24 июля 1924 г. парижская газета «Последние новости» сообщала: «Тело скончавшегося 19 июля в Cambo-les-Bains П.П.Рябушинского прибудет на кладбище Batignoles в субботу 26 июля в три часа дня».
В последний путь одного из самых богатых и влиятельных людей дореволюционной России провожали только ближайшие родственники и несколько старинных друзей. Казалось, что сам Павел Павлович и дело всей его жизни будут забыты навсегда.
Но судьбе было угодно распорядиться совсем иначе.
Мир в очередной раз изменился, и в начале XXI в. мы всё чаще и чаще возвращаемся к образам братьев Рябушинских — ярчайших персонажей русского делового сообщества столетней давности. Их начинания оказались трагически прерваны, их опыт — невостребован, но без его возрождения трудно представить себе новую и процветающую Россию.
Осенью 1913 г., через несколько дней после
официального завершения празднования
двадцатипятилетия «Товарищества Павел
Рябушинский и Сыновья», в особняке Степана
Павловича Рябушинского на Малой Никитской, — в
том самом, шехтелевском, признанном классикой
московского модерна и после Октябрьского
переворота отданном профессиональному босяку,
писателю Максиму Горькому, — собрались
миллионеры Рябушинские, одна из самых знаменитых
русских семей начала ХХ в.
Во главе стола восседал Павел Павлович,
председатель «Товарищества», хозяин Московского
банка, неизменный вдохновитель многочисленных
совещаний и комитетов представителей
промышленности и торговли, главный редактор
«Утра России», один из лидеров Партии
Прогрессистов, воплощенный образ «русского
крупного капитала», — как называл его
немецкий социалист Карл Каутский. Вместе с ним —
его ближайшие товарищи в деле, братья.
Их имена знали повсюду — от Риги до Бакинских
нефтяных промыслов, от Архангельска до Тифлиса.
Степан, Сергей и Владимир стояли у истоков
отечественной автомобильной промышленности;
будущие основатели первого в России
автомобильного завода АМО (ныне ЗИЛ), и к тому ж —
археологи, коллекционеры и специалисты по
древнерусской иконописи, они организовали в 1913 г.
уникальную публичную выставку икон старого
письма. Михаил — тоже коллекционер, но несколько
иного рода. Его собрание русских и
западноевропейских художников станет вскоре
жемчужиной фондов нескольких ведущих советских
музеев. Николай, известный литератор, основатель
группы «Золотое руно», публиковавший под
псевдонимом Н.Шинский стихи и прозу в «Мусагете»
и других модных изданиях начала века, как равный
бросал вызов легендарным «Апполону» и
«Бубновому валету». Дмитрий, один из крупнейших в
мире специалистов в области теории
воздухоплавания, устроил еще в 1904 г. в семейном
имении Кучино единственный в мире частный
«Аэродинамический институт», а впоследствии,
эмигрировавши во Францию, продолжил свои
исследования и стал французским академиком.
По хорошему русскому обычаю братья плотно
отобедали, на европейский манер закурили сигары,
им предложили коньяк, и завязалась долгая
неторопливая беседа.
Этот вечер, уже в эмиграции, подробно вспоминал
Владимир Павлович Рябушинский: «Так уж
случилось, что то была одна из последних наших
спокойных встреч, в семейном кругу, без
посторонних. Правда, с нами уже год как не было
младшего брата Федора, страстного исследователя
Камчатки. Но собрались мы, как в юности, все
вместе, для разговора. О чем речь вели? Да о том же,
что и все в России в те времена. О будущем, о
стране, о ее возможностях, о новом веке. Но и о
старой вере, которую дед наш принял по
собственному выбору, из совести и без
принуждения, говорили. Вспоминали, как в доме
отца была моленная с древними образами и с
богослужебными книгами, тоже древними. Службу
правил уставщик, а в Великом посте... Приезжали
матери из Заволжских скитов, а потом и из Ржева.
