На рубеже веков: Европа и мир в документах и свидетельствах

Статья опубликована при поддержке компании «Domnasaite.ru». Хотите приобрести дачный участок или обустроить уже имеющийся? Тогда обратитесь в компанию «Domnasaite.ru» и приобретите баню или дом под ключ из бруса. Посетите официальный сайт компании www.domnasaite.ru и подберите, что то для себя.

Мудрость и глупость наших государственных деятелей — это почти отражение нашей собственной мудрости и глупости, мудрость и глупость одного поколения не обязательно такая же, как у следующего. Чтобы понять людей ... года, нам нужно понять ценности ... года, и, исходя из этих ценностей, судить об их делах.

История не терпит оптимизма и не должна в происшествиях искать доказательств, что все делается к лучшему.

XIX век был одним из величайших веков в истории человечества: одним из самых творческих и, уж конечно, самым гуманным и самым свободным...
Утвердившись в хозяйстве ... свобода распространяется быстро на все сферы: политику, быт, семью, воспитание, гигиену, общественную мораль. Всюду ограничивается ... значение норм, авторитетов, принуждения, порядка. Общей предпосылкой становится оптимистический взгляд: свободная борьба стихий в личности и обществе сама по себе приводит к гармонии...
Всеобщее счастье должно было родиться из борьбы всех против всех.

Индустриальная революция

Созданный Томасом Ньюкоменом в 1705 году паровой механизм для осушения шахт был крайне энергозатратен, однако в Англии, где мало рек и от водяных мельниц не было особого толку, владельцы мануфактур с энтузиазмом ухватились за идею использовать силу пара.
В 1764 году талантливый самоучка Джеймс Уатт, нанятый техником в лабораторию университета Глазго, усовершенствовал машину Ньюкомена. Его большой удачей стало то, что нашелся богатый коммерсант с воображением по имени Мэттью Боултон, который вложил огромные деньги в раскрутку нового изобретения. Ему-то и принадлежала счастливая маркетинговая идея — мерить мощность новой машины в лошадиных силах (причем за единицу была принята не средняя животина, а тяжеловес).
Внедрение паровой машины в промышленное производство привело к индустриальной революции в Англии.

Паровая машина поистине потрясла современников. Сила пара ярче всего воплотилась в образе локомотива: железная дорога приобщала людей к технике и рождала у них чувство нового времени... Американский историк экономики Роберт В. Фогель рассчитал, что индустриализация в США, если бы она была основана на проектах строительства каналов, могла добиться тех же результатов, что и в случае ставшего уже легендарным строительства железных дорог. Но такой количественный подход игнорирует качественные признаки, и прежде всего колоссальное гипнотическое воздействие железной дороги на человека...
Паровая энергия охватывала лишь ограниченные жизненные и экономические пространства, пока ее можно было передавать лишь с помощью зубчатых колес и приводных ремней. Для вездесущности паровой энергии понадобилось бы много маленьких паровых машин. Какое-то время казалось, что развитие идет именно в этом направлении, но рост цен на уголь сделал эти мини-машины нерентабельными.
Ситуация изменилась после того, как начало свое шествие электричество, точнее говоря — пригодный для силового привода переменный ток высокого напряжения. Ряд сенсационных выставок ознаменовал в 1880—1890-х годах прорыв в области использования электрического тока для освещения и приведения в движение машин. Сильнее, чем когда-либо прежде, техника представилась волшебным миром невидимых сил и ярких эффектов. Тогда-то и возникло целостное представление о технике как связующем и вездесущном творении и о техническом прогрессе как о бесконечном явлении.

Транспорт

На Рождество 1801 года англичанин Ричард Тревитик на изготовленной им паровой коляске перевез в Корнуолле первых пассажиров. Именно с этой даты надо, видимо, отсчитывать автомобильную эру...
Создатель автомобиля Тревитик построил и первый рельсовый локомотив. Когда его испытывали в 1804 году на рельсах для шахтных вагонеток в горняцком поселке Вилам под Ньюкаслом, на это диво, среди прочих, пришел посмотреть малограмотный шахтер Джордж Стефенсон. Зрелище так потрясло его, что он загорелся мечтой построить большой паровоз — и в 1814 году добился своего, действительно став создателем британского железнодорожного транспорта.

То, что мы называем промышленной революцией, вряд ли вообще имело бы такой размах, если бы, скажем, ввоз в Англию хлопка отставал от возросших потребностей прядильных фабрик. Технический переворот мог быть и вовсе удушен в зародыше...
Первые паровые двигатели имели малую мощность, требовали много угля и частых заправок. Они были неудобны для судов дальнего плавания...
Реальный прорыв состоялся, когда ливерпулец Альфред Холт построил суда с компаунд-машинами: они работали при гораздо более высоких давлениях пара... «Агамемнон», первое из трех судов его компании, в 1866 году отправился вокруг мыса Доброй Надежды в Шанхай за китайскими шелками, фарфором и чаем...
Владельцы парусных судов, не желая уступать, взяли на вооружение элегантные и быстрые клиперы, капитаны которых прекрасно использовали силу ветра. От острейшей морской конкуренции выиграли не только пассажиры на Западе, но и жители Востока, благодаря притоку капиталов. Цейлон (Шри-Ланка), например, вскоре стал крупнейшим экспортером чая... Новая Зеландия начала экспортировать баранину, начав с 8000 туш в 1882 году и доведя эту цифру до 1,9 миллиона туш 10 лет спустя...
Самые оживленные пути сообщения пролегали между Европой и Америкой. В одну сторону текли потоки переселенцев и промышленных товаров, в другую — сырье, продовольствие, особенно пшеница, которой засевались целинные земли, осваивавшиеся по мере строительства железных дорог и перемещения границ все дальше на запад. С ростом грузопотоков цена перевозки снижалась с фантастической скоростью.
Дешевый импорт переключил использование дорогих земель Европы с производства зерновых на производство скоропортящихся фруктов и овощей... Доставка молока цистернами по железным дорогам улучшила снабжение городов... Подешевела одежда.
В 1896 году положение английских наемных работников улучшилось примерно наполовину по сравнению с 1875 годом. За счет увеличившегося дохода улучшились питание и одежда. Недавнее социальное завоевание — короткий рабочий день по субботам — способствовало тому, что люди смогли посещать мюзик-холлы, возникшие в то время, или спортивные зрелища... Стол наемных работников становился всё более разнообразным.
Скоростные морские перевозки позволили дополнить фруктами растущее внутреннее производство. Варенье появилось почти на каждом столе. К 1905 году два-три банана стоили не больше пенса...
В конце XIX века в наземном транспорте произошло самое значительное с момента появления паровозов открытие. Ныне оно воспринимается обыденно, но не следует забывать, что это был первый вид личного транспорта, который мог себе позволить простой человек, поскольку здесь не требовалось ни тяги, ни мотора. Речь идет о велосипеде...
Вначале он стоил дорого, но 10 лет спустя цена его резко упала... С появлением проката и комиссионной продажи велосипеды вошли в быт простонародья — для поездок на работу, в школу, в магазин, на природу.
Другие изменения касались новых источников энергии и вначале имели целью заменить гужевой транспорт... К концу XIX века число лошадей на транспорте во всем мире возросло до такой степени, что по объему потребляемого продовольствия они стали конкурировать с людьми... О числе лошадей в Европе мы можем только догадываться, но известно, что в США их было около 30 миллионов. Задолго до 1900 года было уже ясно, что замена лошадей механизмами обещает большой выигрыш...
Зародившись в США в конце 1880 года и распространившись по всему миру, трамвай расширил действующие линии конки, ускорил движение. Более быстрые и вместительные трамвайные вагоны освещались в ночное время, и проезд в них стоил дешевле; трамваем пользовались все слои общества, но особенно удобен он был для бедноты...
Многие трамваи всё чаще стали заменяться более маневренными автобусами, так как двигатель внутреннего сгорания стал настоящим лидером в споре с гужевым транспортом...
Америка начала производство более качественных и дешевых автомобилей в 1904 году. Признанным лидером здесь стал Генри Форд. Большинство семей в Соединенных Штатах, где покупательная способность населения была выше, чем у европейцев, обзавелись автомобилями к началу 1920-х годов, но в Европе до 1950-х годов автомобилистами оставались в основном представители среднего класса, хотя рабочая аристократия уже в 1930-х годах освоила мотоциклы, в том числе с коляской. При этом каждый мог позволить себе поездку на автобусе...
Потребность в овсе и сене сменилась спросом на нефтепродукты. С конца Гражданской войны США лидировали в этой области, затем на передний план выдвинулись скважины Каспийского региона России, к началу века добывавшей 13 миллионов тонн. К 1939 году добыча нефти в России [СССР] утроилась, а в США возросла более чем в 20 раз. В разных регионах мира появились новые центры нефтедобычи, среди них выделялись Бирма и, что особенно важно, государства Ближнего Востока. Доставка нефти в еще большей степени стала зависеть от железных дорог и судов.
Возник целый индустриальный комплекс, включающий не только нефтепереработку и сборку автомобилей, но также сеть автозаправочных станций, ремонтных и торговых предприятий, не говоря уже о дорожном строительстве. Новые профессии привлекали молодежь, тогда как старое поколение, привыкшее к природе и работе с живыми существами, а не с грязными и бездушными машинами, все более уходило со сцены.

