плоть от плоти кровь народная.

Однажды поехал Пушкин на историческую родину — в Африку. Встретили Пушкина африканские вожди как родного, стол накрыли.
— Прадед твой, Ганнибал, — говорят Пушкину, — был королём африканским, так и ты по-королевски отобедаешь.
Пушкин уселся за стол, видит: все сидят весёлые и с вилками, а один человек сидит грустный и без вилки. Пушкин и говорит:
— Почему ты один сидишь грустный и без вилки?
— А потому, — говорит человек, — что вы меня сейчас кушать будете. Традиция такая у вас в Африке, людей кушать. — Нет уж, говорит Пушкин, — я хоть и поэт, а незнакомого человека кушать не дозволю!
И кричит африканским вождям:
— А каким таким образом вы этого человека намерены приготовить?
— А простым, — кричат вожди, — в котёл и соли по вкусу.
— Эх, вы, — говорит Пушкин, — это блюдо простонародное! Мне прадедушка Ганнибал исторический рецепт составил, по которому я мог бы этого человека приготовить.
— Приготовь, — кричат вожди, — по историческому рецепту!
— А и приготовлю, — говорит Пушкин, — только вы подсматривать не смейте, потому что сей рецепт есть моя родовая тайна!
— Добро, — кричат вожди, — вот тебе вигвам, — готовь своё историческое блюдо!
Пушкин уволок человека в вигвам и говорит ему: чеши теперь, брат, отсюдова во все лопатки, да скажи всем, что Пушкин не ест людей!
А сам вышел из вигвама и говорит африканским вождям:
— Простите меня, сородичи, но такое преизрядное вышло блюдо из того человека, что я сам его целиком съел!
Так Пушкин двух зайцев убил: и человека спас, и при дворе говорить стали, что Пушкин не ест людей.

Раз утром Пушкин проснулся, потряс барометр и думает: ага, растёт давление, можно на рыбалку. Снарядил снасти, а в дверях — Дантес.
— Айда, — говорит, — Пушкин, в тир. Призы стрелять.
— Извини, — говорит Пушкин, — я на рыбалку.
Пушкин — на рыбалку, Дантес в — тир...
В другой раз Пушкин проснулся, потряс барометр и видит: давление падает, рыбалки нет, можно порисовать. Только за краски, на пороге — Дантес.
— Айда, — говорит, — Пушкин, на охоту. Воздухом подышим.
— Нет, — говорит — Пушкин, — я рисовать буду.
Пушкин — за краски, Дантес — в лес...
В третий раз Пушкин проснулся, потряс барометр, а барометр не показывает. «Ага, — думает, — барометр сломался. Надо чинить».
Обложился учёными книгами, устройство барометра постигает. Тут как тут — Дантес.
— Айда, — кричит, — Пушкин, на войну! Мир поглядим и себя покажем!
— Извини, — говорит Пушкин, — у меня барометр сломался. Надо чинить.
И — за отвёртку. А Дантес — на войну...
Таким образом Пушкин изучил массу полезных вещей, а Дантес научился стрелять. Поэтому Пушкин умер всесторонне развитым человеком, а Дантес — подонком.

Раз приезжает Пушкин к Дантесу в прескверном расположении духа и вызывает того на дуэль.
— С чего же это дуэль? — говорит Дантес.
— А чего ты меня с рогами нарисовал, да в присущей позиции?! — кричит Пушкин и показывает Дантесу некое письмо.
— Так с рогами потому, — говорит Дантес, — что рога есть символ того, что Вы есть мощный матёрый лось, которое животное есть символ силы и доблести! Со всем ему присущим.
— Ладно, — говорит Пушкин, — с рогами ясно, а почему ты написал, что Натали мне изменяет?— Так я написал в том смысле, что Натали изменяет вам непрестанно свою внешность, чтобы больше Вам как любимому мужу быть любезной.
— Ну, извини, — говорит Пушкин, — за письмо спасибо.
И за порог. А Дантес как на грех возьми и забудь за Пушкиным припереть дверь. А у Пушкина расположение духа прескверное, потому он возьми и вернись в апартаменты Дантесовы с криком:
— Ага, ты и самого духа моего не выносишь, что после меня апартаменты проветриваешь!
И вызвал-таки Дантеса на дуэль. Вызвал, а сам переживает по случаю своей горячности. Во-первых, письмо Дантес предоброе прислал — неудобно выходит, а во-вторых, скучная получается дуэль, ибо изрядный Дантес стрелок, чтобы с ним равняться.
Тогда Пушкин возьми да подмени себя майором Мартыновым, чтоб всё запутать и пушкиноведам было на хлеб. А Дантес возьми да подмени себя поэтом Лермонтовым, чтоб совсем всё запутать и пушкиноведам было на хлеб с маслом. А когда майор Мартынов возьми да убей на дуэли поэта Лермонтова, то Пушкин возьми да напиши стихотворение «На смерть поэта», так что пушкиноведам было на хлеб с маслом и красной икрой с горкой!
Всё...