Тогда они правили службу. И думали мы, что далеко
мы от этого всего отошли, что надо бы нам тоже у
Степана или у Павла такую моленную устроить, дабы
единоверцев наших не смущать и сердце успокоить.
И тогда Павел сказал:
— Я на всю жизнь запомнил, на чем Россия держится.
На готовности принять новое, да только примирив
его с отеческим устоем. И еще на ответственности.
Чтоб мужик забыл крепостное право проклятое, не
на барина, чужого господина или со-артельщика
своего надеялся, а на себя одного.
Это была великая мысль. Она объединяла его со
Столыпиным. Россия — думали они — будет движима
энергией крепких хозяйственных людей, не
забывающих свое Отчество, а вместе с ним и
Отечество...»
В отличие от большинства населения России,
почти повсеместно превратившегося в ХХ в. в
«ивбнов, не помнящих родства», Рябушинские
берегли свое Отчество как зеницу ока, свято
хранили семейную память.
Происходили они из экономических (то есть
сохранявших личную свободу) крестьян
Боровско-Панфутьевского монастыря. Некогда один
из первых духовных центров России, Боровск
превратился к началу XIX в. в обычный
провинциальный городишко на полпути меж Калугой
и Москвой.
Там-то и вырос дед прославленных братьев
Рябушинских, Михаил Яковлевич. Однако уже в
двенадцать лет он был отдан в Москву, в ученье по
торговой части.
Видимо, торговля шла успешно, потому как
шестнадцати лет от роду, в 1802 г., Михаил
Рябушинский записался в третью купеческую
гильдию, предъявив капитал в тысячу рублей. С
этого всё и начиналось.
После войны 1812 г. молодой купец оказался разорен,
на десять лет перешел в мещанское сословие, но
потом вновь вернулся в купечество. Дело
развивалось, и к 1850-м гг.
М.Я.Рябушинский владел уже несколькими
мануфактурами в Москве и в провинции.
О нем говорили, как об одном из видных московских
«богатеев».
Михаил Яковлевич умер в 1858 г., оставив своим детям
около 2 миллионов рублей ассигнациями.
Вспоминая о своем деде, Павел Павлович
Рябушинский скажет с гордостью:
— Думается, что лиц, обладавших тысячей рублей,
имелось много тысяч, но лиц, создавших из них в
течение 40 лет работы два миллиона, — очень
немного, и они едва ли своим счетом заполнят один
десяток... Чтобы выделиться среди общих условий,
надо в самом себе нести нечто особенное,
индивидуальное. Особенностью Михаила Яковлевича
была железная воля, соединенная с мировоззрением
«хозяйственного мужика».
Дело Михаила Яковлевича унаследовали его
сыновья, Василий и Павел Рябушинские. Воспитание
братья получили домашнее, очень традиционное.
Отец предпочитал учить их так, как учился сам. С
13—14 лет подростки уже в лавке, осваивают основы
бухгалтерии, азы торговли. В воскресенье
приходили начетчики — толковали Писание.
Всё прочее считалось излишним.
Желая оградить сыновей от гиблых современных
влияний, Михаил Яковлевич бывал крут. Семейное
предание сохранило историю о том, как Павел,
мальчик восприимчивый и артистичный, решился
выучиться играть на скрипке. Однако, когда отец
застал его за этим «бесовским занятием»,
случился скандал и несчастный музыкальный
инструмент был разбит вдребезги.
Но, несмотря на все конфликты с отцом, именно
Павлу Михайловичу Рябушинскому, этому
романтичному Павлуше, из-за которого у матери так
часто схватывало в тревоге сердце, суждено было
продолжить семейное дело. Он был и отзывчив, и
общителен, и по хорошему честолюбив, а вот брату
его Василию явно не доставало хорошей наглости,
деловой сметки и решительности.
Меж тем текстильное производство Михаила
Яковлевича постепенно приходило в упадок.
Назревал технический переворот, и устроенные по
старинке предприятия Рябушинского Старшего не
выдерживали конкуренции.