Проложенная в рекордно короткие сроки, Великая Сибирская магистраль резко изменила устоявшиеся представления о труднопреодолимых восточных просторах. За полтора десятилетия стальные рельсы между Челябинском и Владивостоком прорезали 7416 километров: таежные пространства, сплошные болота, степи, вечную мерзлоту. Были пробиты десятки горных тоннелей, возведены мосты через Обь, Енисей, Иртыш и несметное число других больших и малых рек...
Показателем изменившегося под влиянием магистрали отношения к возможностям и перспективам освоения Сибири стала отмена в 1899 году сибирской ссылки. Перемена в общественном сознании следующим образом была отражена в одном из очерков: «Когда свист паровоза разогнал мрачную, дикую легенду о застланных снегом сибирских равнинах, тишину которых нарушал только вой волков да звон цепей каторжников, перед глазами человечества открылась великолепная страна, в скором времени обещающая обратиться в житницу Старого света»...
Материалы о строительстве Великой Сибирской железной дороги были представлены на проходивших в конце XIX века Всемирных выставках, выражавших апофеоз достижений индустриальной цивилизации. В 1893 году на Колумбовой выставке в Чикаго отмечался символический факт почти полного совпадения по времени празднования 400-летия открытия Америки и начала сооружения Великого Сибирского пути, призванного приблизить Старый свет к Новому...
Русская и зарубежная печать восторженно писала о том, что Сибирская магистраль превзойдет не только Канадскую, но и Тихоокеанскую железную дорогу между Сан-Франциско, Чикаго и Нью-Йорком. В результате из любого европейского города можно будет проехать прямым железнодорожным путем до Тихого океана в два-три раза скорее и дешевле, чем морским путем вокруг Индии. ...
Наибольшие надежды на освоение еще никем не занятого сибирского рынка возлагали американцы. Они рассчитывали на успешную конкуренцию с западноевропейскими промышленными товарами благодаря низким морским фрахтам и удобному морскому соседству с Сибирью через Тихий океан. С истинно американским прагматизмом печать указывала на выгоды, которые несло освоение Россией сибирских пространств.
В имевшем богатый колонизационный опыт американском обществе не выражалось сомнений в том, что Сибирская железная дорога оживит эти обширные и щедро одаренные природой территории и создаст благоприятные условия для американского экспорта в Сибирь. С данным фактом связывались надежды на развитие американского Дикого Запада в результате переориентации его на удовлетворение потребностей разработки сибирских горных, лесных и рыбных богатств, распашки плодородных земель, на производство и поставки железнодорожного подвижного состава...
Вдоль Сибирской магистрали рождались новые города, на десятки и сотни верст по обе стороны пути распространилась народная колонизация. Транссиб с его двадцативерстными скоростями переселенческих составов поистине стал дорогой в будущее.

Коммуникации

Печатная книга стала быстрым и эффективным инструментом, способствующим распространению одной и той же информации в одно и то же время в разных местах. При этом коммуникация, правда, могла осуществляться только в одном направлении: от автора к читателю, но не наоборот. Книгопечатание способствовало успеху лютеранской Реформации, сделав доступной каждому читателю Библию.
Дальнейшее изменение ... произошло лишь во второй половине XIX века, с внедрением телеграфа. Телеграф работал с одной-единственной электрической цепью и передавал сообщения с помощью состоящего из точек и тире сигнального кода (азбука Морзе)...
Аппарат Морзе впервые был внедрен в эксплуатацию в 1844 году на участке между Вашингтоном и Балтимором и с самого начала был предназначен для общего пользования. Очень быстро были созданы частные компании, в удивительно короткие сроки установившие телеграфные линии между важнейшими экономическими центрами. Общая протяженность линий в Соединенных Штатах Америки в июле 1849 года составляла 18 000 км...
Электромагнитный телеграф впервые открыл возможность передачи сообщений на любые расстояния и привел к необходимости международного сотрудничества в области коммуникаций... Была проложена кабельная сеть, связывающая континенты: 7 августа 1858 года из Северной Америки в Европу была отправлена первая телеграмма, содержавшая котировку курсов валют на нью-йоркской бирже.
Телеграф превратился в средство экономической и политической власти: только одна колониальная держава — Англия — располагала участком мировой кабельной сети протяженностью 209 000 км (при общей протяженности сети в 318 026 км)...
В середине 70-х годов XIX столетия появился телефон. Преподаватель школы для глухонемых Грейам Белл создал в 1876 году первый пригодный к эксплуатации телефон. В отличие от уже существующих средств коммуникации, телефон мог быть использован для разговора...
Первую телефонную станцию построили в 1878 году в Нью-Хейвене (США). Новым аппаратом пользовались банки, страховые компании и мелкие ремесленники, чтобы как можно быстрее передавать информацию клиентам и поставщикам. То, что друзья и родственники позднее будут вести по телефону долгие личные беседы, в то время трудно было себе представить...
Использование телефона подготовило успех радио... Радиотелефонная связь постепенно вытеснила записывающий телеграф. Однако сначала новая техника была доступна лишь военным стратегам. Фатальные последствия для одной из воюющих сторон, не использовавшей новую технологию, иллюстрирует сражение на Марне 1914 года, когда немецкая армия потерпела поражение из-за отсутствия координации действий двух группировок. Свидетели этого события сообщают, что генералы не захотели передавать информацию по новым радиоустройствам. Вместо этого верхом на коне отправили офицера-ординарца. Однако тот заблудился и достиг штаба армии с большим опозданием.
Телефон и радио вошли в жизнь большинства жителей Европы лишь после Первой мировой войны. С тех пор никто уже никто не оставался в одиночестве в четырех стенах: когда раздавался телефонный звонок, мир с его требованиями и притязаниями неумолимо проникал в частные владения людей.

