Раньше репутация была важна для литератора.
Ныне же, во времена унитазных судилищ над
сочинениями Сорокина, дурная слава —
замечательный рекламный ход. А во время оно —
имя, скажем, И.С.Баркова в приличном обществе и
вслух нельзя было помянуть: стыда не оберешься.
В этом смысле Александр Ефимович Измайлов всё же
не так пострадал. Хотя и у него не репутация, а
анекдот. Причем висели на литераторе сразу два
ярлыка. 
Одним клеймом, под стать чуть ли не
барковскому, он был обязан пасквилю А.Ф.Воейкова,
еще в 1814 г. упрятавшего всю российскую изящную
словесность в «Дом сумасшедших» (свой
скандальный памфлет автор, редкостный склочник,
неоднократно дополнял вплоть до 1838 г.). Вот что
выпало в сем бедламе на долю Измайлова:
Вот Измайлов — автор басен,
Рассуждений, эпиграмм;
Он пищит мне: «Я согласен,
Я писатель не для дам.
Мой предмет: носы с прыщами;
Ходим с музою в трактир
Водку пить, есть лук с сельдями...
Мир квартальных — вот мой мир».
Как и в прочих шаржах Воейкова суть уловлена довольно точно: носы с прыщами действительно имели место.
 |
Белинский |
Александр Измайлов стал известным и даже
популярным благодаря сатирическому роману
«Евгений, или Пагубные следствия дурного
воспитания и сообщества» (1799—1801). Сам автор не
без справедливой самокритики называл потом
своего первенца уродом. Роман — совершенно в
духе просветительского дидактизма XVIII в. (чего
только стоят фамилии главных героев — Негодяев и
Развратин), написанный в грубоватой низовой
манере (те же носы с прыщами), без единого
добродетельного лица, что приятно отличает его
от других опусов века Просвещения.
Измайлов порой до того увлекается описанием
порока, что невольно начинает им любоваться.
Причем это не цинизм натуралиста, а веселое
любопытство жадного до впечатлений
бытоописателя.
А уж когда в 1805 г. он обратился к главному и
любимому своему жанру — басням, то мир
квартальных и водки с сельдями раскрылся во всей
красе.
 |
Барков |
Позже Белинский, обозревая допушкинскую эру
словесности, отметил, что басни Измайлова
возмущают эстетическое чувство своей
тривиальностью, зато некоторые отличаются
истинным талантом и какою-то мужиковатою
оригинальностью.
Разумеется, напрашивались аналогии и с
«мужиковатым» баснописцем №1 — дедушкой
Крыловым (тоже, кстати, героем анекдотов той поры
— по части обжорства и неряшливости). Но это
сравнение было не в пользу Измайлова. Вигель
писал: Крылов умел облагораживать простой язык, а
этот (Измайлов) сохранял ему всю первобытную
нечистоту. Одним словом... это был Крылов
навеселе, зашедший в казарму, в харчевню или в
питейный дом.
Абсолютно ту же мысль, почти слово в слово, но со
свойственной ему убийственной лаконичностью
выразил ехидный Вяземский: баснописец Измайлов
— подгулявший Крылов.
Как приклеился к Измайлову ярлык писатель не для
дам, так и словцо подгулявший до сих пор
сопровождает его по страницам комментариев.
Но тут не Вяземский виноват, а сам Александр
Ефимович оконфузился.
Будучи с 1818-го издателем журнала
«Благонамеренный», выпускал он его очень
неаккуратно — книжки запаздывали месяцами, к
подписчику часто приходили сдвоенные и даже
строенные номера, а то и вовсе не приходили.
Историки замечают: нужно удивляться благодушию
тогдашней публики и долговечности издания,
продержавшегося при таких условиях почти девять
лет.
Спасало то, что к своей безалаберности издатель
относился с добродушно-циничным юмором, не
считая зазорным объясниться за невыход
очередного нумера прямо с читателем на страницах
журнала так:
Как русский человек, на праздниках гулял,
Забыл жену, детей, не только что журнал.
Всё ясно: как русскому человеку на празднике не погулять? Но лицеистам-либералам палец в рот не клади. Вот и Боратынский вывел Измайлова под именем Сапайлова:
«Тобой предупрежден листов твоих читатель,//
Что любит подгулять почтенный их издатель».
Дело оставалось только за Пушкиным. А у него-то с Измайловым были свои эпиграмматические счеты. Пушкинское стихотворение 1825 г. «Приятелям», посвященное литературным врагам: «...выберу когда-нибудь любого: // Не избежит пронзительных когтей...», Измайлов неострожно кольнул в анонимной заметке. Пушкин отреагировал моментально — эпиграммой «Ex ungue leonem» («По когтям узнают льва»):
Недавно я стихами как-то свистнул
И выдал их без подписи моей;
Журнальный шут о них заметку тиснул,
Без подписи ж пустив ее, злодей.
Но что ж? Ни мне, ни площадному шуту
Не удалось прикрыть своих проказ:
Он по когтям узнал меня в минуту,
Я по ушам узнал его как раз.
А позже Александр Сергеевич окончательно увековечил для потомков память журнального шута (добродушный Измайлов не обиделся), свистнув в «Онегине»:
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
 |
Пушкин |
Опять пришлись к месту пресловутые дамы, а в «Примечаниях к Онегину Пушкин счел необходимым язвительно уточнить: журнал, некогда издаваемый покойным А.Измайловым довольно неисправно. Издатель однажды печатно извинялся перед публикою тем, что он на праздниках гулял.
Вообще-то, на современный слух «Благонамеренный» — название пародийное, чем-то напоминающее фамилию персонажа Салтыкова-Щедрина. Между тем, журнал Измайлова изначально мыслился как издание серьезное — орган печати Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, выпестовавшего сочинителей третьего и даже четвертого ряда русской литературы. Однако при всей своей беспечности и балагурстве Измайлов всерьез интересовался социальными вопросами: в «Благонамеренном» был отдел благотворительности.
 |
Крылов |
Уже в XX в. исследователи попытались отмыть
пятно позора с недамской репутации Александра
Ефимовича, уверяя, что среди литераторов начала
XIX в. он был самым целомудренным, считавший
излишне сладострастными даже стихи Боратынского
и Дельвига. И вообще это был верный супруг,
нежный отец и даже пылко-честный гражданин:
дослужившись в 1826-м до поста вице-губернатора
Твери, Измайлов со всей решимостью сатирика
напустился на тверские злоупотребления,
взяточничество и т.п. Он восстановил против себя
всё местное начальство и дворян, сочиняя басни
про здешние порядки, начальствующих лиц и
учреждения. А его стихотворение «Инструкция жене
моей, тверской вице-губернаторше»
распространилось в списках по всей России.
Участь Ювенала на госпосту всегда печальна,
особенно в русской провинции (как не вспомнить
того же Салтыкова): тверские дворяне подали на
Измайлова жалобу, и его вице-губернаторство на
Волге закончилось.
Историкам литературы едва ли удастся доказать, что сей персонаж комментария к «Онегину» — писатель для дам. Да и редкие дамы XXI в., за исключением, пожалуй, дотошных студенток-филологинь, добредут до забытых басен Измайлова. И совсем уж мало кто вспомнит, что и Пушкин кое-чем обязан Измайлову: именно благодаря первенцу-уроду Александра Ефимовича — роману «Евгений Негодяев» — название «Евгений Онегин» было для первых его читателей вполне говорящим. Но ныне — увы! — вопрос о смысле названия «Евгения Онегина» звучит почти анекдотически.
Новые времена — новые анекдоты.