В этой ситуации в 1860-х гг. Павел Михайлович
решается на резкое обновление: он продает все
отцовские мануфактуры и покупает
одну-единственную фабрику в районе Вышнего
Волочка, на берегу реки Цна, всего в полверсты от
станции Николаевской железной дороги.
Фабрика была убыточная, но Павел Михайлович не
пожалел денег, переоборудовал ее по последнему
слову техники. Новые станки обеспечили
немедленный эффект, об убытках забыли. Больше
того. На мануфактурной выставке 1870 г. Рябушинские
были пожалованы «золотой медалью для ношения на
шее, с Аннинской лентой и надписью “за
полезное”», а в 1882-м — правом маркировать свои
ткани государственным гербом — двуглавым орлом.
То была высшая честь, которой мог удостоиться
промышленник в Российской империи.
В 1887 г. Вышневолоцкая фабрика, а точнее — целая
сеть фабрик (бумагопрядильная, ткацкая,
красильная, отбельная и аппретурная) была
реорганизована в «Товарищество Павел
Рябушинский и Сыновья». Согласно уставу,
«основной капитал товарищества — 2 тысяч паев по
1 тысяче рублей каждый». Контрольный пакет Павел
Михайлович оставил за собой (787 из тысячи паев, 200
— у жены). По одному паю получили ведущие
служащие фирмы. Паи были именными (на них
фиксировалось имя владельца), на бирже ими не
торговали, продать их на сторону можно было
только в том случае, если не купят другие
совладельцы.
В 1890-х гг. «Товарищество» развернуло и банковскую
деятельность. К концу века объем его вексельных
операций составлял уже 9 млн рублей. Владимир
Рябушинский вспоминал:
— Мы всегда были соединением промышленников с
банкирами, и векселя учитывали дешево, что давало
возможность брать наилучший материал.
Впрочем, банковской деятельности Павел
Михайлович предпочитал всё же производство. Его
сын Степан Павлович впоследствии объяснил
французскому историку Клоду Гризу:
— В России на вершине уважения всегда стоял
промышленник, фабрикант, потом шел
купец-торговец, и только внизу — человек, который
отдавал деньги в рост, учитывал векселя,
заставлял работать капитал. Его не очень уважали,
как бы дешевы его деньги ни были и как бы приличен
он сам ни был. Процентщик!
Наследник М.Я.Рябушинского, верующий
старообрядец, Павел Михайлович процентщиком
быть не мог и не хотел. Да и его духовный
наставник Ефим Силин никогда б такого безобразия
не допустил.
Но по складу своему П.М.Рябушинский уже сильно
отличался от отца, основателя династии. Это было
второе поколение отечественных
предпринимателей, и носили они не русский кафтан,
а иноземное платье, интересовались «обчеством»,
искусствами и науками.
П.М.Рябушинский был не чужд политических амбиций,
избирался от своего сословия в члены московской
Думы, коммерческого суда, Московского биржевого
общества. Но главное — изменилось самоощущение.
Особенно ярко это проявилось в личной жизни.
Рано, в 23 года, отец женил Павла Михайловича на
Анне Фоминой, внучке знаменитого начетчика
Ястребова, основателя старообрядческой
Рогожской слободы. Невеста была старше жениха на
несколько лет, и их супружество сразу не
заладилось. Муж и жена часто ссорились, случались
громкие скандалы, но самое печальное, что Анна
так и не родила Павлу Михайловичу наследника —
сына.
И в конце пятидесятых годов, почти сразу после
смерти отца, Павел Михайлович затеял дело, в
старообрядческой среде почти невиданное, —
развод. Он, видимо, огульно, обвинил Анну в измене
и добился расторжения брака. Старики из
Рогожской слободы видели в этом несчастливое
предзнаменование, однако их предсказаниям не
суждено было сбыться.