Уникальное явление — или
были возможны варианты?

Даже при беглом и поверхностном взгляде бросается в глаза, что на всем временном и пространственном протяжении физическая химия возникла и смогла утвердиться лишь в тесном квадрате между Лондоном, Берлином, Веной и Парижем. И лишь в XIX веке. Из этого видно, что экспериментальное знание — одно из самых немыслимых явлений истории. Колдуны, жрецы, воины и пастухи кишели где угодно и когда угодно. Но такая человеческая порода, как ученые-экспериментаторы, очевидно, требует невиданных условий, и ее возникновение куда сверхъестественней, чем явление единорога.

Волей-неволей тянешься рукой к благодетельным дарам цивилизации, находящимся тут же перед глазами. И все-таки при виде их я каждый раз невольно думаю о том, что было бы, если бы на Востоке получила развитие самобытная техническая культура, не имеющая ничего общего с западной. Как отличались бы тогда наши общественные формы от современных.
Например, если бы у нас были собственные физика и химия, то не пошло ли бы совсем иным путем развитие техники и промышленности, основанных на них, не появились ли бы в повседневном употреблении машины, химикалии, технические изделия ... более отвечающие нашим национальным особенностям? Да и не только это. Возможно, что самые физика и химия были бы построены на совершенно иных началах, чем европейские, а наши представления о существе и действии света, электричества, атомов и т.п., почерпнутые нами в школе, может быть, приняли бы совершенно иной вид...
Могу лишь фантазировать, но нетрудно себе представить, что если бы изобретения практического характера развивались у нас самобытными путями, то они оказали бы широкое воздействие не только на формы одежды, пищи и жилища, но также и на формы политической и религиозной жизни, на искусство, на экономическую деятельность и т.д.

Новое ощущение жизни

Прежде даже для богатых и могущественных Земля была миром нужды, тягот и риска.
Тот мир, что окружает нового человека с колыбели, не только не понуждает его к самообузданию, не только не ставит перед ним никаких запретов и ограничений, но, напротив, непрестанно бередит его аппетиты, которые в принципе могут расти бесконечно. Ибо этот мир девятнадцатого и начала двадцатого века не просто демонстрирует свои бесспорные достоинства и масштабы, но и внушает своим обитателям — и это крайне важно — полную уверенность, что завтра, словно упиваясь стихийным и неистовым ростом, мир станет еще богаче, еще шире и совершенней...
Контраст еще отчетливей, если от материального перейти к аспекту гражданскому и моральному. С середины прошлого века средний человек не видит перед собой никаких социальных барьеров. С рождения он и в общественной жизни не встречает рогаток и ограничений. Никто не принуждает его сужать свою жизнь... То, что прежде считалось удачей и рождало смиренную признательность судьбе, стало правом, которое не благословляют, а требуют...
Если прежде для рядового человека жить означало терпеть лишения, опасности, запреты и гнет, то сегодня он чувствует себя уверенно и независимо в распахнутом мире практически неограниченных возможностей... И если прежде он привычно твердил: «Жить — это чувствовать себя стесненным и потому считаться с тем, что стесняет», — то теперь он торжествует: «Жить — это не чувствовать никаких ограничений и потому смело полагаться на себя; всё практически дозволено, ничто не грозит расплатой, и вообще никто никого не выше».

Новый тип работника

Эта лихорадочность в работе — сущее проклятие Нового света — начинает распространяться, как зараза, по Европе, повергая ее в состояние дикости и поразительной бездуховности. Покой становится чем-то зазорным; долгие размышления вызывают чуть ли не угрызения совести. Уже никто не может просто думать, без того чтобы не смотреть при этом неотрывно на часы, как бывает за обедом, когда взгляд не может оторваться от биржевого листка, — всё это напоминает жизнь того, кто боится всё время что-то «пропустить».
Чистая совесть всё чаще и чаще связывается только с работой: жажда радости уже называется «потребностью в отдыхе» и начинает постепенно стыдиться самой себя. «Да, это всё из-за здоровья, надо и о нем позаботиться, ведь без этого мы никуда», — так оправдывает себя всякий, кого нежданно-негаданно захватят врасплох на каком-нибудь пикнике...
Когда-то всё было совершенно иначе, сама работа мучалась угрызениями совести. Человек хорошего происхождения предпочитал скрывать свою работу, если в силу какой-то необходимости ему приходилось работать. Раб выполнял свою работу неизменно с чувством, что делает нечто достойное презрения, — «делание» само по себе уже было чем-то презренным.

Когда экономическое производство сместилось с поля на завод, семья утратила возможность работать вместе как производственная ячейка. Чтобы получить рабочих для фабричного производства, ключевые функции семьи были распределены между новыми специализированными учреждениями. Воспитание ребенка было передано школе. Забота о пожилых людях перешла в ведение приютов для бедняков, домов для престарелых или частных лечебниц. Помимо всего этого, новому обществу была нужна мобильность. Ему требовались рабочие, которые могли бы в поисках работы переезжать с места на место.
Перегруженная престарелыми родственниками, больными и увечными, а также большим количеством детей, большая семья была чем угодно, но только не мобильной ячейкой. Поэтому постепенно и весьма болезненно структура семьи начала меняться. Разорванные миграцией в большие города, сотрясаемые экономическими бурями, семьи освобождались от нежелательных родственников, становясь меньше, мобильнее и всё более приспособленными к потребностям новой техносферы.

Когда рабочий занят постоянно и исключительно изготовлением одной и той же детали, он в итоге приобретает удивительную сноровку. И в то же время теряет способность осмысливать, что он делает. С каждым днем он становится всё более ловким и всё менее вдумчивым. Можно сказать, что, в то время как рабочий в нем совершенствуется, человек — деградирует...
Что можно ожидать от человека, который двадцать лет своей жизни изготовлял булавочные головки? Каким образом он может применить тот мощный человеческий интеллект, так часто потрясавший мир, кроме как для совершенствования производства булавочных головок.