Почти десятилетие Павел Михайлович проходил
холостым, до тех пор, пока в 1870 г. не отправился в
Петербург, сватать невесту своему брату Василию.
Избранница брата — семнадцатилетняя дочка
крупного хлеботорговца Овсянникова, Сашенька,
настолько пленила воображение свата, что он
презрел все путы и препоны, да и женился на ней
сам.
Несмотря на разницу в возрасте в тридцать с
лишним лет, союз с Александрой Степановной
Овсянниковой оказался для Павла Михайловича на
редкость счастливым. Они родили шестнадцать
детей, из них восемь сыновей, жили душа в душу и
умерли если не в один день, то почти в один год.
Павел Михайлович Рябушинский скончался в самом
конце XIX столетия — в декабре 1899 г. Несколько
десятков тысяч рублей он завещал своему
духовному отцу, дом в Малом Харитоньевском
переулке оставлял жене, а своим сыновьям
передавал отлично отлаженное и энергично
развивающееся дело, а также 20 миллионов
ассигнациями — состояние по тем временам
огромнейшее...
Третье поколение русских предпринимателей —
особая веха в истории страны. В отличие от своих
отцов, они уже получили отменное европейское
образование (братья Рябушинские, к примеру,
окончили Московскую практическую академию
коммерческих наук, знали два-три европейских
языка) и пришли на нажитое родовое богатство. В
большинстве своем эти люди были умны, активны,
готовы к масштабной деятельности и широкой
благотворительности. Но и эпоха — начало ХХ в. —
выдалась нестабильная, тяжелая. Промышленный
переворот привлек в города и городки огромные
массы не подготовленного к мобильной и
автономной городской жизни сельского населения.
Они селились на окраинах, в бараках, бытовые
условия там были ужасные, устоев — никаких, и
масса вечно полуголодного, необразованного, не
имевшего культурных интересов населения
предместий постоянно оказывала давление на
центр города. «Здесь часто бывают пожары. Застава
горит» — эти строки великой русской поэтессы
можно было бы поставить эпиграфом к эпохе.
Когда заводят речь о пролетариате, о «классе в
себе» и о «классе для себя» и всей прочей
марксистской казуистике, часто забывают, какая
реальность встает за этими терминами. В
общественную жизнь врывались не старые рабочие
люди, с которыми привыкли иметь дело купцы и
промышленники середины ХIХ в., но оторванная ото
всех корней и принципов молодежь, легко
становившаяся добычей всякого рода агитаторов и
провокаторов. Европу, а вместе с ней и Россию,
ожидало несколько десятилетий нестабильности.
Для России всё закончилось трагически. Владимир
Рябушинский с печалью заметил уже в эмиграции:
— Расхождение верхов и низов, гибельное для
самого существования собственности в России,
завершилось разрывом при внуках основателя
рода... Старый русский купец хозяйственно погиб в
революции, как погиб в ней старый русский барин.
...Павел Павлович Рябушинский принял в управление
отцовское Товарищество на границе ХХ в., когда,
казалось бы, никто и подумать не мог о
надвигающихся испытаниях. Мировой экономический
кризис не затронул «текстильщиков», русского по
происхождению капитала: страдали только
«петербуржцы, западники», те, кто был крепко
связан с финансовыми институтами. Рябушинские,
напротив, входили в сердцевину «национальной
группы», ориентировались на русский рынок и вели
себя на нем дерзко и агрессивно.
К началу десятых годов Павел Павлович возглавлял
уже крупнейшую финансовую монополию, аппетиты
которой намного переросли пределы производства
и продажи тканей. Всюду, где только возможно, его
«Средне-Российское акционерное общество»
противостояло иностранцам: геологическая
разведка на Севере, в районе Ухты, лесодобыча и
лесозаготовка, расширяющиеся интересы в
нефтяной промышленности, первые шаги
отечественного машиностроения, автомобильная и
авиационная отрасль — этот перечень далеко не
полон. Возможности были огромными, амбиции — еще
больше.
И всё же главное, что выделяло П.П.Рябушинского из
среды его коллег и партнеров, — острое, почти
болезненное самосознание, чувство
ответственности за наследственное дело и за
страну. Он, пожалуй, был первым, кто во
всеуслышанье заявил: предприниматели — люди,
способные обеспечить достаток и процветание, и
есть истинные хозяева грядущей России.
Но даже не предпринимательство, а именно
политика стала средоточием деятельной страсти
П.П.Рябушинского. Кодекс своих убеждений он
сформулировал еще в начале века.
Он соединял последовательный патриотизм и не
менее последовательное преображение страны,
исходя из национальных интересов. Именно из
конкретных интересов, а не неких абстрактных
принципов.
При этом опыт его семьи, его старообрядчества
удивительно уживались с пытливым любопытством,
открытым взглядом на современность. Так,
настаивая на развитии гражданского общества и
укреплении политических свобод, он в то же время
предлагал отделиться от Запада «железным
занавесом» (Павел Павлович первым ввел в оборот
это замечательное выражение), бороться за рынки,
искать себе партнеров и соперников не в Европе,
«где нас никто не любит и не ждет», а на Востоке,
«где непочатый край работы». Говорят, что в
начале века он часто встречался с идеологом
раннего евразийства князем С.С.Ухтомским,
посылал своих эмиссаров в Монголию и Китай, искал
контактов, хозяйственных и политических...
В годы кризиса 1905—1907 гг. П.П.Рябушинский
окончательно уходит в публичную политику. Он —
выборный Московского биржевого комитета, член
министерской Комиссии по упорядочению быта и
положения рабочих в промышленных предприятиях
Империи, активно, «как средствами, так и трудами»,
участвует в движении за права старообрядцев.
Характерно, что именно на старообрядческом
съезде 1906 г. в Нижнем Новгороде Рябушинский
впервые представил свое виґдение переустройства
России, основанное на единстве и целостности
государства, преемственности государственной
власти, эволюционирующей в сторону развитого
парламентаризма, отмене сословных преимуществ,
свободе вероисповедания и неприкосновенности
личности, «замене старого чиновничьего аппарата
другим — народным, доступными для народа
учреждениями», всеобщим бесплатным
образованием, наделении крестьян землей и
исполнении «справедливых желаний рабочих
относительно порядков, существующих в других
государствах с развитой промышленной жизнью».
Забавно, что большая часть положений этой
программы актуальна и нынче, спустя почти
столетие. В нашем «демократическом» обществе мы,
возможно, назвали бы ее «праволиберальной», а
современники именовали «буржуазистской».
После стабилизации 1907 г. Павел Павлович
участвует в создании Партии Прогрессистов,
издает одну из самых популярных ежедневных газет
— «Утро России», вместе с П.Б.Струве проводит
ежемесячные совещания с лучшими умами страны —
разрабатывает долгосрочную стратегию
экономического развития.
— К пятидесятым годам ХХ в. по всем расчетам мы
призваны стать первой и богатейшей
индустриальной державой мира, — заявляет он.
И это утверждение мало кто берется оспорить.
Кроме, разумеется, социал-демократов,
большевичков...
Павел Павлович Рябушинский сознательно строил
свой образ — активного, мобильного, понимающего
свой и более широкий государственный интерес
русского капиталиста. В нем поразительным
образом уживались своеобразная деловая этика
старообрядческой среды (привет Максу Веберу!),
широкая натура русского купца и благотворителя с
железной цепкостью образованного
предпринимателя ХХ в.
Сохранился любопытнейший документ: «Отчет и
баланс П.П.Рябушинского на 1 января 1916 года».
Павел Павлович владел имуществом на общую сумму
в 5 002 тыс. рублей, в том числе акциями
Московского банка на 1905 тыс., семейной
текстильной фирмы на 1066 тыс., типографии,
где печаталось «Утро России» — 481 тыс., и домом на
Пречистенке (нынче Гоголевский бульвар, 6),
оцененным
в 200 тысяч рублей.