Либерализм и демократия

Славу и ответственность за выход широких масс на историческое поприще несет XIX век. Только так можно судить о нем беспристрастно и справедливо. Что-то небывалое и неповторимое крылось в его климате, раз вызрел такой человеческий урожай...
Вся история предстает гигантской лабораторией, где ставятся все мыслимые и немыслимые опыты, чтобы найти рецепт общественной жизни, наилучшей для культивации «человека». Не прибегая к уверткам, следует признать данные опыта: человеческий посев в условиях либеральной демократии и технического прогресса — двух основных факторов — за столетие утроил людские ресурсы Европы.
Такое изобилие, если мыслить здраво, приводит к ряду умозаключений: первое — либеральная демократия на базе технического творчества является высшей из доныне известных форм общественной жизни; второе — вероятно, это не лучшая форма, но лучшие возникнут на ее основе и сохранят ее суть; третье — возвращение к формам низшим, чем в XIX веке, самоубийственно.

ХХ век показал, что «киты», на которых стоит демократия (свобода и всеобщее волеизъявление), не были родными братьями — один даже не без успеха пытался съесть другого.

Демократия и либерализм — это два ответа на два совершенно различных ... вопроса.
Демократия отвечает на вопрос: «Кто должен осуществлять политическую власть?» Демократия предлагает править каждому из нас — иначе говоря, все мы властны вмешиваться в общественные дела.
Либерализм отвечает на вопрос совершенно иной: «Каковы должны быть границы политической власти, кому бы она ни принадлежала?» Ответ звучит так: «Политическая власть, осуществляется ли она автократически или всенародно, не должна быть неограниченной, но любое вмешательство государства предупреждается правами, которыми наделена личность»...
Так проясняется разная природа этих двух начал. Можно быть большим либералом и отнюдь не демократом, и наоборот — истый демократ далеко не всегда либерал.

Либерализм есть доверие к народу, ограниченное благоразумием.

Идеи и опасения XIX века

Мы призываем человечество к новой жизни, мы спрашиваем у этих разобщенных, обособленных, борющихся между собой людей, не наступило ли время открыть новые узы любви, учения и деятельности, которые должны объединить их, заставить их шествовать мирно, в порядке, любовно к общей судьбе.

Есть вещи, которые не могут быть санкционированы никем. И если какая-либо власть всё же санкционирует их, то, будь она хоть всей нацией за вычетом одного подавляемого ею, власть эта не станет оттого менее беззаконной...
Под свободой разумею я торжество личности над властью, желающей управлять посредством насилия, и над массами, предъявляющими от лица большинства право подчинения себе меньшинства.

Всякая крупная государственная общность, в которой будет утрачено осторожное и тормозящее влияние имущих ... неизбежно достигнет ... такой быстроты, при которой государственная колесница будет разбита...
Если это ... произойдет, то исторический круговорот в относительно короткий срок неизбежно приведет снова к диктатуре, к деспотизму, к абсолютизму, ибо и массы склоняются в конце концов перед потребностью к порядку.

Человек ... необходимо должен повиноваться высшим... Он повинуется тем, кого почитает лучшими, чем он сам, более щедрыми, более мужественными; и он всегда будет им повиноваться, и даже будет всегда готов и счастлив это делать.

Великобритания

Наступил ХХ век... Мы вступаем в новое столетие наследниками достижений и славы прошлого; мы стали более зрелыми... Наш государственный строй из личной монархии, ограниченной наследственной аристократией, превратился в демократическую систему самого либерального типа... И это превращение произошло без всяких мучительных нарушений традиции прошлого...
Обладая такой формой правления, обладая обширным накопленным богатством, обильно проникшим во всё общество, обладая — и это самое главное — народом процветающим, удовлетворенным, мужественным, умным, уверенным в своих силах, мы можем с доброй надеждой смотреть вперед, не боясь бурь и конфликтов, через которые, возможно, нам предстоит пройти.

Россия и Германия являются представительницами консервативного начала в цивилизованном мире, противоположного началу демократическому, воплощаемому Англией и в несравненно меньшей степени Францией. Как это ни странно, Англия, до мозга костей монархическая и консервативная дома, всегда во внешних своих сношениях выступала в качестве покровительницы самых демократических стремлений, неизменно потворствуя всем народным движениям, направленным к ослаблению монархического начала.

Когда около 1800 года новая промышленность начала создавать новый тип человека — индустриального рабочего — с более преступными наклонностями, чем традиционные типы, Франция поспешила создать сильную полицию. Около 1810 года Англия по той же причине — возросла преступность — вдруг обнаружила, что у нее нет полиции.
У власти были консерваторы. Что они сделали? Создали полицейскую силу? Ничего подобного. Они предпочли мириться с преступлениями, как только могли. «Народ согласен лучше терпеть беспорядок, чем лишиться свободы».

На протяжении 400 лет внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте... Если подойти к вопросу с точки зрения истории, то эту четырехсотлетнюю неизменность цели на фоне бесконечной смены имен и событий, обстоятельств и условий следует отнести к самым примечательным явлениям, которые когда-либо имели место в жизни какой-либо расы, страны, государства или народа. Более того, во всех случаях Англия шла самым трудным путем. Столкновения с Филиппом II Испанским, с Людовиком XIV ... с Наполеоном, а затем с Вильгельмом II Германским... Было бы легко и, безусловно, весьма соблазнительно присоединиться к сильнейшему и разделить с ним плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более трудный путь, объединялись с менее сильными державами, создавали из них коалицию и таким образом наносили поражение и срывали планы континентального военного тирана, кем бы он ни был, во главе какой бы страны ни стоял. Так мы сохранили свободу Европы, защитили развитие ее живого, многообразного общества.

Имперский инстинкт, и практический здравый смысл, и стремление к разумным, но не революционным реформам ... являются важнейшими чертами британской расы.

Мне никогда не приходилось наблюдать класса более глубоко деморализованного, более безнадежно испорченного своекорыстием, более разложившегося внутренне ... чем английская буржуазия... Она не видит во всем мире ничего, что не существовало бы ради денег, и сама она не составляет исключения: она живет только для наживы, она не знает иного блаженства, кроме быстрого обогащения, не знает иных страданий, кроме денежных потерь.

Британия не является более мастерской мира, это правда, и надо быть глупцом, чтобы верить, что она может вновь ею стать...
Англия получает более высокую долю международного дохода, чем создает своим трудом. Очень жаль, что значительное количество продукции, произведенной ее трудовой энергией, расточается на военные цели или выбрасывается для приобретения спиртных напитков, на азартные игры, на пари, на предметы роскоши... Три статьи ее бесполезных расходов — напитки, война, игра — поглощают все излишки доходов от экспортной торговли с колониями и с остальным миром.

Франция

Во Франции, и вообще у народов материка, где до сих пор еще не погибли предания римской и византийской цивилизации, исторический процесс совершается весьма забавно или, лучше сказать, печально. Народ и общество убеждены, что их задача состоит в том, чтобы выработать себе правительство, а затем жизнь народа прекращается или, что всё равно, эта жизнь продолжается в жизни правительства; народ с того времени засыпает, убежденный, что правительство сделает за него всё: и корабли построит, и фабрики заведет, и дороги проложит, и т.п. Опыт же показал, чем кончается история таких государств.

«В любом веке худшие образчики человеческой породы представлены демагогами». Но демагог — не просто человек, взывающий к толпе. Иногда это священный долг. Сущность демагога — в его мышлении и в полной безответственности по отношению к тем мыслям, которыми он манипулирует и которые он не вынашивал, а взял напрокат у людей действительно мыслящих. Демагогия — это форма интеллектуального вырождения, и как массовое явление европейской истории она возникла во Франции к середине XVIII века. Почему именно тогда? Почему именно во Франции? Это один из самых болезненных моментов в судьбе Запада и особенно в судьбе Франции.
С этого момента Франция, а под ее воздействием — и весь континент, уверовали, что способ разрешения огромных человеческих проблем — революция ... стремление одним махом изменить всё и во всех сферах.

В 1900 году Германская империя символизировала для современников дух дисциплины, единства и прогресса; Франция же, напротив, казалась бессильной страной, раздираемой противоречиями и погрязшей в коррупции, политическое фиглярство которой не позволяло принимать ее всерьез... Правительства здесь сменялись так часто, что любая другая страна мира уже погрузилась бы в хаос и стала полностью неуправляемой. А Франция, проникнутая своими повседневными заботами, продолжала оставаться стабильной, хорошо организованной страной с сильной национальной валютой...
Способны ли мы сейчас разобраться в том, как функционировало французское общество тех лет, и понять то, что оставалось непонятным современникам?
Ключ к решению этого вопроса состоит в том, что большинство французов не желали, чтобы их правительство и парламент имели в своих руках жесткие рычаги управления и тем самым могли вносить какие-то заметные изменения в общее течение французской жизни. Франция была глубоко консервативной страной. Большинство населения не хотело никаких радикальных перемен в существующем порядке вещей...
Французы крайне мало доверяли своим политикам...
Франция, несмотря на всю свою относительную слабость [в военно-экономическом отношении], думала не только об обороне. Напротив, все сменяющие друг друга французские правительства преследовали экспансионистские цели и, сбивая с толку своих германских соседей, отнюдь не выглядели запуганными.

Германия

С самого начала германской истории мы вследствие нашего неблагоприятного географического положения в центре Европы были более подвергнуты опасности нападения, нежели какой-либо другой великий народ...
Нашим западным соседом был французский народ — самый беспокойный, честолюбивый, тщеславный и... самый шовинистический из всех европейских народов...
На востоке нас окружали славянские народности, исполненные неприязни к немцу, который был для них учителем высшей культуры и которого они преследовали с той жестокостью и злобной ненавистью, которую питает непокорный и грубый воспитанник к своему серьезному и достойному учителю...
Взаимоотношения между немцами и англичанами в течение столетий подвергались разным изменениям. В общем и целом Джон Буль [ироническое обозначение Англии] всегда стоял на той точке зрения, что бедному немецкому родственнику можно оказывать покровительство и протекцию, при случае использовать его для черной работы, но никогда нельзя становиться с ним на равную ногу. По существу нас никто не любил. Такая антипатия существовала еще до того, как зависть к созданным Бисмарком мощи и благосостоянию нашей страны обострила неприязнь к нам.

Если бы страна только могла понять, чего я добиваюсь! Но для этого немцы слишком узки и близоруки, они размениваются на мелкие страстишки...
Моим подданным вообще следовало бы попросту делать то, что я им говорю; но они желают думать самостоятельно, и от этого происходят все затруднения.

Австро-Венгрия

Слово свобода является для меня не исходным, а конечным пунктом.
Исходный пункт — это слово порядок.

Национальный состав Австро-Венгерской империи
в 1910 году

	Австрия (млн чел.)	Венгрия (млн чел.)
Немцы	10	2
Венгры	—	10
Чехи	6,5	—
Поляки	5	—
Румыны	0,3	3
Украинцы	3,5	0,5
Итальянцы	0,8	—
Сербы и хорваты	0,8	3
Словенцы	1,3	—
Словаки	—	2

Империя Габсбургов являлась самой значительной европейской державой на протяжении более чем четырех столетий...
В этой части Европы, где национальности так перемешаны между собой, трудно было достичь согласия по поводу того, где должны пролегать национальные границы или какая национальность должна считаться государственным большинством, а какая — меньшинством.
Император выразился так: «Пусть с этим разбирается сам дьявол». Империя Габсбургов предпочитала решать большинство вопросов, исходя из наднациональных интересов...
Самой большой угрозой империи было требование независимости для Венгрии. Обширные права, которыми пользовались венгры, примиряли их с существованием в составе империи при наличии личной связки: император Австрии — король Венгрии. Под сенью мощной Габсбургской монархии венгры чувствовали себя в безопасности как от внешних врагов, так и от внутренних распрей...
Конфликты между национальностями зачастую парализовывали работу австрийского парламента. Когда императорские министры делали уступки чехам, немцы отказывались от сотрудничества с правительством; когда уступки делались немцам, чехи немедленно переходили в оппозицию.
Вплоть до 1914 года отношения между венграми и другими национальностями оставались сложными. Единственной последовательно проводимой политикой были репрессии...
В австрийской части империи правительство пыталось прийти к соглашению между немцами, чехами и поляками.
Тому, что в целом империя управлялась достаточно эффективно, в немалой степени способствовали честность и интеллигентность большинства представителей ее чиновного и судейского сословий... Франц-Иосиф особо заботился о том, чтобы в трех важнейших министерствах империи министры не были бы представителями только одной ее половины. Так, высший пост в министерстве иностранных дел по очереди занимали саксонский немец, венгр, австрийский немец, поляк, снова венгр и снова австрийский немец...
Когда мы сейчас удивляемся длительной жизнеспособности Габсбургской империи ... то упускаем из виду один важный момент. Кому было выгодно доведение того или иного конфликта до развала империи? Ни венграм, ни немцам, ни полякам, которые пользовались гораздо большими свободами, чем под властью германской или российской короны, ни евреям, чьи таланты украсили культурную жизнь Вены, ни чехам, которые верили, что их безопасность зависит от существования империи; ни даже большинству сербов и хорватов...
Требование независимости, которое порой раздавалось в Чехии или среди южных славян, было работой хорошо образованного меньшинства. Подавляющее большинство подданных Франца-Иосифа было заинтересовано в сохранении империи, пусть даже при этом они могли горячо спорить между собой о том, какая именно империя им нужна. А пока они спорили, династия и центральная власть, имперские гражданские учреждения и имперская армия продолжали выполнять свои функции, отвечающие общим интересам большинства населения.