Годовой доход Павла Павловича составлял около
330 тысяч, причем директорское жалованье в
банке и различных семейных компаниях — около 60
тысяч.
Из расходов, помимо 24 тысяч на содержание семьи, 84
тысячи ушло на покрытие дефицита «Утра России»
(!), 30 тысяч — на другие издательские проекты. До 20
тысяч истратил Павел Павлович и на различные
пожертвования (десять тысяч — старообрядческому
журналу, пять тысяч — декадентскому
издательству).
Не менее любопытны траты и супруги нашего героя,
Е.Г.Рябушинской. В 1905—1912 гг. она, по старой
русской привычке, подробно записывала все свои
расходы, вплоть до копейки на извозчика или
прислуге на чай. Но тут же встречаются записи и
совершенно другого рода: «моя поездка в
Швейцарию — 6 тысяч, по счету за платья — 4
тысячи» и, самое, пожалуй, забавное, —
«французскому художнику за рисунок — 500 рублей».
Деньги по тем временам, кстати, совсем не малые...
Патриотический подъем, захвативший Россию с
начала Первой мировой войны, оказался на
редкость созвучен Павлу Павловичу. Весь 1915 год он
провел в действующей армии, устроил несколько
подвижных лазаретов, был награжден орденами.
Но уже с зимы 1916-го сгустилось ощущение
катастрофы. Тыл разваливался, фронт держался из
последнего, к тому же правительство, казалось,
вовсе перестало учитывать мнение общества:
Николай Второй отказался принять депутацию
промышленников, думцы требовали, министры
раздражались. «Лишь чувство великой любви к
России, — писал в 1916 г. П.П.Рябушинский, —
заставляет безропотно переносить ежедневно
наносимые властью, потерявшей совесть,
оскорбления».
В начале 1917-го кризис сгустился. В конце концов в
Петербурге случились беспорядки, солдаты
братались с демонстрантами, генерал Хабаров
оказался бессилен, и В.В.Шульгин с А.И.Гучковым
подписали отречение императора.
Революцию февраля – марта 1917 г. Рябушинские
восприняли с надеждой. Павел Павлович тогда даже
позволял себе шутить:
— Мы вот теперь говорим, что страна стоит перед
пропастью. Но переберите историю: нет такого дня,
чтобы эта страна не стояла перед пропастью. И всё
стоит.
Однако к лету настроение кардинально поменялось.
Остановить распад не удалось.
Временное правительство уступило диктату
Советов и с каждым месяцем левело. 3 августа,
выступая на Съезде представителей
промышленности и торговли, П.П.Рябушинский
сказал:
— Социальное реформирование пошло не
творческим, а разрушительным путем, и грозит
России голодом, нищетой и финансовым крахом... В
настоящий момент торгово-промышленный класс
повлиять на руководящих лиц не может... И, к
сожалению, нужна костлявая рука голода и
народной нищеты, чтобы она схватила за горло
лжедрузей народа, членов разных Комитетов и
Советов, чтобы они опомнились.
Разумеется, социал-демократическая пресса, как
могла, перетолковала это высказывание.
Рябушинский был записан в число главных врагов
рабочего класса. Сталин и Зиновьев писали, что
«капиталисты хотят задушить революцию костлявой
рукой голода».
Годы Гражданской войны Рябушинский провел в
Крыму, а затем оказался в эмиграции, во Франции.
Но и там он не терял веры в Россию, и в 1921 г.,
выступая на съезде Русского
финансово-промышленного и торгового союза,
предрек:
— Дурной сон закончится. Наступит пробуждение
Отечества. Я не знаю, когда это случится, через
год или через век. Но тогда на прежнем или вновь
родившемся торгово-промышленном классе будет
лежать колоссальная обязанность — возродить
Россию... Нам надо научить народ уважать
собственность, как частную, так и
государственную, и тогда он будет бережно
охранять каждый клочок достояния страны.