Трудно возразить что-либо против идеи федерации. Это прекрасная, разумная программа. Для малых народов она обещает и свободу, и преимущества жизни в великом, веками сложившемся организме. Экономические блага имперской кооперации бесспорны, так же как и преимущества военной защиты... Но, к сожалению, народы ... живут не разумом, а страстями. Они предпочитают резню и голод под собственными флагами.
Как страстно славяне ненавидели «лоскутную» Австро-Венгрию, и как многие теперь жалеют о ее гибели. Старая Австрия давно уже перестала быть ... деспотией. С 60-х годов она стала перестраиваться на федеративный лад. Некоторые из ее народов — венгры, поляки — уже чувствовали себя хозяевами на своей земле, для других время полного самоуправления приближалось. Все вообще пользовались той долей политической свободы, какая была немыслима в царской России. И, однако, они предали свое отечество в годину смертельной опасности.

Турция

[Турецкая цензура] не допускала к обращению в стране сколько-нибудь серьезных сочинений по философии и богословию, приходила в ужас при виде исторических исследований, ненавидела европейских классиков и с подозрением смотрела на ученые энциклопедии... Запрещалось печатать произведения, в которых встречаются слова: свобода, право, сила, мужество, равноправие, преследование, соединение, царь, дворец, оружие, кровопролитие, тирания, герой — и множество других. Слово звезда предписывалось даже в астрономии заменять словом светило, потому что звезда привела волхвов поклониться Иисусу Христу, и это может служить поощрением для христиан, евреев ожидать Избавителя. Слова эти запрещено было употреблять даже в самых благонамеренных сочетаниях.

Мы стремимся работать не для свержения правящей династии, существование которой мы считаем необходимым для поддержания порядка, но для распространения прогресса и достижения его победы мирным путем...
Мы хотим идти по пути цивилизации, но мы решительно заявляем, что мы пойдем этим путем, укрепляя османский элемент, уважая присущие ему условия существования. Мы намерены сохранить особенности нашей восточной цивилизации, заимствовав у Европы только основные результаты развития науки, только то, что действительно необходимо.

Япония

Одну из главных особенностей Японии нужно искать в ее истории — это грубое пренебрежение правами личности, особенно когда речь идет о защите национальных интересов и противостоянии Западу. Естественно, что реакция японцев на западное отношение к ним как к представителям низшей расы выражалась в стремлении утвердить свое превосходство над европейцами.

Образование должен получить весь народ: аристократия, дворянство, крестьяне, ремесленники, торговцы и женщины. В деревнях не должно быть ни одной неграмотной семьи, а в семьях — ни одного неграмотного человека...
Правительство, взяв за образец французскую школьную систему и постановку образования в США, с необычайной энергией и упорством приступило к созданию системы образования.
Вся страна была разделена на 8 больших учебных округов; в каждом округе был создан университет. Учебный округ был разделен на 32 средних учебных района; в каждом районе была образована средняя школа. Средний район в свою очередь был разделен на 210 мелких районов, в каждом из которых была учреждена начальная школа...
Невиданное распространение школьной сети, которой были охвачены даже самые отдаленные горные деревни, проходило под непосредственным нажимом и принуждением властей.

В самом начале строительства Китайской республики я с величайшим трепетом принимаю пост временного президента...
Высокие цели революции и воля сограждан обязывают меня отныне отдать все силы и способности осуществлению предначертаний народа, полному уничтожению остатков отвратительного самодержавия.

Революция устроена молодыми, свежими силами Китая, которые, как могли, применили великие идеи Запада к китайской жизни.
Когда по общему настроению в стране стало видно, что старому режиму пришел конец ... и что никакие победы горсти маньчжурских солдат не остановят естественного хода вещей, тогда один за другим крупнейшие сановники Империи стали переходить на сторону республики. Началось повальное предательство своего правительства. Большинство подобных сановников, по большей части одной ногой стоящих уже в гробу, руководствовались, как я думаю, только одним соображением: не потерять своего доходного места...
Как бы ни была основательна ломка строя, мы не могли обойтись, скажем, временно без опытных чиновников старого режима...
К сожалению, дело приняло такой оборот, которого не ожидали и самые умеренные люди. Не только специальные отрасли государственной машины республики, но вдруг самое введение нового режима, насаждение новых идей и все руководство административной жизни Китая оказались в руках этих посаженных революцией чиновников...

Соединенные Штаты Америки

То психологическое состояние, когда человек сам себе хозяин и равен любому другому, в Европе обретали немногие и лишь особо выдающиеся натуры, но в Америке оно бытовало с XVIII века — по сути изначально. И любопытное совпадение! Едва этот психологический настрой появился у рядового европейца, едва вырос общий его жизненный уровень, как тут же стиль и облик европейской жизни повсеместно приобрели черты, заставившие многих говорить: «Европа американизируется».

Америка была основана людьми, которые правильно понимали человеческую природу. Суть предпринимательства связана с тем, что мы созданы по образу и подобию Бога и, следовательно, сами наделены созидательной силой. Нация, создающая атмосферу свободы, — это нация, которая позволяет людям осуществлять свои мечты и преуспевать больше своих самых смелых ожиданий.
Совсем не случайно среди наших главных ценностей — личная свобода, возможность добиваться того, чего ты можешь добиться благодаря своим способностям, опора на свои собственные силы. В девятнадцатом веке в Америке была провозглашена свобода объединений и ассоциаций для бизнеса, для госпиталей, школ, спорта, которые сразу же начали организовывать жизнь снизу. Таким образом мы научились в свое время быть гражданами, и так была создана республика.
Европа же всегда была государственно ориентированной. Инициатива шла сверху вниз, доминировали одни и те же крупные компании. Это одна из причин, почему множество европейцев, прежде всего немцев и французов, продолжают прибывать сюда.

Мы уже свыклись с быстрым развитием нашей страны, но без сопоставления и анализа невозможно осмыслить его грандиозные масштабы. В 1870 году годовой объем продукции нашей обрабатывающей промышленности составлял 3700 млн долларов, а сейчас [в 1900 году] он превышает 12 млрд. Полвека тому назад Англия являлась мастерской мира, а мы только еще начинали... Наш рост с того времени был столь поразительным, что в настоящее время по объему продукции нашей обрабатывающей промышленности мы в два с половиной раза превосходим Англию и производим этой продукции столько же, сколько ее производят Великобритания, Германия и Франция вместе взятые. Ежегодный прирост продукции Соединенных Штатов вдвое превышает суммарный ее прирост в этих трех великих европейских державах...
Данные о нашем национальном доходе поражают воображение. В прошлом году он составил 14,5 млрд долларов, из которых более половины приходится на заработки рабочих. Заработки рабочих в США в настоящее время превосходят совокупный доход труда и капитала в Великобритании. Никогда еще труд не оплачивался так хорошо, как в эти годы процветания...
Превосходство Америки этим не ограничивается... Американский гений, изобретательность, умение внедрять и применять технику дали возможность улучшать и совершенствовать вооруженность нашего производства механизированным оборудованием, которое в громадной степени умножило его производительность. Один простой факт показывает наше превосходство. В Европе 45 млн рабочих и ремесленников в 1895 г. произвели готовых изделий на 17 млрд долларов, или по 380 долларов на одного работника. В Соединенных Штатах в то же время 6 млн рабочих произвели товаров на 10 млрд долларов, т.е. по 1666 долларов на человека, или в 4 раза больше европейского работника...
С 1870 году население нашей страны удвоилось, а продукция нашей обрабатывающей промышленности учетверилась. Наша производственная мощь превосходит наши потребительские возможности...
Соединенным Штатам нет нужды вступать в борьбу за территориальное соперничество с целью добиться торговых преимуществ. Мы добились гораздо больших преимуществ, чем все они [европейские державы], обеспечив открытые двери в Китае. Там мы найдем потенциально самый крупный в мире рынок.

Оптимизм — хорошее качество, но, доведенный до крайности, он превращается в глупость. Мы привыкли говорить, что ресурсы нашей страны неисчерпаемы, однако это не так. Полезные ископаемые страны: уголь, железо, нефть, газ и другие — не воспроизводятся, и в конечном счете они, разумеется, будут исчерпаны, а существующее расточительство в их использовании означает, что наши потомки, поколением раньше или позже, так или иначе почувствуют на себе это истощение.
Но существуют иные виды расточительства, которым можно полностью положить предел. Это, например, сохранение почвы от разрушительного действия вод, которое относится к числу самых опасных явлений для прогресса Соединенных Штатов.

Я являюсь тред-юнионистом [тред-юнион — профессиональный союз] у нас по той же самой причине, по которой я был бы тред-юнионистом в Великобритании, а в России — революционером...
В Соединенных Штатах мы являемся тред-юнионистами, ибо здесь нам предоставлены такие благоприятные условия, как свобода союзов, свобода слова, свобода печати, свобода собраний. Располагая этими гарантиями свободы, мы считаем, что наше движение в Соединенных Штатах должно идти путем эволюции, а не революции...
Уже много лет тому назад я пришел к выводу, что поскольку мы, рабочие, должны прожить свою жизнь в обществе, в котором живем, мы не должны стремиться к крушению, разрушению или уничтожению этого общества, а к его более полному развитию.

Империалисты

Любой мастеровой должен осознать, что, пока он не овладеет мировыми рынками, он будет жить впроголодь... Рабочий должен понять, что, если он хочет жить, он должен держать в своих руках мир и мировую торговлю и что он — конченный человек, если даст миру выскользнуть из своих рук...
Я был вчера в лондонском Ист-Энде, я посетил собрание безработных. Услышав там душераздирающие речи, которые были сплошным криком: «Хлеба! Хлеба!» — я, идя домой и размышляя о виденном, убедился более, чем прежде, в важности империализма...
Моя заветная идея — решение социального вопроса, а именно: чтобы спасти сорок миллионов жителей Соединенного Королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос желудка...
Мир почти весь поделен, а то, что от него осталось, сейчас делится, завоевывается и колонизуется. Как жаль, что мы не можем добраться до звезд, сияющих над нами ночью в небе! Я бы аннексировал планеты, если бы смог; я часто думаю об этом.

Примите бремя белого человека, пошлите своих лучших сынов служить нуждам ваших подданных, этих угрюмых племен, полудьяволов, полудетей. Вы пожнете старинную жатву: ненависть тех, кого вы благодетельствуете. Терпеливо учитесь маскировать угрозу и сдерживать гордыню. Вам предстоит не власть расфуфыренных князьков, но тяжкий труд слуг и мусорщиков, проза повседневности. Жестоко воюйте ради мира, накормите голодных, заставьте болезни отступить. И когда ваша цель будет уже близка, вы увидите, как леность и варварское безумие сведут все ваши усилия к нулю.

Всё наше положение в Индии основано на убеждении, что мы отличаемся от туземцев... Мы не можем допустить равенства. Белый человек не должен подчиняться правлению цветных.

Организовать империю, можно даже сказать, создать империю, более грандиозную и более способную обеспечить мир и цивилизацию, чем любая империя, которую когда-либо знала история, — это мечта, если хотите, но мечта, которой никто не должен стыдиться.

Когда мы, называющие себя империалистами, говорим о Британской империи, мы думаем о группе государств, независимых уже в своих местных делах, но связанных воедино для защиты их общих интересов и развития общей цивилизации и таким образом объединенных в постоянный органический союз. Мы полностью признаем, что владения нашей короны в их сегодняшнем виде [1900-е годы] являются лишь сырым материалом для такого союза.

Не опозорьтесь, как те молодые римляне, которые прошляпили империю своих предков из-за того, что были слабыми лодырями без силы и патриотизма. Будьте мужественны! Будьте героями! Каждый на своем месте — и будьте мужественны!
Мы все должны быть кирпичиками в стене великого предприятия — Британской империи.

Многие уверены, что все счастье людей — в пространстве, то есть чем обширнее страна, тем лучше в ней жить. Воображают, что самый счастливый француз не может равняться с самым неудачливым англичанином, потому что Англия обладает гораздо большим количеством квадратных миль, чем Франция. А каким жалким по этой теории должен чувствовать себя в сравнении, например, с русским мужиком швейцарский крестьянин, глядя на карту Европейской и Азиатской России!

Москва, и град Петров, и Константинов град —
Вот царства Русского заветные столицы...
Но где предел ему? и где его границы —
На север, на восток, на юг и на закат?

...Семь внутренних морей и семь великих рек...
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная...
Вот царство Русское... И не прейдет вовек...

Мне ... уже надоели эти географические фанфаронады наши: от Перми до Тавриды и проч. Что же тут хорошего, чем радоваться и чем хвастаться, что мы лежим врастяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст.

Итак, с какой бы стороны мы ни подступали к делу, — Всеславянская федерация с Россиею во главе, со столицею в Царьграде, — вот единственно разумное, осмысленное решение великой исторической задачи, получившей в последнее время название восточного вопроса...Всеславянский союз должен бы состоять из следующих государств:
Русской империи с присоединением к ней всей Галиции [часть Западной Украины] и Угорской Руси [Закарпатья].
Королевства Чехо-Мораво-Словакского...
Королевства Сербо-Хорвато-Словенского...
Королевства Болгарского...
Королевства Румынского...
Королевства Эллинского [Греция] с присоединением к нынешнему его составу ... всех островов Архипелага [островов Эгейского моря], Родоса, Крита, Кипра и малоазийского побережья Эгейского моря...
Королевства Мадьярского [Венгрия]...
Царьградского округа с прилегающими частями Румынии и Малой Азии...
Такой союз по большей части родственных по духу и крови народов, в 128 миллионов свежего населения, получивших в Царьграде естественный центр своего нравственного и материального единства, — дал бы единственно полное, разумное, а потому и единственно возможное решение восточного вопроса.

Устранение вековой англо-русской розни, приковывавшей наши силы к дальне- и средневосточным театрам, позволит нам, когда наступит время, приложить эти силы к решению тех великих исторических задач, которые мы имеем на Ближнем Востоке.

Всё более и более продвигаться в глубь далеких стран, где расстояния с каждым сделанным шагом увеличивают затруднения и тягости... Такова была участь всех государств, поставленных в те же условия: Соединенные Штаты — в Америке, Франция — в Алжире, Голландия — в своих колониях, Англия — в Ост-Индии...
Всё неизбежно увлекает на путь того движения вперед, в котором менее честолюбия, чем крайней необходимости, и где величайшая трудность состоит в уменье остановиться.

Россия, подчиняясь законам экспансии, должна стремиться выйти к морю и иметь незамерзающую гавань для своей торговли. В силу этого закона она вправе претендовать на полосу берега, где находятся такие гавани (Владивосток, Порт-Артур). Hinterland [лежащие вокруг них земли] должен быть в твоих руках для того, чтобы можно было построить железные дороги, необходимые для подвоза товаров к портам (Маньчжурия)...
Поэтому для всякого непредубежденного человека ясно, что Корея должна быть и будет русской. Когда и как — до этого никому нет дела и касается только тебя и твоей страны.

Суть дела в том, что у цивилизованных народов столь быстро растет население, что мы должны расширять свой экспорт, давать выход своей промышленной продукции и многочисленным энергичным и трудолюбивым людям, способным развернуть свою деятельность за рубежом.

Последнее столетие ознаменовалось разделом мира. Горе нам, почти ничего не сумевшим взять и получить!.. На протяжении жизни одного поколения мы не сможем обеспечить питанием и занятостью 100 млн немцев с полумиллиона квадратных километров собственной земли...
Мы не хотим полагаться на милость мирового рынка. Нам нужны земли нашей планеты.

Колониальные войны

В будущем ... цивилизованные расы наверняка уничтожат и заменят дикие расы по всему миру.

Дело началось перестрелкой, причем на стороне англичан находились все шансы на успех; но мало-помалу зулусы усилили свои войска, стрелки [англичане] вынуждены были отойти к резервам, которые, в свою очередь, отступили перед значительными массами, им угрожающими.
Зулусы двигались в стройном боевом порядке; учащенный огонь английских войск не был в состоянии остановить их; целые десятки людей выбывали из строя, но ряды немедленно смыкались и наступление продолжалось безостановочно; наконец крылья зулусской армии охватили английский лагерь, и вся масса резерва с криком бросились вперед. Английские войска, расстрелявшие патроны, штыками встретили неприятеля, но не могли остановить его, и тогда-то началось полное избиение англичан. Их потери определяются не менее 60 офицеров, около 500 нижних чинов европейских вой ск и около 70 человек из туземных войск.

После окончания боя вся местность представляла ужасное зрелище. Убитые лежали громадными грудами, потоки крови обратились в целые ручьи. От гари, порохового дыма и испарений образовалось целое облако тумана, и громадное побоище как бы представляло собою ужасную шахматную доску, где роковая судьба безжалостною рукою перемешала в страшной, последней игре черных и белых.

После осады следует штурм. Бабемба [правитель города] кончает жизнь самоубийством. Отдается приказ грабить. Всех захватывают или убивают...
Полковник приступает к дележу добычи. Сначала он сам отмечал в записной книжке, но потом отказался, заявив: «Поделите между собой». Делили со спорами и дракой. Затем в путь. Каждый европеец получил по женщине на выбор...
Обратно шли переходами по 40 километров вместе с пленными. Детей и всех тех, кто выбился из сил, прикончили ударами прикладов и штыков.

Перед вновь возникшей Германской империей стоят великие задачи за морем... И вы ... должны преподнести врагу хороший урок. Сойдясь с врагом, вы должны его бить! Пощады не давать! В плен не брать! С теми, кто попадет к вам в руки, не церемоньтесь. Подобно тому как тысячу лет тому назад гунны при своем царе Аттиле прославили свое имя, до сих пор хранимое в сказках и преданиях, так и имя немцев и через тысячу лет должно вызывать в Китае такие чувства, чтобы никогда впредь ни один китаец не дерзнул косо взглянуть на немца!

У нас в России в высших сферах существует страсть к завоеваниям, или, вернее, к захватам того, что, по мнению правительства, плохо лежит...
Несколько лет до захвата Квантунской области [1898 год] мы заставили уйти оттуда японцев и под лозунгом того, что мы не можем допустить нарушения целостности Китая, заключили с Китаем секретный оборонительный союз против Японии, приобретши через это весьма существенные выгоды на Дальнем Востоке, и затем в самом непродолжительном времени сами же захватили часть той области, из которой вынудили Японию после победоносной войны уйти.

Наш генерал-майор Стессель объявил китайцам, что если в Пекине убьют еще хоть одного европейца, то все могилы предков будут уничтожены, а это для китайца нож острый...
Поход Стесселя напоминает собою поход Аттилы: на пути всё истребляется начисто, что остается, вырезывают японцы. Как это ни печально, но опыт первых дней войны показал, что иначе невозможно: пробовали щадить и получали в тыл залпы. Вообще китайцы ведут себя не как люди, а как звери, и не обладают никакими нравственными качествами. Драться нашим войскам очень тяжело: сначала китайцы пробовали атаковать громадными массами, но их буквально стерли с лица земли несколькими залпами, предварительно подпустив на близкую дистанцию, теперь они поняли, в чем дело, и не принимают боя, действуют страшным огнем из окопов, которые приходится каждый раз штурмовать...
Мы проходили полем, буквально усеянным разными национальностями, лежали они почти без признаков жизни; тут были и американцы, и индийцы, очень много японцев, пожалуй, больше всех, французы за каких-нибудь два часа потеряли 30 человек от солнечного удара.
Из письма лейтенанта Петра Вырубова о подавлении боксерского восстания в Китае, 1900 г.

из нового учебного пособия

На рубеже веков:
Европа и мир
в документах и свидетельствах

Фрагменты хрестоматии

История не была. Она — есть.

История не терпит оптимизма и не должна в происшествиях искать доказательств, что все делается к лучшему.

Индустриальная революция

Транспорт

Коммуникации

Уникальное явление — или
были возможны варианты?

Новое ощущение жизни

Новый тип работника

Либерализм и демократия

Идеи и опасения XIX века

Великобритания

Франция

Германия

Австро-Венгрия

Турция

Япония

Китай

Соединенные Штаты Америки

Империалисты

Колониальные войны

из нового учебного пособия

На рубеже веков: Европа и мир в документах и свидетельствах

Фрагменты хрестоматии

История не была. Она — есть.

История не терпит оптимизма и не должна в происшествиях искать доказательств, что все делается к лучшему.

Индустриальная революция

Транспорт

Коммуникации

Уникальное явление — или были возможны варианты?

Новое ощущение жизни

Новый тип работника

Либерализм и демократия

Идеи и опасения XIX века

Великобритания

Франция

Германия

Австро-Венгрия

Турция

Япония

Китай

Соединенные Штаты Америки

Империалисты

Колониальные войны

На рубеже веков:
Европа и мир
в документах и свидетельствах

Уникальное явление — или
были возможны варианты?